,  яркие  зеленые
звезды  разогнали  тьму  сна  и  вспыхнули,  открыв  ослепительно  яркий
солнечный день, тишину прорезали звуки  тысячи  труб  и  огромная  толпа
людей восхищенно кричала здравицы одному человеку - высокому  мужчине  в
золотых воинских доспехах с обнаженным мечом  в  руке,  стоявшему  перед
великолепным дворцом, гордо расправив плечи. И крики этих  людей  сквозь
сон  запечатлелись  навечно  в  памяти  юного  потомка   Леопарда:   "Да
здравствует король Варрос, вечная ему слава!"
   Король Варрос... Откуда взялось это сумасшедшее видение в его голове,
что оно означало?
   Но что-то неуловимо изменилось той ночью в юноше.
   Когда они втроем - Тарлак, Унгин и Варрос  -  подходили  к  знакомой,
переливающейся в лучах утреннего солнца  реке,  у  которой  в  береговой
скале темнели зевы родных пещер, Варрос еще не осознал этого изменения.
   Возле пещер, у врытого в землю столба, собралось все  племя.  Угадать
причину оказалось несложно издалека: к  столбу  была  привязана  Сарита.
Рядом со столбом танцевал в священном  разговоре  с  первопредками  жрец
племени с зажженным факелом в руке, выкаркивая заклинания  и  проклятия,
готовый поджечь сложенные у ног несчастной поленья.
   - Попалась, распутница! - зло процедил Тарлак,  не  сбавляя  шага.  -
Поделом ей, нечего было убегать с этим проклятым австазийцем! Не  он  ли
там валяется?
   Варрос, стараясь не отстать от старшего, вгляделся вдаль.  Неподалеку
от позорного столба  казни  валялось  изуродованное  тело  австазийского
моряка. Одна из собак пыталась оторвать мертвецу ухо, остальные, свернув
кольцами хвосты, брехали рядом,  но  на  них  никто  из  собравшихся  не
обращал ни малейшего внимания.
   Охотники сбросили добычу с плеч, уложили на специальных камнях, чтобы
потом оленину обработали женщины,  положили  рядом  копья  и  подошли  к
толпе.
   Жрец,  размахивая  дымящимся  в   левой   руке   факелом,   продолжал
выкрикивать проклятия предательнице, поправшей законы своего народа.
   Варрос бросил быстрый взгляд на Унгина. Юноша  был  бледен,  прикусил
губу, чтобы не закричать.
   На лице опозоренной, обнаженной Сариты  тоже  не  было  ни  кровинки;
деревянная цепь некрасиво задрала вверх правую грудь. Девушка боялась  -
уже не смерти, быстрая гибель была бы для нее сейчас подарком свыше. Она
боялась неминуемой боли и долгой муки. И ни в ком, ни в одном взгляде не
видела ни искры сочувствия.
   Даже мать Сариты - пожилая женщина со  взлохмаченными  волосами  и  в
сбившейся протертой шкуре проклинала дочь, причем старалась больше всех:
   - Видит наш великий предок Га, что я кляну миг,  когда  родила  тебя,
позор потомков Леопарда! Больше ты мне не дочь! Смерть ей, смерть!
   Она плюнула в собственную дочь, и стоявший рядом вождь  с  убеленными
временем волосами молча-одобрительно кивнул головой. Хотя, пожалуй,  все
до единого в племени знали, что Сарита не сбежала  с  австазийцем  -  ее
похитили прошлой осенью. Унгин, влюбленный в девушку, и его верный  друг
Варрос участвовали в погоне, но лишь  проводили  взглядами  быстроходный
весельный пиратский корабль. Унгин хотел тогда  вонзить  себе  в  сердце
кремневый кинжал, но Варрос не позволил  ему  этого.  Видя  горе  друга,
тогда, прошлой осенью, Варрос поклялся никогда не влюбляться. Никогда. И
с  тех  пор  не  удостаивал  молодых  женщин  племени  даже  мимолетными
взглядами.
   Но сейчас глаза Сариты были устремлены на него, Варроса, и он не  мог
отвести взгляда. Через несколько мгновений жрец коснется зажатым в левой
руке факелом поленницы, на которой покоились ступни девушки, и  вспыхнет
яркое пламя, пожирая девушку, облизывая жаром ее нежную кожу.
   Варрос бросил быстрый взгляд на пояс, за который был засунут  нож,  и
вопросительно поднял брови. Девушка вымученно улыбнулась ему и кивнула.
   Эту предсмертную улыбку Варрос не забудет до самой смерти.
   Даже если бы он, расталкивая сородичей, прорвался к  столбу,  он,  не
успев даже освободить тяжелую деревянную цепь, был  бы  убит  своими  же
соплеменниками. Но и смотреть на муки Сариты Варрос не мог. Унгин уткнул
взгляд в землю, ему было плохо, и он упал бы без сил, если б  Тарлак  не
положил юноше руку на плечи.
   Варрос выхватил из-за пояса охотничий нож и  метнул.  Верный  глаз  и
крепкая рука не подвели  даже  в  столь  неожиданных  обстоятельствах  -
смертоносный кремень вонзился прямо под левую грудь  девушки,  прекратив
ее муки до начала пытки.
   По толпе пронесся дикий крик недоумения, смешанный с разочарованием и
гневом. Те, кто стояли рядом с тремя вернувшимися охотниками,  обличающе
вытягивали руки в сторону Варроса.
   За такую провинность по законам племени его ждало лишь одно наказание
- он заменит на позорном столбе казни убитую.
   Варрос не стал дожидаться, пока  его  схватят,  он  шагнул  назад  и,
обежав толпу, кинулся к отвесной стене скалы. Он взлетел по ней,  словно
у него выросли крылья.
   По всем законам дикой страны он должен был быть убит, и его наставник
Тарлак, опомнившийся первым, выдернул из-за спины лук. В  мгновение  ока
была вставлена стрела, меткий глаз  прицелился.  Но  в  тот  миг,  когда
пальцы Тарлака готовы были  отпустить  тетиву,  Унгин,  кем-то  задетый,
нечаянно толкнул своего наставника под локоть, и стрела со свистом  ушла
в небо.
   Варрос достиг верхушки скалы и, не оглядываясь,  побежал  вперед.  Он
понимал, что или больше никогда не  увидит  родных  гор  (но  для  этого
сперва необходимо выбраться с огромного острова), или же будет  схвачены
и его счастье, если он погибнет в схватке. И Варрос  бежал  так  быстро,
как, может быть, не бегал никогда прежде.
   Где-то там, далеко внизу, раздавались крики  разгоряченных  гневом  и
жаждой мести бывших сородичей.
   Варрос, в надежде, что в устье  реки  какой-нибудь  корабль  набирает
пресную воду, рвался туда.
   На морском берегу он все  понял,  увидев  полусожженный  австазийский
корабль с порванным  парусом  и  переломанными  веслами,  вытащенный  на
берег. Вокруг на берегу валялись трупы, не пожалели ни рабов-гребцов, ни
немногочисленных женщин, плавающих с пиратами. Исключение  было  сделано
лишь для Сариты, и то, чтобы  казнить  ее  публично.  Засада,  по  всему
видать, была хорошо подготовлена - ни одного погибшего потомка  Леопарда
на берегу не видно.
   Варрос, постояв мгновение, резко  развернулся  и  побежал  обратно  в
горы, стараясь не нарваться на погоню. Он прекрасно отдавал себе  отчет,
что в родных горах ему больше не жить. К вечеру гонцы и  барабанный  бой
оповестят все племена о скрывшемся беглеце,  нарушившим  и  осквернившим
законы чести потомков Леопарда. Но  и  выбраться  с  острова  пока  было
невозможно -  даже  самый  могучий  и  опытный  пловец  не  в  состоянии
переплыть море, отделявшее архипелаг от Австазии или материка.
   Оставалось одно - спрятаться в знакомых горах  и,  охотясь  на  диких
животных, пересидеть погоню и дождаться  какого-либо  корабля,  наняться
выполнять любую работу и достигнуть берегов вожделенной Лунгарзии.
   Варрос и  верил  и  не  верил  одновременно  в  чудесное  сновидение,
посетившее его в ночь перед тем, как столь резко изменилась  его  жизнь.
Не поддайся он странному  порыву  сострадания  -  когда-нибудь  стал  бы
мудрым и уважаемым вождем своего народа...
   Оружия у него не было, ни считая голых рук. Но отсутствие  оружия  не
беспокоило юного охотника - в этих горах  он  вырос  и  чувствовал  себя
здесь, как дома.

***

   Почти месяц он скрывался в прибрежных скалах, сделал себе новый  нож,
вырубил из  молодого  стройного  деревца  копье.  Справил  новую  шкуру,
выдержав  изнурительный  поединок  с  двухгодовалым  пещерным  медведем,
оставившим отметины когтей на  плече  и  спине  Варроса  на  всю  жизнь.
Однажды он увидел издали белого жителя гор - ужасного монстра, издающего
звуки, напоминающие рев роговых труб, которые завораживают  любое  живое
существо, будь то хищник,  олень  или  человек,  подманивают  к  себе  и
убивают. Каждый потомок Леопарда, заметив белого жителя гор, обязан  был
бросить все, охоту  или  путешествие  к  другому  племени,  и  бежать  к
ближайшей стоянке, оповещать старейшин о появлении чудовища.  Любой  его
сородич так и поступил бы. Но Варрос никуда не пошел, он уже не  потомок
Леопарда, он - изгой, приговоренный собственным народом к жуткой казни.
   И каждый вечер  Варрос  взбирался  на  высокое  облюбованное  дерево,
чтобы, прячась в густой листве,  посмотреть  на  море,  где  за  далеким
маревом горизонта скрывалась Лунгарзия, явившаяся ему в чудесном сне. Он
смотрел - не появится ли в предзакатной мгле корабль, чтобы пополнить  в
реке запасы пресной воды.
   Своего часа он наконец-то дождался -  корабль  не  был  похож  ни  на
лунгарзийский фрегат, ни на быстроходную орнейскую галеру, хотя тоже был
с длинным рядом мощных весел и под парусом.
   Варрос быстро спустился с дерева и, не забывая об осторожности - ведь
он приговорен соплеменниками  к  смертной  казни,  бросился  к  морскому
берегу, чтобы успеть к кораблю до его отплытия:  долго  у  этих  берегов
торговые суда старались не задерживаться.
   Он успел вовремя - почти в полной темноте хмурые  матросы  закатывали
по трапу бочки с водой. Варрос подошел к стоявшему  в  стороне  мрачному
мужчине с витой плетью в руке.
   - Довезите меня до Лунгарзии, - попросил Варрос, - во  время  пути  я
буду выполнять любую самую тяжелую работу.
   Только сейчас до юноши  дошло,  что  мужчина  может  не  знать  языка
потомков Леопарда. Но тот знал, он смерил презрительным взглядом  дикаря
и кивнул на последнюю бочку:
   - Взвали на плечи и тащи, - немного  коверкая  слова,  сказал  он.  -
Посмотрим, на что ты способен.
   Варрос с легкостью взвалил тяжеленную бочку и чуть ли не  побежал  по
трапу: дивная Лунгарзия уже маячила у него перед  глазами.  Он  поставил
бочку рядом с остальными и повернулся к взошедшему  на  борт  мужчине  с
плетью.
   - Ну как, гожусь?
   - Годишься, - с усмешкой на губах кивнул тот.
   И тут же сокрушительный удар сзади обрушился Варросу на голову.
   Очнулся он уже закованным в цепи, по лицу стекали струи воды.
   - Очухался? -  еще  сильнее,  чем  первый  мужчина,  коверкая  слова,
произнес огромный  австазиец  со  свисающими  складками  густо  поросших
волосами груди и живота. Он был в одних широких штанах, даже без  сапог.
Лицо  его  украшала  отвратительная  гримаса,  долженствующая   означать
улыбку. - Вставай! Пшел в трюм, там теперь твой дом родной!
   Варроса бросили в грязное, темное, вонючее  помещение,  переполненное
людьми - такими же, как он теперь, рабами-галерниками.
   К нему подошли двое рослых, грязных мужчин, тоже в кандалах.
   - О, какой очаровательный мальчик! - воскликнул один  из  них.  -  Не
хочешь полюбить меня, птенчик?
   Варрос промолчал, поскольку фраза была произнесена  на  австазийском,
из которого он знал едва несколько слов, да и те имели  отношение  не  к
любви, а к смерти.
   Детина приблизился к Варросу, обнял его, обдав волной  отвратительной
вони. Привыкший к запаху пота и смерти Варрос и  то  почувствовал  дикое
отвращение. С Варроса  попытались  снять  его  шкуру,  обернутую  вокруг
бедер. Варрос оттолкнул незнакомца.
   - Ах ты, тварь, не хочешь  по-доброму?!  -  ничего  хорошего  в  тоне
детины не было.
   Намерения его ясно отражались  на  лице.  Вокруг  сверкало  множество
любопытных глаз, раздались подбадривающие галерника возгласы.
   Варрос звериным, врожденным чутьем понял, что  опасность  надвигается
стремительно и времени на раздумья  или  переговоры  нет.  Да  он  и  не
собирался вступать в переговоры - перед ним враг. А  с  врагом  разговор
короткий. Варрос словно забыл, что с ним произошло и где он.
   Он взмахнул правой рукой  с  тяжелым  кандалом,  одновременно  поведя
левой, чтобы не шибко длинная цепь не помешала удару. Он не бил  кулаком
- железо наручника попало прямо по виску насильника. Тот с диким  криком
инстинктивно отступил на шаг и кулем рухнул вниз.
   В грязном помещении на мгновение повисла мертвая  тишина.  И  тут  же
взорвалась десятком криков - слов было не разобрать.
   Распахнулся люк, и по  лестнице  быстро  спустились  в  трюм  четверо
воинов с мечами и плетьми в руках. Галерники подались к стенам, указывая
на Варроса и распростертого перед ним мертвеца. Товарищ  убитого  что-то
быстро говорил солдатам на австазийском.
   Двое подхватили мертвеца  за  ноги  и  подняли  наверх  -  голова  со
спутанными волосами и искаженным гримасой смерти лицом  билась  о  жерди
лестницы. Один солдат недвусмысленно подтолкнул Варроса, чтобы тот  тоже
выбирался на палубу.
   Наверху его били  -  кулаками,  рукоятями  мечей,  ногами  в  тяжелых
сапогах.
   Очнулся он, когда ярко светило солнце. Он был прислонен  к  борту,  в
весельную прорезь лился добрый свет,  столь  неподходящий  для  вонючего
полутемного помещения, врывающийся снаружи морской ветер трепал  Варросу
волосы. Перед ним ровно двигалось весло, которым гребли трое соседей  по
скамье.
   - Пить! - едва нашел он силы вытолкнуть просьбу из разбитых и опухших
как шляпки лесных грибов губ.
   Ответом ему последовали свист плети и острая  боль  в  плече;  соседи
отодвинулись, чтобы ненароком  не  досталось  и  им,  но  не  прекратили
натужного движения  весла.  Бой  большого  барабана  задавал  медленный,
непрерывный ритм.
   Так дикий вольный охотник стал галерником на пиратском корабле.
   Больше  полугода  гребцы  не  выдерживают  -  умирают  от  непомерных
нагрузок и постоянных ударов плетьми. Варрос  сидел  за  тяжелым  веслом
почти два года.
   В первую же ночь после дня напряженной однообразной работы  он  хотел
покончить с собой, но в последнее мгновение призрачный прекрасный  город
из сновидения встал во всех своих сказочных подробностях перед  глазами.
И Варрос решил бежать.
   Он пытался сделать это семь раз, но его ловили и нещадно били, иногда
ломая ребра, так что потом резкая боль пронзала тело при  каждом  взмахе
весла, а тяжелый бой барабана не давал передохнуть ни секунды. Но  после
каждого избиения, прежде чем вновь усесться за весло, он  еще  несколько
суток маялся привязанным к мачте на верхней палубе, под палящим солнцем,
облепленный слепнями и прочей гнусью. И в полдень, когда терпеть сил уже
нет, пираты специально выводили остальных гребцов,  чтобы  полюбовались,
какие муки ждут провинившегося.
   Дни для Варроса смешались в один,  он  перестал  думать  о  чем-либо,
кроме этого равномерного движения  весла,  грохота  барабана,  короткого
отдыха в вонючем трюме, скудной корки хлеба и жидкой похлебки на ночь.
   В трюме, после того памятного всем случая, когда двое  не  жалующихся
на физические данные  гребцов  пытались  изнасиловать  новичка,  к  нему
больше не подходили - боялись.  С  дружбой  особо  не  навязывались,  но
Варрос к этому и не стремился. Гребцов выводили из трюма не каждый день,
но случалось, что и выводили, когда дул попутный  ветер,  сушили  весла,
выпадала возможность чуть отдохнуть и перекинуться несколькими словами с
ближайшими соседями. Сам  того  не  желая  Варрос  выучил  австазийский,
немного лунгарзийский и орнейский языки. Хотя галерники были на  корабле
любых национальностей - и зантарийцы, и инвиргальцы, и беловолосые  люди
с далеких северных просторов, и смуглокожие чернявые южане, и даже  один
совсем чернокожий, словно обугленная головешка...
   Судьба, то ли в насмешку, то ли в  уважение  к  его  будущей  великой
судьбе - кто мог знать об этом?! - удружила Варросу. Он попал на корабль
к самому знаменитому, наглому и удачливому пирату всех морей -  капитану
Антишу, который славился не только среди австазийских пиратов, но и всех
прочих,   своей   отчаянной   решимостью   и   легендарной    смелостью.
Поговаривали, что в одном бою Антиш лично  зарубил  мечом  тридцать  три
противника и что ему покровительствует сам повелитель морей за  то,  что
Антиш ежегодно  приносит  ему  в  жертву  самую  красивую  из  плененных
девушек.
   Капитан Антиш был не только безгранично смел, но и умен, он  понимал,
что значительную часть его преимущества перед врагом составляет скорость
его неуловимой галеры. А ее обеспечивали гребцы. И всегда  в  его  трюме
было больше рабов, чем мест на веслах. Он не жалел  гребцов,  выбрасывая
за борт умерших от напряжения или продавая в Австазии тех,  кто  уже  не
был способен грести с полной отдачей. При необходимости - когда не  было
пленных - капитан не жалел денег на покупку новых рабов, чтобы  посадить
их за весла. Команда же тоже, к слову, часто менявшаяся, но  пополняемая
не рабами, а свободными австазийцами либо прочими авантюристами, которых
бросает в поисках удачи по всему миру, была подобрана  исключительно  из
бесстрашных негодяев, за головы которых в Зантарии, Лунгарзии  и  других
государствах Соединства Стран  Священной  Реки  были  назначены  немалые
призы.  Разумеется,  за  голову  самого  капитана  Антиша  была  обещана
фантастическая награда, к которой  многие  купцы  от  себя  добавили  бы
солидный кошелек.
   Время от времени, скорее чаще, чем реже, пиратская  галера  с  нежным
именем "Лорелла" вступала в бой со встречными  кораблями  -  орнейскими,
лунгарзийскими, элинорийскими... Как правило, это были купеческие суда и
схватка продолжалась недолго, но иногда "Лорелла" нарывалась на  военные
зантарийские либо лунгарзийские корабли и  тогда  капитан  Антиш  -  тот
самый мрачный человек с плетью,  к  которому  когда-то,  целую  вечность
назад, подошел Варрос с просьбой взять на борт -  решал:  принимать  бой
или спасаться бегством.
   В последнем случае барабан  менял  размеренный  ритм  на  сумасшедшую
дробь и гребцы выбивались из сил. После  таких  побегов  более  половины
рабов приходилось выбрасывать на борт. Но, если шел  бой,  Варросу  было
еще невыносимее от доносившихся сверху звуков сражения - он должен  быть
там, круша врагов и подставляя грудь опасности, а не налегать на тяжелое
весло.
   Однажды,  после  того  как  битва  отшумела,  а  пираты   праздновали
очередную победу, наливаясь пенящимся зантарийским вином, Варрос  сказал
надсмотрщику, что больше пользы принесет с мечом в руках,  а  не  двигая
веслом вместе с другими рабами. К тому времени  почти  все  гребцы,  что
встретили Варроса в первую  ночь  на  галере,  погибли,  и  надсмотрщик,
удивляясь выносливости и жизнеспособности молодого  раба,  всегда  сажал
его с краю  в  левом  первом  ряду,  чтобы  он  своим  примером  заводил
остальных.
   Надсмотрщик посмотрел на Варроса, усмехнулся и пошел к капитану.
   Капитан Антиш внешне не был могуч, но его сухощавая  фигура  состояла
из одних мышц. Довольный только что одержанной победой и богатой добычей
капитан снизошел до того,  что  приказал  привести  Варроса  на  палубу,
расковать его и дать ему оружие.
   - Если нанесешь мне хоть царапину, так и быть, возьму  в  команду!  -
пообещал капитан.
   Варрос надел  небольшой  круглый  австазийский  щит  на  левую  руку,
взмахнул правой, проверяя как лежит в руке меч,  насколько  он  тяжел  и
сбалансирован, и бросился в бой.
   Он не привык сражаться на шаткой палубе, но если б дело происходило в
родных горах, то и тогда скорее всего поединок закончился бы  с  тем  же
исходом. Варрос был силен и бесстрашен, тело соскучилось по битве. Но он
встретился с настоящим мастером боя.
   Капитан играючи, с легкой усмешкой под тонкими  щегольскими  усиками,
отражал сумасшедшие выпады Варроса или просто уворачивался  от  них,  не
нападая сам.  Варросом  от  бессилия  овладела  ярость,  глаза  застлала
кровавая пелена - он стремился уже не просто ранить, как договаривались,
а убить ненавистного австазийца. Но  тот,  видимо,  прошел  великолепную
школу - движения капитана пиратов были стремительны и уверены.
   Наконец, Антишу это все надоело, он парировал очередной могучий выпад
Варроса и на противоходе выбил клинок из