же,  девушку  вызвали  сюда с какой-то зловещей целью. Кто,
кроме Гримма мог призвать девушку, чтобы заставить ее разделить
судьбу, предназначенную им для Ричарда Брента?
     Я зашагал назад по тропе. Если мне не войти в  хижину,  то
я,  по  крайней  мере, могу спрятаться где-то неподалеку и быть
наготове на тот случай, если понадобится моя помощь.  Вскоре  я
притаился под окаймлявшими поляну деревьями.
     Свет  все  еще  проникал  через  щели в ставнях, а в одном
месте  была  видна  часть  окна.  Неожиданно   оконное   стекло
разлетелось  прямо на моих глазах, будто в него чем-то швырнули
и  ночь  в  тот  же  миг  осветилась  ослепительным   пламенем,
вырвавшимся  из дверей, окон и дымовой трубы дома. На крошечную
долю секунды передо мной мелькнул черный силуэт на  фоне  ярких
языков  пламени  и  одновременно пришла мысль о том, что хижину
взорвали -- но взрыв был беззвучным.
     Яркая вспышка все еще стояла перед  моими  глазами,  когда
вселенную  заполнил  ослепительными  искрами  новый взрыв -- на
этот  раз  сопровождаемый  громовым  раскатом.  Сознание  вдруг
покинуло  меня  и я даже не успел понять, что получил внезапный
ужасной силы удар по голове сзади.

     3. Черные руки

     Вначале в моем пробуждающемся сознании забрезжил мерцающий
огонек. Я зажмурился,  тряхнул  головой  и  вдруг  окончательно
очнулся.  Я  лежал  навзничь на маленькой прогалине, окруженной
башнями черных деревьев, на которых играли блики  колеблющегося
пламени  от воткнутого рядом со мной в землю факела. Моя голова
пульсировала болью, кожу на ней стянула запекшаяся кровь, а мои
вытянутые вперед руки были скованы наручниками. Одежда  на  мне
была  порвана,  а  тело саднило, будто меня грубо волокли через
кустарник.
     Надо мной высилась сидящая на  корточках  огромная  черная
фигура  --  негр  среднего  роста, но невероятно широкоплечий и
коренастый, одетый лишь в рваные и испачканные глиной бриджи --
Топ Брэкстон. В каждой руке он держал по револьверу, из которых
целил попеременно в меня, прищуривая глаз  над  стволами.  Один
был  мой, другой принадлежал констеблю, которому Брэкстон выбил
утром мозги.
     С минуту я лежал неподвижно, следя за игрой пламени факела
на его  огромном  черном  торсе.  Блики  света  превращали  его
гигантское  тело  то  в  сияющее  эбеновое дерево, то в тусклую
бронзу. Он походил на существо из адской бездны, откуда  выполз
тысячелетия назад род человеческий. Свирепость негра отражалась
в  бугрящихся  на  мощных, по обезьяньему длинных руках мышцах,
огромных плечах и конической голове, сидящей на колоннообразной
шее. Широкие  плоские  ноздри,  тусклые  глаза,  толстые  губы,
обнажающие  смахивающие на клыки зубы -- все говорило о родстве
этого человека с его первобытными предками.
     -- Как, черт побери, ты ввязался в этот кошмар? -- спросил
я.
     Он оскалился в обезьяньей ухмылке.
     -- Тебе и впрямь пора было оклематься, Кирби, --  процедил
он. -- Я хотел, чтобы ты очнулся и увидел того, кто убьет тебя.
А потом я ворочусь и погляжу, как миста Гримм угробит старика и
девчонку.
     --  О чем ты болтаешь, черный дьявол? -- строго проговорил
я. -- Гримм? Что ты о нем знаешь?
     -- Я повстречал его в глухих дебрях  после  того,  как  он
убил  Джима  Тайка.  Слышу  пальбу,  иду поглядеть с факелом --
думал, кто-то гонится за мной. И встречаю мисту Гримма.
     -- Так это тебя я видел с факелом, -- проворчал я.
     -- Миста Гримм очень умный. Говорит,  если  я  помогу  ему
прикончить кое-кого, он поможет мне удрать. Потом берет бомбу и
швыряет  в  хижину,  но  бомба  не  убивает тех людей, а только
парализует их. Я слежу за дорогой  и  оглушаю  тебя,  когда  ты
идешь  назад. Но того парня, Эшли, не парализовало; тогда миста
Гримм берет, да и выкусывает ему глотку, как поступил с  Джимом
Тайком.
     -- Как так "выкусывает глотку"?
     --  Миста  Гримм  не  совсем человек. Он стоит и ходит как
человек, но он отчасти не то собака, не то волк.
     -- То есть, "оборотень"? -- спросил я холодея.
     -- Ага, точно,  --  ухмыльнулся  он.  --  Таких  много  на
"старой  Родине".  --  Он  вдруг посуровел. -- Я болтал слишком
долго, а сейчас вышибу тебе мозги.
     Его толстые губы застыли в мертвой усмешке  убийцы  и  он,
прищурясь, поднял револьвер в правой руке. Мое тело напряглось,
я  отчаянно  искал  какую-то  уловку, пытаясь спасти жизнь. Мои
ноги не были связаны, но руки -- скованы и малейшее их движение
отзовется горячим свинцом, пронзящим мой  мозг.  Я  лихорадочно
погрузился  в  глубины черного фольклора в поисках полузабытого
суеверия...
     --  Эти  наручники  принадлежали  Джо  Сорли,  верно?   --
осведомился я.
     -- Ага, -- усмехнулся он, продолжая целиться. -- Я взял их
у него заодно с пушкой после того, как пробил ему голову прутом
от решетки. Мне показалось, что они на что-нибудь сгодятся.
     --  Знай,  если  ты  убьешь  меня  в наручниках, то будешь
проклят навек! Разве тебе неизвестно,  что  убивая  человека  с
крестом, ты навеки навлекаешь на себя гнев его призрака?
     Он  резко  опустил  оружие  и  его  ухмылка превратилась в
злобный оскал.
     -- Что ты хочешь сказать, белый человек?
     -- То, что сказал. Внутри одного из колец нацарапан крест.
Я видел его тысячу раз. А теперь стреляй -- и я  утащу  тебя  в
ад.
     --  Которое  кольцо?  --  рявкнул  он,  угрожающе поднимая
рукоять револьвера.
     -- Найди сам,  --  хмыкнул  я.  --  Валяй,  что  ж  ты  не
стреляешь?  Надеюсь,  ты  успел  отоспаться вволю, потому что я
позабочусь о том, чтобы ты никогда не уснул снова.  Ночью,  под
деревьями,  ты  увидишь  над  собой  мое  насмешливое  лицо. Ты
услышишь мой голос в  ветре,  стонущем  в  кипарисах,  а  когда
закроешь  глаза  в  темноте, то почувствуешь мои пальцы на свое
горле.
     -- Заткнись! -- проревел негр, потрясая  револьвером.  Его
черная кожа приобрела пепельный оттенок.
     --  Заставь  меня заткнуться, если посмеешь! -- Я с трудом
приподнялся и сел, но тут же с руганью упал на землю.  --  Будь
ты проклят, у меня сломана нога!
     При этих словах его сероватая кожа снова стала эбеновой, а
красноватые глаза зажглись решительностью.
     --  Говоришь,  сломана?  --  Он  обнажил  блестящие зубы в
хищной ухмылке. -- Должно  быть,  крепко  упал,  когда  я  тебе
врезал.
     Положив  оба  револьвера  на  землю  подальше  от меня, он
наклонился надо мной, нащупывая ключ от  наручников  в  кармане
своих бриджей. Его самоуверенность была оправдана -- разве я не
был  безоружен  и  беспомощен со сломанной ногой? Мне ни к чему
были  оковы.  Нависая  надо  мной,  Брэкстон  повернул  ключ  в
старомодных  наручниках и сорвал их с моих рук. Но в тот же миг
мои руки жалящими змеями прыгнули к его  черному  горлу,  жадно
сомкнулись на нем и потянули негра вниз.
     *
     Меня  всегда  интересовало,  чем могла закончиться схватка
между  мной  и  Топом  Брэкстоном.   Вообще-то,   не   подобает
завязывать  ссоры  с  чернокожими,  но  меня  охватила свирепая
радость и мрачное удовлетворение при мысли о  том,  что  вопрос
нашей  сравнительной  доблести будет окончательно решен, причем
победителю достанется жизнь, а побежденному -- смерть.
     Едва я схватил его, как Брэкстон догадался о  том,  что  я
провел его, заставив освободить и, к тому же, не был покалечен.
Негр  мгновенно взорвался ураганом ярости, способной расчленить
противника помельче меня сложением.  Мы  катались  по  сосновым
иглам, слепо колотя друг друга.
     Предлагая   читателю  элегантную  повесть,  мне  следовало
поведать  о  том,  как  я  победил  Брэкстона  сочетая  высокий
интеллект, боксерский навык и научный подход, покоряющие грубую
силу. Но хроника событий обязывает меня придерживаться фактов.
     Разум  играл  в  этой  битве  лишь незначительную роль. Он
помогал мне не более,  чем  любому,  кто  оказался  в  объятиях
гориллы.   Что   касается   сноровки,   то  негр  способен  был
четвертовать  среднего  боксера  или   борца   голыми   руками.
Изобретенная  человеком  наука была бессильна против таящихся в
теле  Брэкстона  молниеносной  быстроты,  тигриной   ярости   и
ломающей кости могучей силы.
     Это  было все равно что драться с диким зверем, и я принял
игру противника. Я  дрался  с  Топом  Брэкстоном,  как  дерутся
речные  жители, как дерутся дикари или самцы-соперники гориллы.
Грудь о грудь, мускул пересиливает мускул, железный кулак  бьет
в  твердый  череп,  колено  --  в пах, зубы рвут плоть и мышцы,
пальцы  колют,  рвут,  рубят.  Мы  забыли  о  револьверах,   мы
перекатывались  через  них  с  полдюжины раз. Каждый из нас был
одержим одним желанием, одной  слепой,  застилающей  мозг  алой
пеленой  жаждой убить голыми руками, рвать и увечить противника
до  тех  пор,  пока  он  не  превратится  в  неподвижную  груду
окровавленного мяса и раздробленных костей.
     Не  знаю,  как  долго  мы  дрались;  время  растворилось в
налитой кровью вечности. Его  пальцы  были  железными  когтями,
терзающими  плоть  и бьющими по кости под нею. Моя голова пошла
кругом от ударов о твердую землю, а боль в боку говорила о том,
что у меня сломано по  меньшей  мере  одно  ребро.  Тело  будто
плавало  в  море  боли,  мучительным  ожогом  горели вывернутые
суставы  и  мускулы.  Моя  одежда  превратилась   в   лохмотья,
напитанные  кровью  из  надорванного уха. Но я не только терпел
мучительное наказание -- я платил той же монетой.
     Факел был сбит наземь и кто-то отшвырнул его ногой, но  он
продолжал прерывисто тлеть, освещая зловещим тусклым светом это
первобытное  зрелище.  Его  пламя было менее красным, чем жажда
убийства, туманящая мои слабые глаза.
     Сквозь  красный  туман  я  видел  белые  зубы  противника,
поблескивающие в ухмылке мучительного усилия белки закатившихся
глаз   на   окровавленной  маске.  Я  изуродовал  его  лицо  до
неузнаваемости; От глаз  и  до  пояса  его  черная  шкура  была
исполосована  алым.  На  наших  телах  пенился пот, по которому
напрасно   скользили   наши   скрюченные   пальцы.   Наполовину
вырвавшись  из  его  медвежьих объятий, я напряг все до единого
мускулы, вложив их силу в мой  кулак  --  и  ударил  негра  как
кувалдой  по  челюсти.  Послышался треск кости и непроизвольный
стон; хлынула кровь и челюсть непроизвольно  повисла.  Кровавая
пена  покрыла  вялые  губы,  черные,  терзающие  пальцы впервые
ослабли и  я  почувствовал,  что  давящее  меня  огромное  тело
обессилело.  С  моих  разбитых  губ слетел удовлетворенный стон
хищного вожделения и мои пальцы,  наконец,  сомкнулись  на  его
горле.
     Брэкстон  упал навзничь, я очутился сверху и навалился ему
на  грудь.  Его  слабеющие  пальцы  вяло  попытались  вцепиться
ногтями  в  кисти моих рук. И тогда я задушил его, медленно, не
пользуясь приемами джиу-джитсу или борьбы -- просто  с  помощью
грубой  зверской  силы,  отгибая ему голову все дальше и дальше
назад, пока толстая шея не хрустнула как гнилая ветка.
     В опьянении сумбурной битвой я даже  не  заметил,  как  он
умер, не подозревая, что именно смерть расплавила подо мной эти
железные  мускулы. Ошеломленно поднявшись на ноги, я машинально
топтал ему грудь и голову до тех пор, пока  кости  не  подались
под  моими  каблуками  и  лишь  тогда я понял, что Топ Брэкстон
мертв.
     Я рад был бы  обессиленно  рухнуть  на  землю  и  потерять
сознание,  не ощущай я смутно, что моя работа еще не закончена.
Пошарив онемелыми руками, я отыскал револьверы и,  пошатываясь,
побрел  между  сосен  к  хижине  Брента  дорогой, указанной мне
врожденным опытом лесного жителя. С каждым шагом мое закаленное
тело восстанавливало силы.
     Топ уволок меня далеко. Следуя своему чутью  джунглей,  он
просто  оттащил меня с тропы в заросли. Несколько шагов привели
меня на тропу и вскоре я увидел мерцающий между  деревьев  свет
хижины.  Что  ж,  Брэкстон  не солгал относительно действия той
бомбы. По крайней мере,  беззвучный  взрыв  не  уничтожил  дом,
потому  что  он  стоял  неповрежденным,  каким  я  видел  его в
последний  раз.  Свет  струился  из  хижины  как  прежде  из-за
закрытых  ставнями  окон,  но  сейчас  из нее доносился высокий
нечеловеческий смех, от которого застыла кровь у меня в  жилах.
Это  был  тот же голос, что высмеивал меня из зарослей у темной
тропы.

     4. Гончая Сатаны

     Прячась  в  тени,  я  обошел   маленькую   поляну,   чтобы
подобраться  к  глухой, без окон, стене. Скрытый густым мраком,
куда не достигал свет из окна, я выскользнул из-под деревьев  и
приблизился  к дому. У стены я споткнулся о что-то громоздкое и
податливое, едва не упав на колени  с  захолонувшим  от  испуга
выдать  себя  сердцем. Но жуткий смех все еще доносился изнутри
хижины, перемежаясь гнусавым голосом.
     Я споткнулся  об  Эшли,  вернее,  о  его  тело.  Он  лежал
навзничь,  уставясь вверх невидящими глазами, а его голова была
безжизненно запрокинута на окровавленных останках шеи.  У  него
было  вырвано  горло:  от  подбородка до ключицы зияла огромная
рваная рана. Одежда слуги насквозь пропиталась кровью.
     Чувствуя приступ тошноты, несмотря на то, что привык иметь
дело с насильственной смертью, я скользнул  к  стене  хижины  и
попытался  безуспешно отыскать щель между бревнами. Смех в доме
замер  и  вновь  зазвенел  ужасный  нечеловеческий  голос,   от
которого  у  меня  запульсировали  нервы  на  тыльных  сторонах
ладоней. С теми же усилиями, что  и  тогда,  в  лесу,  я  сумел
разобрать слова:
     -- ...Поэтому они не убили меня, черные монахи Эрлика. Они
предпочли  шутку  --  восхитительную  шутку, с их точки зрения.
Просто убить меня было бы актом доброты; они решили поиграть со
мной, как кошка с мышью, а  затем  отослать  обратно  в  мир  с
навеки  не  стираемым клеймом гончей. Так они называли его, эти
монахи, и они прекрасно  справились  со  своей  работой.  Никто
лучше  их не знает, как изменить человека. Черная магия? Да! Да
эти дьяволы -- величайшие ученый на свете.  Все,  что  западный
мир знает о науке просочилось тонким ручейком с тех черных гор.
     --  Эти  дьяволы  могли  бы покорить весь мир, пожелай они
этого. Они знают вещи, о которых  современная  наука  не  смеет
даже  помыслить.  Например,  они  знают о пластической хирургии
столько, сколько все врачи мира. Они разбираются в железах так,
как ни один европейский или американский врач; они  знают,  как
замедлить   их   развитие,   либо   ускорить,   чтобы  добиться
определенных результатов -- и каких  результатов!  Посмотри  на
меня! Смотри, будь ты проклят, и сойди с ума!
     Я  тихонько обошел хижину, приблизился к окну и заглянул в
щель между ставнями.
     Ричард Брент  лежал  на  диване  в  комнате,  обставленной
несообразно богато для столь скромного жилища. Он был связан по
рукам  и  ногам,  его лицо казалось лиловым и едва ли сохраняло
человеческий облик. Выпученными глазами он смотрел, как смотрит
человек, встретившийся лицом к  лицу  с  абсолютным  ужасом.  У
стены  напротив была растянута и привязана на столе беспомощная
Глория, ее кисти и  лодыжки  стягивали  веревки.  Девушка  была
совершенно  обнаженной,  ее одежда небрежно разбросана по полу,
будто ее грубо сорвали с нее. Голова девушки была  повернута  и
она  широко  открытыми  глазами в ужасе смотрела на довлеющую в
этой сцене высокую фигуру.
     Человек стоял спиной к окну, за  которым  притаился  я,  и
смотрел  на  Ричарда  Брента.  Внешне  он  выглядел  обычным --
высокий,  сухопарый  мужчина  в  тесном,  напоминающем  плащ  с
капюшоном  одеянии,  свисающем с широких костлявых плеч. Но при
виде этого человека меня охватила знакомая странная дрожь вроде
той, что я испытал при виде тощей  тени  на  ночной  тропе  над
телом  несчастного  Джима  Тайка.  В  этой  фигуре  было  нечто
неестественное, хотя и не столь очевидное со  спины  --  однако
она определенно казалась уродливой и потому я испытывал страх и
отвращение, которые зачастую обычные люди питают к уродству.
     --  Они превратили меня в нынешний кошмар и выгнали прочь,
-- стенал он ужасным гнусавым голосом, -- Но перемена случилась
не за день, не за месяц и даже не за год! Много раз я готов был
умереть, но меня удерживала мысль о мести! Они  забавлялись  со
мной,  как  играет  дьявол с душой на раскаленных решетках ада!
Все эти  долгие  годы,  покрытые  красным  туманом  неслыханных
мучений,  я  мечтал  о  том  дне, когда заплачу свой долг тебе,
Ричард Брент, гнуснейшему отродью Сатаны!
     -- Наконец, охота началась. Достигнув Нью-Йорка  я  послал
тебе   фотоснимок  моего...  лица  и  письмо,  описывающее  все
случившееся -- и все, что случится. Глупец  --  ты  думал,  что
сможешь  убежать  от  меня?  Неужели  я предупредил бы тебя, не
будучи уверен в моей добыче? Мне хотелось,  чтобы  ты  страдал,
зная  о своей судьбе, чтобы жил в страхе, убегал и прятался как
загнанный волк. Ты бежал, и я охотился на тебя от побережья  до
побережья.  Ты  ненадолго  удрал  от  меня, придя сюда, но я бы
неизбежно выследил тебя. Когда черные монахи  Ялгана  дали  мне
это  (его рука метнулась к лицу и Ричард Брент глухо вскрикнул)
-- они также внедрили  в  мое  естество  частицу  духа  бестии,
которую скопировали.
     --  Убить  тебя было бы недостаточно. Я хотел упиться моей
местью до последнего ядовитого  глотка.  Вот  почему  я  послал
телеграмму твоей племяннице -- единственной персоне на свете, о
которой  ты заботился. Мой план сработал безупречно -- за одним
исключением. Ветка сорвала с меня бинты, которые я носил с  тех
пор,  как  покинул  Ялган, и мне пришлось убить глупца, который
провожал меня к твоей хижине. Ни один человек  не  останется  в
живых,  взглянув  на  мое  лицо, не считая Топа Брэкстона -- но
тот, впрочем, больше напоминает обезьяну. Я встретил его вскоре
после того, как в меня стрелял тот тип,  Гарфилд,  и  рассказал
ему  обо  всем, почувствовав в нем ценного союзника. Он слишком
звероподобен, чтобы ощущать  при  виде  моего  лица  тот  ужас,
который  ощутил другой негр. Он полагает, что я некий демон, но
пока я не враждебен ему, он не видит причин не помогать мне.
     -- Мне повезло, что я прихватил его с  собой,  потому  что
именно  он  прикончил  возвращающегося  Гарфилда. Я уже убил бы
Гарфилда сам, но он оказался слишком силен, слишком проворен  с
револьвером.  Ты мог бы поучиться у таких людей, Брентон Ричард
Брент. Они привычны к насилию, закалены  и  опасны  как  лесные
волки.  Но  ты  --  ты слишком мягок и чересчур цивилизован. Ты
умрешь слишком легко.  Мне  жаль,  что  ты  не  так  крут,  как
Гарфилд.  Тогда  я  оставил бы тебя на несколько дней умирать в
мучениях.
     -- Я дал Гарфилду шанс удрать, но глупец вернулся, и с ним
пришлось разделаться. Та бомба, что я бросил в  окно,  вряд  ли
подействовала  бы  на  него.  Она  содержала один из химических
составов, который я ухитрился вывезти из Монголии, но ее эффект
зависит от телесных сил  жертвы.  Впрочем,  ее  хватило,  чтобы
обезопасить  девушку  и  изнеженного  дегенерата вроде тебя. Но
Эшли сумел покинуть хижину и он готов был  быстро  восстановить
силы, не займись я им, чтобы окончательно обезвредить его...
     Брент  слабо  простонал. В его глазах не было разума, лишь
смертельный страх. С его губ летела пена,  он  был  безумен  --
безумен  как то страшное существо, что кривлялось и бормотало в
этой комнате ужаса. Лишь  девушка,  беспомощно  корчившаяся  на
столе  из  эбенового  дерева  сохраняла рассудок. Все остальное
было  безумием  и  кошмаром.  Внезапно  Адама  Гримма   охватил
сильнейший  приступ  лихорадочного  безумия  и  его  бормотание
оборвалось воплем, от которого застыла кровь в жилах.
     -- Вначале девушку! -- вопил Адам Гримм --  или  чудовище,
бывшее  когда-то  Гриммом. -- Ее следует убить так, как убивали
на моих глазах женщин в Монголии --  содрать  с  нее  кожу,  но
медленно  --  очень  медленно!  Она  истечет  кровью,  чтобы ты
страд