Его
отвлекают тысячи вещей. Он даже не  понимает,  как  многим  ему
пришлось пожертвовать, борясь за развитие своего интеллекта.
     Я  понял,  что  я  тоже  был  сыном  своего времени, и мне
пришлось  заново  переделывать  себя,  перестраивать  сознание,
учиться  концентрировать  внимание. И вот теперь я наконец стал
по-настоящему живым: от ногтей до кончиков волос я был напряжен
и готов к действию. Каждый мускул, каждая вена,  каждая  клетка
--  все  мое  тело  пело,  вибрировало,  пульсировало жизненной
силой. Почти все мое время и силы уходили на то,  чтобы  добыть
пропитание  и  спасти  свою  шкуру,  поэтому  мне  было  не  до
комплексов и долгих размышлений  на  философские  темы.  А  тем
особо   сложно  устроенным  умникам,  которые  посчитают  такое
понимание слишком упрощенным, я позволю  напомнить,  что  легко
рассуждать  о  сложных  материях,  когда  о  твоем пропитании и
безопасности позаботились другое. Да, моя жизнь и  раньше  была
не  слишком  усложнена, а теперь она и вовсе упростилась. Я жил
лишь одним днем, не задумываясь о прошлом и будущем.
     Всю  мою  жизнь  мне  приходилось  обуздывать   инстинкты,
усмирять  бьющую  через край энергию. Теперь же я был свободен,
свободен использовать все свои силы в не ограниченной  никакими
правилами  борьбе  за  существование,  и  я  знал,  что о такой
свободе другие не могут и мечтать.
     В моих странствиях -- с тех пор, как я покинул долину,  --
я  прошел огромное расстояние. И за все это время я не встретил
никаких  следов  деятельности  человека  или   человекоподобных
существ.

     x x x

     В  один из дней, когда я, поднявшись на вершину очередного
холма, оглядывал окрестности, мой взгляд  неожиданно  наткнулся
на   фигуру   человека.  Встреча  была  абсолютно  неожиданной.
Впрочем, замеченному мной чернокожему созданию, похожему на уже
виденного мной обитателя Альмарика, было не до меня.
     У  подножия  холма,  на  поляне,  густо  поросшей  травой,
человек  вступил  в  неравную  схватку  с саблезубым леопардом.
Исход боя был мне ясен с самого  начала:  ни  один  человек  не
может противостоять гигантской кровожадной кошке.
     И все же в воздухе мелькнул занесенный кинжал, описав дугу
между  зверем  и  его  добычей. Судя по крови, заливающей шкуру
леопарда, это был не первый  удар  стального  клинка.  Но  было
ясно,  что  долго  человек  не выдержит, в любой момент схватка
могла окончиться его гибелью.
     Еще не успев додумать до конца эту мысль, я уже несся вниз
по склону. Разумеется, я не был ничем обязан тому человеку,  но
его   отчаянная  храбрость  затронула  какие-то  чувствительные
струны в глубине моей огрубевшей души. Я  не  стал  кричать,  а
молча  бросился  на  гигантскую  кошку  со спины. В тот момент,
когда человек выронил свой клинок и упал под натиском зверя,  я
нанес леопарду сильнейший удар кинжалом между лопаток.
     С  диким ревом зверь отпустил жертву и покатился по траве,
царапая землю когтистыми лапами,  заливая  все  вокруг  кровью,
фонтаном бьющей из раны.
     Зрелище   было   не  для  слабонервных;  я  с  облегчением
вздохнул, когда леопард наконец вздрогнул  в  последний  раз  и
затих.
     Я  повернулся  к  лежащему  человеку, не особо рассчитывая
найти его живым. Прежде, чем нанести леопарду удар,  я  увидел,
как огромные клыки зверя сомкнулись на горле упавшей жертвы.
     Человек лежал в луже крови, вытекшей из чудовищной раны на
шее. Под   содранной   кожей   виднелась  пульсирующая,  но  не
поврежденная артерия. Когти леопарда не менее жестоко  прошлись
по   животу  человека  --  через  рваные  края  раны  виднелись
разодранные  внутренности  и  надломленная   кость.   К   моему
изумлению,  человек  был  не  только  жив,  но  и  оставался  в
сознании. Но прямо на моих  глазах  жизнь  покидала  его,  гася
огонь в глазах.
     Я кое-как перевязал раны его разорванной на полосы одеждой
и вновь  посмотрел  бедняге  в  лицо.  Несомненно,  он  умирал,
несмотря на невероятную живучесть и волю к жизни, которые,  как
я  уже  имел  удовольствие  узнать,  были свойственны людям его
расы. Да, этот человек был явно из того же народа, что и тот, с
которым я подрался в первый же день пребывания на Альмарике.
     Стоило  мне  лишь  на   минуту   отвлечься   и   предаться
воспоминаниям,  как  я чуть не поплатился за это жизнью: что-то
со свистом пронеслось мимо моего уха и вонзилось в склон  холма
за  моей спиной. Обернувшись, я увидел длинную стрелу, торчащую
из земли. В тот же миг до моих ушей  донеслись  громкие  крики.
Оглядевшись,  я  увидел,  что  ко  мне  со  всех  ног несутся с
полдюжины волосатых людей, на ходу прилаживая стрелы к лукам.
     Инстинктивно меняя направление, я зигзагами понесся прочь.
Свист стрел  над  головой  изрядно  помог  мне  набрать  нужную
скорость.  Добравшись  до  спасительной  стены  зарослей,  я не
остановился, а полез вглубь, царапаясь о шипы и обдирая локти и
колени. Этот случай окончательно убедил меня в том, что люди на
Альмарике столь же враждебны и опасны, сколь и звери, и что мне
лучше всячески избегать втреч с ними.
     Вдруг мой гнев и злость уступили место другому чувству  --
глубокому  изумлению.  Вспоминая  бежавших ко мне людей, я явно
слышал их крики на чистом  английском.  Кроме  того,  мой  язык
понимал и говорил на нем мой первый противник. Тщетно я пытался
найти  ответ на этот вопрос. За время пребывания на Альмарике я
сумел уяснить для себя, что все местные вещи и живые  существа,
чем-то  напоминающие  земные,  имеют  куда больше различий, чем
общих черт  с  ними.  Невозможным  казалось  предположить,  что
эволюция  на столь разных планетах привела к созданию абсолютно
одинакового языка.  Но  и  не  верить  своим  ушам  я  не  мог.
Выругавшись,   я   решил  не  тратить  время  на  бессмысленное
обдумывание проблемы, которую я пока что не мог решить.
     Быть может, именно это происшествие, эта встреча  пусть  с
враждебными, но людьми, заставила меня изрядно погрустнеть. Мне
захотелось  попасть  в  общество  себе подобных, а не бродить в
одиночестве по холмам и долинам, населенным одними кровожадными
хищниками. Вскоре передо мной расстелилась до самого  горизонта
бескрайняя  равнина.  И  хотя  я  не  надеялся встретить на ней
доброжелательных человекоподобных,  я  все  же  решил  попытать
счастья  и  пойти  вперед,  не зная, какие новые опасности ждут
меня на открытой местности.
     Прежде,  чем  покинуть  холмы,   я,   повинуясь   неясному
внутреннему  требованию,  сбрил  острым,  как  бритва, кинжалом
изрядно выросшую бороду и подравнял гриву волос на  голове.  Не
знаю,  зачем  я  это  сделал;  быть может, повинуясь инстинкту,
человек, отправляясь в новые места, старается привести  себя  в
порядок, чтобы "лучше выглядеть".

     x x x

     На   следующее   утро  я  ступил  на  бескрайнюю  равнину,
простиравшуюся до горизонта на юг и восток. В первый же день  я
прошел немалое расстояние без каких бы то ни было происшествий.
По пути я пересек несколько небольших рек, трава вокруг которых
поднималась  выше  моей головы. В этих густых зарослях я слышал
шаги  и  дыхание  каких-то  больших  животных,  которых   я   с
превеликой осторожностью старался обходить стороной.
     Над  речками сновали взад-вперед птицы всевозможных цветов
и размеров. Одни молча проносились  над  моей  головой,  другие
издавали  пронзительные  крики, вонзаясь в воду, чтобы схватить
какую-нибудь рыбешку.
     Дальше на равнине я  увидел  стада  животных,  похожих  на
некрупных   оленей,   а  кроме  того,  мне  на  глаза  попались
совершенно невероятные создания: что-то, напоминающее свинью  с
необыкновенно   толстым  животом  и  длинными  тонкими  ногами,
передвигающееся неровными скачками, словно кенгуру. Это зрелище
меня от души позабавило,  и  я  рассмеялся,  заметив,  что  это
случилось  впервые  после моего появления на этой планете, если
не  считать  коротких  удовлетворенных   смешков   над   трупом
поверженного противника.
     В ту ночь я уснул прямо в густой траве неподалеку от одной
из речушек  и мог бы стать легкой добычей какого-нибудь ночного
хищника. Но  судьба  оказалась  ко  мне  благосклонна.  Темнота
вокруг  была полна ревом и рыком охотящихся чудовищ, но ни одно
из них не приблизилось ко мне. Ночь  была  теплой  и  приятной,
совсем не похожей на почти морозные ночи в холмах.
     Следующий день принес мне новое открытие. С тех пор, как я
оказался  на  Альмарике,  я  не  видел огня. Скалы и холмы были
сложены из какого-то  неизвестного  на  земле  камня,  похожего
мягкостью  и  хрупкостью  на  песчаник.  А здесь, на равнине, я
наткнулся на кусок зеленоватого камня,  фактурой  напоминающего
кремень.  Затратив  некоторые  усилия  на первые, тренировочные
попытки, я  все  же  сумел  не  только  высечь  из  него  искры
скользящим  ударом  кинжала,  но  и  поджечь  ими  сухую траву,
поднесенную  поближе.   Еще   несколько   минут   старательного
раздувания -- и вот уже передо мной полыхал небольшой костерок.
     В  ту ночь я окружил место своего привала огненным кольцом
из долго  горящих  стеблей  растения,  похожего  на  бамбук.  Я
почувствовал себя в сравнительной безопасности, хотя и привычно
вздрагивал,  заслышав  крадущиеся  шаги  неподалеку  или увидев
отражающие огонь глаза в темноте.
     Здесь, на равнине, я питался в основном плодами,  которые,
как  я  видел,  поедали  птицы.  Эти  фрукты были вкусны, но им
недоставало питательной  ценности  оставшихся  позади  скальных
орехов.  Имея  возможность  развести  огонь,  я  стал плотоядно
присматриваться к оленям, прикидывая, каким способом можно было
бы прикончить одного из этих чутких и боязливых животных.
     Так я много дней шел по бескрайней равнине, пока не набрел
на большой, огороженный стеной город.
     Увидел я его перед самым закатом, и как бы мне ни хотелось
побыстрее исследовать его, я заставил себя отложить  осмотр  до
утра.  Разложив  костер,  я гадал, заметят ли огонь из города и
вышлют ли отряд для того, чтобы выяснить, кто и зачем всю  ночь
напролет жжет сухую траву и стебли бамбука.
     Стемнело, и я уже не мог разглядеть близкий город, но даже
в неясном  свете  звезд  я не столько видел, сколько чувствовал
присутствие  массивных  стен   и   могучих   сторожевых   башен
загадочной крепости.
     Я  лежал на земле, окруженный огнем, и пытался представить
себе, как могут выглядеть обитатели этого таинственного города.
Принадлежат  ли  они  к  той  же  дикой  и  кровожадной   расе,
представителей  которой я уже имел удовольствие лицезреть? Хотя
вряд ли такие примитивные создания  могли  бы  построить  столь
внушительное  сооружение.  Может быть, мне предстояла встреча с
более  цивилизованным  народом.  Может   быть...   Хотя   любые
предположения  скорее всего могли оказаться неверными в этом до
сих пор чужом для меня мире.
     Вскоре взошла луна, высветив силуэт  могучей  крепости  на
фоне  темно-синего  бархата неба. Словно позолоченные, сверкали
стены, башни и крыши за ними. Засыпая, я вдруг понял, что, если
люди-обезьяны и могли построить хоть что-либо, то именно  такой
мрачный,  приземистый город-крепость должен был бы стать плодом
их трудов.
     Глава II
     С первыми проблесками рассвета я уже  брел  по  равнине  к
таинственному  городу,  понимая,  что,  скорее  всего, совершаю
самый безрассудный поступок  в  своей  жизни.  Но  любопытство,
помноженное  на  усталость  от  одиночества,  а  также привычка
использовать малейший шанс для  достижения  цели,  --  все  это
пересилило осторожность.
     Чем  ближе  я подходил, тем больше деталей города-крепости
открывалось моему  взгляду.  Стены  и  башни  были  сложены  из
огромных каменных монолитов, очень грубу обработанных. Они были
лишь вырублены из скалы, а затем ни полировка, ни облицовка, ни
какая-либо  резьба  не  украсили эти глыбы. Все сооружение было
предназначено лишь для одной цели: защищать его  обитателей  от
врагов.
     Однако  самих  обитателей  пока  что  видно не было. Город
казался покинутым. Но дорога,  ведущая  к  воротам,  явно  была
утоптана  множеством  ног.  Никаких  садов  или огородов вокруг
города не было, густая трава подходила к самому основанию стен.
Подойдя  поближе  к  воротам,   охраняемым   двумя   массивными
сторожевыми   башнями,   я   заметил  несколько  темных  голов,
мелькнувших  над  стеной  и  на  верхних  площадках  башен.   Я
остановился  и  поднял  руку  в  знак приветствия. В эти минуты
солнце как раз поднялось выше стен и светила мне прямо в глаза.
Не успел я открыть рта, чтобы обратиться к  крепостной  страже,
как  послышался  резкий хлопок, похожий на винтовочный выстрел;
над стеной поднялось облачко белого  дыма,  и  сильный  удар  в
голову заставил меня упасть и потерять сознание.
     Пришел  я в себя не постепенно, а словно рывком, повинуясь
усилию воли. Оказалось, что я лежу на  голом  каменном  полу  в
большом  помещении,  стены  и  потолок которого были сложены из
огромных блоков зеленоватого камня.  Сквозь  зарешеченное  окно
пробивались  солнечные  лучи,  освещавшие  пустую  комнату  без
мебели,  если  не  считать  одной  тяжелой,  грубо  сколоченной
скамьи.
     Тяжелая цепь была обвязана вокруг моего пояса и закрыта на
какой-то  странный  замок.  Другой  конец цепи был закреплен на
вмурованном  в  стену  большом  железном  кольце.  Все  в  этом
странном городе было крупным и массивным.
     Голова  сильно  болела. Я поднес к ней руку и выяснил, что
рана, оставленная на черепе ударившем меня вскользь  предметом,
пущенным со стены, перевязана какой-то тканью, похожей на шелк.
Проведя  рукой  по  поясу  в поисках кинжала, я лишь убедился в
правильности своего предположения о его исчезновении.
     Я от души выругался. С тех пор, как я попал на Альмарик, я
не был уверен в своем будущем, не мог загадывать даже  на  день
вперед;  но,  по  крайней  мере,  я  был  свободен.  А теперь я
оказался в лапах одному Богу известно каких тварей, к  тому  же
--   явно   не   слишком-то  доброжелательно  настроенных.  Но,
привычный ко всему, я не потерял  самообладания  и  не  впал  в
панику.  Безусловно,  в первый момент меня охватил ужас, сродни
тому чувству, которое испытывает любое загнанное в ловушку  или
пойманное  животное. Но очень быстро это чувство уступило место
дикой  ярости.  Вскочив  на  ноги,  я  заметался  по   комнате,
насколько позволяла мне железная привязь.

     x x x

     Я  еще  не успел прекратить бесплодные попыки вырваться из
стального обруча, когда неожиданный шум заставил  меня  сжаться
как  пружину,  приготовившись к отражению любого нападения. То,
что я увидел, словно парализовало меня.
     В дверном проему появилась  девушка.  Не  считая  странной
одежды,  она  мало чем отличалась от земных девчонок, разве что
была более стройной, чем большинство из них. Черные, как смоль,
волосы незнакомки  резко  контрастировали  с  алебастрово-белой
кожей.  Некое  подобие  туники без рукавов из тонкой, воздушной
ткани, накинутое  на  ее  тело,  оставляло  доступными  взгляду
обнаженные  руки,  а  глубокий  вырез  открывал  большую  часть
прекрасной груди.  Туника,  перехваченная  тонким  ремешком  на
поясе,  немного не доходила до колен девушки. По икрам взбегала
шнуровка  изящных  сандалий.  Незнакомка  замерла   в   дверях,
изумленно  глядя на меня, полураскрыв кораллово-красные губы. В
следующий  миг  она  взвизгнула  от  страха  и   удивления   и,
развернувшись, выскочила из комнаты.
     Я    смотрел    ей   вслед.   Если   она   была   типичной
представительницей народа, жившего в этом  городе,  то  эффект,
производимый  грубой  накидкой, был ошибочным. Эта девушка явно
принадлежала  к  народу  высокоцивилизованному  и  с  развитой,
утонченной культурой.
     Мои  размышления  были  прерваны  звуком  шагов,  голосами
спорящих людей, в  следующий  миг  в  комнату  ввалилась  целая
группа  мужчин,  изумленно замолчавших, увидев меня пришедшим в
сознание и на ногах. Их вид развеял  мои  иллюзии  относительно
утонченности строителей города. Вошедшие принадлежали к тому же
народу,  с  представителями  которого  я уже встречался на этой
планете: все те же здоровяки, покрытые черной шерстью,  все  те
же  обезьяноподобные лица со свирепым выражением налитых кровью
глаз. Одни были выше ростом, волосы на других были чуть  темнее
или светлее, но от всех за версту веяло дикарской жестокостью и
грубостью. Враждебность огнем горела в их серо-стальных глазах.
     Все  вошедшие  были  вооружены.  При  виде  меня  их  руки
инстинктивно дернулись к рукояткам кинжалов.
     -- Тхак! -- воскликнул, вернее, прорычал один из  них.  --
Да он пришел в себя!
     --  Думаешь,  он  умеет говорить или понимает человеческий
язык? -- огрызнулся другой.
     Все это время я, выпучив глаза, глядел на  них,  поражаясь
их речи. Наконец-то я понял, что говорили они не по-английски.
     Это  открытие просто поразило меня. Эти дикари говорили не
на каком-либо из земных языков, но я отлично понимал  их  речь,
не  считая  отдельных  слов,  не  имевших  перевода.  Я не стал
пытаться  объяснить  себе  это  явление,  а,  не  долго  думая,
выпалил:
     --  Я не хуже тебя говорю и все понимаю. И хотел бы знать:
кто вы? Чо это за город? И с какой стати  вы  напали  на  меня?
Почему, в конце концов, я закован в цепи?
     Дикари  удивленно закрутили головами, словно не веря своим
ушам.
     -- Он говорит, Тхак его подери! -- произнес один  из  них.
-- Я же говорил, что он с той стороны Кольца!
     --  С  той  стороны моей задницы, -- буркнул другой. -- Он
просто  мерзкий  тонконогий  выродок,  которому  не   следовало
позволять появляться на свет, а уж тем более выжить.
     --  Спроси,  как  у  него  оказался  кинжал  Костолома, --
предложил еще кто-то.
     Один из них сделал шаг вперед и, подозрительно глядя мне в
глаза, издали показал мне знакомый кинжал:
     -- Ты, наверное, украл его, -- скорее  утвердительно,  чем
вопросительно сказал он.
     --  Я  ничего  не  крал!  -- рявкнул я, вложив в ответ всю
бессильную ярость пойманного зверя, из-за решетки с  ненавистью
смотрящего на своих мучителей. -- Я отобрал этот кинжал у того,
кто раньше владел им, и сделал это в честном, открытом бою!
     -- Ты убил его? -- раздались недоверчивые голоса.
     --  Нет,  буркнул  я.  -- Мы честно дрались голыми руками,
пока он не схватился за оружие.  Тогда  я  его  вырубил,  и  он
остался лежать без сознания.

     x x x

     Мои   слова  были  встречены  шумными  киками.  Сначала  я
подумал, что дикарей взбесили мои слова, но потом выяснил,  что
они просто спорили между собой.
     --  Я  же  тебе говорю, что он врет! -- перекрыл общий гул
рев, похожий на бычий. -- Неужто не ясно, что Логар-Костолом не
тот парень, который уступит в драке этому изнеженному  сопляку.
Только Гхор-Медведь мог бы справиться с ним. И никто другой!
     -- Ну, а откуда же у него кинжал? -- спросил кто-то.
     Снова   начался  общий  скандал,  и  вскоре  спорящие  уже
схватили  соседей  за  грудки,  посыпались  увесистые  оплеухи;
казалось,   вот-вот   спор   перейдет   в   настоящую  драку  и
поножовщину.
     Делу положил конец один из дикарей, видимо, самый главный,
который стал изо всех сил стучать рукояткой кинжала по стене  и
орать своим невероятно сильным голосом:
     --  Заткнитесь!  Заткнитесь  все! Если еще хоть кто-нибудь
раскроет рот, я ему башку оторву!
     Призыв и угрозы возымели свое действие, и через  мгновение
шум  утих,  а  предводитель продолжил свою речь как ни в чем не
бывало, ровным и спокойным голосом:
     -- Кинжал еще ничего не значит.  Костолома  могли  застать
спящим,  заманить  в  засаду,  наконец,  этот парень мог просто
украсть клинок или найти его. В конце концов, мы что --  братья
Логара-Костолома, чтобы так волноваться о его судьбе?
     Одобритеьное  бурчание  встретило  эти  сл