и мне -
хотя и прозрачная, как сигаретный дым. Эрих щелкнул перед нею каблуками  и
предложил руку, а затем гордо проводил до кушетки - он  в  черном,  она  в
белом - и начал своей немецкой трепотней вдувать в нее жизнь;  встряхивать
головкой, сверкать своими зубками и блистать остроумными речами.  Наконец,
она стала отзываться на его флирт, а туманная дрема в ее глазах  сменилась
хищным огоньком, и глаза эти сфокусировались на Эрихе. Тут мне стало ясно,
что Эрих счастлив и рейхсвер может им гордиться. Мне больше не  надо  было
беспокоиться о моем маленьком коменданте.
     Марку досталась греческая гетера по имени Фрина; полагаю, что это  не
та самая, что, должно быть, все еще выступает в своем знаменитом стриптизе
в  Афинах.  Марк  пытался  оживить   ее,   предложив   отхлебнуть   своего
шотландского с содовой, хотя по тем взглядам, которые он время от  времени
бросал, у меня сложилось впечатление, что он  предпочел  бы  начать  осаду
Каби. Сид задабривал воинственную деву высококалорийным хлебом и  оливками
вместе с вином, а еще я с изумлением обнаружила, что Док ведет  оживленную
и содержательную беседу с Севенси и Мод, быть может, сравнивая надписи  на
Северо-Венерианских отмелях. Бур перешел  к  "Пантере",  а  Брюс  и  Лили,
облокотившись о рояль, улыбались друг другу очень нежно,  но  словами  они
обменивались в час по чайной ложке.
     Илли перестал их разглядывать, отвернулся и проскрипел мне:
     - Животные в одежде - это так впечатляет, дорогая. Как будто  вы  все
ходите со знаменами!
     Может, в этом сравнении что-то и  было,  хотя  мои  знамена  спокойно
можно было носить в Великий пост - серые, цвета древесного  угля,  юбка  и
свитер. Он посмотрел своим щупальцем на мое лицо,  чтобы  увидеть,  как  я
улыбаюсь, и ласково проскрипел:
     - Не кажусь ли я тебе, Греточка, скучным и неинтересным  из-за  того,
что у меня нет знамен? Еще один Зомби из прошлого, удаленного  на  миллион
лет, такой же серый и безжизненный, как сегодняшняя Луна. Не то что  когда
она была настоящей задумчивой  сестрой-планетой,  изобилующей  воздухом  и
водой и перистыми лесами. А может, ты испытываешь ко мне тот  же  странный
интерес, как я к тебе, девушке из моего будущего,  удаленного  на  миллион
лет?
     - Илли, ты просто прелесть, - я слегка шлепнула его. Заметив, что его
мех еще нервно подрагивал, я решила послать подальше  Сида  со  всеми  его
приказами. Надо бы прокачать  Илли,  чем  они  там  занимались  с  Каби  и
сатиром. Не годится вытащить его за миллион лет от дома и заткнуть рот. Ну
а кроме того, я любопытна.



                      6. КРИТ, ОКОЛО 1300 Г. ДО Н.Э.

                                Дева, Нимфа и Мать  считаются  на  острове
                             вечной царствующей Троицей, и Богиня, которой
                             поклоняются в каждой из трех этих  ипостасей,
                             как Молодой Луне, Полной Луне и Старой  Луне,
                             является главенствующим божеством.
                                                                    Грейвс

     Каби отпихнула  к  Сиду  блюдо  с  хлебом  и  оливками  и,  когда  он
вопросительно  поднял  свои  кустистые   брови,   коротко   кивнула   ему,
подтверждая, что именно это она и хотела сделать. Она поднялась и  как  бы
встала в позу. Все разговоры быстро утихли, даже беседа Брюса и Лили. Лицо
и голос Каби более не были напряжены, как прежде, но и спокойствия  в  них
не было.
     - О, критяне! Горе! Горе! Весть  печальную  несу  я.  Критским  женам
подражая, Ты снеси ее достойно! Развернув свое орудье, Уловила я тотчас же
шорох камышей  прибрежных.  Мы  втроем  к  стене  метнулись  И  беспомощно
следили, Как орудье наше тает в тепловом  луче  змеином!  Осознав,  что  в
западне мы, Вас я вызвала тотчас же.
     Не понимаю, как у нее это получается, но факт остается фактом -  Каби
умудряется говорить стихами и по-английски, когда ей  представляется,  что
она должна сообщить нечто важное. При этом ей почти не нужно  времени  для
подготовки.
     Бур утверждает, что все древние облекали  свои  мысли  в  рифмованные
строфы так же непринужденно, как мы произносим отдельное слово,  но  я  не
вполне уверена в  уровне  Виксбургской  филологии.  Хотя  с  чего  бы  мне
удивляться таким вещам, если вот  сейчас  прямо  передо  мной  Каби  вовсю
вещает в стихах.
     - Я надеялась,  однако,  погубить  суда  дорийцев,  Захватив  у  Змей
оружье. Мы с друзьями в тыл зашли к ним, - Пусть сатир и лунный житель  по
рождению мужчины - Силы духа им хватило, чтобы следовать за  мной.  Вскоре
мы нашли засаду. Это Змеи; но обличье И доспехи у критян они украли!
     Тут поднялся  негодующий  ропот,  потому  что  у  наших  головорезов,
бьющихся в Войне  Перемен,  есть  свой  кодекс  чести,  как  мне  говорили
Солдаты. Правда, я развлекательница, и мне не стоит  говорить,  что  я  об
этом думаю.
     - Тут же нас они узрели, -  текла  речь  Каби.  -  Смертоносный  залп
раздался. Словно воющее пламя, Их  лучи  средь  нас  метались,  И  лунянин
потерял свое щупальце, сражаясь  За  тебя,  Богиня  Крита.  Попытались  мы
укрыться За холмом крутым песчаным, Уводя погоню  к  морю.  Что  открылось
нашим взорам! Корабли критян тонули иль еще горели  в  море  Погребальными
кострами. Вновь дорийцы нас повергли! Змеи в том  им  помогали,  Скрывшись
под чужой личиной.
     - Вкруг тех остовов горящих Черные суда сновали,  Как  навозные  жуки
над своей гниющей тризной, Но на сей раз их добычей Стали критские  герои.
Взморье тихое залИто было солнцем в час заката, Но тревожно дуновенье было
Бури Перемен! Глубоко внутри меня Измененья нарастали. Раздвоение сознанья
с ужасом я ощутила; Вкруг меня тугой  петлею  жизни  линия  свивалась;  на
руке, что меч сжимала, родинка вдруг появилась... О, Трехликая Богиня!..
     Голос Каби задрожал и Сид протянул к ней руку, пытаясь успокоить,  но
она вновь собралась с духом.
     -  О  Богиня,  дай  мне  силы  Рассказать  все,  что  свершилось.  Мы
спустились в волны моря, Чтоб на дне спастись от смерти. Но  едва  нырнуть
успели, Как лучи тепла мелькнули, Превратив прохладный сумрак  В  белый  и
ревущий Тартар. Но, я помню, вам сказала, что  нажать  успела  "вызов";  И
внезапно Дверь явилась, Глубоко во мраке моря. Как испуганные рыбки Рвутся
к выходу из сети, Так и мы в нее влетели, И поток воды за нами.
     Когда-то на чикагском Золотом пляже Дэйв показывал мне, как  работают
ловцы жемчуга; вспомнив это,  я  поняла  ощущения  Каби  при  виде  Двери,
открывшейся в темной глубине.
     - То был Хаос - на мгновенье. Дверь  захлопнулась  за  нами.  Вовремя
пришло спасенье! Там куда было теснее, чем на Станции у Сида.  Обитал  там
лишь волшебник, Старый лысый Бенсон-Картер.  Он  избавил  от  воды  нас  И
сообщил о нас он Центру. Мы устроились как дома в Экспресс-комнате уютной.
Разложил скафандр свой Илли, чтобы тот обсох немного. Но коротким был  наш
отдых. Мы взглянули на  Хранитель.  Он  сверкал,  переливаясь,  изменяясь,
расплавляясь! И лишь только Бенсон-Картер прикоснулся, Как без чувств упал
он навзничь - Смерть таилась  там,  коварна...  Пустота  стала  сгущаться,
Подступая все теснее; Вас на помощь я позвала, Не теряя даром время.
     Она перевела дыхание.
     - Осознать я не успела, Что так вкрадчиво вползало  В  нашу  комнату;
однако Мысль пришла, что это змеи Грязный ход свой  проложили  к  Станциям
уединенным, паутинку ту нащупав, Что сквозь космос нас связала...
     Все молчали в оцепенении. Такая реакция была естественной: оказалось,
на нас могли напасть в святая святых - нашем жилище, и я видела,  что  все
восприняли это так же болезненно, как и  я.  Может  быть,  за  исключением
Брюса и Лили, которые все еще держались за  руки  и  обменивались  нежными
взорами. Я решила, что  они  относятся  к  той  категории  людей,  которых
опасность делает смелыми, в отличие от меня. Я-то начинаю бояться сразу за
двоих.
     Каби продолжала:
     - Вижу, поняли вы чувства Те, что нас обуревали, - Если б  только  мы
сумели, Связи с миром мы прервали; Интроверсия могла бы  Оградить  нас  от
вторженья.  Но  к  Хранителю,  однако,  не   могли   мы   подступиться   -
Раскалившись, он предстал  нам  Грудой  огненных  шаров!  Так  сидели  мы,
прижавшись,  Тесной  кучкой,  ожидая,  что  вот-вот  Пустота   вкруг   нас
сомкнется! Между тем я продолжала вызывать вас...
     Я изо всех сил зажмурила глаза, но только лучше увидела  их  троих  и
сжимающуюся вокруг них Пустоту. (Ну,  а  наш-то  еще  работает?  Да,  Биби
Мириам.) То ли поэзия виновата, то ли нет, но рассказ этот меня потряс.
     - Бенсон-Картер, умирая,  Тоже  думал  он,  что  это  -  все  Змеиные
проделки. И он знал, что смерть все ближе, Так что шепотом  чуть  слышным,
Рассказал мне, что должны мы, Не нарушив ни на йоту, Семь голов  нажать  у
смерти, Твердо помня о порядке: От замка по ходу солнца, Один, три,  пять,
шесть, два, четыре, Семь; и после остается полчаса на все,  не  боле.  Как
нажмешь все семь ты  кнопок,  Больше  к  ним  не  прикасайся,  Лишь  спеши
убраться дальше, Не давай себе поблажки.
     Тут я ничего не поняла и не было признаков, что хоть кому-нибудь было
понятно; впрочем, Брюс что-то шептал Лили. Я вспомнила, что видела черепа,
инкрустированные  на  бронзовом  сундуке.  Я  глянула  на   Илли   и   тот
утвердительно шевельнул одним щупальцем и  слегка  развел  в  стороны  два
других, желая показать, что да, Бенсон-Картер действительно говорил что-то
в этом роде, но он, Илли, мало что в этом смыслит.
     - Но и многое другое прошептал он перед смертью, - продолжала Каби. -
Все секретные приказы, Потому что не за нами,  чтоб  спасти  нас,  он  был
послан, А свое, в строжайшей тайне, выполнял, когда услышал Мой  отчаянный
призыв. Сид, к тебе он так стремился, Чтоб троих  гусар,  всех  в  черном,
Демонов со знаком смерти, Взять с собою, лишь дождавшись Совпаденья ритмов
Станции с Вселенной - А затем попасть в Египет, В ту эпоху, когда  Цезарь,
уж последний, Правил Римом обреченным. Мы должны вмешаться в  битву  Возле
города, что назван АлексАндрией Фракийской, Изменить весь ход той битвы, В
клочья разорвав презренных Змей и прихвостней змеиных!
     - О прости меня, Богиня, Вижу я, как направляла Ты мой шаг нетвердый,
Когда думать я посмела, что в немилость я попала - Ведь тогда не поняла я,
Что сказать ты мне хотела, Родинкой меня пометив. А теперь нашли мы  Сида,
Принесли сюда оружье и парфянские личины, Вынести мы их успели для гусаров
этих черных; Обреченными на гибель мы себя уже считали, Когда  ваша  Дверь
явилась И сжимаясь, Пустота  нас  изрыгнула...  О  Богиня,  пусть  навечно
Молоко в груди иссохнет! Только  ненависть  и  злоба  пусть  клокочут  там
навеки! И возмездие всем Змеям, месть сладчайшая в Египте За  твой  остров
Крит, Богиня!
     Тот рев, от которого мои плечи невольно дернулись к ушам, исходил  не
от Каби - она уже завершила свой спектакль - а от Сида. Мой миленький  так
побагровел, что мне захотелось  напомнить  ему,  что  от  апоплексического
удара здесь умереть так же легко, как в Меняющемся Мире.
     - К дьяволу! Будь я проклят, если позволю этому продолжаться! Кабисия
Лабрис, ужели ты настолько безумна, чтобы предлагать такое! И что  это  ты
лепечешь про замки, часы,  черепа  и  кнопки?  Что  за  мешанина,  что  за
болтовня, что за фокусы-покусы! И что это за оружие, о котором ты трещишь?
Я так понимаю, оно в этом ублюдочном медном гробу?
     Она  кивнула.  Когда  дар  поэзии  покинул  ее,  оказалось,  что  она
совершенно выжата. Ее ответ прозвучал, как далекое фальшивое эхо.
     - Там только небольшая тактическая атомная бомба.



                          7. ВРЕМЯ РАЗМЫШЛЯТЬ

                     Спустя примерно 0.1 миллисекунды (одну десятитысячную
                  часть секунды) радиус огненного шара составляет около 45
                  футов, а его температура порядка 300000 градусов.  В это
                  мгновение его яркость, если наблюдать с расстояния 10000
                  ярдов (5.7 мили) превосходит яркость Солнца, наблюдаемую
                  с поверхности Земли, примерно в 100 раз...  огненный шар
                  расширяется очень быстро, достигая максимального радиуса
                  450 футов менее чем через секунду после взрыва.
                                                                Лос Аламос

     Да, братцы, тут все завопили, включая и меня  -  кроме  Каби  и  двух
внеземлян. Может показаться странным, что люди из эпохи Перемен, способные
пронизывать время и пространство и работать вне космоса, которые знают, по
крайней мере понаслышке, об оружии из далекого  будущего,  таком,  скажем,
как "мыслебомба", способны удариться в панику от угрожающей  им  маленькой
примитивной безделушки из середины 20 века. Что ж, мы вели  себя  так  же,
как повел бы себя  атомщик,  если  бы  к  нему  в  лабораторию  приволокли
бенгальского тигра - не хуже и не лучше.
     Хоть я в физике и  полная  тупица,  но  знаю,  что  огненный  шар  по
размерам побольше нашей станции. Не забудьте еще, что помимо бомбы, нам не
так давно выпала еще  порция  ужасов,  о  которых  мы  не  успели  забыть,
особенно то,  что  Змеи  пронюхали,  как  попасть  на  наши  Станции,  как
расплавить и уничтожить Хранители. Не говоря уже об  общем  впечатлении  -
сначала  Санкт-Петербург,  а  потом  Крит,  -  что   вся   Война   Перемен
оборачивается против Пауков.
     И все же, где-то в глубине сознания, я была потрясена тем,  насколько
сильно мы запаниковали. Волей-неволей мне пришлось признать,  что  все  мы
были в состоянии, очень похожем на то, в котором находился Док, разве  что
бутылка еще не стала нашим прибежищем.
     Да и так ли уж хорошо мы последнее  время  контролировали  количество
выпитого?
     - Выбросьте ее! - завизжала  Мод,  отпрянув  от  сатира,  и  отбежала
подальше от бронзового сундука. Бур, наслушавшись рассказов о том, что они
там собирались  проделать  в  Экспресс-комнате,  когда  было  уже  слишком
поздно, зашипел:
     - Господа, мы должны интровертироваться, -  он  крутанулся  на  своем
сиденье у рояля и придвинулся к контрольному дивану.  Эрих,  с  побелевшим
лицом, эхом вторил ему:
     - Gott in Himmel, ja!  -  не  обращая  внимания  на  унылую,  забытую
графиню, которая все еще держала пустой винный бокал  с  гравированной  на
нем розой.
     Мне стало не по себе, потому что интровертироваться - это много хуже,
чем попасть в волчий капкан. Считается, что интроверсия  настолько  крепко
запирает Дверь, что даже Ветры Перемен не могут проникнуть сквозь нее - но
при этом вы становитесь полностью отрезанными от космоса.
     Мне никогда не приходилось разговаривать с  кем-нибудь,  чья  Станция
была интровертирована.
     Марк спихнул Фрину с  колен  и  рванулся  вслед  за  Мод.  Призрачная
гречанка, теперь  уже  вполне  материализовавшаяся,  оглянулась  вокруг  в
сонном ужасе,  судорожно  схватившись  за  застежку  хитона.  Ненадолго  я
отвлеклась от происходящего вокруг,  глядя  на  нее;  мне  никак  было  не
отогнать от себя мысль, испытывает ли  там,  на  Земле,  тот  человек  или
зомби, от чьей жизненной линии  отпочковался  Призрак,  хоть  какие-нибудь
смутные ощущения, когда происходит что-либо подобное сегодняшнему.
     Сид остановил Бура, чуть не свалив его при этом с ног, и не  позволил
нашему игроку приблизиться к  Хранителю.  Сдавив  его  в  своих  медвежьих
объятиях, он заревел Буру прямо в ухо:
     - Судари, что с вами? Не лишились ли вы разума?  Мод!  Марк!  Маркус!
Магдалена! Ради вас самих, руки прочь от этого гроба!
     Мод смахнула с сундука одежду, и луки, и колчаны, и потащила  его  от
бара, где он стоял, по направлению к Дверному сектору.  Похоже  было,  что
она собирается выкинуть его поскорее наружу, как только представится такая
возможность. Марк тем временем суетился вокруг, то ли помогая  ей,  то  ли
пытаясь отобрать у нее сундук.
     Они вели себя так, будто ни слова не слышали из сказанного  Сидом,  а
Марк вопил:
     - Отпусти, meretrix! Это будет ответ Рима парфянам на Ниле!
     Каби глядела на них, вроде бы  собираясь  помочь  Марку,  но  брезгуя
ввязываться в драку с мере... ну, как это там у Марка по латыни - в общем,
с потаскухой.
     И тут наверху бронзового сундука я увидела эти семь поганых  черепов,
располагавшихся вокруг замка. Они были видны  так  четко,  как  будто  под
увеличительным стеклом, хотя обычно для моих глаз на таком расстоянии  они
представлялись чем-то вроде мутного кружка. Я  совсем  потеряла  голову  и
рванулась в противоположную сторону, но Илли бережно  схватил  меня  тремя
щупальцами, и проскрипел:
     - Успокойся, Греточка, не поддавайся  панике.  Стой  спокойно,  а  то
папочка тебя отшлепает. Ой, ой, вы, двуногие, совсем теряете голову, когда
надо действовать.
     В панике я протащила его невесомое тело несколько ярдов,  но  наконец
немного пришла в себя и остановилась.
     - Руки прочь, кому я сказал! - повторил Сид,  по-прежнему  ничего  не
предпринимая, и отпустил Бура, хотя и  держал  руку  по-прежнему  у  плеча
картежника.
     Затем мой толстый приятель из Линн Регис уставился безумным взором  в
пустоту и неистово взревел, ни к кому не обращаясь:
     - Проклятье, ужели вы полагаете, что я  подниму  мятеж  против  своих
господ, дезертирую от Пауков, спрячусь в нору, подобно загнанной лисице  и
засыплю  за  собой  ход?  Чума  на  голову  труса!  Кто  это   предлагает?
Интроверсия - это лишь последнее прибежище. Если нет  приказа,  надзора  и
санкции, то это будет означать наш конец. Что если  бы  я  интровертировал
Станцию, когда раздался зов о помощи от Каби, а?
     Воинственная дева хмуро кивнула, подтверждая  правоту  его  слов;  он
заметил этот кивок, взмахнул свободной рукой в ее сторону  и  заорал,  уже
обращаясь к Каби:
     - Но я не говорю "да" твоему сумасшедшему плану  с  этим  дьявольским
гробом, ты, полуголая полоумная! Ну а насчет выбросить... О боги,  боги...
- он вытер рукой взмокшее лицо. - Дайте же мне минуту подумать!
     Время на раздумья не входило пока у нас в список строго  лимитируемых
ценностей. Севенси, сидевший на корточках в  той  же  позе,  в  какой  его
покинула Мод, невозмутимо бросил Сиду:
     - Во-во, выдай им, шеф.
     Тут Док, сидевший у бара, воздвигся,  похожий  на  Эйба  Линкольна  в
своем цилиндре и шали и прочей рванине из XIX века и поднял руку, призывая
к тишине. Затем он сказал что-то вроде:
     - Интраверш... инверш... перчш... - и вдруг его дикция  стала  просто
превосходной: - Я абсолютно точно знаю, что нам следует делать.
     И тут любой желающий мог бы убедиться, какие же  мы  все  простофили,
потому что на Станции мгновенно стало тихо, как в церкви,  а  все  застыли
там, где стояли, и ждали, затаив дыхание, пока бедный пьянчужка не  укажет
нам путь к спасению.
     И он сказал:
     - Инверш... яш-ш-ч... - еще несколько мгновений мы ждали продолжения.
Но затем вдохновение его покинуло, он выплюнул свое  привычное  "Nichevo",
потянулся через бар за бутылкой и начал переправлять ее содержимое в  свое
горло, не переставая при этом соскальзывать на пол вдоль стойки бара.
     Не успел он еще плюхнуться на пол, в тот миг, когда все наши  взгляды
были прикованы к бару, Брюс вскочил на стойку, так быстро,  что  казалось,
будто он просто возник там ниоткуда, хотя я видела, что он только что  был
за роялем.
     - У меня вопрос. Кто-нибудь из присутствующих привел в  действие  эту
бомбу? - спросил он звучным и громким голосом. -  Ну  так  ей  не  с  чего
взрываться, - продолжил он после правильно выдержанной паузы, и его легкая
усмешка и непринужденная манера держаться вселили в меня немного  надежды.
- И более того, даже если  бы  ее  запустили,  у  нас  еще  оставалось  бы
полчаса. Я правильно понял, у нее ведь такая задержка?
     Брюс ткнул пальцем в Каби. Она