лких бардов и рыцарей. Мир  романтических  грез,  туманных  рассветов,
сверкающих полдней и мистических сумерек.
   Предаваясь таким размышлениям, с улыбкой "спрятанной в тени губ" (как
говорилось в любимых им сагах), Морган оделся. Он был уже не молод,  ему
перевалило за тридцать шесть или что-то вроде этого. Если бы  он  сейчас
посмотрел в зеркало (чего никогда не делал по утрам) или в гладь воды  в
умывальном тазу (что делал иногда, кривя душой, поскольку считал, что не
пристало мужчине заниматься такими вещами, как  самосозерцание),  то  он
увидел бы там смуглого, загорелого парня, чуть ниже ростом  и  помельче,
нежели предписано по норме Орионидов, с волосами, тронутыми  сединой,  и
задумчивым взглядом.
   Сюда он прибыл два года назад в 152 году от возникновения Империи ,  в  крошечном
одноместном звездолете, который давно  заржавел  и  развалился.  Морган,
кажется, оставил его на каком-то лугу... Впрочем, он уже и сам не помнил
этого. Звездолет ему  был  не  нужен,  потому  что  возвращаться  он  не
собирался.
   Человек  "робкого  десятка",  то  есть   немногословный   на   людях,
застенчивый и предпочитающий  оставаться  в  тени,  Морган  считал  себя
чужеземцем в этих краях и был совершенно прав, не  заблуждаясь  на  свой
счет. Некоторым просто суждено родиться чужаками, которых  не  принимает
сей мир. Морган был из таких,  хотя  в  глубине  души  все  же  надеялся
обрести новый дом на просторах Империи.  Его  тянуло  к  простым  людям,
поближе  к  зелени  и  неспешным  сменам  времен  года,  с  которыми  он
расставался неохотно и к которым долго привыкал. Его больше  устраивало,
когда  весна  незаметно  перетекала  в  лето,  а  то,  в  свою  очередь,
исподволь, медленно становилось осенью, так что с удивлением можно  было
обнаружить на столе  свежие  сочные  плоды,  а  потом  так  же  внезапно
поразиться первому снегу. Таким Пришелец стал еще до Заговора  Тревожных
Времен, из-за которого оказался выдворен за пределы системы Арктура...
   У Моргана, как и у любого космополита, не было прочных корней. Однако
здесь, на Бергеликсе, он обрел их. У него даже возникло подозрение,  что
он когда-то родился здесь, но после чудесным образом оказался подкинут в
иной мир. Моргану казалось, что образ Бергеликса давно отпечатан  в  его
душе, и только теперь понемногу начинает  раскрываться.  Похоже,  Морган
знал его до мельчайшей пылинки: это море, эти два солнца, горы,  деревья
и каждый листок.
   "С возвращением домой, Морган", - еще раз мысленно поздравил он себя.
Он чувствовал себя своим среди заносчивых  и  одиноких  морских  королей
Каргонессы - проклятых королей, чья древняя вражда с загадочным статутом
Кровников сделала  этот  остров  домом  и  прибежищем  для  всех  беглых
каторжников и нарушителей закона  Бергеликса.  Кроме  того,  Морган  был
обласкан Каргоном, снискав его расположение и покровительство. Здесь  он
нашел мир, о котором мог только грезить в мальчишеских мечтах.
   Он привязался к жителям  острова  с  пылкостью,  которая  его  самого
иногда смущала и приводила в недоумение.  Их  песни,  их  праздники,  их
безграничная вера в благородство души трогали Моргана куда  глубже,  чем
любого другого человека с "цивилизованных" планет, где на  первом  месте
стоял  политический  интерес  и  выгода,  ничего  общего  не  имевшие  с
человеческими чувствами.
   Морган любил варваров, как бы странно ни звучало  это  признание.  Он
любил их быт,  и  обычаи,  любил  их  еду  и  напитки,  простую  одежду,
неказистое оружие и те простые способы, которыми они сводили счеты.  Тут
люди ложились спать, не пряча камня за пазухой. Варвары жили как дети.
   К тому  же  Морган  считался  звездным  дворянином  -  пришельцем  из
незнакомых мест. Обитатели этого мира полюбили в Моргане тайну,  которая
окутывала его магическим туманом.
   Впрочем,  ни  Морган,  ни  местные  жители  не  имели  ни   малейшего
представления о том, кем он станет для их детей, а также детей их детей,
понятия не имели, что этот поселившийся среди них  чужак  -  выходец  из
иного мира - не кто иной, как  будущий  герой  саг  и  легенд,  мифов  и
сказок, который перешагнет порог бессмертия.

***

   Граф Таспер, правитель  Каргонессы,  нарушил  в  то  утро  свой  пост
по-барски роскошно. В зале  с  низкими  потолками,  выложенными  брусом,
насквозь прокопченным, будто куски балыка, уже копошились слуги.  Помимо
мужей и жен его свиты, в зале присутствовали рыбаки и  моряки,  купцы  и
просто жители острова.
   Огонь пылал в каменных  очагах.  Длинноволосые  мальчики-пажи  носили
тарелки с жареным мясом. Кислый эль и мутное вино вместе со  сладковатой
виноградной водкой выплескивались на камышовый пол во  время  здравиц  и
тостов. Всюду кипело шумное, слегка пьяное веселье.
   Сам Таспер восседал на  высоком  троне,  расположенном  на  громадном
помосте под выцветшими, но все еще  славными  гобеленами,  изображавшими
деяния  Арвери  Великого  и  его  битвы  с  Морским  народом  за   устье
Уайтстранда. Тонкие чуткие пальцы девяти поколений женщин Диомы работали
над этими роскошными узорами, и старые выцветшие краски чудесным образом
оживали под солнечными лучами,  бьющими  из  высоких  стрельчатых  окон,
возрождая былую славу полотен.
   Таспер находился в хорошем настроении, что было редкостью. В ответ на
шутки,  раздававшиеся  за  столом,  он  взрывался  смехом,  как   облако
грозовыми раскатами. Выкрикивая тосты и посулы, он пил из кубка,  сжимая
его сильной рукой, после чего бросал его  в  тяжелый  щит,  поставленный
напротив его высокого трона. Кубок со звоном ударялся о щит, что служило
сигналом для барда, исполнявшего всякий раз новый куплет старинной саги.
Тонкий чистый голос старца плыл под сводами  зала,  точно  мятный  запах
забытых старых дней, точно дух с сеновала, где хранятся  воспоминания  о
свежей луговой траве.
   - ...Вот песнь об Арвери, старинном герое... - начал бард.
   Эту  песню  Морган  хорошо  знал.  Она  ему   нравилась.   И   ничего
удивительного, что она исполнялась именно сегодня, так же как  и  ничего
странного не было в том, что во время, когда положено быть завтраку, шло
разгульное пиршество. Сегодня был День Арвери, почитаемого издревле, ибо
не кто иной, как именно этот герой основал Дом Диомы. Поэтому Морган,  с
благоговением внимая замечательной истории былых времен, остановился  на
пороге зала, и только когда смокли последние  слова  песни,  занял  свое
место за столом.
   Таспер первым подал  знак  к  рукоплесканиям,  захлопав  в  ладоши  и
зазвенев многочисленными перстнями. Он  бросил  певцу  золотой  браслет.
Старик с неожиданной сноровкой схватил  его  прямо  в  воздухе  опытной,
видать, рукой, как раз в тот миг, когда Морган опустился за стол.
   В краю варваров положено было не есть, а набрасываться  на  еду,  что
Морган освоил давным-давно. Остальные  уже  понемногу  утолили  зверский
аппетит и жестокое  похмелье  -  результат  вчерашних  проводов  второго
светила за  горизонт,  когда  согласно  ритуалу  полагалось  предаваться
обильным возлияниям. Впрочем, в  этой  стране,  где  всякое  празднество
обретало поистине всенародный размах, поводом для возлияний могли  стать
любые политические события и природные явления.
   Затем граф взревел, требуя исполнения последнего лэ старого эпоса,  в
котором говорилось о самой Битве или Побоище Великих, и все за столами с
готовностью стихли, словно шумный осенний лес,  в  один  миг  сбросивший
листву. Чуткие пальцы певца проворно забегали по  серебряным  струнам  и
грянули торжественные  аккорды,  заполняя  закопченную  залу,  заставляя
трепетать сердца присутствующих от мыслей о великих деяниях и  подвигах,
о Золотом веке, минувшем задолго до разрыва со статутом и с  Кровниками,
когда было утрачено согласие с побратимами, жившими на землях Азама,  на
другом берегу реки.
   Могучие воины графа один за другим подхватывали древнюю песнь.  Глаза
их краснели от вина и слезились от дыма. Морган Пришелец пел наравне  со
всеми, сидя за  высоким  столом,  веселясь  с  остальными,  повторяя  их
похабные жесты, их грубые шутки и скабрезные тосты, причем делал он  это
не только искренне, но и с воодушевлением.
   Откуда ни возьмись, появился старина Осмер, особо приближенный  слуга
графа. Он объявил, что пришел некто,  не  удостоенный  чести  сидеть  за
столом героев, кто просит позволения предстать перед графом  Таспером  и
его слугами. Какой-то юнец из Азама, и, по всему  видать,  чародей.  Как
выяснилось из дальнейших расспросов слуги,  "видать"  это  прежде  всего
было по зеленой рясе. Судя по одежде  это  был  маг  Зеленого  братства.
Таспер рассмеялся и распорядился впустить юношу, кто бы он ни  был,  маг
или не маг. Так что вскоре молодой человек предстал перед ним.  Опасливо
осмотревшись,  бросая  взгляды,   которые,   казалось,   были   способны
заворожить  или  загипнотизировать  кого  угодно,  юноша  отказался   от
предложенного вина и мяса, сказав, что принес графу важное послание.
   И тогда граф Таспер  Каргон  предложил  ему  начинать  не  мешкая,  а
сидевший за длинным столом Морган, странник с  Центавруса,  почувствовал
необъяснимый  страх,  когда  желтые,  как   у   тигра,   глаза   чародея
остановились на нем, выделив именно его, Моргана, из всей  толпы.  Затем
юноша заговорил:
   - Граф и правители острова Каргонессы, вы  поете  о  славных  деяниях
былых дней, героях-победителях,  ратоборцах,  бившихся  с  драконами  во
времена пращуров... но я пришел призвать одного из вас в поход еще более
славный и благородный! Ибо звезда Бейль горит на востоке, а  это  верный
признак возвращения дракона. Все возвращается по временной спирали,  ибо
время - лишь обращение звезд и небесных знаков, как учит магия. Небесная
механика вновь приведена в действие, и угроза Последних дней  или  Конца
Света, возвещенная трижды десять тысяч  лет  назад,  снова  нависла  над
нами, о правители, благородные воины, а также их оруженосцы! Я  чародей,
о котором поется  в  старинном  лэ,  пришел  позвать  Моргана  Звездного
Пришельца в поход, чтобы закрыть Врата. Внемлите ж моему призыву,  чтобы
дни Зла не вернулись, Тьма  не  пала  на  земли,  и  мир  Бергеликса  не
низвергся в Хаос, в объятия Древней ночи!
   Звонкий мальчишеский  голос  звучал  как  боевой  горн,  раззадоривая
сердца, и,  когда  юноша  замолчал,  благоговение,  как  морская  волна,
окатило весь зал и всех в нем присутствующих. Стало тихо как  в  склепе.
Оглянувшись, Морган увидел, что  глаза  всех  мужей  прикованы  к  нему.
Странные,  пронзающие   насквозь,   удивленные   взгляды...   Тогда,   в
затянувшейся тишине, Морган еще не подозревал, что сама  Судьба  позвала
его, ударив в  кимвалы  Славы.  Она  призвала  его  за  тысячи  звездных
парсеков в мир Бергеликса, на этот самый остров,  в  этот  зал,  в  этот
самый час и миг, и та неизвестная цель, для которой он родился на  свет,
для  которой  воспитывался,  рос  и  проверялся  испытаниями,   наконец,
предстала перед ним во всем своем великолепии. И все  же,  заглядывая  в
орлиные очи молодого колдуна, он читал в них  вызов.  Отважится  ли  он?
Сумеет ли?
   Морган не заметил, как вспыхнули при этом глаза его друга - правителя
Каргона, как не заметил печали, притаившейся  в  глазах  старого  барда.
Все, что он видел сейчас перед собой  -  это  вызов  в  глазах  молодого
Содаспеса.

Глава 2
ГРАФ ТАСПЕР

   Он был весь целиком из камня, этот Каргон,  и  те,  кто  явился  сюда
издалека, начинали вскоре скучать по зеленым лугам и  высоким  деревьям,
по запаху глинистой земли.  Граф  Таспер  считал  себя  одним  из  таких
страдальцев и потому разбил на горной террасе сад.  В  этом  саду  часто
бродил  и  Морган  Пришелец,   вспоминая   солнечные   поляны   далекого
Центавруса. Странный был человек, этот Морган, он все время  чувствовал,
что в нем живет несколько совершенно разных людей. Грубый, простоватый и
молчаливый. Говорил он не  много,  и  на  его  бесстрастном  лице  редко
отражалась эмоции. Вместе с тем, это был глубоко ранимый  человек,  и  к
тому же мечтатель, каких не сыскать в целом свете.
   Когда вечер начал вытягивать длинные тени с горных вершин, и графский
сад постепенно утопал в прохладной сени,  Морган  бродил  под  странными
деревьями, листва которых больше напоминала птичьи  перья.  Здесь  росли
неземной красоты цветы. Они вносили  мир  и  порядок  в  хаос  жизни,  и
успокаивали  смешавшиеся  мысли  Моргана.  Дикий  романтический   вызов,
брошенный молодым магом... Как его звали?.. Содаспес?.. Так  вот,  дикий
романтический вызов, брошенный Содаспесом,  всколыхнул  в  душе  Моргана
что-то древнее, затаившееся до поры до времени. Но он не уяснил до конца
смысла послания, принесенного юношей, не понял, отчего гости  в  палате,
обвешанной   геральдическими   значками   и   знаменами,   картинами   с
легендарными сюжетами, все  как  один  повернулись  в  его  сторону,  со
взорами, в которых читались страх, печаль и ожидание чуда.
   В  гнетущей  тишине,  последовавшей  за  зовом  Содаспеса,   Пришелец
почувствовал себя  центром  общего  внимания.  Щеки  его  вспыхнули,  он
онемел, словно ему на уста наложили печать, и совершенно  не  знал,  что
говорить, даже если его  к  этому  призовут.  Словно  странник,  который
забрел в храм, где творится непонятная ему служба, Морган покраснел и не
знал, что делать...
   Теперь, когда запад заалел и воздух стал прохладным, а  белая  звезда
Ситри  уже  была  готова  слиться  со  своим  алым  братом  за   дальним
горизонтом,  Морган  опустился  на  скамью  из  цельной  глыбы  мрамора,
украшенную злобными горгульями, в надежде, что здесь  отыщет  правильное
решение.
   Больше всего его смущало то, что он сам был готов к  такому  повороту
событий. Он как будто ждал зова молодого мага.
   Содаспес пробудил в нем что-то, чего он прежде в себе не замечал. Все
его существо всколыхнулось от загадочных слов юноши.  Словно  всю  жизнь
Морган только и ждал этого зова, и теперь услышал заветные слова. Но все
эти грезы казались чистейшим безумием. Морган ровным  счетом  ничего  не
знал, ни сном ни духом  не  ведал  ни  о  каких-то  Вратах,  из  которых
появляется Зло, ни о героях прошлого, ни о мирах, которые надо спасти от
призрачных чудовищ и от тьмы Вечной ночи...
   Внезапный скрип кожаных сандалий по песчаной дорожке сада оторвал его
от неутешительных размышлений. Морган поднял глаза и увидел перед  собой
правителя острова. Тот приближался к Пришельцу по аллее,  скользя  среди
вечерних теней. Морган встал было навстречу, приветствуя графа  салютом,
но Таспер жестом попросил оставаться на месте.
   Высокий и тяжело скроенный для кофирца, Таспер Каргон  коротко  стриг
густые волосы цвета соломы,  вьющиеся,  как  у  негров.  Его  широкое  и
скуластое лицо солнце выжгло до медного цвета. Широкие брови, квадратный
подбородок, большой рот и ледяные глаза с желтыми зрачками придавали ему
мрачный вид. Эти глаза, напоминавшие два кусочка морского янтаря, делали
графа похожим на хищную рыбу. Он обладал живым темпераментом и, несмотря
на грубые манеры, был человеком сентиментальным.
   Таспер  сделал  Пришельца  своим  приближенным  скорее  для   забавы.
Казалось, это некий каприз и чудачество со стороны графа,  но  в  скором
времени  Морган  завоевал  его   искреннюю   любовь   и   привязанность.
Вырвавшийся  из  звездного  мира,  Морган  очень  органично  вписался  в
общество островитян,  перестал  быть  чужестранцем  в  Бергеликсе.  Даже
обитатели порта признали в нем своего, забыв про странное  происхождение
незнакомца. Теперь он считался своим, притом для всех и каждого.
   - Ты можешь  отвергнуть  его  предложение,  -  внезапно  вырвалось  у
Таспера. И такая сила была заложена в его словах,  что  Морган  невольно
вздрогнул. - Ты можешь отвергнуть его предложение, -  повторил  граф,  с
настойчивостью. Его  широкое  лицо  выражало  решимость.  -  Твое  право
решать. Человек с континента здесь не указ, он может лишь просить, пусть
он даже маг. Я хочу,  чтобы  ты  знал,  Каргонесса  -  твой  дом,  а  до
остального мне дела нет! И все же мне интересно,  в  самом  ли  деле  ты
настоящий, тот самый Пришелец из баллады, или нет?
   Последние слова граф произнес громко, как будто он отдавал приказ  на
бранном поле.
   Морган не торопился с ответом, тщательно подбирая слова.  Он  никогда
не знал заранее, что скажет, это всегда получалось у  него  само  собой.
Умом Морган был не быстр, да и острым языком не мог похвастаться.  Когда
другие успевали менять темы, перепархивая с  одной  мысли  на  другую  с
легкостью и беззаботностью  луговой  бабочки,  он  хмурился,  запинался,
порой проклиная свою медлительность и косноязычие.
   - Мой повелитель, я не знаю... то есть я не понял, о чем говорил  тот
молодой человек. Что он имел в виду, говоря об этом лэ.  О  том,  что  я
призван... - нерешительно заговорил Морган.
   - Это старинное пророчество, и только. Я еще раз повторяю, не спеши с
решением,  Морган.  Оставайся  здесь,  сколько   заблагорассудится.   Ты
принадлежишь этому миру так же, как и он - тебе. Однако пусть он  сам  о
себе позаботится.
   - Кто?
   - Этот мир.
   - Не понял...
   - Этот мир! - снова, на этот раз еще громче проговорил  граф.  Сказав
это, он взмахнул рукой, щелкнув перстнями.
   - Но при чем тут пророчество? Точнее, при чем тут я? Какое  отношение
я, чужестранец, могу иметь к пророчествам вашего  мира?  Я  не  понимаю,
ведь я появился здесь, можно сказать, случайно. Если бы не...
   Таспер пробормотал что-то сквозь зубы, упомянув недобрым словом  всех
пророков вместе с их предсказаниями и  особо  выделил  статут,  который,
видимо, играл не последнюю роль в  разрыве  его  предков  с  Кровниками.
Однако теперь ничто не связывало его с их дурацкими  традициями.  Затем,
нервно расхаживая по садовой дорожке  и  сердито  хлестая  перчатками  с
бахромой по  цветущим  кустам,  склонив  голову,  он  начал  невнятно  и
сбивчиво толковать пророчества... Морган  спокойно  сидел  на  скамье  с
горгульями,  подперев  кулаком  голову,  и  внимательно  слушал  рассказ
Таспера, в котором клятв и божбы было больше, чем объяснений.

***

   Мир Бергеликса был варварским и примитивным,  первобытным  во  многих
отношениях. Прежде всего это касалось религии. Обитатели Бергеликса, как
большинство  центаврийцев,  давно  отказались  от   верований   предков,
поклонявшихся  силам  природы,   однако   несколько   религий   пережили
цивилизацию и сохранились, претерпев определенные изменения.
   Время от времени еще появлялись новые религии, такие,  например,  как
недавно возникшая Вуудхана, ныне распространившаяся по  звездам  Ориона.
Но большая часть молодой  империи  относилась  к  религии  как  к  некой
экзотической диковине, причуде.
   Обитатели Бергеликса имели собственную  религию,  как  и  большинство
феодальных культур, живущих в средневековье. Корни их религии гнездились
в социальном неравенстве, и любой мелкий  правитель  спешил  запечатлеть
историю своего рода и подвигов в песнопениях бардов.  Никаких  священных
писаний, пророков, крестовых походов, инквизиций, когда всех несогласных
или осмелившихся  выразить  свою  точку  зрения  немедленно  сжигали  на
кострах. В основном все зиждилось на Предании и  древней  Традиции.  Под
влиянием этой религии сложились нравы кофирцев в далеком прошлом,  но  с
современной жизнью она имела мало общего.
   В таких вещах Морган разбирался.
   На Каргонессе жил  священник  -  толстый,  вечно  сонный  чудаковатый
старик, совершенно безобидный. Бояться его могло только вино, ибо он был
большим любителем кубка и старинной поэзии. Этот  священник-монах  носил
имя Ормальдуса. Морган временами игрывал с ним  в  таку  -  бергеликский
эквивалент шашек и шахмат, точнее, нечто среднее между ними. Игра велась
жетонами или  пластинками  с  крапинками,  как  в  древней  земной  игре
"домино". Болтая о том о сем, он