которая уже не
казалась пустынной -- то тут, то там виднелись фигуры адорнитов, -- а
поехал в объезд, огибая дома по широкой дуге: ему не хотелось привлекать
ничьего внимания, хотя Ора-Уллия, конечно же, могла известить о его
намерениях всех обитателей колонии. Солнце уже одолело путь до своей
верхней точки, но особой жары не чувствовалось: приближалась осень,
последняя осень Цикла Камней, осень года зловещего камня опала.
 	Надвинулась роща, прошуршала под копытами коня первой осыпавшейся
листвой. Аленор выехал на дорогу, оглянулся: за деревьями виднелись
темно-красные дома. Да, это была та самая дорога. Та самая дорога, по
которой он когда-то ехал с отцом.
 	А вот и поворот; именно о нем говорила Ора-Уллия. Дорога разветвлялась и
Аленор направил коня налево, на тропу, поросшую пучками невысокой травы;
видно было, что по ней ходят очень редко. Когда юноша уже довольно далеко
углубился в чащу, впереди показался просвет, а потом открылась обширная
пустошь. Судя по многочисленным пням, здесь когда-то тоже стояли деревья,
павшие под ударами топора. Тянулась из травы редкая поросль, пытаясь
заменить предшественников, но она пока была не в силах скрыть вздымающиеся
над землей каменные надгробия и массивные черные и серые пирамиды склепов.
Это было то, что искал Аленор: кладбище адорнитов.
 	Оставив коня у черной решетчатой ограды, которая уходила в обе стороны от
тропы, Аленор открыл тихо скрипнувшие решетчатые ворота и оказался на
большой круглой площадке, выложенной черным мрамором. В центре площадки
лежала такая же черная плита -- сюда, вероятно, ставили гроб, прощаясь с
ушедшим. Юноша пересек площадку и, стараясь ступать как можно тише,
направился к надгробиям, отыскивая взглядом рогатую птицу тунгра с глазами
зелеными, как трава. У него почему-то пересохло во рту, а спина под
панцирем, наоборот, взмокла от пота. Он не то чтобы боялся -- ведь тут не
было ничего, кроме праха, укрытого под землей и за отсвечивающими на солнце
мраморными гранями пирамид, -- но охотно променял бы сейчас пребывание в
этом застывшем и беззвучном обиталище тленных оболочек ушедших хотя бы и на
ту же отрешенную от мира колонию адорнитов.
 	Медленно огибая вертикально стоящие плиты надгробий с выбитыми на них
непонятными символами и рисунками, Аленор разглядывал вершины черных
четырехгранников высотой в два его роста. "Склеп из черного камня", --
сказала Ора-Уллия. Каменные птицы, звери и рыбы с красными, лазурными,
желтыми, белыми глазами слепо смотрели на него со всех сторон. Вот! Рогатая
длинноклювая серая птица венчала вершину черной пирамиды и солнце играло в
изумрудах больших круглых застывших глаз.
 	Юноша провел языком по сухим губам, оглянулся и крадущимися шагами
приблизился к склепу. Основание пирамиды было выложено из красного камня, а
выше, над этой красной полосой, сходясь в острие на вершине, угрюмо блестел
черный мрамор, подобный застывшему мраку подземных глубин. Птица тунгр
безучастно смотрела с вышины на притихший лес. Обойдя пирамиду кругом,
Аленор обнаружил нишу с низкой деревянной дверью, закрытой на широкий
железный засов. Можно было отодвинуть засов и войти в склеп, но юноша решил
не рисковать: он не мог поручиться, что чьи-нибудь внимательные глаза
сейчас не наблюдают за ним из-за ограды. Нет, он вернется сюда ночью и
возьмет то, что искал.
 	При мысли о предстоящем ночном посещении этого кладбища защемило сердце,
но Аленор, разозлившись, обругал себя: не можешь, трусишь -- сиди в своем
замке и мечтай о прекрасных девах и дрожи, как мышь, от каждого шороха за
окном. Трусу незачем пускаться в путь, трусу лучше сидеть, забившись в
угол, и презирать себя. Он, Аленор, никогда не был и не будет трусом! И не
в этом ли доблесть живущего -- победить, сломать в себе страх, вырвать его
из души, превратить в пепел и навсегда развеять с самой высокой башни?
 	Опустившись на колени, Аденор начал молиться за ушедшего Гpaxa и, взывая
к Всемогущему и Искупителю, просил их не препятствовать в свершении
задуманного.
 	"Этой ночью Неизбежность проявит себя", -- пришла невольная мысль.
 	"Этой ночью я должен забрать из склепа черную книгу. Таинственный голос
неспроста прозвучал в моей спальне..."

	ТАЙНЫЕ ПУТИ

	Въехав в Имм через восточные ворота, Аленор направился прямо к Оружейному
клубу: там можно было пообедать, посидеть с бокалом темного пива, слушая
разговоры и коротая время в ожидании вечера. Хорошо еще было бы повидаться
с другом Риоленом; тот, наверное, уже вернулся с континента, из Пятнистой
долины, где мерялся силами со смуглолицыми из Западных Земель. Кому же
досталась синяя чаша Летних Ветров? Правда, не то сейчас было у Аленора
настроение, чтобы общаться с друзьями. Даже с самыми лучшими друзьями. Все
его мысли сосредоточились на том, что предстоит ему сделать ночью. От этих
мыслей все чаще и чаще сжималось сердце. После встречи с Орой-Уллией юноше
стало казаться, что адорниты -- не простые живущие, что они владеют
какими-то тайнами... И как знать, не чревато ли бедой посещение места, где
покоится прах их ушедших?.. Предохранит ли трижды освященный нательный
серебряный крест от недобрых сил ночи на чужом кладбище?..
 	Погруженный в тревожные размышления, Аленор не заметил, как пересек
улицу, ведущую к клубу. Только миновав еще несколько многолюдных кварталов
и выехав на тенистую набережную, опоясавшую небольшое озеро, он словно
проснулся и, обнаружив, что попал совсем не туда, куда хотел, повернул коня
назад.
 	Старинное белое здание Оружейного клуба возвышалось на зеленом холме
посреди сада. Клуб имел давнюю историю, уходящую в глубины Больших Циклов,
и существовал еще до нашествия орров, когда Имм был совсем крохотным
городком на одной из дорог, ведущих в глубь острова Мери. В клубе могли на
равных общаться юнцы, только-только прошедшие все этапы испытаний, и
ветераны турниров, опытные бойцы, обладатели целых коллекций турнирных
наград. Оружейный клуб Имма был известен далеко за пределами острова и его
членов всегда с уважением и почетом встречали в любых землях. Аленор
состоял в клубе уже третий год и очень гордился тем, что был принят сразу,
без повторных испытаний. Как когда-то и его отец.
 	Поднявшись по широкой лестнице, Аленор вошел в здание и отметился в
толстой клубной книге, лежащей на белом мраморном столе, ножки которого
были сделаны в виде старинных мечей, не очень удобных в бою, но разящих
наверняка. Пробежав глазами список, он обнаружил знакомые имена и
направился через анфиладу залов в трапезную, славящуюся своими отменно
приготовленными блюдами.
 	В клубе, как всегда в это время дня и в эту пору года, было не очень
людно и не очень шумно. Сгрудившись у стола, обсуждали тактику боя на
предстоящем турнире. Бились на деревянных мечах, восстанавливая и шлифуя
навыки нападения и защиты. Рылись в книгах и спорили, кому достались
награды донаррийского турнира в год Огня. Делились впечатлениями от
поездок. Формировали пятерки, десятки и двадцатки. Принимали посланников с
континента. Хохотали, слушая веселые истории. Проклинали на чем свет стоит
оружейную мастерскую в Цветочном квартале за неудобные шлемы. Строили планы
охоты. Играли в камни, шары, тройные полеты и звезды небесные. Просто
потягивали пиво, устроившись в креслах и на диванах.
 	Аленор по пути приветствовал всех, кого видел, но на предложения
присоединиться к той или иной компании отрицательно качал головой. Он
прошел через все длинное крыло Оружейного клуба и открыл дверь трапезной.
 	В большом, но уютном зале трапезной, тоже было немноголюдно. Скорее,
почти пусто. Два незнакомых бородатых альда, склонившись над доской,
переставляли с клеточки на клеточку костяные игральные диски, стремясь
перехитрить друг друга в "турнире Белливра Бродяги". Они были настолько
увлечены игрой, требовавшей и смекалки, и тонкого расчета, и риска, что не
замечали ничего вокруг. Их бокалы с почти нетронутым пивом стояли на самом
краю стола и в любой момент могли оказаться на полу от нечаянного толчка
локтем. Наискосок от игроков задумчиво ковырялся вилкой в салате бледный
чернобровый юноша. Он еле заметным кивком ответил на приветственный жест
Аленора и вновь впал в задумчивость. Это был Гиллемольд, довольно удачливый
боец, озорник и любитель мистификаций. Аленор не раз встречал его на
турнирах и молодежных сборищах, слышал о его похождениях от приятелей и мог
почти определенно сказать, что значит столь меланхолический вид
Гиллемольда. Чрезвычайно влюбчивый Гиллемольд либо разочаровался в
очередном предмете обожания, либо размышлял, к чьим прелестным ножкам на
этот раз бросить свое неугомонное сердце. Небольшая компания, окружив стол,
уставленный тарелками, кувшинами и бокалами, вела негромкую беседу, не
забывая управляться с зеленью и мясом и запивая копчености красным
виноградным вином, которым славились иммские виноделы.
 	Заглянув на кухню, где среди котлов, больших сковород и кастрюль лениво
переговаривались повара, Аленор заказал обед и, повесив на вешалку плащ и
вымыв руки в маленьком серебряном бассейне с проточной водой, устроился
неподалеку от беседующей компании. Хотя он и чувствовал голод, но ел без
всякого аппетита, не отдавая должное вкусу наваристого мясного бульона и
свежайших морских длиннохвосток, что каждое утро доставляли в клуб с
побережья. Голова его была занята другим, перед глазами стояло видение
лесного кладбища с тусклым блеском черной пирамиды, и чтобы отвлечься, он
начал прислушиваться к ведущемуся за его спиной разговору. Игроки
по-прежнему стучали дисками, а углубленный в себя Гиллемольд уже покинул
трапезную, так и не доев свой салат и оставив почти нетронутым высокий
бокал с душистым рубиновым вином.
 	Некоторое время юноша не мог сообразить, о чем идет речь, но потом ему
все стало понятно: один из присутствующих с восхищением описывал другим
театральное представление, на котором он побывал в портовом городе Балле.
Он давал характеристики актерам, отмечал удачные находки театр-мастера,
филигранную технику хора, делал кое-какие замечания по поводу оформления
сцены и предлагал свое решение некоторых эпизодов. Был он, по-видимому,
заядлым театралом, истинным знатоком и ценителем театра и, судя по ответным
репликам, вся компания, собравшаяся за столом, неплохо разбиралась в
театральном искусстве. Аленор не знал никого из них. Говор у них был явно
нездешний и юноша подумал, что их могли пригласить в клуб какие-нибудь
местные любители театра. Например, лихой турнирный боец и такой же лихой
сочинитель эпиграмм Одросстор. Уличные афиши извещали о новой постановке в
иммском театре неувядающего "Брата ночи" и, возможно, именно на премьеру и
прибыли в Имм заморские театралы.
 	Аленор с возрастающим интересом слушал разговор, перемежаемый плеском
льющегося из кувшинов вина и звоном бокалов, и внезапно ему стало жарко в
прохладном зале с большими распахнутыми окнами, выходящими в тенистый сад.
Словно Ора-Уллия в своем темном одеянии возникла у его стола, словно вновь
прозвучали ее слова: "Миром правит Неизбежность..." Аленор перестал слышать
голоса за спиной и погрузился в задумчивость, машинально перемешивая вилкой
остатки рагу в тарелке, как это совсем недавно делал с салатом впавший в
меланхолию Гиллемольд.
 	Все дело было в содержании неизвестной ему пьесы, о которой говорил
заезжий театрал. Может быть, еще вчера оно не привлекло бы особого внимания
юноши -- он перечитал немало пьес и бывал не на одном театральном
представлении, -- но сегодня, после встречи с адорниткой Орой-Уллией... Эта
пьеса казалась подтверждением ее слов. В самом действии не было ничего
необычного: то ли какая-то древняя легенда, то ли вымысел драматурга. Но
финал...
 	Где-то когда-то жил некий живущий, которому гадалка (возможно, из тех,
мерийских, гадалок) предсказала гибель от руки внука. Чтобы отвести от себя
эту угрозу, Тиней (так звали живущего) заточил свою дочь в глубокую пещеру,
поставив у входа охрану. Но, как оказалось, было уже поздно: пришел срок и
дочь Тинея родила сына. Тиней был богобоязненным живущим м не решился взять
на душу тяжелейший грех, подняв руку на младенца. Дабы обезопасить себя, он
отнял у дочери дитя и попросил кого-то из своих друзей увезти его подальше
от дома и где-нибудь пристроить. Дочь, сама не своя от горя, прокляла отца
и пустилась на поиски сына. Там было много всяких перипетий -- но главное
случилось в финале. Через много циклов дед и внук, не зная, кем они
приходятся друг другу, совершенно случайно оказались в одно время в одном и
том же месте, очень далеко от тех краев, где жил Тиней. И там, спасая от
пожара постояльцев дома для путешественников, внук, оступившись, случайно
столкнул с лестницы собственного деда, исполнив предсказанное гадалкой. Их
жизненные пути, которые доселе не только не сближались, но вообще тянулись
в разные стороны и как бы в разных пространствах, все-таки в последний
момент, круто повернув, пересеклись в одной роковой точке. Вот уж
действительно: от своего последнего часа не ускачешь и на самом быстром
коне...
 	Аленора поразило не только это внезапно сбывшееся пророчество,
свидетельствующее о предопределенности судеб живущих -- автором такой пьесы
могла быть Ора-Уллия или любой другой живущий, разделяющий подобные
убеждения. Аленора поразило другое: он услышал подтверждение слов Оры-Уллии
почти сразу же после встречи с ней. Услышал случайно. Но случайно ли? Или
это владычица Неизбежность лишний раз показывала свое присутствие и
могущество?..
 	Подавленный таким странным совпадением, юноша в задумчивости вышел из
трапезной. Все недавние события лишали его самообладания и он начинал
казаться самому себе жалкой пылинкой, которую швыряет то туда, то сюда по
прихоти неведомых сил. Вспомнились прочитанные когда-то слова, которые не
привлекли его внимания, но, оказывается, все-таки отложились в памяти:
"Если бы зажженная свеча могла мыслить, то она бы решила, что горит потому,
что ей так захотелось".
 	"А если повернуть в другую сторону, совсем не туда, куда меня
подталкивают? -- внезапно остановившись, словно наткнувшись на невидимое
препятствие, подумал Аленор. -- Если поступать совсем по-другому?"
 	Но в глубине души он знал, что если поступит как-то иначе, то не простит
себе этого до самого ухода.
 	Он шел, как слепой, приближаясь к выходу из клуба и не замечая тех, кто
беседовал, играл, шутил и пил пиво в многочисленных залах.
 	-- Аленор! -- вдруг радостно окликнул его знакомый голос.
 	Юноша словно очнулся. Ему навстречу, широко улыбаясь, шел ладный, крепко
сбитый молодой альд в легкой бледно-зеленой сорочке с кружевами и тонких,
такого же цвета брюках, заправленных в поблескивающие вишневые полусапожки
на высоких каблуках. Длинные, завитые локонами соломенные волосы альда
контрастировали с темными, не очень густыми усиками, карие глаза лучились
радостью.
 	-- Риолен! -- Аленор улыбнулся в ответ. -- Я сегодня думал о тебе.
 	Они одновременно подняли руки и положили их на плечи друг другу. Замерли
на несколько мгновений, потом трижды похлопали друг друга по плечам.
 	-- Ты как будто бы возмужал и подрос за то время, что я тебя не видел, --
улыбка не сходила с лица Риолена. -- И вижу, решил не расставаться с
панцирем, дабы защитить свое сердце от стрел, летящих из прелестных
девичьих глаз.
 	-- Нет, по-моему, это ты подрос, -- возразил Аленор, кивая на высокие
каблуки друга. -- Снял со смуглолицего? Или вашей двадцатке выдали такие
вместо чаши Летних Ветров?
 	-- Из синей чаши мы пили вино победы! -- воскликнул Риолен. -- Хотя
смуглолицые здорово нас потрепали. Они очень интересные соперники, очень!
Пойдем, сядем, я расскажу тебе, как мы завоевали синюю чашу. Это было
зрелище, достойное того, чтобы его увековечить в поэме листов этак сотни на
три-четыре. Или даже больше. Да что там -- сам турнир был поэмой! Сейчас я
тебе все расчерчу. Идем туда, там есть бумага, -- показал Риолен и, схватив
Аленора за руку, потащил к ближайшему свободному столу.
 	Риолен увлеченно рисовал разноцветными палочками на больших листах бумаги
сцены боев, Аленор не менее увлеченно слушал и забыл на время обо всех
своих сомнениях и тревогах. К ним начали стягиваться другие посетители
Оружейного клуба.
 	Риолена и Аленора связывала очень давняя дружба. Они познакомились и
сдружились еще в мальчишеском возрасте, когда вместе занимались в
бойцовской школе Имма. На их счету было достаточно совместных проказ и
проделок, но они никогда не выдавали друг друга и один стоял за другого
горой. Потом они в компании таких же подростков носились на конях по
дорогам и бездорожью острова Мери, ввязывались в стычки с местными
ватагами, исследовали пещеры с древними письменами на стенах, по ночам
сидели у костров, ныряли за поющими раковинами в тихих бухтах побережья, на
широких легких досках скользили по волнам прибоя, сооружали плоты и на свой
страх и риск пускались в плавание к прибрежным островкам.
 	Одно такое плавание в быстро ухудшающуюся штормовую погоду едва не
закончилось для Риолена печально: их самодельный плот швырнуло на камни,
Риолен ударился головой и его, потерявшего сознание, мгновенно смыло волной
со скользких деревянных обломков. И если бы не Аленор, давным-давно бы уже
бродила душа неудачливого мореплавателя по неведомым дорогам Загробья.
Прошло время и Риолен отплатил другу тем же. Это произошло на одном из их
первых совместных турниров, когда они только пытались доказать свою
бойцовскую состоятельность. В том бою буквально смешались, не желая
уступать одна другой, две азартные двадцатки. В суматохе отчаянной схватки
Аленора вышибли из седла и он, потеряв шлем, полуоглушенный, скатился прямо
под копыта мечущихся в бешеном танце разгоряченных коней. Увидев это,
Риолен сверху бросился на него и прикрыл своим телом, получив несколько
чувствительных ударов копытами по спине, но отделавшись только трещиной в
ребре. К сожалению, на турнирах случались вещи и похуже... Кстати, после
того турнира Аленору тоже пришлось пропустить несколько боев: он был
отлучен за небрежное отношение к защитному обмундированию, потому что
заранее не проверил как следует прочность креплений шлема.
 	Они часто навещали друг друга, делились самым сокровенным... хотя Аленор
в последнее время стал замечать за собой, что далеко не обо всем ему
хочется поведать закадычному другу. В его душе постепенно возникал целый
обособленный мир, куда не было входа посторонним. Даже Риолену...
 	Слушая возбужденного Риолена, красочно расписывающего все перипетии
турнира, Аленор внезапно поймал себя на мысли о том, что непрочь предложить
ему присоединиться к предстоящей ночной поездке на кладбище адорнитов.
Вдвоем было бы гораздо веселей. Но вдруг это вовсе небезопасная затея?
 	"Ты трус, -- сказал себе Аленор. -- Ты готов подставить под удар лучшего
друга, потому что у тебя дрожат коленки".
 	Он запретил себе даже думать об этом, но продолжал слушать Риолена уже
без прежнего внимания. Что-то холодное, неприятное, тревожащее то и дело
принималось ворочаться под сердцем.
 	После обсуждения боев за синюю чашу Летних Ветров начался беспорядочный
общий разговор на разные темы. Зал был уже битком набит, принесли пиво и
вино, потом по рукам пошла гитара, потом посыпались анекдоты, сменившиеся
игрой в фанты... Привлеченные смехом и шумом театралы из трапезной, уже
хорошо разогретые иммским вином, продемонстрировали несколько забавных
сценок, проявив незаурядные актерские способности. Гиканьем и
аплодисментами было встречено появление в зале общего любимца Дондилонга,
который наконец-то начал самостоятельно передвигаться, оправившись после
переломов обеих ног на Крелльском турнире. Вновь и вновь наполнялись
бокалы...
 	Аленор невольно втянулся в этот веселый шумный водоворот и смеялся и пел
вместе со всеми, не замечая, что день подходит к концу. Когда наступило
время ужина, он, как и другие, направился в трапезную. Шумной гурьбой
ввалились они туда, прервав уединение сосредоточенных бородатых альдов