а в другой тот же Зайчик лежит, уткнувшись носом в красную  лужицу,
а рука Командира бесконечно медленно разряжает в  меня  одну  за  другой
шесть пуль, и я сливаюсь, конвульсивно дернувшись лапами и ушами, с этим
маленьким белым в неудобной позе застывшим на полу тельцем...
 
 
   Б Е С С О Н Н И Ц А
   *
   "Я побочный продукт моей матери,
   наравне с ее менструацией - не
   имею поэтому возможности что-либо
   уважать ... и в обществе я буду
   не член, а стынущая конечность"
   А. Платонов
   *
   Дождь выпал вниз весь без остатка, и ветер тащил за окнами серую ват-
но-рваную облачность. Элиотт завязал шнурки и вышел, оставив  дома  зву-
чать "Pictures At Eleven".
   На улице асфальт впитывал в себя лужи вместе с имеющимися в них отра-
жениями. За углом стоял Незнакомый со стеклянной емкостью в руке и смот-
рел вдаль. Выпьем керосину, предложил он? Элиотт в задумчивости  остано-
вился. Незнакомый наполнил жидкостью два стакана, взял свой в правую ру-
ку, выдохнул наружу немного использованного воздуха и порывисто  употре-
бил налитое. Элиотт видел, как лицо его приобрело страдальческое выраже-
ние, рот скривился, и оттуда, подталкиваемый серией желудочных  спазмов,
раздался кашель, переходящий в отрыжку, фигура Незнакомого согнулась еще
более к тротуару, и из нее решительно полилось всякое  содержимое  пита-
тельного тракта.
   ...Ах, это вы! - воскликнул Почтальон, со стороны подходя к  Элиотту.
Нет, не я! - запротестовал Элиотт; но это не имеет уже  никакого  значе-
ния, возразил Почтальон. Вам повестка из военкомата. Получите и распиши-
тесь. Элиотт поставил завтрашнее число, поддельную подпись и неправдопо-
добное время и отправился восвояси, взяв повестку с  собой,  чтобы  дома
наткнуть ее на гвоздь (на нем было уже много повесток) - пока  Почтальон
смотрел на мучающуюся персону  Незнакомого,  размышляя,  впитает  ли  до
завтра асфальт растущую лужу желудочных эксцессов, или нет...
   По дороге Элиотту встретился  Социалистический  Способ  Производства.
Был он суров на вид и спешил на заседание по  повышению  повышаемости  и
понижению понижаемости. А остается ли дифференциальная рента II в распо-
ряжении сельскохозяйственных кооперативов, задал  вопрос  ребром  в  лоб
Элиотт? Ума не представляю. Понятия не приложу, ответил Социалистический
Способ Производства и хмуро двинулся дальше на совещание  по  углублению
расширяемости. Всемерное Одобрение натужно тянулось вслед.
   Элиотт подождал немного автобуса; через шесть минут пришел сорок пер-
вый, а еще через шесть - сорок второй. Элиотт решил не ждать сто восьмо-
го и уехать сразу же на каком-нибудь сорок третьем, но тут  к  остановке
подгреб явно заблудившийся речной трамвай (на проезжей части не было  ни
воды, ни рельсов) с вопросом, куда ему теперь правильнее ехать;  Элиотту
оказалось целиком и полностью по пути. Сойдя  через  три  остановки,  он
направился перпендикулярно вглубь.
   На с трудом и плохо проезжей части рабочие углубляли траншею для раз-
ведения грязи на экспорт или еще с какими-то целями, тем более что в ней
как раз утонул экскаватор (и потому работали вручную); Элиотт одолжил по
обыкновению резиновые боты у бригадира и перебрался по висячему из  пос-
ледних сил мосту на тот берег, где располагался вход в Институт  Деления
На Два. Здесь Элиотт был занят служебным трудом в рамках получаемого жа-
лования в отдельные эпизоды рабочего времени, как, например, сейчас.
   У входа Вневедомственный Вахтер сразу узнал Элиотта, но вида  не  по-
дал, и, держа в стороне свою бесцветно-чистую репутацию,  взял  предъяв-
ленный пропуск за нижние уголки, переместил центр тяжести на левую ногу,
перенес взгляд с фотографии на лицо Элиотта, выдохнул, отдал  пропуск  и
кивнул, по инструкции сохраняя максимально многозначитьельный вид.
   Элиотт поднялся на свой этаж, посидел недолго на рабочем месте,  ощу-
тил скромную радость свободного (от чего бы то ни было) труда  и  напра-
вился в соседнюю лабораторию, где, обойдя вниманием шахматы, шашки, саб-
ли, нарды и кегли, углубился в периодику, пролистав  журналы  "Верзилка"
(детский), "Туфта" (атлас мод) и "Рак Сознания" (медицинский), в послед-
нем из которых, кстати, имелся рассказ буквально следующего содержания:
   "Гугенхеймер и Плиний ехали в автомобиле. Стоит ли так развращать ре-
бенка своим вниманием, спросил Плиний? Из  эстетических  соображений  не
стоит, сказал Гугенхеймер. Да нет. На эстетические соображения мне  нап-
левать, объяснил Плиний; все это просто-напросто затруднит твою же зада-
чу. Да, вздохнул Гугенхеймер. Дождь расплывчато разбрызгивался по ветро-
вому стеклу. Может быть, я в чем-то не прав,  продолжал  он?  Но,  может
быть, это последнее, на что я по-серьезному способен - и что делать, ес-
ли она на одиннадцать лет младше меня? Послушай-ка,  сказал  Плиний.  Я,
конечно, не очень хорошо ее знаю. Но в любом случае я бы не  стал  вести
себя столь церемонно. Она глупа. Тебе просто надо поменьше от  нее  тор-
чать, и все получится... (Элиотт пропустил несколько  страничек)  ...Да,
мне пора, сказал Автор, и она поднялась чтобы проводить его.  Автор  шел
спереди, и ее очертания вкупе с распущенными волосами  и  трепетом  шага
остались незамеченными. Плиний разглядел прореху на ее  старом,  немного
тесном платьице - по шву, на талии сбоку - и участок кожи под ней... Се-
кунды спустя она вернулась и села, босиком задрав ногу на ногу,  и  игра
глаз возобновилась - только уже с несколько иным оттенком; Тебя  интере-
сует Автор, спросил Плиний? Напрасно. Ты думаешь, он станет тебя лечить?
Он напишет про тебя рассказ. Пусть даже всерьез, по-настоящему очарован-
ный своей прелестной собеседницей. Ему ведь нужно для этого тебя любить,
но даже здесь он смотрит в окно чаще, чем на тебя, потому что более нае-
дине сам с собой - ведь ты можешь перевесить в композиции? Он анатомиру-
ет твою душу и уйдет, а тебе не станет ни тепло, ни холодно. И слава бо-
гу, если ты этого никогда не прочтешь..."
   Дальше читать Элиотт действительно не стал (бог знает, чем там у  них
все кончилось!), потому что заболела голова и  в  комнату  вломился  На-
чальник Всяких Проверок Пал Секамыч Задницин с вопросом "На  что  жалуе-
тесь?"; Элиотт пожаловался на бессонницу и вышел.
   В соседней комнате сотрудник, занимавшийся проблемами деления на  два
в глубоком вакууме, ползал на коленках по полу, выковыривая  вакуум  изо
всех щелей, чтобы напихать его в камеру; он чувствовал себя  на  работе,
как дома, дома, как в гостях и в гостях, как на работе, и, кроме  вакуу-
ма, его ничего не интересовало  -  тем  более  деление  на  два.  Элиотт
чувствовал себя на работе, как в гостях, дома, как на работе и в гостях,
как дома, поэтому прошел мимо.
   На выходе Вахтер опять узнал Элиотта, но снова не подал виду и,  шли-
фуя мастерство, взял пропуск за нижние уголки, сверил правильность  под-
писей, штампов, печатей, потертостей и царапин, перенес центр тяжести на
левую ногу, переместил взгляд, кивнул, отдал пропуск и лишь после  этого
выдохнул (чтобы показать лишний раз, что при его стаже инструкция  -  не
догма, а руководство к действию).
   На улице моросил дождь. Рабочие, сосредоточенно матерясь,  закапывали
траншею обратно вместе с экскаватором, потому что по плану она оказалась
быть в другом месте, причем никто не знал где. Бригадир  отсутствовал  в
поисках куска какой-нибудь трубы, чтобы по традиции поместить ее на  бу-
дущее дно. Работа кипела ударным образом. Элиотт заметил на другой  сто-
роне почтальона с военкоматовской повесткой в руке, и, вдруг решив  поз-
вонить, отправился спешно прочь к телефонному автомату  за  углом.  Зак-
рывшмсь дверью, он набрал номер, с утра вертевшийся в голове; Алло, ска-
зала Эмили, это ты или не ты?.. О! Да, конечно. Да,  приходи,  но  тольк
о... Нет, нет, ты все равно приходи. Обязательно. Жду.
   Теперь был нужен совершенно другой автобус, и  Элиотт  мог  позволить
себе двинуться в другую сторону. Дождь  испарялся  на  тротуарах,  чтобы
вскорости выпасть заново.
   ...Внизу подъезда дома, где жила Эмили, функционировал лифтер в проп-
лешенной кепке и валенках, переживший империалистическую войну,  коллек-
тивизацию, эвакуацию,  две  перестройки  и  упадок  с  крыши  в  далеком
детстве. Он не узнал Элиотта, но вида не подал и поздоровался.
   Элиотт поднялся на нужный этаж, позвонил, и, помедлив  незначительно,
толкнул незапертую дверь. В прихожей добавилось обстановки,  отметил  он
про себя, наблюдая выросшие там и сям мраморные колонны извилисто-шизоф-
реничных конфигураций и какие-то еще дизайнерские детали неясного назна-
чения. На люстре сидела полутораметровая стрекоза, электрически  трепеща
крыльями, и это создавало оригинально неестественный полумрак;  сливаясь
с декорациями, из-за кресел и штор выглядывали гномы, эльфы,  цвельфы  и
другие расплывчатые создания, явно напуганные появлением Элиотта; но вот
вышла Эмили, и тут они повылезали изо всех  щелей,  норовя  привлечь  ее
рассеянное внимание каждый по-своему. Эмили шла стеклянной походкой, за-
жав в правом кулаке свои мысли и отбиваясь свободной рукой  от  какой-то
особо навязчивой галлюцинации; на ней был измятый прикид, а лица не  бы-
ло. Привет, как дела, спросил Элиотт, имея в виду понимание, что из  че-
ловека нельзя вычесть то или иное свойство, и если он нравится, то  сле-
дует принять его целиком - что с тобой? Здравствуй, ответила Эмили, про-
должая любить собственно созданные композиции  из  кусочков  знакомых  и
незнакомых субъектов, одним из которых был Элиотт - но я уже  больше  не
буду; что, спросил Элиотт? Понимаешь, Прелесть кончилась, ответила  Эми-
ли, глядя в пол, но мне очень хотелось, и пришлось - Гадость... Две под-
ряд... Но мне уже почти больше не хочется. Может быть, я некстати, спро-
сил Элиотт? Что ты. Ты очень кстати, сказала Эмили, удерживая Элиотта за
руки. Меня ужасно давно с тобой не было...
   Элиотт посмотрел на нее и подумал, что хорошо бы зайти в другой  раз,
но было поздно. Кошачье пламя уже вспыхнуло в ее глазах. Ты давно ничего
не ел, спросила Эмили, медленно обволакивая взглядом его лицо, тебе надо
поужинать, пойдем на кухню, сказала она, взяв его за плечо, вот, сейчас;
и тут дыхание смешалось с огнем; вся возбужденная  круговерть  мыслей  и
чувств Эмили вплелась в разомкнутые силовые линии Элиотта,  и  магнитное
прикосновение сквозь два слоя ткани медленно и неотвратимо  спаяло  обои
х... Эмили забыла про ужин Элиотту и про все остальное; мраморные колон-
ны беззвучно корчились и рассыпались одна за другой, эльфы  с  цвельфами
таяли в воздухе, электрическая стрекоза  всосалась  в  люстру  вместе  с
электричеством, а Элиотт оторвал Эмили от пола вместе с прикидом и отнес
в комнату, где имелась мебель для горизонтального  расположения  в  лице
дивана. Одежда на Эмили испугалась и съежилась,  плотно  обхватив  тело,
отчего ее с большим трудом удалось стащить; зато одежда Элиотта вела се-
бя совершенно наоборот, а диван самопроизвольно покрылся постелью и втя-
нул спинку в плечи, не желая пятнать свою репутацию в лице обивки. Когда
последняя штанина, все еще цеплявшаяся за ногу Эмили, была  отброшена  и
покатилась с грохотом по ковру, шелковое тепло накрыло обоих,  и  мягкая
ткань Эмили оплела стальной каркас Элиотта, чтобы образовать единую неч-
ленораздельную композицию... География зубов, бровей и блаженно  смежен-
ных век бархатно разворачивалась под ресницами и губами  ищущего  спаси-
тельной влаги, и лишь ладони и пальцы Элиотта путешествовали по знакомым
холмам, долам и равнинам, а руки Эмили сбились с пути, потому что  Эмили
забыла думать... Наконец в чаще у источника гость  коснулся  дверей,  за
которыми его давно ждали, и трепет жажды прошел по всей субстанции  Эми-
ли; изгиб тетивы, и со стоном, таким же, как у первого шага пути, приро-
да Той, Что Хранит, приняла начало Того, Кто  Ищет...  Самый  главный  и
значительный звук покинул легкие Эмили,  почувствовав  свою  секунду,  и
растаял, когда мир расширился и воздух остался в  нерешительности,  куда
ему течь - потому что Эмили забыла дышать... Наконец природа восстанови-
ла свои свойства, и Элиотт почувствовал ладони Эмили, горячо объяснявши-
еся в любви всем частям его тела; однако пульсация  ритма  не  была  еще
полностью исчерпана и, удвоив гравитацию усилием рук, он отправился  ту-
да, где вещество Эмили приобретало что-то от жидкости или газа в резино-
вой оболочке; впрочем, это было задумано изначально при ее разработке  и
сотворении, не так ли?.. Маленький обрыв мысли; маленький кораблик с ат-
ласным парусом застигла буря; в самом открытом  море  с  самыми  черными
волнами и белыми гребешками на них, с грозовыми тучами и молниями;  все,
все, все рушится, это самый неистовый шквал на свете - потому  что  буря
кончается так внезапно...
   ...Элиотт выбрался из сплетения конечностей в поисках полотенца. Эми-
ли лежала с закрытыми глазами в зашкаленном состоянии; Элиотт стер с се-
бя штормовую пену и извлек из глубокого ущелья дивана свою сбежавшую на-
бедренную принадлежность. Эмили прикинулась майкой и направилась в  ван-
ную приобретать уверенность в завтрашнем дне путем орошения пашни  раст-
вором перманганата калия, Элиотт тем временем приобрел  исходную  экипи-
ровку. Тебе надо позавтракать, сказала Эмили, вернувшись и глядя на него
так, что все прошедшее, похоже, готово было произойти еще раз по тому же
сценарию... Спасибо, сказал Элиотт, оглядывая ее с  ног  до  головы,  но
мне, к сожалению, уже пора. Кстати, ты неважно  выглядишь.  Может  быть,
тебе что-нибудь сменить в твоей жизни? Да, сказала Эмили, но я знаю. Это
скоро пройдет. Я не выспалась. И вообще, я в этом месяце  всегда  толсте
ю... Ты, может быть, все-таки поужинаешь? Ну, ладно. Вот увидишь. Я буду
стараться. Правда. И добавила, сладко млея в его последнем  рукопожатии:
ты мне ужасно нравишься...
   ..."А я?!!?" - раздался вдруг до боли обиженный тоненький голосок ка-
кого-то гномика, вылезающего из-под обоев с готовым расплакаться  видом;
Эмили разжала правый кулак, и ее мысли решительно разбрелись по всем уг-
лам и в разные стороны...
   ...Элиотт шел по тротуарной панели, и его волосы росли  со  скоростью
0,016 миллиметра в час. На углу в  киоске  проджавали  сувенирные  часы,
оригинальность стрелок которых (минутная - в форме серпа,  часовая  -  в
форме молота) скрадывала социалистическую неточность хода. На  рекламном
плакате невдалеке пребывал умерший мамонт, причем вся  флора  в  радиусе
двадцати метров вымерла от трупного яда - остались лишь этикетки с  при-
балтийскими надписями да несколько повесток из военкомата на имя  Элиот-
та; на переднем плане врачи в маскировочных халатах кололи труп  адрена-
лином подкожно лошадиными и львиными дозами с выражением крайнего  опти-
мизма на лицах. Элиотт поужинал в государственной столовой напротив  вы-
вески "Горячий Джеф", где его и настиг интересующийся абсолютными  исти-
нами жизни Валькирий. Здравствуй, сказал он, наблюдая  на  лице  Элиотта
уверенность знания своей цены и спокойствие  мудрости.  Привет,  ответил
Элиотт, ничего подобного не имея в виду, и они вышли  рядом.  Ты  знаешь
эти места, спросил Валькирий? Да, здесь раньше  протекала  речка  Стикс,
ответил Элиотт, но в процессе градостроительства ее задвинули в  подзем-
ные трубы. Никто уже не помнит, где какой берег, потому что дома с обеих
сторон полностью одинаковые. А что есть время, спросил Валькирий,  глядя
по сторонам? Время - это одно из свойств твоего сознания,  ответил  Эли-
отт, глядя в точку, где он намеревался оказаться в конце пути.  А  зачем
людям деньги, спросил Валькирий? Тут зазвонил телефон-автомат, торчавший
из тротуара; Элиотт поднял трубку, опустил монету, чтобы можно было раз-
говаривать, и услышал: Алло! Здравствуйте. Вам надо зайти в  воен...  До
свидания, тотчас возразил он, резко вешая трубку, и ответил: для компен-
сации собственной глупости. Поэтому их всегда не хватает...
   Они шли, глядя в бессмысленную поверхность асфальтированного  тротуа-
ра. Дома и прочие предметы ландшафта тянулись поодаль, не оставляя в па-
мяти никаких следов. Быть может, и мне изобрести какой  филисофский  за-
кон, всеобъемлющий и фундаментальный, думал Валькирий, глядя в  окружаю-
щее одиночество? И он, достав блокнот, записал: "В бродячем состоянии не
участвуют неподвижные предметы диалектическим образом" - после чего  го-
рячо попрощался с Элиоттом и заспешил домой, пока его не замочили многие
капли дождя...
   ...Элиотт вошел в дверь, зажег свет  и  выключил  "The  Principle  Of
Moments". В одежде его накопилось слишком много израсходованных  состоя-
ний сегодняшнего дня, поэтому он разделся и, чтобы завершить все чем-то,
набрал телефонный номер; Алло, сказал Доктор. Как эдоровье, спросил Эли-
отт? Пустое, ответил Доктор, страдая  воспалением  инфекции  в  каком-то
внутреннем органе; ну тогда до встречи, сказал Элиотт.
   Было слышно, как по водосточной трубе карабкается посыльный из  воен-
комата, держа повестку в зубах. Элиотт выключил свет, принял смертельную
дозу дрюперана и заснул.
   *
 
 
   Л А Б И Р И Н Т
 
   "(театр начинается с виселицы,
   не потеряй номерка...)"
   *
   Каждый слышал что-то о нем. Если хватало времени и сил, об этом люби-
ли поговорить - каждый, казалось, знает больше, чем остальные, но на са-
мом деле никто из них почти ничего не знал.
   Если ориентироваться от двери мужского туалета - здесь всегда  насту-
пало просветление на несколько минут - то три поворота налево.  "Налево,
налево, и еще налево..." - таинственно шептали все, но мало кто выбирал-
ся дальше первого поворота.  Потому  что  обслуживающий  персонал  почти
всегда появлялся, стоило только выйти за рамки дозволенного, и возвращал
заблудшего на место. Служебные двери - одна за другой, и  как  мимо  них
успеть до следующего левого поворота?
   Но через лабиринт существовал выход наружу; это было сладкой легендой
- надо было только добраться до него. Все же это так просто - после оче-
редного промывания желудка, когда голову немного отпустит, в мыслях поя-
вится свежесть и живительная прохлада - доковылять на  ватных  ногах  до
угла, и, если из служебной двери никто не выйдет  -  скорее,  скорее!  -
метров пятьдесят до следующего угла; там уже дверей нет, и  пол  кажется
странным, но - некогда рассуждать; за третьим поворотом начинается  тем-
нота, и начинается ЛАБИРИНТ...
   ...Почему-то никому не приходило в голову: если воспользоваться  при-
вычной геометрией, то после третьего поворота налево коридор должен  был
замкнуться - ведь все это один этаж; но рассуждать на подобные темы ник-
то не привык. Зачем, если и так сознание едва держится на краешке осмыс-
ленного восприятия? Главное - лабиринт, и где-то в  нем  -  выход;  надо
дойти до него, и - "там, в лабиринте, мы еще поборемся, мы еще попробуем
себя; мы будем жить, пока не выберемся отсюда"...
   ...Он вспомнил, как в полусне, куда нужно идти - в  правой  руке  был
нацарапанный кем-то план; лабиринт изменился с тех пор, но это  -  част-
ности; главные туннели остались прежними... Память работает  чуть  лучше
здесь, здесь такой воздух или еще что-то - неважно, главное, не потерять
ориентира...
   Нигде нет более черной темноты. До стен не всегда  можно  дотронуться
обеими руками - и от этого трудней, можно не заметить ответвления в  од-
ной из сторон; воздух - надежный проводник в подземельях и каменных  пе-
щерах - здесь неподвижен, никуда не течет и  н  подсказывает  ни  одного
правильного шага. Бесполезно пользоваться правой рукой, обычная  тополо-
гия здесь нарушена. Лабиринт горизонтален, но он перекрещивается во мно-
гих местах, совершенно противоестественно и вне  представлений  длины  и
направления. Его можно нарисовать, изображая  туннели  проходящими  друг
под другом - хотя пол нигде не наклонен -  но  и  то  схематически,  вне
масштаба. Иногда кажется, что это - живое существо, пот