ь, мне нельзя рисковать. Я слишком на
виду, и малейшая огласка, малейший намек могут погубить меня. Вот почему,
взвесив все "за" и "против", я решил предложить сотрудничество вам. Скажу
вам более. В производстве высокосортных чудес меня привлекает не только
деловая сторона, так сказать, возможность поправить свои финансовые дела
без малейшего риска. Меня привлекает еще и другое: ведь это дает мне
возможность нанести решительное поражение всем этим атеистам, коммунистам,
профсоюзным крикунам и красным писакам. Рабочие отвернутся от них, от этих
своих вожаков, если мне удастся зажечь новые светильники веры. Рабочие
станут покорными, безропотными, будут молиться богу единому и
благословлять меня, своего законного хозяина... Вот что привело меня сюда,
ваша святость!
  - Похвально, весьма похвально... - пробормотал старичок, потирая ручки.
  Помолчав и подумав, он вновь обращается к фабриканту:
  - Хорошо, ведеор Браск. Ваши благие намерения для меня понятны. Но...
выброс конкретных форм... Скажите, что этот выброс может нам дать?
  - Все, что угодно, ваша святость! - тотчас же откликается Куркис Браск. -
Допустим, так. Вы собираете где-нибудь в глухой провинции десятки тысяч
голодных крестьян, у которых на полях не уродилось. Раздаете им заранее
отпечатанные карточки с текстом молитвы о ниспослании чуда. Крестьяне
истово молятся. Все одновременно. Их мысли создают мощное ментогенное
поле. Я со своим прибором прячусь в укромном местечке и запускаю в это
ментогенное поле направленный мезонный луч. И чудо совершается. Прямо с
неба на землю падает какая-нибудь сладкая питательная манна. Крестьяне
насыщаются, славя бога единого и вас, его избранного сына на земле. Вести
об этом разносятся во все концы Гирляндии и во все чужедальние страны...
Разве это плохо?
  - Плохо! - не задумываясь, изрекает гросс.
  - Почему?! - искренне удивляется марабранский промышленник.
  - Потому плохо, сын мой, что это отвлечет крестьян от работы, приучит их к
тунеядству... Нет, нет, манну небесную нельзя! А вот дождь во время засухи
- дело другое...
  - Можно и дождь, ваша святость! - с жаром подхватывает Куркис Браск. -
Дождь даже еще лучше для начала!
  - А во сколько нам такой дождь обойдется, ведеор Браск? Скажем, дождь в
масштабе одной провинции?
  Куркис Браск на минуту задумывается, делает в уме быстрые вычисления и
затем говорит:
  - Это работа для большого аппарата, ваша святость. У меня он есть, но в
разобранном виде. Соберу за сутки. Это пустяки. Важнее другое. Нужно
завербовать не менее десяти тысяч молящихся, в каждой группе по двести -
триста человек. Расстояние между группами должно быть не более трех
километров. Затем необходимы: точный расчет для установления эпицентра
ментогенного поля - это раз - и, во-вторых, разработка стратегического
плана для расстановки групп. Кладу еще сутки. Таким образом, мой гонорар
за всю работу по подготовке операции и по производству самого чуда
составит пятьсот тысяч суремов в золоте.
  - Почему так дорого?! - изумляется гросс и даже перестает дрожать и
зябнуть, до того названная сумма разгорячила его. - Побойтесь вы бога
единого, дорогой ведеор Браск! Ведь вы же гирляндец и верующий человек!
  - Да, ваша святость, я верующий. Но прежде всего я деловой человек. Мое
правило: сначала дело, а потом уж молитва. Кроме того, ведь вы, ваша
святость, на одном испытании модели отхватили солидный куш благодаря
находчивости ваших беспорочных слуг - протеров. Если взять одни только
шапки с бриллиантами, и то тут пахнет по крайней мере двумя миллионами
суремов, не говоря о крупной наличности и о других ценных предметах. А за
испытание я ничего с вас не прошу. Надо же иметь совесть, ваша святость!
Нехорошо обижать своего ближнего. Я ведь с вас не последнюю рубашку...
Кроме того, вы на новом чуде тоже заработаете в десять раз больше моего! -
твердо сказал Куркис Браск и, забывшись, дунул старичку в лицо табачным
дымом.
  Гросс закашлялся, замахал ручками и, отдышавшись, полез было торговаться,
но тут вмешался молчавший доселе протер-секретарь. Он наклонился к уху
сына божьего и шепнул:
  - Соглашайтесь, ваша святость! Это совсем не дорого! Кроме того, я
ручаюсь, что Барбитский Круг возьмет на себя половину расходов!..
  Сардунский гросс вздрагивает и смотрит на своего секретаря с укоризной. Он
знает, что беспорочный протер является одним из руководителей тайной
религиозной организации Барбитский Круг, запрещенной в Гирляндии как
светскими, так и духовными властями за крайне правый радикальный уклон; он
знает об этом давно и не делает из этого никаких выводов. Но нельзя же так
злоупотреблять его добротой и открыто заявлять о своей принадлежности к
запрещенному обществу. Гросс смотрит на протера с неудовольствием, а тот и
не думает конфузиться: видно, сознает свою силу!.. Повздыхав для приличия,
гросс наконец успокаивается и говорит:
  - Хорошо. Я согласен. Пишите договор, беспорочнейший протер. Первое чудо
мы совершим во славу бога единого в Марабранской провинции, на родной
земле уважаемого ведеора Браска. Во-первых, там, по его словам, слишком
много развелось безбожников-коммунистов, а во-вторых, насколько нам
известно, там две недели уже не было дождей и поля изнывают от засухи...
Что вы на это скажете, ведеор Браск?
  - В принципе я согласен, ваша святость, ибо наш заказчик - наш хозяин. Но
в Марабране и окрестностях меня слишком хорошо знают. Боюсь, как бы это не
нарушило гладкий ход осуществления чуда...
  - Ничего! - успокаивает его гросс. - Это препятствие легко устранимо.
Измените свою внешность, и вас никто не узнает. Например, бородку
приклейте. А вы, дорогой мой протер, возьмите на себя труд лично
проследить за качеством продукции. Дождь должен быть большим, настоящим,
обильным! За полмиллиона суремов мы вправе требовать от ведеора Браска
первосортного чуда!
  - Обеспечьте только достаточное количество молящихся, а за чудо не
извольте беспокоиться!
  - Посмотрим, посмотрим... - ворчит гросс, зябко потирая ручки, и снова
обращается к протеру-секретарю: - Что же касается даты моления, то
назначьте его на воскресенье. Сегодня у нас среда, значит, ведеор Браск
успеет все подготовить. К митрарху Марабранской провинции отправьте
нарочного с приказом немедленно созвать всех гремов и абов Марабранского
митрархата и проинструктировать их относительно предстоящего моления о
чуде. Протеру верховного кабинета печати передайте, что еще сегодня ночью
необходимо сдать в набор текст молитвы. Утром карточки должны быть готовы.
Ступайте и выполняйте!
  - Слушаюсь, ваша святость! - И протер-секретарь, ловко простершись ниц,
прикладывается бородкой к мантии гросса.


  РАБОЧИЕ ГОТОВЯТСЯ К ОТПОРУ


  В черной, дымной Марабране, ощетинившейся против раскаленного небосвода
тысячами заводских труб, жара этим летом еще более невыносима, чем в
далекой северной столице. Здесь даже близость моря нисколько не облегчает
положения. Тяжелый горячий воздух, насыщенный горьким дымом и ядовитыми
испарениями бесчисленных заводских корпусов, кажется совершенно
непригодным для дыхания. Но другого воздуха нет, а дышать нужно, чтобы
жить, чтобы работать. И люди дышат, прячась, где только можно, от
ненавистного солнца... Хоть бы дождь прошел! Но дождя нет и в ближайшие
недели не предвидится...
  В обеденный перерыв на заводе приборов точной механики Куркиса Браска
рабочие, лишь только заголосит долгожданный гудок, опрометью бросаются
прочь от жарких, душных цехов в бесчисленные закоулки дворов, навесов,
складов и там, хотя и в относительной прохладе, съедают свой скудный обед.
  На задворках гальванического цеха, под навесом, где свалены целые горы
отработанной тары, собралось сегодня, в обеденный перерыв, несколько
рабочих-коммунистов на короткую летучку. Расположившись на разнообразных
ящиках, среди ворохов жухлой соломы и древесной стружки, они жуют скромные
бутерброды, прихлебывая горький кофе из термосов.
  Говорит старый костистый токарь Гардион, остальные молча слушают.
  - Вот я и думаю, товарищи, что все это неспроста! - хрипит Гардион, с
надрывом дыша своей впалой, больной грудью. - Гремы и абы наши точно
белены объелись. В день по три проповеди шпарят! Растравляют народ
болтовней о предстоящем чуде, карточки раздают с молитвой о дожде. У меня
есть одна такая карточка...
  Он вытаскивает из кармана старенького, застиранного комбинезона помятый,
испачканный машинным маслом кусок картона и показывает его собравшимся. На
карточке, сверху, изображен бог единый на розоватом облаке. Повелитель
вселенной одет по воле неведомого художника Гроссерии в голубую мантию,
густо усыпанную блестками звезд. Его строгое смуглое лицо обрамлено пышной
белой бородой. Такие же белые волосы густыми локонами ниспадают на широкие
плечи. Из-под длиннополой мантии торчат ступни в ременных сандалиях. Руки
бога единого широко раскинуты для благословения. От облака идет тонкая
косая штриховка, явно обозначающая дождь. Под рисунком крупными буквами
отпечатан текст молитвы о ниспослании дождевого чуда.
  Рабочие, лишь мельком взглянув на карточку, продолжают молча жевать свой
обед: карточку с изображением бога единого они уже видели у себя дома.
  - Хлеборобы наши и так еле дышат, а тут еще такое откровенное
издевательство! - снова хрипит Гардион, спрятав карточку. - Это не иначе,
как новые происки Гроссерии. Наша партия у сына божьего поперек горла
стоит. Спит небось старик и во сне видит, как абы и монахи изгоняют из
Гирляндии последнего коммуниста. Пусть гросс сардунский и не мечтает об
этом! Чует он, очень даже чует, как из года в год растет наша сила, вот и
старается отрывать народ от нас... Абы в проповедях толкуют о каком-то
великом чуде, которое, мол, завтра совершится. Только чепуха все это!
Никакого чуда не будет! Будоражат народ, а зачем - неизвестно!
  - Как неизвестно?! А чтобы отвлечь! - горячо восклицает молодой слесарь
Дуванис Фроск. - Чтобы арендаторы богу единому молились да на земли
ведеоров помещиков не зарились!
  - Это так... - согласно кивают другие.
  - Но нам нельзя на это смотреть сложа руки! - продолжает Гардион. -
Хлебороб, батрак, арендатор - это наш кровный брат. Без нашей помощи его
совсем съедят помещики да прожорливые абы! Сила наша в единстве, а потому
поповские провокации с чудесами мы обязаны встретить в штыки, пресечь в
корне и вывести сына божьего на чистую воду!
  - Правильно!.. Пора за них взяться всерьез! Расплодилась чума длиннополая
по всей Гирляндии! Дышать не дают народу! - взволнованно загомонили
рабочие.
  - Что ж вы предлагаете, товарищи? Как нам встретить завтрашнее моление о
дожде?
  - Я предлагаю такое! - первым отзывается Дуванис Фроск, подняв руку с
бутербродом и жарко закрасневшись от собственной смелости. - Послать всем
партийным ячейкам Марабранской провинции эстафету. Пусть выделят
активистов и агитируют в деревнях за бойкот молебна!..
  - А Калию свою ты уже сагитировал? - с добродушной усмешкой спрашивает
Гардион.
  Дуванис окончательно сконфужен:
  - Калию не удалось... Она у меня темная...
  Рабочие сдержанно смеются. Каждый вспоминает о своей жене...
  - Вот то-то оно и есть, что темная, товарищ Фроск. Темных еще беда как
много! - говорит Гардион. - С темными терпение нужно, особый подход,
тонкость обхождения! Открытая агитация за бойкот молебна обречена на
провал. Крестьяне до полного помешательства истосковались по дождю. Для
них это вопрос жизни и смерти, и молебен для них стал теперь последней
надеждой. Ты, товарищ Фроск, сам в деревне живешь, тебе бы это полагалось
знать лучше других, а ты - агитировать за бойкот... Нет, я предлагаю
другое!
  Гардион выпрямляется во весь рост и рвет костистыми пальцами пучок
стружки, прихваченной с ящика.
  - Я предлагаю всем активистам присутствовать на молебне. Никакого дождя,
конечно, не будет. Это можно знать наперед вполне определенно. Люди будут
раздражены, разочарованы, обозлены на обманщиков-абов. Вот тут-то и
выступим мы и растолкуем народу всю суть этой подлой поповской
провокации!..
  - А если будет дождь, товарищ Гардион? - спрашивает один из рабочих.
  - Не будет, не может его быть! - с уверенностью заявляет Гардион и
поясняет: - Сегодня утром я слушал по радио прогноз погоды на завтра.
Погода будет солнечная, сухая. Да и вообще эта проклятая засуха продлится
еще не менее недели.
  - Если так, то ладно...
  - Значит, предложение принято! Сообщите всем товарищам из сельских ячеек о
решении нашего заводского комитета. Сообщите им также, что вся
марабранская организация покинет завтра город и выйдет в поля. Во всех
деревнях провинции должны после позорного провала с чудом состояться
антипоповские митинги... Держись, гросс сардунский, сын божий! - И Гардион
погрозил куче ящиков своим огромным костлявым кулаком.
  Тут заревел, заголосил заводской гудок, возвещающий конец обеденного
перерыва. Стряхнув в рот хлебные крошки и сделав последние поспешные
глотки из термосов, рабочие поднимаются и, покинув спасительный навес,
идут через раскаленную жаровню двора к своим цехам.
  Вскоре завод Куркиса Браска, весь в дыму и копоти, вновь оглашается
грохотом, жужжанием, лязганьем. Смена продолжается...


  БОГОМОЛЬЦЫ И КИНОШНИКИ


  Не небо, а расплавленная синяя эмаль без единого пятнышка. Не солнце, а
дракон огнедышащий...
  Дуванис Фроск стоит в одной майке и легких полотняных брюках во дворе
своей маленькой усадьбы и кричит жене через распахнутое окошко:
  - Вы, ведрис Калия, главное, зонтик не забудьте прихватить и галоши!
Ливень готовится прямо страх!..
  - Ладно, ладно! Зубоскаль себе! - откликается жена откуда-то изнутри дома.
  - Тот смеется хорошо, кто смеется последним!..
  - Сегодня я, наверное, буду и первым и последним! Все признаки налицо! Но
ты, Калюни, давай все-таки поторапливайся, а то весь молебен прозеваем!
  - Иду!..
  Через минуту Калия появляется на пороге дома. На ногах у нее в самом деле
белые резиновые боты, под мышкой зонтик. В руках она держит толстенный
молитвенник с заложенной в него карточкой, той самой, на которой изображен
бог единый на облаке и напечатан текст молитвы о ниспослании дождя.
  Дуванис продолжает подтрунивать над своей молоденькой женой, но та не
сердится на него. Она твердо верит, что сегодня увидит великое чудо, а он,
этот милый окаянный безбожник, как себе хочет. Но смеяться он потом
перестанет. А может быть, даже и уверует!..
  Выйдя на пыльную деревенскую улицу, супруги быстрым шагом направляются к
часовне бога единого, воздвигнутой много веков назад посреди деревенской
площади.
  Из других домов тоже выходят люди: крестьяне, крестьянки; старики,
старухи, молодежь. Всюду виднеются дождевые плащи, резиновая обувь,
зонтики. У многих в руках древние деревянные изображения бога единого,
семейные холсты с вытканными мистическими символами, тяжелые молитвенники
в кожаных переплетах. Знаменитые карточки с текстом молитвы о дожде можно
увидеть у всех, даже у подростков.
  На плацу перед часовней уже собралась толпа человек в пятьсот.
  Из часовни выходит пожилой толстый священник местного прихода,
благочестивейший аб Субардан. На нем праздничное золотисто-желтое
облачение, перехваченное по животу широким зеленым поясом; в руках
серебряная курильница, испускающая приторно-сладкий дымок. За абом
появляются служки со священными синими знаменами, затем местные старики
выносят портативный алтарь, полотнища с символами, жертвенные факелы,
наполненные нефтью, балдахин на четырех палках и прочее.
  Аб Субардан становится под балдахин и делает знак старейшине храма. Тот,
старательно прокашлявшись, выкрикивает пронзительным голосом первую фразу
священного гимна. Толпа отвечает ему нестройным заунывным пением.
Священник под балдахином, усердно размахивая дымящейся курильницей,
медленно трогается вперед. За ним несут алтарь, густо чадящие жертвенные
факелы, знамена, полотнища с символами. Толпа приходит в движение, ползет
за колыхающимся балдахином, на ходу вытягиваясь в длинную колонну. Сотни
ног поднимают в горячий воздух целые облака мелкой, как пудра, бурой
пыли...
  Пока колонна движется по деревне, из-за низких каменных заборов ее
провожают темные морщинистые лица самых древних стариков и старух,
вперемежку с круглыми мордашками малолетних детей. Из многих подворотен
яростно лают растревоженные собаки, там и сям раздается надрывный крик
осла...
  Дуванис и Калия пристраиваются в самом хвосте шествия.
  Колонна выходит за деревню и вскоре достигает асфальтированного шоссе.
Пыль исчезает. Приободренный аб Субардан прибавляет шагу.
  Пройдя с километр по шоссе, он сворачивает на проселочную дорогу, уходящую
в поля. Колонна ползет за ним словно гигантская змея...
  Вот священник поднимается на холм, через вершину которого проходит шеренга
стройных кипарисов с устремленными ввысь ракетоподобными кронами.
  "Отличное место! Наверное, тут и молиться будут..." - думает Дуванис,
которому уже осточертело это бессмысленное шествие по невыносимой жаре.
  Но аб Субардан ведет колонну дальше, вниз с холма.
  - Ты, Калюни, ступай себе с ними, а я подожду тебя здесь, на горушке!..-
шепчет Дуванис своей жене.
  Калия смотрит на него с грустным укором, но ничего не отвечает. Восприняв
это как молчаливое согласие, Дуванис ласково хлопает жену по спине и
отстает от колонны.
  С вершины холма ему видно, как благочестивейший служитель бога единого
ведет свою паству низинкой еще с полкилометра и, наконец останавливается
возле высокого шеста, увенчанного лоскутком белой материи. Балдахин,
растерянно пометавшись, свертывается. Пение смолкает, и вместо него до
Дуваниса доносится гулкое троекратное "ашем табар!". Потом наступает
полная тишина. Колонна быстро обтекает аба Субардана со всех сторон,
превращается в плотную толпу...
  При мысли, что скоро ему придется выступить перед этой толпой односельчан
с разоблачительной речью, Дуванис чувствует под сердцем неприятный холодок.
  "Пусть себе молятся, а я пока отдохну, приготовлюсь..." - думает он и,
прежде чем лечь в тень под кипарисы, осматривает окрестность.
  На севере, на самом горизонте, синеет зубчатая гряда горного кряжа. Это
знаменитая Робра Вэрра - богатое свинцом, серебром и ураном предгорье
могучего, поднебесного Ардилана, за которым где-то в неведомой дали
проходит граница Марабранской провинции. В противоположной стороне, на
юге, в голубоватом трепетном мареве угадывается близкое море. На востоке,
совсем рядом, рукой подать, торчит гигантский дымящийся частокол заводских
труб Марабраны. А на запад - на запад простирается бесконечная гладь
полей, на которых даже невооруженным глазом можно различить десятки
многолюдных крестьянских сборищ из других деревень и сел провинции. Там
тоже готовятся к торжественному молебну...
  Вблизи, по шоссейной дороге, проносятся автомобили. Вот закрытый черный
лоршес замедлил ход, сворачивает с шоссе и, плавно покачиваясь на
рессорах, движется к холму.
  "Туристы, должно быть", - с неприязнью думает Дуванис и ложится в тень на
желтоватую, выжженную солнцем траву.
  Черный лоршес, глухо ворча, вскарабкался на вершину холма и здесь замер,
словно гигантский жук, на самом солнцепеке. Из него выходят двое. Они
совершенно разные: один - маленький, сухощавый, подвижной, в белой
соломенной шляпе; другой - высокий, представительный, важный, в просторном
кепи и в темных очках. Но чем-то эти двое разительно похожи друг на друга.
Чем? Ну конечно же бородками! У обоих лица украшены великолепными изящными
эспаньолками...
  Прибывшие осматриваются по сторонам, замечают лежащего в тени Дуваниса и
направляются к нему.
  - Эй, вы, молодой человек! Вы почему не на молебне? - строго спрашивает
высокий в кепи.
  - Рано еще, - отвечает Дуванис, сладко зевая, - мой черед настанет после
того, как его благочестие аб Субардан оскандалится со своим чудом!..
  - Вы, что, коммунист?
  - А вам какое дело, ведеор?..
  - Послушайте, любезный! - вмешивается другой, в соломенной