улл увидел, что
маленькая рабыня поддерживает его с другой стороны.
     -- Кулл, Кулл, ты не умер? -- лицо валь  Дора  было  очень
бледным.
     --  Еще нет, -- хрипло отозвался царь. -- Заткните мне эту
дырку в левом боку. Если я помру, то  только  от  нее.  Ридондо
написал  там  эпитафию  очень  острым  пером.  А  остальные  не
смертельны. Пока перевяжите  меня.  Мне  осталось  еще  кое-что
сделать.
     Они  повиновались  ему, и когда кровотечение прекратилось,
Кулл,  хотя  и  побледневший  от  потери  крови,   почувствовал
небольшой   прилив   сил.  Дворец  к  этому  времени  полностью
проснулся. Придворные дамы, господа, воины,  советники  --  все
метались  вокруг,  словно  встревоженные  пчелы. Собрались Алые
Убийцы, обезумевшие от ярости, поскольку  в  час  опасности  их
царя  спасли  другие.  Что  же  до  молодого начальника стражи,
охранявшей двери спального покоя, то он улизнул под шумок и  не
был  обнаружен  ни тогда, ни позже, хотя впоследствии его долго
разыскивали.
     Кулл, по-прежнему упрямо держась  на  ногах,  сжимая  свой
окровавленный  топор  в  одной руке, а другой опираясь на плечо
Сино, обратился к ломавшему руки Ту и приказал: -- Принеси  мне
таблицу, на которой высечен этот закон о рабах.
     -- Но, владыка царь...
     -- Делай, что я говорю! -- взревел Кулл, поднимая топор, и
Ту поспешил повиноваться.
     Пока  он  ждал, и дворцовые женщины хлопотали вокруг него,
перевязывая ему раны и тщетно пытаясь разжать железные  пальцы,
сомкнувшиеся  на  окровавленной  рукояти  топора,  Кулл  внимал
сбивчивому рассказу Сино.
     -- Ала услышала, как Каанууб и  Дукалон  говорят  о  своих
замыслах.  Она  спряталась  в маленьком чулане, чтобы поплакать
над своими... нашими бедами, а тут явился Каанууб, собиравшийся
в свое загородное поместье. Он трясся от страха при мысли,  что
их  планы  могут  сорваться,  и заставил Дукалона оговорить все
детали заговора еще раз до его отъезда, дабы он  уверился,  что
ничего  не  может  сорваться. Он не уехал до позднего вечера, и
только тогда Але удалось выбраться и прибежать ко  мне.  Но  от
городского  дома Дукалонов до дома валь Доров далеко, и девушка
не может быстро пройти такой путь пешком. И хотя я собрал своих
людей и тут же бросился сюда, мы чуть не опоздали.
     Кулл прикоснулся к его плечу.
     -- Я не забуду этого.
     Тут появился Ту с таблицей закона и почтительно положил ее
на стол.
     Кулл жестом удалил всех, кто стоял рядом с ним, и  остался
один.
     --  Слушай,  народ Валузии! -- воскликнул он, из последних
сил пытаясь удержаться на ногах. -- Вот я  стою  здесь  --  ваш
царь.  Я  изранен  почти  до  смерти,  но я выживал и с худшими
ранами.
     Слушайте! Я устал от всего этого. Я  не  царь,  я  раб!  Я
связан  вашими  бесчисленными  законами!  Я не могу ни наказать
злодеев, ни вознаградить  моих  друзей,  следуя  этим  законам,
обычаям, традициям. Клянусь Валкой, я стану царем на деле, а не
только по названию.
     Вот  стоят  двое,  спасшие  мою  жизнь.  Отныне они вольны
пожениться, если захотят того!
     Тут Сино и Ала с радостным криком кинулись  друг  другу  в
объятия.
     -- Но закон! -- возопил Ту.
     --  Я  --  закон!  --  взревел Кулл, замахнувшись топором.
Лезвие, сверкнув, упало,  и  каменная  таблица  разлетелась  на
сотни  осколков.  Люди в ужасе заломили руки, молча ожидая, что
на них рухнут небеса.
     Кулл отступил,  сверкнув  глазами.  Вся  комната  качалась
перед его затуманенным взором.
     -- Я -- царь, государство и закон! -- прорычал он, схватил
похожий  на  жезл  скипетр,  лежавший  рядом  и,  разломив  его
пополам, отшвырнул обломки.
     --  Вот  что  будет  моим  скипетром!  --  вскричал  Кулл,
взмахнув   окровавленным   топором.   Багряные  капли  окропили
придворных. Одной рукой царь ухватил узкий обруч короны и вновь
прислонился к стене. Лишь это удержало его от падения, но в его
руках еще таилась сила льва.
     -- Я стану либо царем, либо трупом! -- проревел он и мышцы
его вздулись узлами, а глаза страшно блеснули. -- Если  вам  не
нравится  мое  правление  --  подходите  и  отберите у меня эту
корону!
     Сжимая левой  рукой  корону,  он  вознес  над  ней  правой
грозный топор.
     --  Сим  топором я правлю! Он -- мой скипетр! Я сражался и
потел не для того, чтобы быть кукольным царьком,  каким  бы  вы
хотели  меня видеть, и править по-вашему. Теперь я буду править
по-своему. Не хотите  сражаться  --  повинуйтесь.  Справедливые
законы  останутся неизменными, а те, что пережили свое время, я
уничтожу, как уничтожил вот этот. Я -- царь!!
     Побледневшие аристократы  и  испуганные  женщины  медленно
преклонили  колени,  склонившись  в  страхе  и  почтении  перед
обагренным кровью гигантом,  высившимся  над  ними  с  горящими
глазами.
     -- Я -- царь!
     Удар гонга
     Где-то   в   горячей   красной   тьме   возникло   биение.
Пульсирующая  каденция,  беззвучная,  но  ощутимая,   росла   и
ширилась   в  недвижном  воздухе.  Человек  пошевелился,  слепо
пошарил вокруг себя руками и сел. Сперва  ему  показалось,  что
его  качают  плавные  волны  черного океана, поднимая и опуская
монотонной чередой, что было ему почему-то неприятно. Он ощущал
пульсацию и  дрожь  воздуха,  и  начал  двигать  руками  словно
пловец,  пытаясь  обороть эти ускользающие волны. Но вот дрожал
ли воздух вокруг него, или в его голове? Этого он определить не
мог, и у него родилась безумная мысль -- уж не заперт ли  он  в
своем собственном черепе?
     Пульсация  ослабла,  сошлась  к  своему  центру, и он сжал
руками раскалывающуюся от боли голову,  попытавшись  вспомнить.
Вспомнить что?
     --  Странно...  --  пробормотал  он. -- Кто я или что я? И
где? Что случилось, и почему я здесь? Может быть, я всегда  был
тут?
     Он  поднялся  на  ноги и попытался оглядеться по сторонам.
Кругом царила полная тьма. Он напряг глаза,  но  не  увидел  ни
проблеска  света.  Тогда  он  пошел, поминутно останавливаясь и
вытянув  перед  собой  руки,  в   поисках   света,   столь   же
инстинктивных, сколь поиски света пробивающимся ростком.
     --  Это  наверняка  не  все, -- задумчиво прошептал он. --
Должно быть что-то еще -- а что отлично от всего этого? Свет! Я
знаю -- я помню Свет, хоть и не помню, что он такое.  Очевидно,
я знал иной мир, нежели этот.
     Вдали возникло слабое сероватое сияние. Он побежал к нему.
Сияние ширилось, пока ему не стало казаться, что он движется по
длинному и все время расширяющемуся коридору. Затем он внезапно
вырвался в тусклый звездный свет и ощутил лицом холодный ветер.
     --  Это и есть свет, -- пробормотал он. -- Но и это еще не
все.
     У него появилось ощущение, что он  находится  на  огромной
высоте. Высоко над его головой, вровень с его глазами и под ним
горели  среди  величественного  сверкания  космического  океана
огромные звезды. Он задумчиво нахмурился, глядя на них.
     Тут он ощутил, что он уже не один. Высокая смутная  фигура
слабо  обрисовалась  перед  ним  в  звездном  свете.  Его  рука
инстинктивно метнулась к левому бедру, но тут же упала. Он  был
наг и безоружен.
     Фигура  приблизилась  и  он увидел, что то был человек, по
всей видимости глубокий старец, хотя черты лица в слабом  свете
казались расплывчатыми и обманчивыми.
     --  Ты  новичок  здесь?  --  вопросила эта фигура глубоким
ясным голосом, похожим на звон нефритового гонга. И  при  звуке
этого  голоса  в  мозг услышавшего его человека тонкой струйкой
начала возвращаться память.
     Он задумчиво потер подбородок.
     -- Теперь я вспомнил, -- промолвил он. -- Я -- Кулл,  царь
Валузии. Но что я тут делаю, безоружный и раздетый?
     -- Никто ничего не может пронести с собой сквозь Врата, --
отозвался  другой загадочно. -- Подумай, Кулл из Валузии, разве
ты не помнишь, как ты явился сюда?
     -- Я стоял у  входа  в  залу  совета,  --  протянул  Кулл,
припоминая.  --  Страж на наружной башне как раз ударил в гонг,
чтобы отметить истекший час. И тут внезапно  звук  этого  гонга
превратился  в  яростный  поток  сотрясающего  все  звука.  Все
потемнело, и у меня перед  глазами  на  миг  вспыхнули  красные
искры. А потом я проснулся в пещере или каком-то коридоре и уже
ничего не помнил.
     -- Ты прошел Врата. При этом всегда видишь одну лишь тьму.
     --   Значит   я   мертв?   Клянусь   Валкой,  должно  быть
какой-нибудь враг затаился за колоннами дворца  и  покончил  со
мной, когда я говорил с Брулом, пиктским воином.
     -- Я не сказал, что ты умер, -- отозвалась смутная фигура.
-- Быть  может,  Врата  еще  не  полностью  затворились.  Такое
бывало.
     -- Но что это за место?  Рай  или  Ад?  Это  не  тот  мир,
который  я  знал с рождения. И эти звезды -- я никогда не видел
их прежде. Эти созвездия могущественней и ярче, чем те, которые
я знал при жизни.
     -- Есть миры за мирами, вселенные внутри и вне  вселенных,
--  ответил  старец.  -- Ты на иной планете, чем та, на которой
был рожден. Ты в иной вселенной и наверняка в ином измерении.
     -- Тогда я точно помер.
     --  Что  суть  смерть,  если  не  переход  из  вечности  в
вечность, не переправа через космический океан?
     --  Если  так, то во имя Валки, где же я? -- взревел Кулл,
терпение которого наконец истощилось.
     -- Твой разум варвара цепляется за приметы вещественности,
-- медленно ответил другой. -- Имеет ли значение, где ты, мертв
ли ты, как ты это называешь?  Ты  лишь  часть  великого  океана
жизни,  омывающего  все  берега,  и  ты столь же принадлежишь к
одному месту, как и к любому другому, и наверняка стремишься  к
источнику  всего  сущего,  порождающему  все живое. И потому ты
привязан к вечной жизни столь же  надежно  как  дерево,  скала,
птица  или  целый  мир. И ты еще называешь расставание со своей
крохотной планетой, разлуку со  своей  вещественной  формой  --
смертью!
     -- Но я по-прежнему обладаю телом.
     --  Я не сказал, что ты мертв, как ты именуешь это. Что до
этого, ты можешь по-прежнему  существовать  в  своем  маленьком
мире,  насколько  я  могу судить. Существуют миры внутри миров,
вселенные во вселенных. Существуют  вещи  слишком  маленькие  и
слишком огромные для человеческого разумения. Каждый камушек на
побережьи Валузии содержит в себе бесчисленные вселенные, и сам
по  себе,  как  целое,  является  частью  великого  плана  всех
вселенных, точно так же, как целое солнце, известное тебе. Твоя
вселенная, Кулл из Валузии, может быть  камушком  на  побережьи
великого царства.
     Ты  сбросил  оковы,  которыми  ограничивала  нас плоть. Ты
можешь быть во  вселенной,  образующей  драгоценный  камень  на
твоей  царской мантии, а возможно, что та вселенная, которую ты
знал, может оказаться паутинкой, лежащей на траве у твоих  ног.
Говорю тебе, время и пространство относительны, и на самом деле
не существуют.
     -- А ты, конечно, бог? -- спросил с любопытством Кулл.
     --  Одно  лишь накопление знаний и постижение мудрости еще
не делает богом, -- нетерпеливо ответил другой. -- Гдяди!
     Призрачная рука  указала  жестом  на  огромные  сверкающие
драгоценности, которые были звездами.
     Кулл  посмотрел  и  увидел, что они быстро изменяются. Они
были в постоянном движении, непрерывно менялся их узор и  этому
не было конца.
     --  "Всевечные"  звезды  изменяются  в  своем  собственном
времени,  столь  же  быстро,  как  возвышаются  и  приходят   в
ничтожество  народы.  Даже  сейчас,  пока  мы  смотрим, на этих
планетах  из  первичной  слизи  возникают  разумные   существа,
восходят  долгим  медленным путем к высотам культуры и знаний и
гибнут вместе со своими умирающими мирами.  Все  суть  жизни  и
частицы  жизни.  Для  них  это  кажется миллионами лет, для нас
всего лишь мигом. Все суть жизнь
     Кулл   завороженно   следил,   как   огромные   звезды   и
величественные  созвездия вспыхивали, тускнели и исчезали, в то
время, как другие, столь же  яркие,  возникали  на  их  местах,
чтобы в свою очередь исчезнуть.
     Затем  внезапно  горячая  красная тьма вновь охватила его,
затмив все звезды.  Словно  сквозь  плотный  туман  он  услышал
знакомый слабый звук.
     Он  стоял на ногах, пошатываясь. Он увидел солнечный свет,
высокие мраморные колонны и стены дворца и занавеси на  широких
окнах,   превращавшие   лучи  солнца  в  расплавленное  золото.
Неуверенным движением он быстро  ощупал  свое  тело,  обнаружив
облегающие  его  одеяния  и  меч у бедра. Он был покрыт кровью.
Красная струйка текла по его голове из неглубокого  пореза.  Но
большая часть крови на нем и его одеждах не принадлежала ему. У
его  ног  в  ужасной  алой  луже лежало то, что было человеком.
Услышанный им звук затихал, рождая отголоски, замиравшие вдали.
     -- Брул, что это? Что случилось? Где я был?
     -- Ты едва  не  отправился  во  владения  старого  Владыки
Смерти,  --  отозвался  пикт  с  невеселой ухмылкой, вытирая от
крови клинок своего меча. -- Этот шпион притаился за колонной и
набросился на  тебя,  словно  леопард,  когда  ты  обернулся  в
дверях,  чтобы  поговорить  со  мной.  Кто  бы  ни жаждал твоей
гибели, но этот человек должен был обладать  огромной  властью,
дабы  послать человека на верную смерть. Не вывернись меч в его
руке и не придись удар вскользь, а  не  прямо,  ты  валялся  бы
сейчас  с  расколотым  черепом,  а не стоял тут, обескураженный
простой царапиной!
     -- Но ведь прошли часы... -- пробормотал Кулл.
     Брул рассмеялся.
     -- Твой разум все еще  затуманен,  владыка  царь.  С  того
мгновения,  как он бросился на тебя и ты рухнул, до того, как я
пронзил ему сердце, никто не успел бы пересчитать пальцы  одной
руки. А за то время, что ты лежал в своей и его крови, не успел
бы  перечесть  пальцы  обеих.  Видишь,  Ту  еще  не  вернулся с
бинтами, а он побежал за ними в тот миг, как  ты  свалился  без
памяти.
     -- Да, ты прав, -- отозвался Кулл. -- Не понимаю этого, но
как раз  перед  тем,  как мне был нанесен удар, я услышал гонг,
отбивающий час, и он все еще звенел, когда я очнулся.
     Брул! Не существует ни времени,  ни  пространства,  ибо  я
совершил  самое  долгое  в  жизни странствие и прожил несчетные
миллионы лет, пока звучал удар гонга!

     Зеркала Тузун Туна
     Край, унылый как стон. Погружен в вечный сон
     Вне пространства и времени он.
     Эдгар По
     Перевод Ады Оношкович-Яцына.

     Даже царями порой овладевает огромная душевная  усталость.
Тогда   золото  трона  становится  медью,  дворцовые  шелка  --
дерюгой. Драгоценности  царского  венца  начинают  поблескивать
тускло,   словно   льды   замерзшего  моря,  речь  человеческая
превращается в побрякивание шутовских бубенчиков  и  появляется
ощущение  нереальности  окружающего.  Даже  солнце видится лишь
медяшкой в  небесах,  и  не  несет  свежести  дыхание  зеленого
океана.
     В  таком  вот  настроении и восседал однажды Кулл на троне
Валузии.   Все   развертывалось    перед    ним    бесконечной,
бессмысленной  панорамой:  мужчины,  женщины,  жрецы, события и
тени событий. Все, чего он добился, и все, чего желал  достичь.
Все  возникало и исчезало, словно тени, не оставляя следа в его
душе, лишь принося страшную душевную опустошенность, и  все  же
Кулл  не  был  утомлен.  В нем жило страстное желание того, что
было превыше его самого и превыше  двора  Валузии.  еспокойство
росло  в  нем,  и странные, ослепительные грезы рождались в его
душе. По его приказу явился  к  нему  Брул,  Убивающий  Копьем,
пиктский воин с островов Запада.
     --  Владыка царь, ты устал от придворной жизни. Отправимся
со мной на моей галере и поборемся немного с бурными волнами.
     -- Нет, -- Кулл оперся подбородком в задумчивости на  свою
мощную руку. -- Я пресыщен всем этим. города не привлекают меня
и  на  границах  все спокойно. И больше я не слышу песен морей,
которые я слышал в реве  прибоя,  когда  лежал  мальчишкой  под
сияющим  звездами  небом  на  берегах Атлантиды. Нечто странное
происходит со мной и меня сжигает жажда, превыше  любой  земной
жажды. Оставь меня.
     Брул  вышел,  полный  сомнений, оставив царя погруженным в
унылые размышления. И тут к Куллу приблизилась девушка-служанка
и прошептала:
     -- Великий  царь,  ищи  Тузун-Туна,  чародея.  Он  владеет
тайнами жизни и смерти звезд в небе и бездн морских.
     Кулл  глянул  на  девушку.  У  нее были волосы, как чистое
золото, а ее фиалковые глаза были странно скошены к вискам. Она
была прекрасна, но Куллу не было дела до ее красоты.
     -- Тузун-Тун, -- повторил он. -- Кто это?
     -- Волшебник Древнего Народа. Он живет здесь, в Валузии, у
Озера Видений, в Доме Тысячи Зеркал. Ему  все  ведомо,  владыка
царь.  Он говорит с мертвыми и ведет беседы с демонами Погибших
Земель.
     Кулл поднялся на ноги.
     -- Я поищу этого фигляра. Но помни: ни слова о том, куда я
иду, слышишь?
     -- Твоя рабыня повинуется тебе, господин, -- сказала  она,
почтительно  опустившись  на колени, но когда Кулл повернулся к
ней спиной, не ее алых устах появилась хитрая улыбка,  а  узкие
глаза коварно блестнули.
     Кулл пришел к обиталищу Тузун Туна у Озера Видений. Широко
простирались голубые воды этого озера и много роскошных дворцов
высилось  на  его  берегах.  Бесчисленное множество прогулочных
лодок, украшенных  лебедиными  крыльями,  лениво  скользили  по
тихой глади, и повсюду звучала тихая музыка.
     Дом   Тысячи  Зеркал  был  высок  и  просторен,  но  ничем
особенным не выделялся  среди  других.  Огромные  двери  стояли
распахнутыми настежь, так что Кулл взошел по широкой лестнице и
вошел  в дом, так никого и не встретив по пути. Там, в огромном
покое, чьи стены были сделаны из зеркал, он нашел  Тузун  Туна,
чародея.  Человек  этот  был стар, как горы Зальгары, кожа была
сухой и морщинистой, но холодные  серые  глаза  горели  блеском
стали.
     --  Кулл  Валузский,  мой дом -- твой, -- приветствовал он
царя, отвешивая  поклон  со  старомодной  учтивостью  и  жестом
приглашая царя опуститься в троноподобное кресло.
     --  Я  слышал,  что  ты  волшебник,  -- прямо сказал Кулл,
подпирая  подбородок  рукой  и  устремляя  мрачный  взгляд   на
стоявшего перед ним человека. -- Можешь ты творить чудеса?
     Чародей протянул руку. Его пальцы разжались и сжались, как
когти птицы.
     --  Разве  это  не  чудо,  что эта слепая плоть повинуется
мысленным приказам моего мозга? Я хожу, дышу, говорю --  и  это
истинное чудо.
     Кулл поразмыслил немного, а затем спросил:
     -- Можешь ты вызвать демонов?
     --  конечно. Я могу вызвать демона более ужасного, чем все
обитатель страны духов -- просто ударив тебя по лицу.
     Кулл дернулся, затем кивнул.
     -- Ну а мертвые? Можешь ты говорить с мертвецами?
     -- Я все время говорю с мертвецами, как  говорю  сейчас  с
тобой.  Смерть начинается с рождением, и любой человек начинает
умирать в тот миг, когда появляется на свет. Ты уже мертв, царь
Кулл, ибо ты уже родился.
     -- Ну, а ты? Ты старше всех людей, которых я видел.  Разве
волшебники не умирают?
     --  Люди  умирают,  когда  приходит  их час. Ни раньше, ни
позже. Мой час еще не пробил.
     Кулл поразмыслил над этими ответами.
     -- Тогда похоже, что  величайший  волшебник  Валузии  лишь
обычный человек, и я даром потратил время, явившись сюда.
     Тузун Тун покачал головой.
     --  Люди  не  более, чем люди, и величайшие из них те, кто
быстрее всего познают самые простые вещи. Посмотри-ка  лучше  в
мои зеркала, Кулл.
     Потолок  и  стены  состояли  из  множества  зеркал,  точно
подогнанных друг  к  другу,  хотя  и  самых  различных  форм  и
размеров.
     --   Зеркала  --  это  целый  мир,  Кулл,  --  с  глубоким
убеждением сказал  волшебник.  --  Посмотри  в  мои  зеркала  и
постигни мудрость.
     Кулл  выбрал  одно  наугад  и пристально уставился в него.
Зеркала на противоположной стене, отраженные  в  нем,  отр