тическую Конвенцию и не подписали
Космический Пакт о невмешательстве во внутренние дела инопланетных
цивилизаций. Возможны только два исключения: просьба о помощи и
возможность гибели цивилизации. Ситуация сорок четвертого года как раз
отвечала второму исключению.
     -- Вы считаете, что наша цивилизация могла погибнуть? -- спросил я
с дрожью в голосе.
     Евграф Юрьевич снова покачал головой.
     -- Это не я считаю, и даже не Совет. Возможная катастрофа с
последующей гибелью вашей земной цивилизации смоделирована,
спрогнозирована, рассчитана до мельчайших подробностей и с
поразительной точностью. Поверьте мне, дорогой Николай Николаевич, наша
наука способна делать такие прогнозы. При создании модели ядерной
катастрофы были учтены даже самые незначительные, на первый взгляд
совершенно мизерные факторы, включая характеры, намерения и хронические
заболевания лидеров обоих враждующих государств. Так-то. И только
получив стопроцентную гарантию, что катастрофа неизбежна, Совет принял
решение о вмешательстве. Учтите, вмешательство осуществлялось при
строжайшем контроле со стороны членов Межгалактической Конвенции. Ни
один из нас -- секретных сотрудников Центра -- ни разу не нарушал
инструкцию о невмешательстве -- иначе бы возник инцидент, могущий
повлечь за собой очень строгие санкции по отношению к Совету и Большому
Колесу в целом, вплоть до исключения из состава Межгалактической
Конвенции.
     -- Да что это за Конвенция такая? -- спросил я. -- Почему нам,
землянам, о ней ничего не известно?
     Евграф Юрьевич снисходительно улыбнулся.
     -- Ну, вам еще рано думать об этой организации -- разберитесь
сначала в своих собственных делах. Но раз вы задали вопрос, я все же
отвечу -- вкратце. Межгалактическая Конвенция -- это орган,
объединяющий высокоразвитые цивилизации на основе миролюбия, равных
прав, взаимопомощи и взаимовыгодного сотрудничества. Цель -- решение
важных вопросов, выходящих за рамки каждой цивилизации в отдельности, а
также координация действий при совместном выступлении против или за
кого-либо и чего-либо. Межгалактической Конвенцией принят ряд
документов, одним из которых является Пакт о невмешательстве. Все эти
документы составляют Единый Космический Кодекс, выполнять который
обязаны все без исключения члены Конвенции. Что же касается Земли, то
ваша цивилизация сочтена незрелой, неразвитой, примитивной и к
контактам с иными мирами не готовой. По крайнею мере, так считалось до
сих пор.
     -- Есть надежда, что эта оценка будет пересмотрена? -- с волнением
спросил я.
     Евграф Юрьевич не ответил. Он как-то очень внимательно посмотрел
на меня, отошел к окну, сокрушенно покачал головой, глядя на вновь
начавшийся дождь, и вдруг сказал, не оборачиваясь:
     -- А розы, дорогой Николай Николаевич, у вас все стоят. Это
хорошо, очень хорошо. Это просто прекрасно!
     Розы у меня, действительно, все также стояли в хрустальной вазе,
словно я их вчера только срезал с куста -- свежие, небесно-голубые,
приветливые, в капельках росы. Мне всегда казалось, что они улыбаются.
     Шеф оторвался от окна и испытующе посмотрел мне в глаза. Остальные
трое участников необычной беседы молча наблюдали за нами, изредка кивая
головами в знак одобрения сказанных шефом слов.
     -- Теперь что касаются вашего вопроса, дорогой коллега, --
произнес Евграф Юрьевич. -- Вопрос этот очень непростой, поверьте мне,
и решением его сейчас занимаются величайшие умы Большого Колеса.
Собственно, проведенный с вами эксперимент как раз и должен был внести
ясность в решение этой проблемы.
     -- Вот как? -- удивился я. -- Я и не думал, что все это так
серьезно.
     -- Хорошо, приоткрою завесу тайны еще на один дюйм... А может
кваском угостите, а, Николай Николаевич? -- вдруг взмолился Евграф
Юрьевич.
     -- Действительно, Нерусский, -- встрял Стоеросов, -- кваску бы не
плохо. Пить страсть как охота.
     Про квас я совсем забыл. Еще утром Маша ходила с двумя бидонами в
палатку на углу, где в дождливую, сырую, прохладную погоду квас был
всегда, зато в жаркие, душные дни он почему-то мгновенно исчезал, не
успев даже появиться. А кваском я и сам был бы не прочь сейчас
угоститься, тем более, что в горле было сухо, как в самом центре
Сахары, да притом еще в полдень, в июле и в период наибольшей солнечной
активности. Я скрылся на кухне и вскоре принес оттуда небольшой бидон с
пятью пол-литровыми пивными кружками.
     -- О! -- обрадовался Стоеросов, потирая руки от удовольствия. --
Вот это по-нашему!
     Какое-то время слышалось лишь откровенное бульканье переливающейся
из кружек в глотки жидкости, потом все разом опустили на стол
опустевшие емкости и шумно перевели дух.
     -- За успех нашего предприятия! -- провозгласил Стоеросов.
     -- Всегда бы так, -- крякнул побагровевший Мокроносов, -- а то
приходится пить всякую гадость...
     -- Ну, ублажил, соседушко, -- расплылась в довольной улыбке тетя
Клава. -- Где брал-то, у Кузьминишны? -- Я кивнул. -- Ну и правильно.
Женщина совестливая, воды доливает самую малость.
     Наступило всеобщее молчание, которое нарушил Евграф Юрьевич.
     -- Результаты эксперимента в данный момент обрабатываются в
Научном центре при Совете Большого Колеса, и окончательных выводов,
по-моему, придется ждать еще не скоро. Но как частное лицо я, пожалуй,
возьму на себя смелость сделать некоторые прогнозы. Начну с того, что
результаты превзошли все ожидания, возлагаемые на эксперимент и на вас
в том числе нашими учеными-социологами -- это, по крайней мере, я уже
могу утверждать, даже не зная окончательных выводов Совета. Вам ведь,
кажется, не сообщали о цели эксперимента?
     -- Нет, почему же, сообщали, -- возразил я. -- Изучение реакции
среднего жителя Земли на шестое чувство, или телепатию.
     Евграф Юрьевич снисходительно улыбнулся и махнул рукой.
     -- Да нет, это только частная, побочная цель. Главная же цель --
это выяснение способности и готовности земного человечества к контакту
с высокоразвитыми внеземными цивилизациями. Верно, эта способность
изучалась на примере типичного представителя земного жителя, то есть
вас, уважаемый коллега, но истинный смысл эксперимента до вас, как я
теперь убедился, доведен не был. Что ж, может это и правильно... Так
вот, большинство наших ученых склонялось к мысли, что ваши вечные
земные дрязги, войны, социальные потрясения и сравнительно низкий
уровень жизни поглощает всю энергию землян и отвращает ваши взоры от
Космоса. Другими словами, ваша готовность к вступлению в контакт с нами
или с кем-либо еще очень невелика, и причина здесь не в отсталости
ваших технических средств и всей науки в целом, -- нет, причина кроется
в неготовности вашего самосознания к мирному -- я повторяю: мирному! --
сотрудничеству с иными мирами. Вы все еще "играете в войну", словно
драчливые мальчишки, вы еще не доросли до разумной, созидательной
деятельности в масштабах Галактики, ваш ум еще молод и незрел, как ум
десятилетнего ребенка. Так наши ученые считали до эксперимента.
Эксперименту надлежало подтвердить эту точку зрения, чтобы на многие
тысячи и десятки тысяч лет отложить попытку войти в контакт с вашим
человечеством. Ваша реакция на способность проникать в мысли
посторонних людей должна была окончательно убедить тех немногих
сторонников контакта с вами в низменности помыслов среднего жителя
Земли, а, значит, и всей массы землян в целом. Но прогнозы ученых, к
полнейшей их неожиданности, оказались неверны -- по крайней мере, мне
кажется, что неверны. Вам суждено было нарушить все их планы.
     -- Мне? -- спросил я, не потеряв пока еще способности удивляться.
-- Поверьте, я не хотел.
     Шеф поморщился и поднял ладонь кверху, пресекая поток моих еще не
высказанных мыслей.
     -- Минуточку, Николай Николаевич, я еще не кончил. Так вот,
сначала эксперимент никоим образом не выходил за рамки, ему
предсказанные, но с некоторого момента он свернул круто в сторону,
нарушая тем самым все прогнозы ученых мужей. Но давайте по порядку. На
следующий день после вашего прибытия на Землю вы, как того и следовало
ожидать, поспешили дать волю своей новой способности. Сначала дома,
потом на работе, а к концу дня -- и в метро, вы взахлеб зачитывались
чужими мыслями. Так продолжалось несколько дней. Вреда вы этим никому
не приносили, но и пользы, надо сказать, тоже -- вы щекотали себе
нервы, упивались властью над людьми, -- словом, использовали дар
телепатии в чисто эгоистических целях. Собственно, на такой эффект и
рассчитывали наши специалисты-социологи, вы вели себя именно так, как и
должны были вести себя в данных условиях. Пожалуй, сюда же можно
отнести и вашу авантюру с шахматами: если бы я вовремя не вмешался,
неизвестно еще, чем бы она кончилась. Но вот судьба заносит вас на
Авиамоторную -- и с этого момента начинается цепь событий, нами
совершенно не ожидаемых. Поверьте, во всей этой неприглядной истории с
майором Прониным нет ни самой малейшей доли нашего участия, наоборот,
мы всячески пытались предостеречь вас от впутывания в уголовное дело --
помните стаю верблюдов? все того же фантома в морковном свитере,
который через каждые сто метров "погибал" под колесами вашего
"москвича"? С органами лучше не связываться, мы это уже давно поняли, и
именно поэтому боялись, что вас придется вытаскивать из какой-нибудь
скверной истории, в которую вы наверняка влезете, а активное
вмешательство всегда для нас нежелательно. Но вместо того, чтобы
спасать вас, вы сами спасли -- и кого же? -- нашего ценнейшего
сотрудника! Ну, если не спасли, то, по крайней мере, очень помогли. И
что самое главное, вы сделали это сами, в открытую вступили в схватку с
негодяем, взвалили на свои плечи часть его работы -- и победили его!
Причем, старались вы не для конкретного человека -- Мокроносов был вам
глубоко антипатичен, -- а во имя идеи, во имя справедливости, во имя
торжества добра, наконец. Это смелый, отчаянный шаг, ни в какое
сравнение не идущий с тем сумасбродным поступком, за который вы вполне
заслуженно заработали фингал под глазом. Вы столь безрассудно бросились
выяснять отношения с тремя молодчиками, что нам спешно пришлось
высылать нашего бравого сержанта вам на помощь. Не знаю, чем бы это для
вас кончилось, если бы он не прибыл вовремя. Ну да Бог с ним, с
фингалом, разговор сейчас о другом. Вернемся к истории с убийством.
Ваше поведение в ней настолько поразило наших ученых, смешало все их
карты, поставило в тупик, что первая мысль, которая пришла в их головы,
была: а не ошиблись ли мы с выбором кандидатуры? Но потом наиболее
трезвые и оптимистически настроенные головы предложили иной вариант
ответа: ошибка не в кандидатуре, ошибка во всем земном человечестве.
Проверили ваши данные, характеристики, показатели и пришли к выводу,
что да, все верно, вы -- средний житель Земли, типаж, каких тысячи,
миллионы. Конечно, легче ошибиться в одном человеке, чем во всем
человечестве, но здесь, по-моему, ошибка именно второго рода. Я еще раз
повторяю, дорогой Николай Николаевич, это всего лишь мое собственное
мнение, в основе которого лежит мое длительное знакомство с вами,
непосредственное участие в эксперименте, а также быстрый и
своевременный анализ промежуточных результатов проводимого опыта. Лично
мне кажется, что ваше поведение должно в корне изменить представление
наших правителей о степени готовности земного человечества к
межпланетным контактам с высокоразвитыми внеземными цивилизациями. И я
очень надеюсь, что когда-нибудь мы с вами встретимся открыто, на
равных, но уже как представители равных миров, как друзья, как
сотрудники. Да-да, Николай Николаевич, как сотрудники, ибо космический
контакт -- это всегда сотрудничество, сотрудничество мирное, во благо
обеих сторон. Теперь вы поняли, что на вас лежит, вернее -- лежала,
ответственность за судьбы всего человечества? Вот так-то, Николай
Николаевич, уважаемый мой коллега.
     Он снова взглянул на часы, покачал головой и подошел к прибору,
который все также продолжал стоять на столе. И пока он возился с ним,
что-то там крутил, настраивал и переключал, а Мокроносов всячески
помогал ему, я сидел, до глубины души пораженный и чувствовал себя так,
словно вот-вот должен проснуться, но сон никак не кончается, все
тянется, тянется, тянется -- до бесконечности, и я знаю, что это сон,
что все это неправда, что вот сейчас я проснусь и вздохну с
облегчением, -- но проснуться не в состоянии.
     Стоеросов по-свойски разгуливал по комнате и свистел что-то из
"Машины времени", а тетя Клава с усердием листала иллюстрированный
журнал "UFO" (вот что значит работать в "Союзпечати"!). Но вот она
что-то обнаружила, аккуратно разгладила страницу рукой, подняла на меня
хитрые глаза и ласково так поманила пальчиком.
     -- Иди сюда, соседушко, -- пропела она ангельским голоском, --
покажу кое-что... Узнаешь? -- спросила она, когда я приблизился.
     Фотография была во всю страницу, но качество оставляло желать
лучшего. На фоне сумеречного, предвечернего неба вырисовывались
нечеткие контуры НЛО. Неясная тревога заставила меня напрячь зрение и
приглядеться повнимательнее. Что-то очень смутное, знакомое, недавнее
виделось мне в этом летающем объекте. Ну так и есть! Это же арнольдова
колымага! Надо же, уже в американский журнал угодила!
     -- Узнал, узнал, голубчик, -- удовлетворенно хмыкнула тетя Клава.
-- Вот что, соседушко, бери его себе на память, весь журнал бери. Да
бери, не стесняйся, мне он все равно ни к чему.
     -- Большое спасибо, тетя Клава, -- искренне поблагодарил я ее,
бережно принимая журнал из ее рук.
     -- Так, -- произнес наконец Евграф Юрьевич, заканчивая возню у
стола, -- все готово, Николай Николаевич. Сейчас мы подключим к вашей
голове сеть электродов, вы уснете, а когда проснетесь, все, касающееся
вашего посещения Большого Колеса, эксперимента и всевозможных контактов
с нами, включая и сегодняшний разговор, исчезнет из вашей памяти
навсегда. Попутно мы лишим вас шестого чувства -- телепатии. Это совсем
не больно. Вам когда-нибудь делали энцефалограмму? Ну так вот это почти
то же самое. Готовы?
     Вопрос был адресован Мокроносову. Тот в последний раз чем-то
щелкнул в приборе, смахнул рукавом пыль с блестящей верхней панели и
поднял на шефа глаза.
     -- Готов.
     -- Вы, Николай Николаевич?
     Я кивнул.
     -- Тогда прошу к столу.
     Сержант Стоеросов предупредительно пододвинул к столу мое кресло,
меня бережно усадили в него, Евграф Юрьевич одарил меня столь редкой на
его устах улыбкой, желая, видимо, подбодрить и успокоить, потом
холодные металлические электроды облепили мою голову, провода обвили ее
электрической паутиной, что-то зажужжало, загудело, замигало... Почти
тотчас же я стал проваливаться в небытие, теряя чувство реальности,
освобождаясь от телесных оков, уносясь в бесконечность... Но прежде чем
забыться, я услышал голоса -- раздраженный Евграфа Юрьевича и
испуганно-виноватый Мокроносова.
     -- Где восьмой электрод?
     -- Клянусь, был здесь!
     -- Вы что, не видите, что его здесь нет?
     -- Ума не приложу, куда он мог задеваться...
     -- Вы за это ответите... Растяпа! Кто отвечает за комплектность
прибора?
     -- Я...
     -- Вам известна схема? На какую функцию головного мозга направлено
действие восьмого электрода?
     Ответ Мокроносова я уже не слышал...



     Глава последняя

     Очнулся я от вспышки. В глаза брызнул яркий свет и стал жечь их
сквозь смеженные веки. Электрод... кажется, восьмой. Да-да, что-то в
этом роде... Нет, не помню. Что они там со мной делают? Что-то с
памятью... Я открыл глаза и тут же снова зажмурил их.
     Утреннее солнце, только что выглянувшее из-за тучи, настойчиво
било в лицо. Я окончательно проснулся и сел.
     Было семь часов. Небо пылало сквозь незашторенное окно и слепило
меня своей чистотой, безоблачностью (последняя туча стремительно
растворилась) и бездонной голубизной. Комната была пуста -- ни ночных
посетителей, ни инопланетного прибора на столе. Я сидел в кресле, лицом
к окну: похоже, что я провел ночь в таком положении. Ныла спина,
затекли ноги, но голова была ясная, на душе чувствовалась легкость,
желание вскочить и тут же приняться за работу -- все равно, какую.
     Я встал и прошелся по комнате. Воскресенье. Жена у сестры, Васька
у друга, гуляет на проводах (хоть позвонил бы!) -- к вечеру вряд ли
объявится.
     Под ногой что-то звякнуло и покатилось по полу. Я нагнулся и
поднял небольшой металлический цилиндр ярко-желтого цвета и почти
невесомый. Сначала его вид вызвал во мне лишь недоумение и немой
вопрос, но потом до меня дошло: вот он -- пропавший электрод! Я сунул
его в карман, отправился на кухню, сварил кофе, выпил его, позвонил
жене в Коровино-Ховрино (или Химки-Фуниково?), успокоился при звуке ее
голоса, потом включил приемник -- и только тогда словно пелена
прорвалась в моем сознании.
     Память! Что с моей памятью? Мне было обещано, что по окончании
эксперимента моя память полностью очистится от информации, так или
иначе связанной с моим полетом на Большое Колесо и контактом с далекими
его обитателями. Но я ничего не забыл! Я все помнил, также отчетливо и
ясно, как вчера, позавчера, неделю назад, и никакого перехода в свое
новое состояние я не ощущал. Может, вчерашний визит эмиссаров
таинственного Центра был всего лишь сном? Да нет, это не сон -- в
кармане явственно прощупывался восьмой электрод. Так в чем же дело? В
памяти вдруг всплыла последняя фраза моего инопланетного шефа: "На
какую функцию головного мозга направлено действие восьмого электрода?"
Да на память, черт возьми, на память же! Не знаю, поняли ли это
вчерашние визитеры -- а у меня были все основания полагать, что не
поняли, -- но я это понял вдруг со всей отчетливостью. Эксперимент
окончен -- но память о нем осталась со мной.
     Мне стало душно. Я настежь открыл окно, и в комнату тотчас
ворвался шум начинающегося дня -- дня прекрасного, солнечного, ясного,
теплого. Вчерашний дождь умыл его, снял слой пыли с листьев и травы,
зажег желтые огоньки сотен и сотен одуванчиков на строго очерченных
парапетами газонах, наполнил мир сочными красками, усилив контрасты,
смыв бледность, серость и скуку. Воздух стал прозрачным, легким и
звонким от веселого щебета жизнерадостных пичуг. Жизнь прекрасна! --
слышалось мне отовсюду. Да, конечно, но... -- в общем-то соглашался я,
тут же вспомнив вчерашний инцидент в темном переулке. Взглянув в
зеркало, я первым делом увидел лиловый лоснящийся фингал под правым
глазом -- и тут же заныло левое плечо, да заскрипели, застонали старые,
намятые сапожищами Дэна, ребра. Может быть она и прекрасна, -- подвел я
черту, -- но не всегда. Бывают, надо сказать, моменты... Но сейчас,
спору нет, она поистине прекрасна. Кстати, как мне теперь вести себя с
Евграфом Юрьевичем? С тетей Клавой? Должно ли что-то меняться в наших
отношениях? Или делать вид, что я действительно все забыл? Да нет, они
живо прочтут мои мысли и выявят мою игру. Ладно, завтра видно будет, а
пока...
     Маша приехала только к вечеру -- уставшая, довольная и с двумя
сумками покупок. А Васька-стервец в этот день так и не объявился.
     В понедельник на работу я опоздал, так как все утро замазывал
синяк под глазом жениной крем-пудрой, но синяк -- на то он и зовется
"фонарем" -- светил также ярко сквозь трехмиллиметровый слой косметики,
как и без оной. Плюнув с досады, я стер пудру с лица носовым платком и
помчался на работу.
     Неожиданности начались с самого порога нашей лаборатории. В
дальнем правом углу, где обычно сидел Евграф Юрьевич, меня встретил
колючий, начальственно-недовольный взгляд карьериста Балбесова. У меня
похолодело на душе.
     -- Изволите опаздывать, Николай Николаевич. Нехорошо-с. Хотелось
бы знать причину, -- подчеркнуто вежливо, но с явной ехиднцей и
издевкой проблеял карьерист.
     -- А тебе-то что за дело? -- огрызнулся я и сел на свое место.
Петя-Петушок уважител