ры -  ничего  не  могла  с
собой  поделать.  Посмотрим:  четыре   женщины,   шесть   мужчин   и   два
внеземлянина. "Грета, - сказала я себе,  -  ты  явно  станешь  мисс  Полли
Андрой. Мы будем выпускать ежедневную газету и организуем  школу  народных
танцев, бар будем открывать только по вечерам,  а  Брюса  заставим  писать
историю Станции в стихах". Я даже  подумала,  хотя  это  была  вообще  уже
совершенная чушь, насчет школы и детей. Интересно, какие  они  были  бы  у
Сидди или моего маленького коменданта. "Не  подходите  близко  к  Пустоте,
малыши". Конечно, хуже всего пришлось бы двум внеземлянам, но  Севенси  по
крайней мере не  так  уж  сильно  отличался  от  нас,  а  умники-генетики,
говорят, добились потрясающих успехов; Мод, должно быть, об  этом  кое-что
знает, и в Хирургии  есть  всякие  удивительные  штуковины,  и  когда  Док
протрезвеет... Топочут маленькие копытца...
     - Мой любимый  говорил  вам  о  призыве  к  миру,  который  мы  можем
отправить в  космос,  -  продолжила  Лили,  -  и  положить  конец  Большим
Переменам, и исцелить все раны, которые мы нанесли Малому Времени.
     Я глянула на Брюса.  Его  лицо  было  застывшим  и  напряженным,  как
случается даже с лучшими из мужчин, когда девушки начинают толковать об их
мужских делах, и не знаю почему, но я сказала себе: "Она же его на  кресте
распинает, она его пришпиливает к той его идее. У женщин такое  случается,
даже когда в этом и нет особого смысла, как, скажем, сейчас".
     - Это была прекрасная мысль, - продолжала тем  временем  Лили,  -  но
сейчас мы не можем ни принимать, ни отправлять посланий,  и  мне  кажется,
что в нынешнем положении любая миротворческая  попытка  запоздала.  Космос
слишком запутался из-за перемен, они зашли слишком далеко. Он растворится,
иссякнет,  не  оставив  за  собой  и  обломков.  Мы  -   уцелевшие   после
кораблекрушения. В наши руки перешла эстафетная  палочка  -  факел  жизни.
Быть может, мы - это все, что осталось от космоса;  вы  не  подумали,  что
Ветры Перемен утихли оттого, что иссяк их источник? Может быть, мы никогда
не достигнем иного космоса,  может  быть,  мы  будем  вечно  дрейфовать  в
Пустоте,  но  разве  кто-нибудь  из  нас  испытывал  на  себе,  что  такое
интроверсия? Кто знает, что мы можем, а чего не можем делать? Мы  -  семя,
из которого вырастет новое будущее. Быть может, все  обреченные  вселенные
рассеивают вокруг себя семена, подобные этому? Это семя,  это  эмбрион,  и
пусть он растет.
     Она бросила быстрый взгляд на Брюса, а затем на Сида и процитировала:
"Идемте, друзья, никогда не поздно искать новый мир".
     Я стиснула руку Сида и начала было что-то ему говорить,  но  он  явно
был сейчас далеко от меня; он слушал, как Лили цитирует  Теннисона,  глаза
завороженно следили за ней, рот открыт, как будто он  надеялся  что-нибудь
проглотить - ох, Сидди!
     А потом я увидела, что и другие  точно  так  же  уставились  на  нее.
Илилихис воображал прекрасные перистые леса, куда  более  пышные,  чем  на
давно мертвой Луне. Выращенная в оранжерее Мод  ап-Арес  Дэвис  пробралась
зайцем  на  звездолет,  направляющийся  в  другую  галактику,   а   может,
раздумывала, насколько иной могла бы быть ее жизнь, о детях,  которых  она
могла бы иметь, если бы она осталась на планетах, в стороне от Меняющегося
Мира. Даже Эрих, похоже, собирался блицкригом завоевывать иные  галактики,
а Марк - повергнуть их  к  ногам  восьминогого  фюрера-императора.  Бур  с
трепетом предвкушал путешествие по небывало широкой Миссисипи на невиданно
громадном колесном пароходе.
     Даже я - ну, я мечтала о Великом Чикаго. Так что мне пришлось сказать
себе: "Давай-ка не будем поднимать поросячий визг по этому поводу",  но  я
посмотрела на Пустоту и содрогнулась, представив, как она отодвигается  от
нас и вся Станция начинает расти.
     - Я не ошиблась, когда сказала о семени, - тщательно подбирая  слова,
продолжила Лили. - Я знаю, да и вы все знаете, что в Меняющемся  Мире  нет
детей, что их просто не  может  быть,  что  все  мы  мгновенно  становимся
стерильными, что, как  они  выражаются,  это  проклятие  с  нас,  девушек,
снимается и мы больше никак не связаны с лунным месяцем.
     Она была права, совершенно права. Если что-то и  проверялось  миллион
раз в Меняющемся Мире, так именно это.
     - Но мы больше не имеем отношения к Меняющемуся Миру, - мягко сказала
Лили, - и его ограничения, в том числе и  это,  не  должны  больше  к  нам
относиться. Я совершенно в этом убеждена, но... - она медленно обвела  нас
взглядом, - нас здесь четверо и мне кажется, у одной  из  нас  могут  быть
бОльшие основания для уверенности.
     Мои глаза, как и у всякого на моем месте, последовали за ее взглядом.
Оглядывались, конечно, все, кроме Мод. А она  застыла  с  глупо-изумленным
выражением лица. Потом, очень осторожно, она слезла со  своим  вязаньем  с
табурета.  Она  уставилась  на  свой  полузавершенный  розовый  лифчик   с
торчащими из него спицами, и ее глаза вытаращились еще больше,  как  будто
она ожидала, что он вот прямо сию секунду превратится  в  детский  свитер.
Потом она прошла через Станцию к Лили и встала рядом с ней. Пока она  шла,
выражение изумления на ее лице сменилось спокойной улыбкой. И  еще  -  она
чуть отвела плечи назад.
     На мгновение я позавидовала ей; но для нее  это  было  двойное  чудо,
если вспомнить о ее возрасте, а тут уж завидовать не приходится. И  честно
говоря, я немного испугалась. Даже когда я была с Дейвом, у меня возникали
сложности насчет этого дела - завести ребенка.


     И все же я встала вместе с Сидди, - я не могла усидеть на месте и он,
думаю, тоже, - и рука об руку  мы  пошли  к  контрольному  дивану.  Бур  и
Севенси были там, вместе с Брюсом, конечно, а потом - ой, держите  меня  -
эти двое, Солдаты до гробовой доски, Каби и Марк - тоже направились к  нам
от бара, и в глазах их не сверкали  отблески  воинской  доблести  Крита  и
Рима, а вместо этого, мне показалось, там было  что-то  друг  о  друге.  А
через мгновение Илли медленно отделился от рояля и пошел  вслед  за  ними,
слегка волоча щупальца по полу.
     Мне кажется, вряд ли он так  уж  сильно  надеялся  завести  маленьких
илиляточек; разве  что  эти  анекдоты,  которые  рассказывают  про  лунян,
небеспочвенны. Может, он был лицо заинтересованное, а может, и нет.  Может
быть, он просто  считал,  что  Илли  следует  быть  на  той  стороне,  чьи
батальоны сильнее.
     Позади раздались шаркающие шаги; из  Галереи  появился  Док.  Он  нес
какую-то абстрактную скульптуру, размером с новорожденного  младенца.  Это
была  груда  склеенных  между  собой  шаров,  идеальной  формы,  серых   и
сверкающих. Размером они были с мячи для  гольфа.  Эта  куча  образовывала
нечто вроде модели мозга, только всюду были дырки. Док  протянул  нам  эту
штуку, как ребенок, который ждет,  чтобы  его  похвалили,  а  потом  начал
шевелить губами и языком,  изо  всех  сил  пытаясь  что-то  сказать,  и  я
подумала: "Может, Максим Алексеевич и пьет до потери пульса,  и  вообще  у
него дырки в голове, но чутье у него верное, да благословит Бог его чуткое
русское сердце".
     Мы все столпились вокруг контрольного дивана, как футбольная команда,
сбежавшаяся к капитану за  инструкциями.  "Мироносцы"  -  вот  как  мы  ее
назовем. Севенси был бы защитником или центровым, а Илли на левом  краю  -
какой был бы нападающий! И количество, кстати, соответствует. Эрих стоит в
одиночестве у бара, но вот даже он... "О  нет,  этого  быть  не  может"  -
подумала я, - даже он направился к нам. Потом я  заметила,  что  лицо  его
дергается больше, чем когда-либо. Он остановился на  полпути  и  попытался
выдавить улыбку, но это у него не  очень  получилось.  "В  этом  весь  мой
маленький комендант, - подумала я, - нет у него командного духа".
     - Так что теперь у Лили с Брюсом - ах, да, и еще у Grossmutterchen...
бабуленьки Мод есть свое уютное гнездышко, - сказал он, и ему не  пришлось
напрягать голос,  чтобы  он  звучал  достаточно  скрипуче.  -  Ну,  а  все
остальные кто будут - кукушки?
     Он выгнул шею, замахал  руками  и  закаркал:  "Ку-ку!  Ку-ку!".  И  я
сказала себе: "Мне часто казалось, что у тебя не все дома, малыш, а теперь
я в этом убеждена".
     - Teufelsdreck - да, именно дьявольская дрянь, - но  похоже,  все  вы
заражены мечтой о детях. Неужели вы не видите, что Меняющийся  Мир  -  это
естественный  и  надлежащий  конец  эволюции?  -  период   наслаждения   и
взвешенности, истинного  предназначения  вещей,  период,  который  женщины
называют разрушением - "Помогите, меня насилуют!" или "О, что они делают с
моими  детьми?"  -  но  который  мужчины  именуют  завершением.  Вам  дают
послушать кусок из Gotterdammering, а вы подходите к автору,  похлопываете
его по плечу и  говорите:  "Извините,  пожалуйста,  герр  Вагнер,  но  эти
"Сумерки богов" немножечко слишком мрачноваты. Почему бы вам  не  написать
оперу для меня про  малышей,  милых  маленьких  голубоглазых  вихрастиков?
Содержание? Ну, скажем, юноша встречает девушку, и они заводят  потомство,
что-нибудь  в  этом  роде.  Дважды  проклятая  дьявольская  мерзость!   Вы
когда-нибудь задумывались, что была бы за жизнь, если бы  не  было  Двери,
через которую можно выйти и обрести  свободу,  насладиться  приключениями,
испытать свою смелость и страстность? Усесться  взаперти  до  конца  своих
дней, мечтая о  маленьком  детском  космосике?  -  кстати,  в  компании  с
настоящей бомбой. Пещера, чрево, маленькое серенькое гнездышко  -  вот  об
этом вы мечтаете? Ах, оно  вырастет?  Да,  конечно,  как  город  поглощает
окрестные дикие леса, эта раковая опухоль Kinder, Kirche, Kuche -  и  я  в
этом должен жить! Женщины! - как мне отвратительны  их  сверкающие  глаза,
когда они глядят на  меня  от  камина,  зябко  закутав  плечи,  убаюкивая,
глубоко счастливые тем, что они стареют, и говорят  себе:  "Он  становится
слабее, он сдает, скоро я смогу уложить его в  постельку  и  ухаживать  за
ним". Каби, твоя дрянная Тройная Богиня, родительница, совокупительница  и
погребальщица мужчин! Женщина - это  слабость,  это  путы  на  ногах,  это
искалеченная жизнь! Женщина! - и маленькие рачки в кудряшках, которых  она
обожает!
     Он подался к нам, тыча пальцем в Лили.
     - Я не встречал  еще  ни  одной,  которая  не  мечтала  бы  обкарнать
мужчину, если ей представится шанс. Обкарнать его, спеленать его, обстричь
ему крылья, перемолоть его в фарш и слепить другого мужчину, в  ее  вкусе,
мужчину-куколку. Ты украла Хранитель, ты, квочка, - чтоб  свить  гнездышко
себе и своему Брюсси!
     Он умолк - перехватило дыхание - и  я  ожидала,  что  кто-нибудь  его
сейчас двинет по сопатке, и он, по-моему, тоже этого ждал. Я повернулась к
Брюсу - тот смотрел. Это выражение трудно описать: то ли с сожалением,  то
ли виновато, то ли взволнованно,  сердито,  потрясенно,  вдохновенно...  -
словом, всего понемногу. А мне бы хотелось,  чтобы  у  людей  иногда  были
простые естественные реакции, как в журнальных историях...
     А потом Эрих сделал ошибку, если только это была ошибка, повернувшись
к Брюсу и медленно, неуклюже, надвигаясь на него, разводя руки, как  будто
собирался заключить его в объятия.
     - Не поддавайся им, Брюс. Не давай им связать себя.  Не  позволяй  им
обкарнать себя - ни твои слова, ни твои дела. Ты же Солдат. Даже когда  ты
говорил о мирном послании, ты был готов к поединку. Неважно, что ты  думал
или чувствовал, Брюс, неважно, в чем ты лжешь или что скрываешь,  ведь  ты
же на самом деле не на их стороне!
     И этого было достаточно.


     Это произошло не так быстро или,  скорее,  не  таким  образом,  чтобы
удовлетворить меня, но я бы сказала, что Брюс не осквернил себя  имитацией
или смягчением удара. Он сделал шаг вперед, плечи его напряглись, удар был
сильным и точным.
     Нанеся этот удар, он вымолвил лишь одно  слово:  "Локи!"  и  клянусь,
меня тут же перенесло к костру в Индейских Дюнах,  где  мама  рассказывала
мне  истории  из  Старшей  Эдды  об  этом   злобном,   ехидном,   коварном
скандинавском божке, и как, когда остальные боги  пришли,  чтобы  изловить
его в укрытии возле реки, он сидел и плел  загадочную  сеть,  достаточную,
как я могла себе представить, чтобы пленить всю вселенную; и если  бы  они
пришли хоть на минуту позже, он бы успел это сделать.
     Эрих, распластавшись на полу, приподнял голову, потрогал свою челюсть
и поглядел на Брюса. Марк, который стоял рядом  со  мной,  пошевелился;  я
подумала, что он собирается что-то предпринять,  например,  двинуть  Брюсу
как следует, - мол, не тронь моего дружка; но тот только покачал головой и
вымолвил: "Omnia vincit amor".  Я  толкнула  его  локтем:  "То  есть?"  Он
перевел: "Любовь побеждает все".
     Никак не ожидала услышать такое от  римлянина,  но  по  крайней  мере
отчасти он был прав. Лили одержала свою победу; Брюс женится на ней, после
того как свалил с ног своего  дружка-женоненавистника,  который  наверняка
стал бы вызывать его на разговоры по ночам. В этот момент я подумала,  что
Брюсу больше нужна была Лили,  чем  реформа  Меняющегося  Мира.  Да,  нам,
женщинам, удается иногда одерживать свои маленькие победы - пока не придут
легионы или ефрейтор с  усиками  не  развернет  свою  артиллерию,  или  не
заревут танки по дорогам.
     Эрих  с  трудом  поднялся  на  ноги  и,  едва  удерживая  равновесие,
продолжал поглаживать свою челюсть и глядел поверх руки на  Брюса,  но  не
пытался продолжать борьбу. Глядя на его лицо, я сказала себе, что если  бы
у него был пистолет, он бы тут же и застрелился - уж я-то его знаю.
     Брюс начал было что-то говорить, а  потом  замолчал,  как,  наверное,
замолчала бы и я на его месте, и именно в этот момент на Дока снизошло это
его непредсказуемое вдохновение, и он, пошатываясь,  направился  к  Эриху,
протягивая  свою  скульптуру  и  заводя  с  ним  свой   обычный   разговор
глухонемых. Эрих глянул на него так, как будто готов был его убить,  затем
выхватил у него скульптуру, занес ее над головой и шмякнул изо всех сил об
пол; и, как ни странно,  она  не  разбилась.  Прокатившись  по  полу,  она
остановилась в нескольких дюймах от моих ног.
     То, что эта штука не раскололась, видимо, оказалось последней  каплей
для Эриха. Я могла бы поклясться, что видела, как красный туман  застилает
его глаза и уплывает в  мозги.  Он  развернулся  в  сторону  Складов  и  в
несколько прыжков  преодолел  расстояние,  отделявшее  его  от  сундука  с
бомбой.
     Все для меня стало как в замедленном кино, хотя я сама и  не  сделала
ни единого движения. Почти все мужчины рванулись вслед за Эрихом. Впрочем,
Брюс остался на месте и Сидди вернулся назад  после  первого  рывка;  Илли
собрался в клубок для прыжка  и  в  промежутке  между  волосатыми  ляжками
Севенси и мелькающими белыми панталонами Бура я четко, как  в  микроскопе,
увидела этот кружок оскаленных черепов и палец Эриха, который  нажимал  на
них в продиктованном Каби порядке: один, три, пять,  шесть,  два,  четыре,
семь. Я даже успела семь раз помолиться, чтобы он сделал ошибку.
     Он выпрямился. Илли приземлился у  ящика,  как  громадный  серебряный
паук, и его щупальца бесполезно скользнули по бронзовой  поверхности.  Все
прочие сгрудились взбудораженной толпой вокруг них.
     Грудь Эриха высоко вздымалась, но голос был холоден и четок, когда он
сказал:
     - Вы, мисс Фостер, изволили упомянуть о том, что у нас есть  будущее.
Теперь вы могли бы это высказывание уточнить. Если мы не вернемся в космос
и не обезвредим этот ящик, либо не найдем специалиста-атомщика Пауков, или
не сможем вызвать штаб-квартиру, чтобы нам оказали помощь в обезвреживании
бомбы, будущего у нас остается ровно тридцать минут.



                            13. ТИГР НА ВОЛЕ

                  Ни кто он был таков, ни из какого чрева появился,
                  Звериного, а может и иного, об этом не читал я;
                  Но знаю точно, что был вскормлен он волчицей и тигрицей.
                                                                   Спенсер

     Мне кажется, что когда действительно нажимают на спуск,  или  щелкают
выключателем, или срабатывает ловушка, или фокусируют луч -  или  что  там
еще можно придумать, - руки не отнимаются, человек не сходит с ума или еще
что-нибудь в этом роде.  Со  мной,  по  крайней  мере,  ничего  такого  не
случилось. Все и вс„ вокруг, каждое движение, которое было сделано, каждое
слово, которое было сказано, были болезненно реальными для меня, как будто
чья-то рука разворачивала передо мной все  окружающее,  а  потом  намертво
впрессовывала это внутрь меня, и я видела каждую деталь ярко освещенной  и
увеличенной, как будто у меня было семь черепов.
     Эрих стоял за ящиком с бомбой; губы его слегка  кривились  в  улыбке.
Никогда не видела, чтобы он был так напряжен. Илли стоял рядом с  ним,  но
не на его стороне - вам, надеюсь, понятно, в каком смысле? Марк, Севенси и
Бур тоже были возле сундука. Бур опустился  на  одно  колено  и  тщательно
исследовал сундук, сдерживаемый страх заставил его  чуть  ниже  приблизить
глаза, чем было необходимо, чтобы  все  увидеть;  но  руки  он  сцепил  за
спиной, наверное, чтобы сдержать порыв нажать все и вся, что только  могло
бы блокировать взрыватель.
     Док распростерся ничком на ближайшей  кушетке,  видимо,  упившись  до
остекленения.
     Мы, четыре девушки, все еще оставались у  контрольного  дивана.  Меня
удивило, что с нами была и Каби, и выглядела  она  не  перепуганной  и  не
оцепеневшей, а почти такой же лихорадочно оживленной, как Эрих.
     Сид, как я уже говорила, вернулся назад, и  протянул  руку  к  Малому
Хранителю, но даже не прикоснулся к нему;  и  выражение  на  его  заросшем
бородой лице было такое, что мне сразу стало ясно - он призывает все громы
небесные  на  голову  всех  свихнувшихся  пьянчужек,  которые   когда-либо
отправлялись из Кингс Линна  в  Кембридж  или  Лондон.  Причина  мне  была
понятна - если бы он  вспомнил  о  Малом  Хранителе  секундой  раньше,  он
спокойно пригвоздил бы Эриха к полу усиленной гравитацией, и тому было  бы
не дотянуться до кнопки.
     Брюс положил одну руку на спинку контрольного  дивана  и  смотрел  на
группу, столпившуюся вокруг сундука с бомбой, на Эриха, смотрел  так,  как
будто  Эрих  преподнес  ему  чудесный  подарок,  хотя  я  не   могу   себе
представить, чтобы я была в восторге, если бы меня пригласили на вечеринку
с моим самоубийством в качестве сюрприза для публики. Брюс,  да  проклянет
его Брахма, выглядел слишком  задумчивым  для  человека,  которого  должна
пронзать сейчас та же мысль, что и всех остальных: не пройдет  и  двадцати
девяти минут, как Станция превратится в карманное солнышко.


     Эрих решил ковать  железо,  пока  горячо,  в  чем  можно  было  и  не
сомневаться. Он опередил нас на  один  прыжок  и  не  намерен  был  терять
преимущество.
     - Ну, так когда же вы позволите Лили рассказать нам, где она спрятала
Хранитель? Это наверняка она - слишком уж она была уверена во  время  этих
разговоров, что он исчез навсегда. И Брюс должен был видеть, стоя на баре,
кто взял Хранитель, а  кого  бы  еще  он  стал  покрывать,  если  не  свою
девчонку?
     Тут он, конечно, занялся плагиатом, но я,  кажется,  с  удовольствием
отдала бы ему все свои идеи, только бы он нашел подходящее ведерко с водой
для тлеющего фитиля.
     Он бросил взгляд на свое запястье.
     - Если верить моему вызывнику, у вас есть двадцать девять с половиной
минут, включая то время, которое понадобится,  чтобы  задействовать  Дверь
или наладить контакт со  штаб-квартирой.  Когда  вы  собираетесь  заняться
девчонкой?
     Раздался короткий смешок Брюса - я бы сказала, заискивающий, -  и  он
обратился к Эриху.
     - Послушай, старик. Не нужно беспокоить Лили, или  затевать  суматоху
со штаб-квартирой, даже если бы у нас была  т