ялся  нерушимой  клятвой  убить  меня, если я
запятнаю имя валь Доров, став рабом. Нет, владыка царь,  только
ты можешь помочь мне.
     Кулл  пригласил  Ту  и  изложил  ему  суть  дела.  Главный
советник покачал головой.
     -- Так написано в огромных книгах, окованных железом,  все
как  сказал  Сино.  Это  было законом всегда и пребудет законом
вовеки. Человек благородного  происхождения  не  может  сделать
невольницу своей супругой.
     --  А  почему  я  не могу изменить этот закон? -- вопросил
Кулл.
     Ту положил перед ним каменную таблицу с высеченными на ней
словами закона.
     -- Этот закон существует уже  тысячелетия.  Видишь,  Кулл,
его  высекли  в  камне  первые законодатели, так много столетий
назад, что человек  может  считать  целую  ночь  и  все  же  не
сосчитать их. Ни ты, ни любой другой царь не может изменить их.
     Кулла  внезапно  охватило  чувство болезненной слабости от
собственной  полной  беспомощности,  все  чаще  посещавшее  его
последнее время. Ему начинало казаться, что царская власть была
лишь другой формой рабства. Он всегда пробивал себе путь сквозь
ряды  врагов  своим  огромным  мечом.  Но  как мог он пробиться
сквозь  ряды  заботливых  и  уважаемых  друзей,  кланявшихся  и
льстивших  ему,  но упрямо отрицавших любое новшество, тех, кто
заперся  в  стенах  древних  обычаев  и  традиций  и   пассивно
сопротивлялся его стремлению к переменам?
     -- Иди, -- сказал он, устало махнув рукой. -- Мне жаль, но
я ничем не могу помочь тебе.
     Сино  валь  Дор  покинул комнату. Сломленный человек, если
опущенная  голова,  поникшие  плечи,   потускневшие   глаза   и
шаркающая походка хоть что-нибудь да значат.

     3. "Я думала -- ты тигр в человеческом образе!"

     Прохладный   ветер  шелестел  зеленью  леса.  Ручей  вился
серебряной нитью между стволами огромных  деревьев,  оплетенных
огромными  лозами  и свисающими гирляндами побегов. Где-то пела
птица, и мягкие  лучи  солнца  позднего  лета  проникали  через
переплетение ветвей, падая черно-золотым бархатным узором света
и  тени  на  покрытую  травой  землю. И в самой сердцевине этой
пасторали лежала маленькая рабыня, уткнувшись лицом в ладони  и
рыдая  так, словно у нее разрывалось сердце. Пели птицы, но она
была глуха, ручьи звали ее, но она была нема,  светило  солнце,
но  она была слепа. Вся вселенная была лишь черной бездной, где
существовали только слезы и боль.
     Поэтому она не услышала легких шагов и не увидела высокого
широкоплечего мужчину, вышедшего из-за кустов и остановившегося
над ней. Она не подозревала о его присутствии, пока он не встал
на колени,  и  не  приподнял  ее,  утирая  ей  глаза  с   такой
нежностью, на которую была бы способна разве что рука женщины.
     Маленькая  невольница  увидела смуглое бесстрастное лицо с
холодными узкими серыми глазами, которые  сейчас  были  странно
мягкими.  Она поняла по его внешности, что это был не валузиец,
а в эти тревожные времена маленьким  рабыням  было  небезопасно
сталкиваться   в  глухом  лесу  с  незнакомцами,  а  тем  более
чужеземцами. Но ее горе мешало ей испытывать страх  и,  к  тому
же, человек выглядел добрым.
     -- Что с тобой, дитя? -- спросил он, и поскольку женщина в
сильном  горе  чаще  всего  поверяет  свои  печали  любому, кто
проявляет интерес и сочувствие, она прошептала:
     -- О, господин, я несчастная  девушка.  Я  люблю  молодого
аристократа...
     -- Сино валь Дора?
     --  Да,  господин, -- она удивленно посмотрела на него. --
Откуда  ты  знаешь?  Он  хочет  жениться  на  мне  и   сегодня,
испробовав  все  другие  пути,  он пошел к самому царю. Но царь
отказался помочь ему.
     Тень прошла по смуглому лицу незнакомца.
     -- Сино сказал, что царь отказал ему?
     -- Нет, царь пригласил старшего советника и долго спорил с
ним, но вынужден был уступить.  О!  --  она  всхлипнула.  --  Я
знала,  что  это  будет  бесполезно.  Законы Валузии неизменны,
пусть даже они жестоки и несправедливы. Они превыше царя.
     Тут девушка почувствовала,  что  мышцы  поддерживающей  ее
руки  внезапно напряглись и затвердели, словно толстые железные
канаты.  На  лице  незнакомца  появилось  выражение  уныния   и
безнадежности.
     --  Да,  --  пробормотал  он  словно  сам  себе. -- Законы
Валузии превыше царя.
     Высказав все свои горести, она немного пришла  в  себя,  и
глаза   ее   высохли.  Маленькие  рабыни  привычны  к  бедам  и
страданиям, хотя именно к этой рабыне всю ее  жизнь  относились
необычно хорошо.
     -- И Сино возненавидел царя? -- спросил незнакомец.
     Она покачала головой.
     -- Он понимает, что царь беспомощен.
     -- А ты?
     -- Что -- я?
     -- Ты ненавидишь царя?
     Ее глаза вспыхнули.
     --  Я! О, господин, да кто я такая, чтобы ненавидеть царя?
Нет, нет, я даже и не думала о таком.
     -- Я рад, -- сказал человек угрюмо. -- К тому же, малышка,
царь -- только раб, как и  ты  сама.  Только  опутан  он  более
тяжелыми узами.
     --  Бедняга,  --  жалостливо сказала она, хоть и не вполне
понимая, что он хотел сказать. Затем в ней вспыхнул гнев. -- Но
я ненавижу жестокие законы, по которым живут эти  люди!  Почему
эти  законы  нельзя  изменить?  Время не стоит на месте. Почему
люди сегодня должны повиноваться законам, которые были  созданы
нашими варварскими предками тысячи лет назад...
     Она   внезапно   замолчала   и  испуганно  осмотрелась  по
сторонам.
     --  Не  рассказывай   никому,   --   прошептала   девушка,
просительно  прислоняясь  головой к плечу ее собеседника. -- Не
подобает женщине, а тем более рабыне, так бесстыдно говорить  о
таких  важных вещах. Меня побьют, если моя госпожа или господин
услышат об этом.
     Мужчина усмехнулся.
     -- Успокойся, дитя. Сам царь не обиделся бы на твои слова.
Более того, я думаю, что он согласился бы с тобой.
     -- А ты видишься с царем?  --  спросила  она.  Ее  детское
любопытство на миг заставило ее забыть о бедах.
     -- Часто.
     --   И   в   нем  восемь  футов  роста?  --  спросила  она
заинтересованно. -- А правда, что у него под короной рога,  как
говорят люди?
     --  Вряд  ли,  -- рассмеялся он. -- Что до роста, то чтобы
соответствовать твоему описанию, ему  не  хватает  добрых  двух
футов,  в  остальном  же  он мог бы быть моим братом-близнецом.
Между нами почти нет разницы.
     -- И он такой же добрый, как ты?
     -- По временам. Когда его не раздражают дела  государства,
в  которых  он  ничего  не  может понять, или же причуды людей,
которые никогда не смогут понять его самого.
     -- А он и в самом деле варвар?
     -- Да, самый настоящий. Он родился и провел  свое  детство
среди язычников-варваров, населяющих землю Атлантиды. Он увидел
сон  и  сделал его явью. Поскольку он был великим воином и умел
яростно рубиться мечом, поскольку он  был  отважен  в  битве  и
поскольку  варвары-наемники  валузийского войска любили его, он
стал царем. Но поскольку он воин, а не политик,  поскольку  его
умение  биться  на мечах ныне уже не может ему помочь, его трон
качается под ним.
     -- Значит, он очень несчастен?
     -- Ну, не всегда, -- улыбнулся мужчина. --  Иногда,  когда
он  удирает  в  одиночку  и  позволяет  себе провести несколько
свободных часов в лесной глуши, он  почти  счастлив.  Особенно,
когда он встречает милую маленькую девушку, вроде...
     Девушка,  охваченная  внезапным ужасом, упала перед ним на
колени.
     -- О, владыка, помилуй меня! Я ведь не знала, что ты царь!
     -- Не бойся. -- Кулл снова опустился рядом с ней на колени
и обнял ее, чувствуя, что она дрожит с головы  до  ног.  --  Ты
сказала, что я добр...
     -- И ты такой и есть, повелитель, -- слабо прошептала она.
Я... Я  думала,  что  ты  тигр в человеческом образе, по словам
людей. Но ты добрый и нежный... И все же... Ты -- царь, а я...
     Внезапно она вскочила и в полном смятении бросилась прочь,
тут же скрывшись из глаз. То, что человек, которому она открыла
свою душу, оказался тем самым  царем,  кого  она  лишь  мечтала
увидеть когда-нибудь издали, привело ее в смятение, граничившее
с настоящим ужасом.
     Кулл  вздохнул  и  поднялся  на  ноги. Дела государства не
могли  ждать,  и  он  должен  был   возвратиться   и   заняться
проблемами,  о  сути которых имел лишь смутное представление, а
как разрешить их -- не мог и представить себе.

     4. "Кто умрет первым?"

     Двадцать  человек   бесшумно   крались   средь   молчания,
царившего  в коридорах и залах дворца. Их ноги в мягких кожаных
туфлях ступали беззвучно  и  по  толстым  коврам,  и  по  голым
мраморным  плитам.  Факелы,  стоявшие  в нишах, рождали красные
отблески  на  обнаженных  кинжалах,  мечах  и  лезвиях   боевых
топоров.
     --  Тише,  тише вы все! -- прошипел Ардион, оглядываясь на
своих  сообщников.  --  Кто  это  там  дышит,  словно   буйвол?
Начальник  ночной  охраны  удалил отсюда всех стражников. Одним
приказал оставить свои посты, а других  напоил.  И  все  же  мы
должны  быть  осторожны.  Счастье еще, что эти проклятые пикты,
эти  тощие  волки,  либо  остались  в  своем  посольстве,  либо
отправились в Грондар. Тише! Все назад! Стража идет.
     Они  столпились позади огромной колонны, за которой мог бы
спрятаться целый отряд людей, и ждали.  Почти  сразу  же  из-за
угла   появился   десяток   воинов,  великанов  в  алой  броне,
казавшихся движущимися железными статуями. Все они были  тяжело
вооружены  и  на  лицах  некоторых  из них была написана легкая
неуверенность. Лицо их начальника было бледным и  застывшим  и,
когда   отряд  проходил  мимо  колонны,  за  которой  прятались
заговорщики, он поднял руку, утирая выступивший на лбу пот.  Он
был молод и предательство давалось ему нелегко.
     Гремя   броней,  стражники  миновали  их  и  удалились  по
коридору.
     -- Прекрасно! -- хмыкнул Ардион. -- Он сделал все,  как  я
приказал.  Кулл  спит,  оставшись  без  охраны. Нам надо скорее
покончить с этим делом! Если  нас  схватят  при  покушении,  мы
пропали, но мертвого царя забывают быстро. Скорей!
     -- Да, скорей! -- вскричал Ридондо.
     Они  не  таясь  побежали  по  коридору, пока не уперлись в
дверь спального покоя. -- Это  здесь!  --  крикнул  Ардион.  --
Энарос, взломай мне эту дверь!
     Великан  всем  своим весом навалился на створки дверей. Со
второй попытки засовы  затрещали,  послышался  звук  ломающейся
древесины, дверь подалась и распахнулась.
     --   Вперед!   --  воскликнул  Ардион,  охваченный  жаждой
убийства.
     -- Вперед! -- взревел Ридондо. -- Смерть тирану!
     Они ворвались внутрь и застыли на месте. Перед ними  стоял
Кулл  -- но не раздетый Кулл, еще ничего не соображающий со сна
и безоружный, которого можно было бы зарезать,  как  барана,  а
Кулл  бодрствующий  и  разъяренный, уже частично облачившийся в
доспехи Алого Убийцы, с грозным мечом в руке.
     Куллу не спалось, и он тихо поднялся за несколько минут до
этого, намереваясь попросить начальника стражи  зайти  к  нему,
чтобы  немного  поболтать.  Однако, поглядев в глазок двери, он
увидел, как тот уводит своих  людей.  Подозрительный,  как  все
варвары,   царь  заподозрил  предательство.  Он  и  не  подумал
остановить их, решив, что все они причастны к заговору. Не было
никакой разумной причины для  того,  чтобы  они  оставили  свой
пост.  Поэтому  Кулл  начал  бесшумно  и  быстро  облачаться  в
доспехи, которые он хранил под рукой, и не успел он покончить с
этим, как дверь затрещала под тушей Энароса.
     Немая  сцена  длилась  мгновение   --   четверо   мятежных
аристократов  в  дверях  и  шестнадцать  отчаянных головорезов,
столпившихся за их спинами -- а против них -- молчащий гигант с
ужасающим взором, застывший в середине царского спального покоя
с мечом наготове.
     Затем Ардион закричал: -- Вперед! Бей его! Нас двадцать на
одного, и он без шлема!
     Действительно, Куллу нехватило времени, чтобы надеть шлем.
Не было времени даже на то, чтобы снять со стены  большой  щит.
Но  даже в таком виде он был защищен лучше, чем любой из убийц,
за исключением Энароса и Дукалона, облаченных в полные  доспехи
с опущенными забралами.
     С воплями, от которых задрожали стены, заговорщики хлынули
в комнату.  Энарос  бежал  первым.  Он несся словно разъяренный
бык, пригнув голову и выставив меч снизу  для  удара  в  живот.
Кулл  метнулся  ему навстречу, как тигр прыгает на быка, и весь
вес, вся мощь царя были вложены в размах руки,  сжимающей  меч.
Огромное  лезвие  сверкнуло, описав в воздухе свистящую арку, и
обрушилось на шлем военачальника. И лезвие и шлем разлетелись в
куски. Энарос безжизненно растянулся на полу, а  Кулл  отскочил
назад с уцелевшей рукоятью в руке.
     --  Энарос!  -- буркнул он, когда расколотый шлем выставил
на всеобщее обозрение  разрубленную  голову.  И  тут  остальные
заговорщики  набросились  на  него. Он почувствовал, как клинок
кинжала скользнул по его ребрам, и отбросил нападающего  ударом
левой  руки.  Другому он всадил сломанную рукоять промеж глаз и
тот, потеряв сознание, покатился на пол, обливаясь кровью.
     -- Четверо -- к двери!  --  воскликнул  Ардион,  следя  за
схваткой.  Он  боялся, что Кулл с его мощью и стремительностью,
может прорваться сквозь их ряды и ускользнуть. Четверо негодяев
отступили и выстроились, загораживая  единственный  вход.  И  в
этот  миг  Кулл  метнулся к стене и сорвал с нее древний боевой
топор, висевший там уже более столетия.
     Прижавшись  к  стене,  он  мгновение   разглядывал   своих
противников, а потом метнулся прямо в их гущу. Кулл предпочитал
не  обороняться,  а  нападать.  Удар  топора  швырнул одного из
заговорщиков на пол с разрубленным плечом, а ужасающее обратное
движение древнего оружия  сокрушило  череп  другого.  Нагрудная
пластина  доспеха  отразила  удар  меча третьего врага -- иначе
Куллу  пришел  бы  конец.  Его  заботой  было  прикрывать  свою
незащищенную шлемом голову и промежутки между грудной и спинной
пластинами,  поскольку  валузийская  броня  была составной, и у
него не было времени нацепить все ее части и затянуть  завязки.
Кровь  уже  струилась из неглубоких ран у него на щеке, руках и
ногах, но он оставался стремительным и смертоносным  бойцом,  и
даже   с  таким  значительным  численным  перевесом  нападавшие
дрогнули перед ним. К тому же они мешали друг другу.
     На мгновение они все дико навалились на  него,  размахивая
оружием,  затем  отхлынули  и  окружили  его  кольцом,  пытаясь
достать его длинными выпадами.  Пара  трупов  на  полу  явились
немыми свидетелями провала их первой попытки.
     --  Трусы!  --  вскричал  Ридондо  в  ярости,  срывая свой
шутовской колпак и сверкая обезумевшими  глазами.  --  Вы  что,
боитесь его? Смерть деспоту! Бей его!
     Он  яростно  рванулся  к царю, но Кулл, узнав его, отразил
его меч  топором  и  оттолкнул  певца  так,  что  тот  кувырком
покатился  по  полу.  Царь  перехватил  своей  левой  рукой меч
Ардиона и отверженный спас свою жизнь лишь присев под  размахом
топора  Кулла и отпрянув назад. Один из злодеев бросился на пол
и попытался схватить Кулла за ноги, чтобы повалить  его,  но  с
таким  же успехом он мог бы попытаться повалить железную башню.
У него еще  хватило  времени  взглянуть  вверх,  чтобы  увидеть
обрушивающийся  на него топор, но времени избежать удара ему не
хватило. Тут один из его сообщников ухватился за  рукоять  меча
обеими  руками  и,  размахнувшись, изо всех сил ударил Кулла по
плечу. Наплечник разлетелся и царь сразу же  почувствовал,  что
под нагрудную пластину стекает кровь.
     Друкалон,   расталкивая   нападавших   направо  и  налево,
подобрался к Куллу и занес меч,  нацелив  удар  в  незащищенную
голову  царя.  Кулл  пригнулся  и, хотя человеку его роста было
трудно таким образом избежать удара карлика вроде Дукалона, меч
просвистел над ним, срезав прядь волос.
     Кулл крутанулся  на  пятке  и  нанес  удар  сбоку,  словно
метнувшийся   волк,   широкой  ровной  дугой.  Дукалон  рухнул,
рассеченный чуть не надвое. -- Дукалон! --  с  трудом  выдохнул
Кулл. -- Я должен был бы узнать этого недоростка даже в Аду...
     Тут  он  попытался  отразить  натиск обезумевшего Ридондо,
который, придя в себя, набросился на  царя,  вооруженный  одним
лишь кинжалом. Кулл отскочил, подняв топор.
     --  Ридондо!  -- прозвенел резко его голос. -- Назад! Я не
хочу убивать тебя...
     -- Умри, тиран! -- вскричал сумасшедший певец, бросаясь на
царя. Кулл помедлил с ударом, пока не стало уже слишком поздно.
Только почувствовав укус стали в незащищенный бок, он в  слепом
отчаяньи нанес удар.
     Ридондо свалился с разрубленным черепом, а Кулл прижался к
стене, зажав рукой кровоточащую рану.
     --  Теперь  вперед,  и  покончим с ним! -- завопил Ардион,
готовясь возглавить атаку.
     Кулл, по-прежнему прижимаясь спиной к стене, поднял топор.
В этот миг  он  выглядел  дико  и  страшно.  Он  стоял,  широко
расставив  ноги,  набычившись, сжимая одной окровавленной рукой
высоко поднятый топор, а другой  опираясь  о  стену.  Его  лицо
застыло  в  гримасе  ненависти, а ледяные глаза сверкали сквозь
кровавый туман, застилавший их. Его  противники  колебались  --
тигр,  быть  может, и умирал, но все еще был способен унести не
одну жизнь.
     -- Кто умрет первым? -- прорычал Кулл  сквозь  разбитые  и
окровавленные губы.
     Ардион  прыгнул  на  него,  как волк, извернувшись в самой
середине  прыжка,  и  упал  ничком,  чтобы   избежать   смерти,
просвистевшей над ним в образе окровавленного топора. Он быстро
подтянул  ноги  и  откатился  в  сторону, чтобы избежать нового
удара. На этот раз топор ушел дюйма на  четыре  в  полированные
доски пола рядом с его ногами.
     В  этот  момент  другой  злодей  рванулся вперед, а за ним
неохотно  последовали  его  товарищи.  Нападавший   рассчитывал
добраться  до  Кулла  и  прикончить его раньше, чем тот вытащит
топор  из  пола,  но  он  не  учел  мощь  царя,  или  же  начал
действовать на секунду позже, чем было нужно. Во всяком случае,
топор  взлетел  и  опустился, и обагренная кровью карикатура на
человека отлетела под ноги его сообщникам.
     В этот миг послышались торопливые  шаги  и  заговорщики  у
дверей завопили: -- Стража идет!
     Ардион  разразился  проклятьями  видя, как его люди бегут,
словно крысы с тонущего корабля. Они вывалились наружу,  хромая
и  оставляя  кровавые  следы, и из коридора послышались крики и
шум схватки.
     Если  не  считать  мертвых  и  умирающих,  Кулл  и  Ардион
остались  одни  в  царском  спальном покое. У Кулла подгибались
колени и он тяжело опирался  о  стену,  глядя  на  отверженного
глазами  умирающего  волка.  Даже  в этот страшный миг циничная
философия Ардиона не покинула его.
     -- Кажется, все погибло, даже честь, -- пробормотал он. --
Однако, царь еле стоит на ногах и...
     Что еще пришло бы ему на ум, осталось неизвестным,  ибо  в
этот самый миг он стремительно рванулся к Куллу, видя, что царь
вытирает  заливавшую  его  глаза кровь той рукой, в которой был
зажат топор.  Человек  с  мечом  наготове  может  нанести  удар
быстрее,  чем  раненый может отразить его топором, оттягивающим
усталую руку, словно свинец.
     Но едва лишь Ардион замахнулся, Сино валь Дор,  появившись
в дверях, метнул что-то, что сверкнув, просвистело в воздухе, и
окончило  свой  полет  в горле Ардиона. Отверженный пошатнулся,
выронил меч и рухнул  к  ногам  Кулла,  обагряя  их  кровью  из
рассеченной сонной артерии, безмолвно засвидетельствовав, что в
число  боевых  умений  Сино  входило  и  метание  ножей. Кулл с
недоумением уставился на труп и мертвые глаза Ардиона  ответили
ему  насмешливым  взглядом,  как  если бы их обладатель все еще
насмехался над ничтожеством царей и  изгнанников,  заговоров  и
законов.
     Затем Сино подхватил царя, а комнату заполнили вооруженные
люди в  одежде  слуг славного дома валь Доров. К