нялся с излишним усердием дуть на горячий
напиток, обхватив бокал обеими руками.
 	А после завтрака Аленор оседлал коня и направился прямо навстречу еще не
успевшему разогреться солнцу, в город Имм, где надлежало ему предупредить
главного турнирного трубача турнира Звездных Мечей о том, что нужно искать
замену альду Карраганту. Конь резво бежал по утренней прохладе, в спину дул
попутный ветерок -- и еще задолго до полудня юноша добрался до города.
Попетляв по старинным центральным улицам, он отыскал дом трубача и передал
просьбу отчима. Задерживаться там особо не стал и от приглашения к столу
отказался; посидел из вежливости на террасе вместе с хозяином, выпив за
короткой беседой бокал темного, с приятной горчинкой, пива, и откланялся.
Оставив коня пастись на Конских лугах, побродил немного по городу, заглянул
в Оружейный клуб -- узнать последние новости. А проходя мимо торжища,
вспомнил просьбу альда Фалигота и свернул к длинным торговым рядам; дядя
матери любил, сидя за книгой в садовой беседке, нюхать табак, но не всякий
табак, а только черный илонский, без примесей, от запаха которого
шарахались кони и глаза вылезали на лоб -- насчет глаз Аленор знал точно,
потому что как-то раз угостился у родственника. И больше уже не решался
пробовать.
 	После довольно долгих поисков молодой альд, наконец, нашел то, что должно
было наверняка устроить придирчивого в этом вопросе весельчака Фалигота, и
начал проталкиваться к выходу, придерживая меч, который в этой кутерьме
запросто могли ненароком оторвать вместе с ножнами. Рассудив, что он
быстрее выберется с торжища, если пойдет кружым путем, в обход толпы, юноша
свернул к рядам менял и направился вдоль забора, где лохматыми клубками
грелись на солнце беззлобные собаки. Обходя пятнистую мерийскую палатку, он
услышал громкую ругань. На скамейке у палатки были разложены пучки
высушенных трав, стояли мелкие разноцветные блюдечки с разными семенами и
небольшие узкие сосуды с целебными смесями. На высокой подушке у скамьи
сидела молодая мерийка в традиционном черном платке, скрывающем волосы и
завязанном на затылке, и длинном черном платье; на груди ее тепло сияло на
солнце ожерелье из крупных лазурных камней, и это значило, что мерийка
здешняя, иммская, а не пришедшая откуда-нибудь из Мелковолья или с
Пустынного берега. Из палатки высовывалась чумазая от синих ягод девчушка,
тоже черноглазая и тоже в черном наряде, и с ожерельем поменьше. Она
испуганно таращилась на плечистого приземистого орра, увешанного кинжалами
чуть ли не с ног до головы и смахивающего на разукрашенный куст праздника
весеннего равноденствия, который с песнями и плясками пускают вниз по реке
переселенцы-доляне. Орр то ли не отошел еще после вчерашнего, то ли успел
набраться с утра. Он тряс бритой наголо, исцарапанной на макушке головой,
грозил кулаком сидящей напротив с каменным лицом мерийке и, покачиваясь,
поносил ее на чем свет стоит.
 	-- Такие вот, как ты, так и норовят всучить всякую гадость! -- вопил орр.
-- Что ты мне говорила вчера, проклятая? Я просил у тебя средство от
изжоги, а ты мне что подсунула? Весь вечер промаялся животом от твоего
снадобья, а сегодня изжога еще сильней! Решила посмеяться над Кронком Пять
кинжалов? Или отравить меня вздумала? Отвечай немедленно!
 	-- Если ты вчера запивал вином снадобье от изжоги, то немудрено, что у
тебя схватило живот, -- невозмутимо ответила мерийка, но Аленор заметил,
что она побаивается разгневанного, крепко нетрезвого орра. -- Меня не было
здесь вчера, я только сегодня на рассвете поставила палатку. Иди своей
дорогой, не цепляйся ко мне. Всякое снадобье надо...
 	-- Ты еще препираешься, проклятая! -- не дослушав ее, взревел
распалившийся орр, выкатив глаза и хватаясь за кинжал. -- Вместо того,
чтобы признаться в подлом умысле!
 	Мерийка побледнела. Девчушка испуганно втянула голову в плечи и замерла
во входном проеме палатки, сидя на корточках и не сводя блестящих, полных
слез глаз с вошедшего в раж орра. Толпе не было никакого дела до этой
стычки и только Аленор остановился неподалеку и наблюдал за происходящим.
 	-- Пусть твои снадобья жрут собаки! -- выкрикнул орр, с силой пнул
скамейку с травами и семенами и принялся топтать и месить сапогами
посыпавшиеся на утрамбованную землю снадобья, ожесточенно приговаривая: --
Сама теперь жри! Сама теперь жри свою отраву! Сама! Сама!
 	У еще больше побледневшей мерийки сузились глаза. Не вставая с подушки,
она беспомощно огляделась. Девочка в палатке уткнулась лицом в колени и
тихо заплакала; ее острые плечики затряслись, словно она оказалась на лютом
морозе. Посетители торжища обходили стороной разбушевавшегося вооруженного
орра -- убить-то, конечно, не убьет, но порезать спьяну может.
 	Два года назад, в Мелководье, Аленору доводилось встречаться с мерийками
-- собирательницами трав. На каменистой равнине его конь, оступившись, до
кости рассек ногу. Рана загноилась и уже не конь вез Аленора, а Аленор вел
коня -- и если бы не мерийки, пришлось бы юноше пешком шагать по безлюдным
просторам и тоскливым болотам Мелководья. Аленор знал, сколько труда и
времени тратят мерийки на то, чтобы разыскать нужные растения, обработать
их и приготовить целебные снадобья.
 	Когда встревоженный взгляд мерийки остановился на нем, юноша решительно
шагнул к опрокинутой скамейке и крепко схватил за плечо бритоголового орра,
под подошвами которого хрустели раздавленные блюдца. Впрочем, юноша
вмешался бы, даже если бы и не знал, как достаются мерийкам их снадобья.
 	-- Эй ты, Три Кинжала, отвлекись-ка на минуту, -- резко сказал он, рывком
поворачивая к себе пошатнувшегося скандалиста.
 	Орр затуманенными глазами уставился на юношу, пытаясь сообразить, кто же
это посмел помешать излиянию его справедливого гнева.
 	-- Я Кронк Пять кинжалов, -- с вызовом сказал он, стряхнув с плеча руку
Аленора и багровея еще больше. -- Пять, а не три! Понял, молокосос? Что, не
терпится схлопотать дюжину оплеух?
 	Юноша откинул полу плаща, опустил ладонь на рукоять меча и сдержанно
ответил, стараясь не давать воли клокочущему в душе возмущению:
 	-- Я альд Аленор и у меня только один меч. Но мой меч стоит десятка твоих
острых побрякушек, ты знаешь.
 	Лицо обидчика мерийки перекосилось от бешенства, но за свои кинжалы он
все-таки хвататься не стал. Видно, имел уже дело с альдами и вовремя
сообразил своей бритой головой, даже и переполненной парами горячительных
напитков, что прежде чем успеет добраться до оружия, Аленор выбьет дробь
мечом -- пускай и плашмя -- на его и без того поцарапанной макушке. И
вновь, только теперь уже не с похмелья, будет болеть голова. Не хотелось
орру связываться с альдом -- знал, что ничего приятного это ему не сулит, а
впереди еще целый день, и в ближайшем кабаке хватит для него кувшинов с
терпким оссойским вином. Да и небезопасно затевать стычку на оживленном
торжище.
 	Но и выказать слабость перед каким-то птенцом считал орр ниже своего
достоинства. Сжав кулаки, он прошипел в лицо юноше:
 	-- Не две ли жизни у тебя, молокосос? Иди, куда шел, не суй нос не в свое
дело.
 	Аленор изо всех сил стиснул рукоять меча, сверху вниз взглянул на
коренастого орра и медленно произнес:
 	-- Послушай, ты, Кронк Двадцать Пять Кинжалов, или как тебя там? Если ты
сейчас же не соберешь все, что здесь разбросал, клянусь, я переломаю тебе
ребра. Ты не уйдешь отсюда своими ногами -- тебя унесут. Я тебе это обещаю,
я, альд Аленор, сын альда Ламерада!
 	И в этот момент черноглазая мерийка бросилась между ними, схватила юношу
за руку.
 	-- Не надо, альд Аленор! Давно ведь известно: "Не поднимай меч свой на
живущих; только для защиты от чужого меча доставай меч свой". Мы сами все
подберем.
 	Она умоляюще смотрела на Аленора, подняв к нему бледное красивое лицо, и
юноша отпустил рукоять меча. Орра уже и след простыл: воспользовавшись
вмешательством мерийки, он исчез в толпе. Инцидент был исчерпан,
относительная справедливость восстановлена, и Аленор собрался идти дальше,
к выходу с торжища, но мерийка не отпускала его руку. Ее черные глаза под
тонкими черными бровями теперь светились благодарностью.
 	-- Спасибо, альд. Прошу тебя, зайди в палатку. Я попробую заглянуть в
твои грядущие дни.
 	Аленору приходилось сталкиваться с гадалками, и не видел он большого
проку от их путаных туманных слов. "Очень скоро, альд, будет ждать тебя
удача". "Остерегайся кривой дороги до тех пор, пока красная звезда Лит не
скроется за северным горизонтом". "Не подходи к открытой воде в третий день
прощения и не говори "да" -- накличешь беду"... А если не сбудется
предсказание или вместо обещанной скорой удачи выйдет как раз наоборот --
например, в пух и прах расколошматят твою двадцатку на турнире и ловко
срежут перья с твоего шлема -- у них тут как тут готово оправдание: мол,
неожиданное вмешательство высших сил изменило линию твоей судьбы. Да и что
такое судьба? Путь наугад, во мраке, в неведомое. Ведь справедливо сказано:
"Шаги к завтрашнему дню -- шаги по болоту; и не остановиться, и не
повернуть обратно. Как не осторожничай -- надо делать следующий шаг.
Куда?.."
 	Однако взять и уйти после приглашения мерийки Аленор не мог: негоже было
просто отмахнуться от чужой благодарности.
 	-- Прошу тебя, альд, зайди ко мне в палатку, -- тихо повторила мерийка.
 	-- Благодарю за приглашение, -- кивнув, сказал юноша. -- Кто приглашает
меня?
 	-- Юо. Мое имя -- Юо.
 	В глазах мерийки промелькнул слабый отблеск улыбки. Повернувшись, она
скользящей походкой направилась к палатке, положила ладонь на голову
девчушке, продолжавшей, съежившись, сидеть на корточках, но уже не плача, а
коротко вздыхая.
 	-- Ая, попробуй навести там порядок.
 	Девчушка, вскочив, прошмыгнула мимо Аленора. Молодой альд, перешагнув
через разбросанные травы, вслед за мерийкой, пригнувшись, вошел в палатку.
 	В палатке было довольно просторно. В одном углу лежали аккуратно
уложенные туго набитые мешочки из черной блестящей материи; Аленор уже
видел такие мешочки у мериек Мелководья -- в них хранились травы и семена.
В другом углу стоял широкий, тоже черный, короб с откидной крышкой. Землю
внутри палатки покрывал плотный темный ковер с фиолетовыми разводами --
мерийцы вообще, насколько было известно Аленору, предпочитали темные
краски, хотя сами вовсе не казались угрюмыми. В палатке находились и
какие-то другие вещи, но внимание юноши сразу привлекло большое овальное
зеркало у дальней стенки, которое свисало с потолка на двух шнурах и нижним
закругленным краем черной рамки почти касалось ковра.
 	Мерийка опустила полог, закрыв вход, и усадила Аленора спиной к зеркалу.
 	-- Не оборачивайся, иначе рисунок может измениться.
 	Юноша, усмехнувшись про себя, согласно кивнул и заверил:
 	-- Юо, я готов исполнить все твои наставления. Только, пожалуйста, не
уготовь мне уж очень печальных пророчеств.
 	-- Твой завтрашний день не зависит от меня, -- отозвалась мерийка из-за
зеркала, и раздался оттуда легкий хрустальный звон и быстрое постукивание,
похожее на отдаленный конский топот. -- Но если мне удастся разглядеть хоть
что-то, угрожающее тебе, альд Аденор, я буду просто обязана предупредить
тебя. Прошу тебя, не оборачивайся и постарайся подавить недоверие. Нынешняя
ночь была благоприятной и рисунок должен проявиться... если ничто не
помешает. Назови свои любимые цвета.
 	-- Белый с золотом, -- почти не задумываясь, ответил юноша.
 	-- Белый с золотом... -- тихо повторяла гадалка. -- Лед и солнце.
Противоборство в единении. И именно белый с золотом, а не наоборот. Как
всегда... Как зло и добро, а не как добро и зло...
 	Только сейчас Аленор осознал, что кроме нежного протяжного звона и
постепенно стихающего постукивания, в палатке не слышно никаких других
звуков. Словно не на голосистом торжище находилась она, а в какой-нибудь
тихой-тихой долине в окружении гор. Это показалось ему странным, и вся
церемония вершащегося прорицания невольно приобрела в его воображении
какую-то особую значимость... будто и впрямь можно разглядеть то, что еще
только должно произойти. Путь по болоту -- во мраке, и кому дано увидеть,
куда ступает живущий? Только Творцу, но Творец никому не сообщает об этом...
 	-- Вижу, -- внезапно сказала гадалка напряженным голосом.
 	Звон резко оборвался, прекратилось постукивание и Аленор, чувствуя себя с
головой погруженным в тишину, обратился в слух.
 	-- Вижу чье-то... -- повторила Юo. Голос ее сорвался. -- Вижу какую-то
женщину... Девушку... Одета... не разберу... Как-то странно одета... Волосы
длинные, светлые... Похожа на старинных дев прибрежных вод... Когда-то они
пели нашему народу, сохранились их песни...
 	Аленор знал, что мерийцы испокон веков живут на острове Мери, в отличие
от пришедших с континента альдов, орров-завоевателей, беженцев долян,
переселившихся с соседнего острова Долии, выжженного извержением вулкана, и
адорнитов, появившихся, согласно преданию, из-за каких-то дальних морей.
Прекрасен, плодороден и изобилен был остров Мери, и сияло над ним ласковое
солнце.
 	-- Красивая девушка, -- продолжала мерийка. -- Это твоя девушка, альд
Аленор... Ох!
 	Вновь возник вокруг переливчатый звон, но теперь он не был нежным --
теперь был он пронзительным, и звучала в нем тревога.
 	-- Что, Юо? -- спросил Аленор, помня наставление мерийки и подавляя
желание обернуться. -- Что ты там видишь?
 	-- Молчи, альд! -- резко оборвала его гадалка и после долгой паузы
добавила: -- Рисунок рассыпался. Попробую еще раз, на белое и золотое,
только изнутри, из большого перекрестия.
 	И опять оборвался звон, сменившись глухой тишиной, и в тишине донесся до
юноши прерывистый шепот гадалки:
 	-- Опасность... Опасность, альд Аленор... Противник... Меч в руке...
Грозит тебе, альд Аленор... Хочет убить тебя... Будь осторожен, альд Аленор!
 	И вот именно после этих слов юноша почувствовал себя свободнее, и
привычный гул иммского торжища прорвался, наконец, в странную тишину. Уж
слишком явную несусветицу несла гадалка. Убить! Нет и не было врагов у сына
альда Ламерада, да и о каких опасностях могла идти речь здесь, на
благословенном острове Мери?
 	Чары развеялись, прошло наваждение, и юноша с улыбкой распрощался с
мерийкой, потрепав напоследок по голове ее дочку, уже восстановившую
порядок у палатки.
 	А вот теперь... Что же думать теперь?.. Выходит, права оказалась
черноглазая Юо, мерийская гадалка, выходит, кто-то настолько ненавидит
альда Аленора, сына альда Ламерада, что готов убить его на лесной дороге.
Но кто? И за что?..
 	Мерно покачиваясь в седле, юноша невольно вслушивался в тишину знакомого
леса, в котором, оказывается, могла таиться и угроза.
 	"Кто этот сын Океана? -- размышлял Аленор. -- Откуда знает меня? Чем я
мог ему насолить? Сбил с коня на последнем турнире? Или его послал тот
нетрезвый орр Сто Кинжалов? А с гаданием -- все-таки простое совпадение?"
 	Но не было никого похожего на странного незнакомца на последнем турнире.
И не могли так поступить вздорные орры: хоть и вздорные они были, но не
подлые -- и кто вообще мог додуматься до убийства? А гадание... Слишком уж
ошеломляющее получается совпадение. Как там говорила мерийка: посмотрю
изнутри, из большого перекрестия? Вот и посмотрела... Когда теперь ждать
нового нападения безумца?
 	Тревожно было на душе у молодого альда. Но сквозь тучи тревоги
пробивались лучи надежды. Потому что если правильным был один рисунок,
возникший перед гадалкой, то почему бы не оказаться правильным и другому?
 	Юноше очень хотелось, чтобы мерийка не ошиблась и с той, белокурой,
подобной старинным девам прибрежных вод...

	ГОЛОС В НОЧИ

	Восемнадцать лет прожил альд Аленор под спокойным небом, днем украшенным
солнцем, а ночью -- розовой прелестницей Диолой. Мир был велик,
разнообразен и очень интересен. Домашние учителя рассказывали когда-то
мальчугану о множестве любопытнейших вещей и явлений. Потом учителей
сменили книги -- их было достаточно в древнем замке отца и в таком же
древнем замке отчима, альда Карраганта, и Аленор до сих пор еще не успел
прочитать даже сотую их часть. Да и столько всяких развлечений и соблазнов
сулил и приносил каждый новый день! Разве можно уподобляться кузине,
альдетте Элинии, дочери рано ушедшей сестры матери? Разве можно весь день
напролет сидеть в своей комнате у окна и читать, читать, читать?..
 	Рассказы учителей и книги -- это хорошо, но многое юный альд уже успел
увидеть и своими глазами. Плох тот альд, что не стремится к странствиям,
что не желает выпить воды из далеких рек, почувствовать запах чужих лесов,
побродить по улицам знакомых доселе только по картам городов и селений. Мир
был огромен -- целой жизни не хватит на то, чтобы заглянуть во все его
утолки, чтобы пройти его из конца в конец и от края до края... Живущие
уходили в Загробье, не успев постичь и увидеть очень и очень многое. Нo они
имели возможность вернуться -- пусть даже через тысячу лет -- или сюда, или
на какие-то иные просторы...
 	Это Аленору было известно с самого детства. Всемогущий Творец устроил
так, что души вновь и вновь воплощались в телах живущих: ничто не должно
покинуть пределов бытия -- да и разве у бытия могут быть пределы?
 	Да, бытие не имело пределов, но был, был незримый и неосязаемый Центр
Бытия -- воздвигнутый на веки вечные Чертог Искупителя...
 	Души ушедших воплощались в новых телах, и их новые судьбы были
предопределены предшествующей жизнью. Закон Кармы, установленный Творцом,
являлся всеобщим, он не знал ограничений и исключений, и нельзя было от
него скрыться даже на самой дальней звезде.
 	В раннем детстве Аленор воспринял знание об этом Законе как должное, так
же, как воспринимали его все живущие от сотворения мира, но когда он узнал,
кем считаются глонны -- ловкие, трудолюбивые, безропотные существа, похожие
на живущих, -- его буквально захлестнула волна жалости к этим бессловесным
беднягам, искупающим в новых телах домашних животных свои прежние грехи.
Как говорили учителя, одному из великих мудрецов было когда-то откровение о
глоннах. Оказывается, эти незаменимые помощники живущих в прежней своей
жизни наделали немало бед: они были полчищем захватчиков, и с оружием в
руках шагали по чужим землям, сжигая дома и топча посевы. Теперь же они
стали слугами, делающими все каждодневные бытовые дела. Будучи ребенком,
Аленор жалел их -- ведь они такие хорошие, внимательные, послушные! -- и
утешался только тем, что в следующем существовании они избавятся от бремени
сотворенных злодеяний и обретут лучшую судьбу.
 	А еще он как-то раз с ужасом представил себе, что и он, альд Аленор, тоже
мог быть одним из тех, воплотившихся потом в глоннов, -- мог врываться в
чужие дома, крушить все вокруг и издевательски хохотать и -- страшно
подумать! -- одним ударом обрывать чьи-то жизни... "Но ты ведь живущий, ты
альд, а не глонн, -- успокаивал он себя. -- Значит, ты не был таким!"
 	А если когда-то он все же и грешил, то уже искупил грехи в предыдущих
существованиях -- иначе не бывать бы ему сейчас альдом Аленором, сыном
альда Ламерада!
 	Он подрастал, узнавал все больше и больше, раз за разом убеждаясь в
справедливом устройстве мира, и готов был при необходимости приложить все
силы для сохранения этой справедливости. Жизнь текла беспечально, и каждый
день приносил что-то новое, каждый день был непохож на прошедший, и
прозрачные безбрежные просторы бытия не таили никаких теней...
 	Внезапная смерть отца черной краской залила все вокруг.
 	Нелепо... Ужасно... Все родственники съехались на летний праздник
Воспевания, долгим и веселым было застолье... А потом альд Ламерад прилег
отдохнуть под навесом в тенистом дворике у внешней стены замка -- и не
проснулся... Укус змеи -- так определил лекарь. Через дворик бежал ручей,
исчезая в трубе под стеной, -- именно по ручью и приплыла та змея, потому
что больше ей просто неоткуда было появиться в закрытом со всех сторон
небольшом саду. Сделав свое черное дело, тварь скользнула обратно в ручей
-- и исчезла. И ник