тветил:
     -- Не я, конечно. И в голову такое не пришло бы.
     -- Как же, не пришло бы! -- не отставала старушенция. -- Знаем мы
вас, окаянных!.. Ворюга он, истинный крест, ворюга!
     -- И не стыдно вам, мамаша? -- укоризненно покачал головой высокий
гражданин, приканчивая свою кружку с квасом.
     -- Это мне-то должно быть стыдно? -- взвилась Шапокляк. --
Милиция!..
     Тут только до меня дошло, в чем дело. Здесь, у самого входа в
цветочный магазин, каждое лето ставили квасную бочку, но это была бочка
непростая, а уникальная: квас отпускался не продавцом, а самими
покупателями, иными словами, каждый мог подойти, положить деньги и
налить себе прохладительного напитка на сумму, им оставленную. Весь
эффект был построен на доверии. Поэтому ситуация, представленная

"настроился на волну" обвиненного в воровстве гражданина и в следующий
миг уже знал всю правду.
     -- Не надо звать милицию, -- сказал я, выходя в центр круга,
образованного толпой. -- Я все видел и могу клятвенно подтвердить: этот
парень ни в чем не виноват. У него и в кармане-то не больше гривенника.
     Гражданин благодарно улыбнулся мне, обрадованный поддержкой
постороннего человека, и произнес:
     -- Ну вот, я же говорил, а мне никто не верил... Да отпустите же
меня, мамаша! Вот прицепилась...
     Старушенция сконфузилась, выпустила руку гражданина из своих
цепких пальцев, окинула меня подозрительным взглядом, еще больше
сконфузилась, махнула рукой и заковыляла прочь, бормоча себе что-то под
нос. В толпе послышались незлобливые смешки:
     -- И на старуху, как говорится, бывает проруха.
     -- Нет, видали? Как она его!
     -- Молодец, бабка!
     -- Шустрая бабуля...
     Толпа постепенно рассеялась, исчез и обвиненный в краже парень. Я
же, довольный своим поступком, гордо поплелся дальше.
     Кто-то осторожно тронул меня за локоть. Я обернулся. Круглолицый
румяный мужчина средних лет шел чуть сзади и с интересом разглядывал
мой профиль.
     -- Вы что? -- спросил я настороженно.
     -- Удивительно! Как это вы догадались? -- приглушенно произнес
мужчина; в его последних словах слышался скорее не вопрос, а
восхищение.
     -- Что? -- Я остановился.
     -- Вы меня извините, товарищ, что я вот так сразу, среди улицы,
остановил вас, но вы на меня произвели неизгладимое впечатление. Вы так
блестяще разрубили этот гордиев узел...
     -- Ну и что?
     -- Но ведь вы же подошли позже! -- с жаром произнес мужчина. -- Я
вас сразу заметил, когда вы появились. Вот, думаю, чудак, -- вы уж меня
извините, -- в такую жару в пиджак вырядился (сам он был в темно-синем
батнике фирмы "Вранглер").
     -- Ну и что? -- с вызовом спросил я, чувствуя, что балансирую на
краю пропасти. -- Может, мне холодно. А вам что за дело до моего
пиджака?
     -- Да Бог с ним, с пиджаком! -- замахал мужчина пухлыми руками. --
Ходите хоть в шубе, это я так, вообще. Просто я вас заметил по этому
пиджаку...
     -- Не трожьте пиджак! -- взвился я, догадываясь, что с этим
подозрительным типом необходимо поссориться -- может быть, тогда он
отстанет.
     -- Да что это вы, право, -- обиделся мужчина, выпятив толстую
нижнюю губу, но уходить, по-видимому, не собирался, и вдруг неожиданно
спросил: -- Вы экстрасенс?
     Кто-то грубо толкнул меня в спину, и я по инерции навалился на
румяного мужчину, слегка боднув его в круглый подбородок; мимо
вихляющей походкой прошлепал субъект в морковном свитере (в такую-то
жару! -- подумал я).
     -- Вы что? -- изумился мужчина.
     -- Простите, -- виновато пробормотал я, и мне почему-то стало
стыдно. Морковного субъекта мужчина, похоже, не заметил.
     -- Да что с вами? Вам нехорошо?
     -- Нет, нет, ничего, уже прошло. Жара, знаете ли, и все такое.
     Высоко в небе острым клином прошел косяк двугорбых верблюдов.
     -- Верблюды клином пошли, -- задумчиво произнес я, провожая их
взглядом. -- Весну чуют.
     Мужчина с недоумением взирал то на меня, то на небо.
     -- Да причем тут весна! Какие верблюды? -- прорвало его наконец.
-- Нет, вы мне все-таки скажите, товарищ, -- вы экстрасенс?
     Верблюды скрылись за зданием райкома. Я очнулся.
     -- Что? Что вы говорите? -- спросил я, оборачиваясь к незнакомцу.
-- Экстрасенс? Да... Нет, что вы! Просто... так получилось...
Случайно...
     Мужчина игриво погрозил мне пальцем.
     -- Знаем мы вас, экстрасенсов, скромничаете небось. А я ведь не из
праздного любопытства вас спрашиваю, у меня к вам чисто
профессиональный интерес. Я следователь по особо опасным делам.
     "Да знаю я! -- с досадой подумал я. -- Все о тебе знаю. И что тебе
от меня нужно -- тоже знаю".
     -- Вы не удивлены? -- спросил следователь, пристально глядя в мои
глаза.
     -- Нет, почему же, -- я попытался удивиться, -- удивлен. Весьма.
     -- У меня вот к вам какое предложение...
     -- Догадываюсь.
     -- Догадываетесь?
     -- Да. Вы хотите, чтобы я помог вам в раскрытии одного
преступления. Так ведь?
     Следователь испуганно отступил назад.
     -- Так. А вы откуда знаете?
     -- Так я же экстрасенс!
     -- Нет, правда?
     -- Так вы же сами меня так назвали!
     -- Ну, я думал... Скорее гипотеза... шутка...
     -- Хороша шутка! Пристаете к незнакомцу на улице и -- нате,
шутите! Вот теперь я действительно удивлен. Весьма.
     -- Так вы на самом деле...
     -- А то как же!..
     В этот момент что-то больно ударило меня по макушке. Я оглянулся,
но ничего не увидел. "Да отвяжитесь вы!" -- мысленно огрызнулся я, но
вслед за первым последовало второе предупреждение: по левой ягодице
словно кто-то дал пипка.
     -- В общем, я согласен, -- зло проговорил я, и тут же получил
второй пинок. -- Едемте.
     -- Ну и дела! -- восхищенно покачал головой следователь.
     Я направился к стоявшему у обочины желтому "москвичу".
     -- Ну, что же вы? -- бросил я на ходу оторопевшему следователю.
     -- А ведь верно! -- произнес тот, не трогаясь с места. -- Это мой
автомобиль. Откуда вы узнали?
     -- По отпечаткам пальцев, -- съязвил я. -- Вы едете, или я
отправляюсь домой? У меня своих дел по горло.
     -- Едем! -- спохватился следователь.
     Про филателиста с довоенными марками я напрочь забыл. А когда
вспомнил, то и не очень огорчился.
     Следователя звали Сергеем Тимофеевичем Прониным. "Майор Пронин",
-- окрестил я его про себя, тем более, что Сергей Тимофеевич,
действительно, был майором. "Холост, но был женат, имеет двоих детей,
которым выплачивает алименты, карьерист, бездарность, взяточник, --
читал я в его голове, как в анкете. -- Любит выпить, но тщательно
скрывает это от сослуживцев, страстный болельщик, страдает гипертонией,
коллекционирует пустые пачки от сигарет... "
     Пока мы ехали к месту назначения, под наш "москвич" дважды
бросался субъект в морковном свитере -- на шоссе Энтузиастов и на
Марксистской, -- но оба раза следователь по особо важным и очень
опасным делам никак не реагировал на эти попытки самоубийства.
Раскаленное солнце жгло сквозь лакированную крышу автомобиля и птом
стекало по нашим шеям за шиворот.
     Мрачное серое здание, внезапно остановившееся с правой стороны,
спустя несколько минут поглотило нас с майором. Небольшой, аскетически
убранный кабинет, встретил нас сыростью, прохладой и зарешеченным
окном. Румяный майор предложил мне располагаться за его столом, а сам
взялся за телефон.
     -- Дежурный! -- крикнул он в телефонную трубку. -- Следователь
Пронин. Пришлите ко мне Мокроносова из сто семнадцатого... Да. В мой
кабинет. Что? Нет, нет, спасибо, я сам.
     Майор Пронин бросил трубку и пристально посмотрел мне в глаза.
     -- Итак, Николай Николаевич, -- произнес он, потирая руки, --
сейчас сюда приведут одного типа, который подозревается в убийстве. Но
улик у нас явно недостаточно, и поэтому доказать его вину мы пока не
можем. Ваша задача заключается в следующем. Применив свою удивительную
способность, попытайтесь узнать у него необходимые подробности
совершенного им преступления и добыть, так сказать, недостающие улики.
Только вот о чем я вас попрошу, -- он замялся и смущенно засопел, --
пусть ваше участие в этом деле, уважаемый коллега, останется тайной для
всех. Это просьба. Хорошо? -- Я кивнул. -- А пока, -- Сергей Тимофеевич
вынул из ящика стола папку с надписью "Дело", -- ознакомьтесь с
материалами следствия. У вас есть пятнадцать минут.
     Я открыл папку и бегло просмотрел дело. Суть загадочного убийства
сводилась к следующему. Две недели назад, в пятницу, в три часа
пополудни, сосед Мокроносова по лестничной клетке, некто Пауков, был
обнаружен с проломленным черепом в своей собственной квартире. Убийство
было совершено тупым твердым предметом, по-видимому, пустой бутылкой
из-под водки, осколки которой находились тут же, в квартире, рядом с
убитым. Входной замок был цел, никаких следов взлома не обнаружили.
Следовательно, либо убийца воспользовался запасным ключом, подходящим к
замку, либо пострадавший сам впустил его в квартиру. Минут за сорок до
обнаружения трупа соседка Паукова с верхнего этажа, направляясь в
ближайший магазин, спускалась по лестнице и случайно увидела, что дверь
в квартиру Паукова чуть приоткрыта. Она не придала бы этому факту
значения, если бы в 15.00, возвращаясь обратно, не увидела бы ту же
картину. Заподозрив неладное, она остановилась, слегка толкнула дверь,
осторожно вошла и на кухне обнаружила труп Паукова. Милиция, сразу же
прибывшая на место происшествия, обратила внимание на спертый воздух в
помещении, пропитанный густым запахом спиртного перегара и давно
немытой посуды. Медицинская экспертиза установила, что накануне смерти
Пауков потребил изрядную дозу алкоголя и был сильно пьян. Смерть
наступила где-то около 14.00. Опрос свидетелей начали с ближайшего
соседа Паукова -- Мокроносова. И тут же всплыло одно неожиданное
обстоятельство: незадолго до убийства Мокроносов находился в квартире
Паукова, где они вдвоем успешно выпили две бутылки водки. Затем, по
словам Мокроносова, он покинул соседа, вернулся к себе и завалился
спать. Разбудил его уже приход милиции. Майор Пронин, взявшийся за это
дело, справедливо полагал, что Пауков был убит своим соседом во время
попойки, когда между ними, возможно, вспыхнула ссора. Отпечатки пальцев
на осколках разбитой бутылки укрепили следователя в его версии: их,
действительно, оставил Мокроносов. Но тот категорически отрицал свою
причастность к убийству, заявив, что покинул Паукова, когда тот был в
полном здравии и лишь слегка "поддамши". Тем не менее следователь решил
задержать Мокроносова по подозрению в убийстве, но с тех пор следствие
не продвинулось ни на шаг.
     Я отложил папку в сторону. Следователь оторвался от подоконника,
на котором только что удобно сидел, и с надеждой взглянул на меня.
     -- Ну как?
     -- Есть вопрос, -- ответил я. -- Когда Мокроносов покинул квартиру
Паукова?
     -- В 13.30, там же написано. Но это с его собственных слов.
     Я кивнул. Честно говоря, сыскное дело меня никогда не прельщало,
поэтому сейчас, сидя в сыром кабинете этого пухлого майора, особого
рвения к раскрытию преступления я не испытывал. Единственное, что мне
хотелось -- это "прощупать" мозг Мокроносова и установить,
действительно ли он виновен, или это просто случайное стечение
обстоятельств, крайне неблагоприятное для подследственного.
     Ввели Мокроносова. Это оказался щуплый, худосочный, немолодой уже
мужчина с характерным лицом хроника, измученным видом и печальными, без
тени надежды, глазами.
     -- Вот он, голубчик, -- впился в него взглядом следователь, и я
вдруг понял, что этот добродушный с виду майор может быть жестоким.
     -- Зачем вызывали, гражданин начальник? -- глухо спросил
Мокроносов.
     -- Тебя привели. Вызывают оттуда, -- Пронин ткнул жирным пальцем в
зарешеченное окно, -- с воли.
     Мне уже было ясно, что Мокроносов ни в чем не виноват, более того,
он вообще ничего не знал и не ведал, и как я ни пытался отыскать в его
памяти хотя бы тень убийцы, случайно виденного им или, может быть,
слышанного -- все было напрасно. А раз Мокроносов к делу непричастен,
решил я, то убийца мог проникнуть в квартиру Паукова только в те
полчаса, когда тот оставался один, то есть с 13.30 до 14.00. Мне вдруг
пришло на ум, что теперь, когда я убедился в невиновности сидевшего
передо мной человека, на мне лежит ответственность за его судьбу, за
его полное очищение от нависшего над ним страшного обвинения. Потому
что только я знал о его невиновности, хотя и не мог пока этого
доказать. И пусть он мне глубоко несимпатичен, этот запойный алкаш с
многолетним стажем, но разве дело в моем личном отношении к нему? Важно
установить объективную истину, ибо истина выше наших симпатий и
антипатий.
     -- Ну как типчик? -- спросил меня майор Пронин, кивая на сникшего
Мокроносова.
     -- Товарищ майор, -- официально заявил я, вставая из-за стола и в
упор глядя на него, -- пойдя вам навстречу, я согласился помочь в
расследовании этого дела, прибегнув к способу, известному одному лишь
мне. Поэтому не требуйте от меня ни фактов, ни улик, ни доказательств
того, что я сейчас скажу. Этот человек, -- я кивнул на Мокроносова, --
к убийству Паукова не имеет никакого отношения.
     -- Вот как? -- вскинул брови следователь и нахмурился. -- Вы
уверены?
     "Зря я с ним связался, -- прочел я его мысли. -- Эх, зря! Так все
гладко шло, а теперь выкрутись попробуй".
     -- Абсолютно, -- ответил я.
     Мокроносов взирал на меня с удивлением и любопытством.
     -- Гражданин начальник, -- просипел он возбужденно и взглянул мне
в глаза с внезапно вспыхнувшей надеждой, -- вы что же, действительно
думаете, что я не убивал Паукова? Или снова ваньку валяете, как вот
этот?.. -- он кивнул в сторону майора Пронина.
     -- Молчать! -- взревел майор, багровея буквально на глазах и
вызывая у меня весьма серьезные опасения, что его вот-вот хватит
кондратий. Но до кондратия дело не дошло: вспышка гнева постепенно
улеглась. Нет, этот недостойный тезка легендарного сыщика все больше
переставал мне нравиться. Хотя, надо сказать, он на меня с самого
начала произвел впечатление не самое благоприятное.
     Следователь взял себя в руки, хотя и с большим трудом. Ему было
неловко передо мной как за свое собственное поведение, так и за слова
внезапно осмелевшего подследственного.
     -- Вы что же думаете, гражданин Мокроносов, -- сказал он, яростно
вращая глазами и сопя, словно компрессор, -- ваши оскорбительные слова
останутся безнаказанными? Это я-то здесь ваньку валяю? -- Он бросил на
меня неприязненный взгляд и ледяным тоном произнес: -- Если ваше
утверждение, товарищ Нерусский, окончательно, то, по-моему, дальнейшее
присутствие здесь подследственного Мокроносова необязательно.
Необязательно и нежелательно. У вас есть к нему вопросы?
     -- Нет.
     Следователь холодно кивнул и взялся за телефон. Когда несчастного
Мокроносова увели и мы остались одни, майор Пронин долгое время молчал,
искоса кидая на меня колкие взгляды, и старательно мерил шагами мрачный
кабинет. Но вот он наконец остановился и произнес:
     -- Вы допустили ошибку, Николай Николаевич. Вы допустили две
ошибки. Во-первых, вы объявили подследственному, что он невиновен, а
этого делать нельзя было ни под каким предлогом. Подобные утверждения
вправе делать только суд. Во-вторых, вы вообще были не правы, заявляя о
его невиновности. Он виновен, я в этом уверен, и хотя прямых
доказательств его вины у меня пока нет -- но они будут, ручаюсь вам.
Повторяю, он виновен. Он должен быть виновен.
     Последние слова следователя Пронина окончательно рассеяли мои
иллюзии по поводу личности и моральных устоев пухлого майора. Он был
предубежден против этого несчастного, этого невезучего алкаша,
которому-то и крыть нечем в свое оправдание. Он заранее был убежден в
его виновности. Что это -- недобросовестность, тупость или злой умысел?
Впечатления разумного, вдумчивого человека майор не производил,
добросовестностью тоже, по-моему, не отличался, что же касается злого
умысла, то что общего может быть между следователем по особо опасным
делам и хроническим алкоголиком? Дабы не ломать голову над различными
версиями поведения майора Пронина, я решил "прощупать" его мозг и
выявить, если удастся, его потаенные мысли. Мне не пришлось долго
ворошить весь тот хлам, скопившийся в его голове, -- та мысль лежала на
самой поверхности и, видимо, давно не давала покоя румяному майору. Все
было до смешного просто: через три дня, в понедельник, наш бравый майор
Пронин должен отчитаться перед начальством по поводу проведенного им
расследования дела Паукова, так как в понедельник по плану дело должно
быть закрыто. Вот и вся разгадка. Если убийца будет найден -- а чем
Мокроносов не убийца? -- следователю по особо опасным делам светит
премия, а если нет -- взбучка от начальства. Так стоит ли копать
глубже, когда кандидат в преступники уже сидит в КПЗ?
     Я понял, что следователь Пронин -- свинья, как внешне, так и по
своей внутренней сути. И раз я уже влип в эту историю, то отстаивать
справедливость я чувствовал себя обязанным не столько перед
Мокроносовым, сколько перед самим собой. И дернул меня черт связаться с
этим типом! Шел бы себе к своему филателисту -- и горя не знал, так
нет, надо же было влезть в эту свару у квасной бочки, а потом клюнуть
на удочку румяного проходимца! Да уж не проверка ли это? Впрочем, нет,
на проверку не похоже, а вот предостережение от необдуманных действий
мне, кажется, сделано было -- и не одно. Я вдруг вспомнил того типа в
морковном свитере, пребольно отвесившего мне солидный пинок в некую
область тела, специально для того предназначенную, и его же, дважды
бросавшегося под колеса желтого "москвича". Потом эти дурацкие
верблюды... Ясно было, что следившие за мной инопланетные
экспериментаторы предупреждали меня о том, что я вплотную подошел к
запретной черте. Выходит, они были против моего вмешательства в дела
следственных органов?
     Я очнулся от своих мыслей, а очнувшись -- заметил, что румяный
майор с любопытством и интересом смотрит на меня из-под пухлых потных
век, почти лишенных ресниц.
     -- Мне очень жаль, дорогой коллега, -- произнес он слащавым
голосом, -- что я втянул вас в наше нелегкое дело, а потому прошу
считать наш договор аннулированным, а мою просьбу о помощи --
недействительной.
     -- Позвольте, -- возразил я, -- так дело не пойдет. Я теперь так
просто от вас не отстану, и пока справедливость не восторжествует, буду
копать до конца.
     -- Да поймите же вы, наконец! -- горячился майор. -- Я обратился к
вам исключительно за тем, чтобы вы помогли мне найти какое-нибудь
веское доказательство вины Мокроносова, но я никоим образом не
предполагал, что вы выкинете этакий фортель. Я веду следствие и я же
отвечаю перед своим руководством и своей совестью...
     -- Да нет у вас никакой совести, -- махнул я рукой, вставая и
приближаясь к нему. -- Если бы была, вы бы в подследственном первым
делом видели человека, а не удобный трамплин для получения премии за
успешно раскрытое преступление.
     Следователь изменился в лице и весь как-то посерел.
     -- Да как вы смеете! -- прошипел он, брызгая слюной. -- Да за
такие слова вас следует...
     -- Не стращайте, -- произнес я твердо, глядя ему прямо в глаза, --
не поможет. Я хочу только одного -- справедливости, а справедливость
уже сейчас требует либо признать невиновность Мокроносова -- не мне вам
напоминать о таком принципе, как презумпция невиновности, -- либо
искать истинного убийцу. Самое же лучшее -- сделать это одновременно.
Что касается Мокроносова, то я совершенно уверен в его непричастности к
убийству Паукова. Даже не уверен -- знаю.
     -- А доказательства у вас есть? -- прищурившись, спросил мерзкий
майор.
     Я пожал плечами.
     -- По-моему, не я должен доказывать его невиновность, а вы -- его
вину.
     -- Вот-вот, -- подхватил майор, -- вин