дит  остальных.  В
корабле никого  нет,  давно  никого  нет,  бояться  нечего.  Надо  уходить
обратно, перевал скоро завалит снегом.  А мы тут  спим.  Разве  можно  тут
спать?
     Олег, как настоящий житель леса, везде отлично ориентировался. Даже в
корабле.  Он не боялся заблудиться и потому  спокойно  пошел  по  пандусу,
ведущему наверх, в жилые помещения.
     Каюту с круглой табличкой "44" он нашел через  час.  Не  потому,  что
трудно было найти, просто  он  отвлекался  в  пути.  Сначала  он  попал  в
кают-компанию, где увидел  длинный  стол,  и  там  ему  очень  понравились
установленные посредине забавные солонки и перечницы, и он даже положил их
в мешок по штуке, подумал, что мать будет рада, если он принесет ей  такие
вещи. Потом он долго рассматривал шахматы - видно, при ударе коробка упала
на  пол  и  разбилась,  а  фигуры  рассыпались  по  ковру.  Ему  никто  не
рассказывал о шахматах, и он решил, что  это  скульптуры  неизвестных  ему
земных животных.  И конечно, удивителен был ковер - у него не  было  швов,
значит, его выделали из шкуры одного животного. Какое же животное на Земле
так велико, и притом у него такие странные узоры на шкуре?  Наверное,  это
морское животное.  Эгли рассказывала, что самые большие животные обитают в
море и называются китами.  Олег видел  еще  много  чудесных  и  непонятных
вещей, и к исходу часа, который потребовался,  чтобы  добраться  до  каюты
"сорок  четыре",  он   был    переполнен    впечатлениями.    Впечатления,
накапливаясь, вызывали отчаяние от собственной тупости,  от  неспособности
разобраться в вещах и от того, что Томас не дошел до корабля  и  не  может
все объяснить.
     Перед дверью сорок четвертой  каюты  Олег  долго  стоял,  не  решаясь
открыть ее, хотя знал, что ничего особенного он там не увидит.  И он  даже
понимал почему.  Хотя мать говорила много раз,  что  его  отец  погиб  при
крушении корабля,  что  он  был  в  двигательном  отсеке,  где  раскололся
реактор, все равно ему казалось, что отец может быть там.  Почему-то  Олег
никогда не верил в смерть  отца,  и  отец  оставался  живым,  на  корабле,
ожидающим, несчастным.  Может, это происходило от внутренней  убежденности
матери, что отец жив. Это был ее кошмар, ее болезнь, которую она тщательно
скрывала от всех, даже от сына, но сын об этой болезни знал.
     Наконец Олег заставил себя отодвинуть  дверь.  В  каюте  было  темно.
Стены ее были покрыты обычной краской. Пришлось задержаться, зажечь факел,
и глаза не сразу привыкли к полутьме.  Каюта состояла из  двух  комнат.  В
первой стоял стол, диван,  здесь  ночевал  отец,  во  второй,  внутренней,
комнате жила мать с ним, с Олегом, младенцем.
     Каюта была пуста. Отец не вернулся в нее. Мать ошиблась.
     Но Олега ждал иной сюрприз, иное  потрясение,  выражение  того  конца
времени, той паузы, в которой жил корабль с  момента,  как  люди  покинули
его, и до того дня, когда к нему вернулся Олег.
     В маленькой комнате стояла детская кроватка.  Он сразу понял, что это
сооружение с расстегнутыми и висящими по сторонам ремнями, мягкое, как  бы
повисшее в воздухе, предназначено для маленького ребенка.  И вот почему-то
недавно, минуту назад, ребенка унесли отсюда в спешке, даже оставили  один
очень маленький розовый носок и  разноцветную  погремушку.  Олег,  еще  не
осознав до  конца,  что  встретился  с  самим  собой  в  этом  заповеднике
остановившегося времени, поднял погремушку и взмахнул ею, и именно в  этот
момент, услышав звук погремушки и, как ни странно, узнав его,  он  осознал
реальность корабля, реальность этого мира, более глубокую и настоящую, чем
реальность поселка и леса.  В обычной жизни  нельзя  встретиться  с  самим
собой.  Вещи исчезают, а если что-то и остается, то останется как  память,
как сувенир.  А здесь, в петле, прикрепленной к  бортику  кровати,  висела
недопитая  бутылочка  с  молоком,  молоко  замерзло,  но  его  можно  было
растопить и допить.
     И, увидев себя, встретившись с собой, осознав и пережив эту  встречу,
Олег принялся искать следы двух других людей, бывших здесь по  ту  сторону
остановившегося времени,- отца и матери.
     Мать найти было легче.  Она бежала отсюда, унося его, Олега,  поэтому
на ее кровати  в  глубине  каюты  валялся  скрученный,  смятый,  сорванный
второпях  халат.  Мягкая  туфля  высовывалась  из-под   кровати,    книга,
заложенная  листком  бумаги,  лежала  на  подушке.  Олег  поднял    книгу,
осторожно, боясь, не рассыплется ли она, как то растение  в  коридоре.  Но
книга отлично перенесла мороз.  Книга называлась "Анна  Каренина"  и  была
написана Львом Толстым.  Это  была  толстая  книга,  а  на  закладке  были
набросаны формулы - мать была физиком-теоретиком.  Олег никогда  не  видел
почерка матери, потому что в деревне не на чем было писать, он никогда  не
видел книги, потому что книг в тот момент никто не брал  с  корабля,  Олег
слышал имя писателя на уроках тети Луизы, но не думал, что писатель  может
написать такую толстую книгу.  Олег взял книгу с собой. И он знал: как  бы
ни было тяжело идти назад, он книгу донесет.  И этот листочек с формулами.
И потом, подумав, он положил в мешок  туфли  матери.  Они  казались  очень
узкими для разбитых, старых ног матери, но пускай они у нее будут.
     А следы отца, хоть  и  были  вещественны  и  очевидны,  почему-то  не
произвели на Олега такого впечатления, как  встреча  с  самим  собой.  Это
случилось потому, что отца в тот момент, когда корабль разбился, не  было.
Он ушел раньше.  Он ушел на вахту, убрав за собой -  отец  был  аккуратным
человеком, не терпел беспорядка.  Его книги  стояли  в  ряд  на  полке  за
стеклом, его вещи висели в стенном шкафу...  Олег вынул  из  шкафа  мундир
отца.  Наверное, он не надевал его на корабле, мундир  был  совсем  новым,
синим, плотным, с двумя звездочками  на  груди,  над  карманом  куртки,  с
тонким золотым лампасом па узких штанах.  Олег вынул  мундир  из  шкафа  и
приложил к себе - мундир был немного великоват.  Тогда Олег  надел  куртку
поверх своей, и она стала впору, только пришлось  чуть  подогнуть  рукава.
Потом подвернул штанины.  Если бы отец  жил  в  деревне  и  ходил  в  этом
мундире, он разрешил бы Олегу иногда надевать его.
     Теперь корабль окончательно принадлежал Олегу. Даже вернувшись в лес,
он всегда будет тосковать  по  кораблю  и  стремиться  обратно  сюда,  как
стремится Старый и как стремился Томас.  И в  этом  тоже  не  было  ничего
плохого, в этом была победа Старого,  который  не  хочет,  чтобы  те,  кто
растет в деревне, стали частью леса. Теперь Олег окончательно понял, как и
почему думал Старый, и слова его приобрели смысл, осознать  который  можно
было только здесь.
     Олег догадался  откинуть  крышку  стола,  там  с  внутренней  стороны
оказалось зеркало.  Олегу приходилось видеть себя отраженным в луже. Но  в
большом зеркале он не видел себя никогда.  И, глядя на себя, он  осознавал
раздвоение, но это раздвоение не было противоестественным - ведь  там,  за
открытой дверью, только что был он,  маленький  Олег,  он  даже  не  допил
молоко.  А теперь он стоит перед зеркалом  в  мундире  отца.  Конечно,  он
сейчас совсем не похож на отца, потому что лицо его обветрено, обморожено,
обтянуто темной кожей  с  ранними  морщинами  от  недоедания  и  жестокого
климата, но все-таки это он, Олег, он вырос, вернулся, надел мундир и стал
членом экипажа корабля "Полюс".
     В письменном столе он нашел записную книжку отца, половина страниц  в
ней была пустой, не меньше ста пустых белых листков, целое  сокровище  для
Старого. Можно будет учить ребят, рисуя на бумаге разные вещи, которых они
никогда  не  видели.  Ведь  им  надо  будет,  как  подрастут,  обязательно
вернуться к кораблю.  И  еще  он  нашел  там  несколько  объемных  цветных
картинок, фотографий с  видами  земных  городов,  и  тоже  взял  с  собой.
Некоторые другие вещи были непонятны, их Олег трогать пока не  стал  -  он
понимал, что возвращение к поселку будет трудным.  Но одну вещь  он  взял,
потому что сразу догадался, что это такое, и понял,  как  будут  счастливы
Сергеев и Вайткус, который рисовал ему эту вещь на влажной глине  и  много
раз повторял: "Я никогда не прощу себе, что никто из нас не взял бластера.
Ни один человек".- "Ты зря казнишься,- отвечал  Старый,-  для  этого  надо
было  возвращаться  на  мостик,  а  там  была    смертельная    радиация".
Оказывается, бластер лежал у отца в столе.
     Рукоять надежно легла  на  ладонь.  И  чтобы  проверить,  есть  ли  в
бластере заряд, он направил его на стену и нажал на спуск  -  из  бластера
вылетела молния и опалила стену.  Олег зажмурился, но еще с  минуту  после
этого в глазах прыгали искры.  И Олег вышел в коридор с бластером в  руке:
теперь он был не только хозяином корабля, но  еще  и  получил  возможность
говорить с лесом не как проситель. Нас не трогайте!
     В  коридоре  Олег  остановился  в  раздумье.   Хотелось    пойти    в
навигационный отсек или в узел связи,  но  разумнее  вернуться  на  склад,
потому что если Дик с Марьяной пришли туда, они будут волноваться.
     Олег быстро прошел обратно, но склад был пуст. Никто туда не заходил.
Ну что ж, пойдем разбудим их.  К  тому  же,  хоть  Олег  в  этом  себе  не
признавался,  хотелось  показаться  им  в  мундире  космонавта,   хотелось
сказать: "Вы проспите все на свете. А нам пора улетать к звездам..."
     На этот раз он пересек  ангар  напрямик,  путь  назад  оказался  куда
короче, чем вчера, он уже привык к кораблю. Впереди показался яркий свет -
люк наружу был открыт.  Они его забыли закрыть. Хотя это здесь неважно, на
такой высоте вряд ли водятся звери, что им тут делать?
     Олег зажмурился и постоял так с минуту,  пока  глаза  не  привыкли  к
солнечному свету.  Солнце стояло высоко, ночь давно  прошла.  Олег  открыл
глаза и испугался.
     Никаких следов Дика и Марьяны: снег за ночь все  сровнял  и  сгладил,
снег без единого темного пятна.
     - Эй! - сказал Олег. Негромко. Тишь стояла такая, что страшно было ее
разбудить.
     И тут же Олег заметил, как что-то зашевелилось метрах в  двадцати  от
корабля.  Там был невысокий пологий снежный холм. И  зверь,  белый,  почти
сливающийся со снегом, какого раньше Олегу не приходилось видеть,  похожий
на ящерицу, только мохнатую, длиной  метра  в  четыре,  осторожно,  словно
боясь спугнуть добычу, разрывал этот холм. Олег как зачарованный глядел на
зверя и ждал, что будет дальше, он не связал белый сугроб с ночевкой  Дика
и Марьяны.  Даже когда лапы зверя разгребли снег и там  показалось  темное
пятно покрывала палатки, он все равно стоял неподвижно.
     Но в этот момент проснулся Дик, он сквозь сон услышал, как ворочается
над ними зверь, и его нос уловил чужой опасный  запах  этого  зверя.  Дик,
выхватив нож, рванулся из-под  палатки,  но  запутался  в  одеялах.  Олегу
показалось, что снежный сугроб внезапно  ожил,  взметнулся  вверх  столбом
снега.  Зверь, ничуть не испуганный этим взрывом, а, наоборот, убедившийся
в том, что не ошибся, раскапывая добычу, сцапал  когтистыми  лапами  комок
шкур и старался придавить его к земле, придушить, рыча и радуясь добыче.
     Олег - лесной житель нащупывал рукой у пояса нож и  примеривался  для
прыжка, глазами уже пытаясь угадать, где у  этого  белого  зверя  уязвимое
место, куда надо вонзить нож.  А Олег -  житель  корабля  и  сын  механика
вместо ножа выхватил бластер, но стрелять отсюда, сверху, издали, не стал,
а спрыгнул в снег и бросился к зверю, сжимая в руке оружие.  Зверь, увидев
его, поднял  морду  и  зарычал,  отпугивая  Олега,  видно  приняв  его  за
конкурента, и тогда, уже без опаски попасть в  Дика,  Олег  остановился  и
всадил в оскаленную морду заряд бластера.

     x x x

     Пока Дик с Марьяной, пообедав и обойдя корабль, стаскивали  к  выходу
то, что надо взять в поселок, Олег забрался на самый верх, в навигационный
отсек. Он звал Дика с собой, но тот не пошел - ему достаточно было добычи.
Не пошла и Марьяна - Олег показал  ей,  где  находится  госпиталь,  и  она
отбирала лекарства и инструменты, которые описала ей  Эгли.  А  надо  было
спешить, потому что снова пошел снег и заметно похолодало.  Еще день, и из
гор не выбраться  -  снег  будет  идти  много  дней  и  морозы  упадут  до
пятидесяти градусов. Так что Олег оказался в навигационном отсеке один.
     Он постоял несколько  минут  в  торжественном  окружении  приборов  в
центре погибшего  корабля,  создание  которого  было  немыслимым  подвигом
миллионов умов и тысяч лет человеческой цивилизации.  Но Олег не испытывал
ни ужаса, ни безнадежности.  Он знал, что теперь поселок, по крайней  мере
для него, Олега, превратится из центра вселенной во временное  убежище  на
те годы, пока корабль не станет истинным домом, пока  они  не  поймут  его
настолько, чтобы с его помощью найти способ сообщить о себе на Землю.  Для
этого надо - старшие тысячи раз обсуждали  это  -  восстановить  аварийную
связь.
     Олег вошел в радиоотсек, потому что Старый  сказал  ему,  где  искать
справочники и инструкции по связи, те, которые  надо  понять  прежде,  чем
умрет Старый и умрет Сергеев,- только они могут помочь ему, Олегу, и  тем,
кто придет вслед за Олегом.
     В  радиоотсеке  было  полутемно.  Олег  не  сразу  отыскал  ящик    с
инструкциями.  Он вынул справочники, их  оказалось  много,  и  неизвестно,
какой нужнее.  Но Олег знал, что он скорее выкинет туфли матери,  чем  эти
книги.  Он рад бы взять с собой какие-нибудь детали, инструменты,  которые
пригодятся, но понимал, что это  придется  отложить  до  следующего  раза,
когда он будет понимать смысл этих экранов и панелей.
     И тут внимание Олега привлекло слабое  мерцание  в  углу  на  панели,
полуприкрытой креслом оператора.  Олег осторожно, словно к  дикому  зверю,
подошел к тому месту.
     На панели равномерно вспыхивал зеленый огонек.
     Олег  попытался  заглянуть  за  панель,  чтобы  понять,  почему   это
происходит, но не удалось.  Он уселся в кресло оператора и начал  нажимать
на кнопки перед панелью.  Тоже ничего не  произошло.  Огонек  все  так  же
мерцал.  Что это означает? Почему огонек? Кто оставил его? Кому он  нужен?
Рука Олега дотронулась до  ручки,  которая  легко  подалась  и  сдвинулась
вправо.  И тогда из-за тонкой  решетки  рядом  с  огоньком  донесся  тихий
человеческий голос:
     - Говорит Земля...  Говорит Земля...-  Затем  раздался  писк  в  такт
мерцанию огонька, и в писке был какой-то непонятный  смысл.  Через  минуту
голос повторил: - Говорит Земля... Говорит Земля...
     Олег потерял ощущение времени. Он ждал снова и снова, когда раздастся
голос, которому он не мог ответить, но который связывал его с  будущим,  с
тем моментом, когда он ответить сможет.
     Его вернул к действительности звоночек наручных часов -  их  нашел  в
своей каюте Дик и отдал ему.  Часы звенели через каждые пятнадцать  минут.
Может, так было нужно.
     Олег поднялся, сказал голосу Земли:
     - До свиданья.
     И пошел к выходу из корабля, волоча кипу справочников, в  которых  не
понимал ни единого слова. Дик с Марьяной ужо ждали его внизу.
     - Я за тобой собирался,- сказал Дик.- Ты что, хочешь  здесь  насовсем
остаться?
     - Я бы остался,- сказал Олег.- Я слышал, как говорит Земля.
     - Где? - воскликнула Марьяна.
     - В радиоотсеке.
     - Ты ей сказал, что мы здесь?
     - Они не слышат.  Это какой-то автомат. Ведь связь не работает. Разве
ты забыла?
     - А может, теперь заработала?
     - Нет,- сказал Олег,- но обязательно заработает.
     - Ты это сделаешь?
     - Вот книги,- сказал Олег.- И я их выучу.
     Дик скептически хмыкнул.
     - Дик, Дикушка,- взмолилась Марьяна,- я только сбегаю туда и послушаю
голос. Это быстро. Пойдем вместе, а?
     - Кто все это будет тащить?  -  спросил  ворчливо  Дик.-  Ты  знаешь,
сколько снега на перевале?
     Он уже снова чувствовал себя главным.  Из-за  пояса  у  него  торчала
рукоять бластера. Но арбалет он, разумеется, не бросил.
     - Дотащу,- сказал Олег и бросил мешок на снег.- Пошли,  Марьяшка.  Ты
послушаешь голос.  Тем более  что  я,  конечно,  забыл  самое  главное.  В
госпитале есть небольшой микроскоп?
     - Да,- сказала Марьяна,- даже не один.
     - Ладно,- сказал Дик,- тогда я с вами.

     x x x

     Они втроем впряглись в сани и волокли их  сначала  вверх  по  крутому
склону котловины, потом по плоскогорью, потом вниз.  Шел снег, и идти было
очень трудно.  Но было не холодно. И было много еды. Пустые банки  они  не
выкидывали.
     На четвертый день, когда начали спускаться по ущелью, где тек  ручей,
они вдруг услышали знакомое блеяние.
     Коза лежала под скальным навесом у самой воды.
     - Она нас ждала! - закричала Марьяна.
     Коза исхудала так, что казалось, вот-вот умрет. Три пушистых козленка
возились у ее живота, стараясь добраться до сосков.
     Марьяна быстро откинула покрывало на нартах и стала искать в  мешках,
чем накормить козу.
     - Смотри не отрави ее,- сказал Олег.
     Коза показалась ему очень красивой. Он был рад ей. Почти как Марьяна.
И даже Дик не сердился, он был справедливым человеком.
     - Молодец, что от меня убежала,- сказал  он.-  Я  бы  тебя  наверняка
убил. А теперь мы тебя запряжем.
     Правда, запрячь козу не удалось.  Надувая хобот, она вопила так,  что
тряслись скалы, к тому же козлята тоже оказались крикливыми  созданиями  и
переживали за мать.
     Так и шли дальше: Дик с Олегом волокли нарты, Марьяна поддерживала их
сзади, чтобы не опрокинулись, а последней шла коза с детенышами и канючила
- ей вечно хотелось есть.  Даже когда спустились к лесу и там были грибы и
корешки, она все равно требовала сгущенного молока, хотя  так  же,  как  и
путешественники, не знала еще, что  эта  белая  сладкая  масса  называется
сгущенным молоком.

      * Часть вторая. ЗА ПЕРЕВАЛОМ *

     Глава первая

     Оттепель затянулась на две недели.
     Судя по календарю, весне наступать было рано, но все  надеялись,  что
морозы больше не вернутся.
     В поселке двойной календарь.  Один - местный, он определяется  сменой
дней, приходом зимы и  лета.  Второй  -  земной,  формальный.  Как  закон,
которому никто не подчиняется.
     Давно, почти девятнадцать лет назад по земному счету и шесть  лет  по
местному, когда остатки тех, кто спасся после  гибели  "Полюса",  достигли
леса, Сергеев сделал первую зарубку на столбе, вбитом за крайней  хижиной.
Одна зарубка - земной день.  Тридцать зарубок или тридцать одна  -  земной
месяц.
     Постепенно календарь превратился в целый лес столбов с зарубками. Над
ними соорудили навес от дождя и снега. Зарубки были разные. Одни побольше,
другие короткие.  Возле некоторых - дополнительные знаки. Знаки  смерти  и
знаки рождения. Знаки эпидемии и знаки больших морозов.
     Когда  Олег  был  маленьким,  эти  столбы  казались  ему  живыми    и
всезнающими.  Они все помнили. Они помнили, что он плохо выучил  географию
или нагрубил матери.  Как-то Марьяна призналась Олегу,  что  тоже  боялась
этих столбов.  А Дик засмеялся и рассказал, что хотел  срезать  со  столба
плохую зарубку, но Старый поймал его и отчитал.
     Календарь Сергеева был лживым.  Все об  этом  знали.  Он  был  лживым
дважды.  Во-первых, сутки  здесь  на  два  часа  длиннее,  чем  на  Земле.
Во-вторых, таких суток  в  году  больше  тысячи.  Короткое  лето,  длинная
дождливая осень, четыреста дней зимы и холодная, тоже длинная, весна.  Вся
эта тягучая  арифметика  и  стала  как  бы  водоразделом  между  старшими,
пришедшими с корабля, и молодым поколением.  Старшие делают вид, что верят
столбам под навесом и отсчитывают земные годы. Младшие приняли местный год
как он есть.  Иначе как разберешься, если осень - это год и  зима  -  тоже
год...
     Оттепель затянулась на две недели. Снег съежился, пошел проплешинами.
Склон кладбищенского холма, обращенный к поселку, стал буры