пожалуйста,  я  прошу  тебя,  нет,  не
отворачивайся, я тоже хочу тебя целовать...
     И уже Олег не понимал, где он,  потому  что  ничего  не  было,  кроме
горячей Лиз - она была  со  всех  сторон,  и  это  было  так  сладостно  и
щекотно...
     Дверь заскрипела так, словно пилой провели по  ушам,-  жутко  громко.
Шаги матери сразу зазвучали рядом.
     Олег  вырвался  из  рук  Лиз,  а  может,  с  трудом  оторвал  от  нее
собственные пальцы и вскочил.
     А Лиз села на кровати и прижала руки к груди.  Олег не столько увидел
это в густой полутьме, сколько почувствовал. И увидел все глазами матери.
     А мать от неожиданности испугалась.
     - Вы что?! - воскликнула она,- Вы что здесь делаете? Олег!
     Ей показалось, что она увидела Олега, потом она поняла, что это Лиз.
     - Я ничего,- сказала Лиз, сразу она стала очень далекой.-  Я  пришла,
мы с Олегом сидели, разговаривали, я уйду, вы не бойтесь.
     - Вот этого я не ожидала,-  сказала  мать  так,  словно  она  ожидала
чего-то другого, только вот этого не ожидала.
     - А чего этого? - Олег сразу стал агрессивным, потому  что  ему  было
очень стыдно.
     - Сам понимаешь,- сказала мать.- И от тебя, Лиз, я не ожидала.
     - Простите,- сказала Лиз,- я так переживала за Олежку, он собирался в
лес убежать, искать Марьяшку с Диком, совсем один, и я уговаривала...
     - Лиз, ты что! - возмутился Олег.
     Это было низкое предательство.
     - Ты можешь на меня сердиться сколько хочешь,-  сказала  Лиз,-  но  я
забочусь только о тебе, я знаю, что идти в лес -  это  чистая  смерть.  Вы
знаете, я его так хотела отвлечь, я даже  сама  предложила  в  лес  пойти,
честное слово.
     - Странное отвлечение,- сказала мать и тут же обернулась к  Олегу:  -
Ты в самом деле хотел в лес убежать?
     - Врет она,- сказал Олег тупо.
     Он не умел лгать, но  сейчас  не  это  было  важно,  плохо,  что  Лиз
оказалась предательницей. Она испугалась матери и хотела отвлечь ее.
     - Нет,  Олежка.-  Лиз  как  будто  угадала  его  мысли.-  Нет,  я  не
предательница, я тебя очень люблю, и мне не стыдно, что я тебя так  люблю,
и я лучше умру, чем пущу тебя в лес.
     Мать неожиданно нагнулась.  Она знала Олега лучше всех на свете.  Она
вытащила из-под стола мешок.
     - А это зачем? - спросила она.
     Лиз своего добилась. О ней забыли.
     Она поднялась, запахивая куртку, поискала оброненный башмак.
     - Это что? Ты меня хочешь убить? Ты меня обязательно хочешь убить!  -
Мать накачивала себя, вызывала гнев.
     - Я пошла,- сказала Лиз. Но никто не обратил на нее внимания.
     Бурная сцена еще не кончилась, когда на шум заглянул Старый, узнал, в
чем дело, и сказал:
     - Я подозревал, что ты выкинешь что-нибудь в  таком  духе.  Только  у
тебя ничего не выйдет, мы с  Сергеевым  договорились  сегодня  дежурить  у
изгороди, а тебя  от  дежурства  освободить.  Так  что  мы  бы  все  равно
заметили. Эх, глупость человеческая...
     - Это не глупость.
     - Это не глупость, это эгоизм,- сказала мать.
     - А ты знаешь, Ирина права, это и есть эгоизм.
     - Я не для себя...
     - Ты для себя! Ты для себя хочешь быть героем,  ты  для  себя  хочешь
принести на руках Марьяну или приволочь на спине Дика.
     - Вы ничего не понимаете!
     Олег выбежал из дома как был, в одной рубашке. Было холодно, он сидел
на бревне, на пустоши, ему не хотелось  возвращаться,  и  он  всей  шкурой
ощущал, как за ним следят - следят из хижин.  И Лиз, и мать, и  Старый,  и
Сергеев. И никто ему не верит.
     А там, в лесу, они ждут помощи...
     Было холодно, очень хотелось укутаться и спрятаться, но  не  идти  же
домой.  И предательское  воображение  начало  строить  картины  того,  как
Марьяна с Диком сидят в гостях  у  экспедиции  и  смеются  и  едят  всякие
вкусные вещи...  Это была  не  его  мысль,  ее  придумала  Лиз,  но  мысль
оказалась очень удобной, и было трудно ей не поддаться.
     - Олег! - закричала мать от дверей дома.- Иди спать, простудишься!
     Пришлось идти, и так весь поселок слушает.
     Олег не разговаривал с матерью, она тоже молчала.
     Он залез в кровать, и кровать, как назло, пахла Лиз.  Ее телом и  той
травой, которой она намазала ладони.
     Олег хотел думать о Марьяне и, засыпая, вызывал в  памяти  ее  образ.
Это было сладко, но когда он заснул, ему снилось, что он обнимается с Лиз,
и он ничего не мог  поделать  с  собой  во  сне,  хотя  понимал,  как  это
неправильно.

     x x x

     На следующий день Казик начал вырубать ступеньки в коре  дерева.  Это
была утомительная, занудная работа, к тому же Казик и  сменявший  его  Дик
были голодны.
     Казик за первый день вырезал ступеньки метров на  двадцать  вниз,  до
обломка сука, который торчал из ствола. Обломок был крепкий. Казик обрезал
канавкой кору вокруг так, что можно было закрепить за обломок веревку.
     Следующий день ушел на то, чтобы вырубить ступеньки еще  на  тридцать
метров вниз. Дик мог бы спуститься, как и Казик, по ступенькам, но Марьяну
нужно было страховать веревкой, она  была  слабее  их.  Марьяна  говорила,
чтобы они оставили ее на дереве и спускались без нее, а она дождется, пока
они сходят за помощью, но Дик отказался так сделать.  Он сказал, что может
получиться, что никакой экспедиции нет или что она улетит.  Тогда придется
возвращаться домой - а это значит, что  Марьяне  придется  жить  одной  на
дереве, может быть, десять дней, может, две недели.  А за это  время,  как
сказал он, Марьяна превратится в скелетик.  Он был  прав,  Марьяна  с  ним
больше и не спорила. Когда она уговаривала ребят оставить ее, она боялась,
что они поддадутся на ее горячие уговоры и оставят одну - а она бы  умерла
от страха и одиночества.
     Казик отыскал небольшую дырку в стволе, выгнал из нее ядовитую  змею.
Получилась еще одна  станция  -  место,  где  можно  укрепить  веревку.  А
требовалось еще три или четыре таких станции  до  земли:  она  была  очень
далеко.
     На четвертый день Дик поднялся к остаткам шара, в  облако,  и  принес
оттуда еще одну веревку.  Заодно ему удалось убить древесного зайца, и они
более или менее сытно поели, а так как намаялись от  голода,  то  проспали
часов десять.  Прошла уже вечность с тех пор, как они покинули поселок,  а
цель их пути была почти так же далека, как и в первый день.
     Когда они проснулись, погода была очень хорошей и было далеко  видно.
Казик, прежде чем спуститься вниз, к своей работе,  поточил  нож,  который
уменьшился вдвое - так сточился, потом Марьяна помазала ему руки остатками
мази - пальцы у Казика кровоточили и  распухли,  хорошо  еще,  что  прошел
укус.  Казик пошел на свой наблюдательный пункт смотреть  в  сторону,  где
должен был быть лагерь экспедиции.  Он сидел там полчаса, но его никто  не
торопил, все и так понимали, что мальчик  трудится  больше  остальных.  Он
смотрел, пока не увидел, как поднимается  блестящий  шарик  -  это  Павлыш
летел на вездеходе на тот берег озера.  Теперь  они  не  сомневались,  что
знают, куда идти.
     Со второй веревкой у Казика дело пошло быстрее.  В тот день  он  смог
проложить дорогу метров на пятьдесят. Работы осталось еще дня на два.
     Те два дня прошли тоскливо и неинтересно.  Марьяна  часто  ходила  на
наблюдательный пункт и ждала,  когда  что-нибудь  поднимется  над  берегом
озера.  Она видела, как Павлыш с Клавдией полетели на тот берег озера -  к
золотой горе.  Это было первое путешествие Клавдии по  планете.  Она  была
напряжена и оживилась только, когда увидела самородки,  вымытые  ручьем  у
горы, и толстые, как сверкающие канаты, золотые и кварцевые  жилы.  Павлыш
тоже был поражен этим зрелищем.  Ему захотелось выковать для Салли золотой
браслет, только у него не было инструментов.  Когда они вернулись, Клавдия
заставила его дважды пройти  дезинфекцию  -  Павлыш  ворчал,  его  утешали
только ветвистые самородки, которые он разложил вокруг  и  любовался  ими.
Полет в горы снова пришлось отложить, а может быть, Павлыш  подсознательно
находил дела, чтобы отложить его.  Полет в  горы  был  праздником,  елкой,
вокруг которой можно будет плясать.  Но ведь  после  него  снова  наступят
будни.  К тому же он никак не мог остаться наедине  с  Салли.  Клавдия  не
выпускала их из поля зрения.  Салли к этой ситуации относилась с юмором, к
тому же она любила Клавдию и не хотела расстраивать ее.
     Тут еще подошел день рождения Павлыша.  Салли с Клавдией  постарались
на славу, соорудили такой праздничный стол с пирогом и свечами, что Павлыш
был растроган.

     x x x

     А Казик через два дня  наконец-то  добрался  до  того  места,  где  в
пятидесяти метрах от земли стволы расходились пирамидой, отсюда уже  можно
было спуститься без веревки.
     Крикнув наверх, чтобы не беспокоились, он сполз на  землю.  Это  было
счастьем - иди куда хочешь.  Земля мягкая, можно по ней кататься, бегать -
и никуда не упадешь.  Казик побежал вокруг ствола, чтобы поискать мешок  с
пищей, сброшенный неделю назад при крушении шара, но не нашел - то ли  его
кто-то утащил, то ли он потерялся в подлеске. Казик так отвык жить в лесу,
что чуть было не попал в когти к шакалу, еле от него  убежал.  Убегать  от
шакалов Казик не любил, но что поделаешь, если от ножа остался лишь жалкий
огрызок, таким даже шкуру шакалу  не  пропорешь.  Казику  удалось  набрать
грибов, и он принес их наверх, на развилку.
     На следующее утро они стали спускаться вниз.
     Дик привязал веревку наверху к стволу дерева, потом Марьяна,  держась
за веревку и упираясь ногами в неглубокие ступеньки, спустилась до обломка
сука и там остановилась.  Казик был уже ниже, на следующей станции.  Затем
Дик отвязал веревку и спустился по ступенькам к Марьяне. Отдохнув, Марьяна
начала спускаться  ниже,  к  Казику.  Путешествие  было  очень  медленным;
Марьяна уставала, а отдых над пропастью мало помогал.  С каждым метром  ее
руки слабели и ноги все больше дрожали, она не признавалась в этом,  но  и
так было ясно.
     И тут еще хлынул ливень.  Струи дождя хлестали по рукам и по  голове,
норовя смыть людей-муравьишек с громадного ствола, и некуда  было  от  них
укрыться.  Веревка сразу набухла,  стала  тяжелой,  скользкой,  ноги  хуже
держались в ступеньках.
     Оставались еще две станции.
     Дик сверху кричал, чтобы Марьяна остановилась и не шла  вниз,  но  ей
невмочь  было  стоять,  распластавшись  под  стегающими  струями,  которые
грозили  ее  смыть,  и  она  стала  спускаться  дальше.    Она    миновала
предпоследнюю станцию, оставалось еще метров тридцать - сорок, а  там  уже
ствол расширялся и спускаться стало спокойнее.  Казик, пока  спускался  на
землю и снова поднимался, не успел приготовить веревку, и Марьяна сползала
без нее, нащупывая ногами ступеньки и прижимаясь  исцарапанным  животом  к
скользкой неровной коре.
     Казик старался  спускаться  недалеко  от  нее,  он  боялся,  что  она
сорвется, хотя понимал, что, если так случится, ему ее не удержать. Но все
равно он держался поближе и подсказывал ей, куда ставить ногу.
     И Марьяна добралась до того места, где  ствол  начал  расширяться,  и
поняла это, потому что внизу уже была не пропасть, а крутой склон. И Казик
тоже перевел дух: все кончилось  благополучно.  Заслоняя  глаза  от  дождя
ладонью, он стал смотреть вверх, как там спускается Дик.
     И в этот момент он услышал короткий, совсем негромкий крик - и  мимо,
задев его и чуть не утащив за собой, пролетела  Марьяна.  Вернее,  она  не
пролетела, а скатилась по этому крутому склону, который был  все  же  крут
настолько, что удержаться на  нем  не  было  возможности.  Казик  в  ужасе
смотрел, как ее тело летит вниз.
     Он не помнил, как спустился сам - вроде бы он даже и  не  смотрел  на
ступеньки, а держался, как жучок,  за  неровности  коры.  Казик  спустился
очень быстро и побежал к тому месту, где лежала, раскинув  руки,  Марьяна.
Он стал звать ее, а она не откликалась. Он приложил ухо к ее груди и долго
не мог услышать биения сердца.
     И тут к нему подбежал Дик.  Он отстранил Казика и велел  ему  держать
куртку над головой Марьяны, чтобы дождь не  падал  на  лицо.  Казику  было
холодно, и дождь стегал больно.
     - Она живая,- сказал Дик.
     Он стал трогать ее руками, чтобы узнать, не сломано ли что-нибудь.  И
когда дотронулся до неправильно лежащей ноги, Марьяна, не  открывая  глаз,
застонала, и они поняли, что у нее сломана нога, а это очень плохо.
     Дик пошел в лес и срезал тонкие палки.
     Марьяна была  в  полузабытьи,  видно,  она  еще  ударилась  и  потому
потеряла сознание, но, когда Дик стал  прилаживать  палки  к  ноге  куском
веревки, который принес с собой, она закричала от боли, заплакала и пришла
в себя.  Дик не слушал ее плача, хотя Казик просил его остановиться  и  не
мучить Марьяну.  Но Дик все же сначала замотал ногу так,  чтобы  она  была
неподвижна.
     Они осторожно отнесли Марьяну в лес, где под густым  покровом  листвы
ливень не так свирепствовал.  Она уже совсем очнулась, ей было больно,  но
она терпела.
     - Как глупо,- говорила Марьяна,- как я вас подвела.
     - Молчи,- сказал Дик.  Он старался разжечь костер,  а  Казика  послал
найти большой пустой орех, чтобы в нем вскипятить воду.
     - Ничего,- говорил он,- все-таки мы спустились.
     Марьяна так устала, что, несмотря на боль, вечером заснула.  А Дик  и
Казик долго еще сидели у костра и думали, что делать  дальше,  потому  что
все было очень сложно.
     Можно было, конечно, послать Казика обратно  в  поселок.  Но  идти  в
поселок надо дней пять, если не больше, и идти тяжело: болота, густой  лес
- плохие места.  Да и оставаться одному Дику с Марьяной тоже было  опасно.
Один человек обязательно должен ходить  на  охоту,  за  дровами,  и  тогда
Марьяна останется одна, беззащитной. А лес не любит беззащитных. Даже если
ей оставить бластер, все равно может  подкрасться  какой-нибудь  гад,  его
даже не заметишь.
     - Ладно,- сказал наконец Дик,- значит, мы делаем с  тобой  полозья  и
везем Марьяну к реке.
     - Правильно,- сразу согласился Казик.- Главное - переправить ее через
реку, ну или хотя бы одному из пас переправиться.  Правда? Мы доберемся до
людей и позовем их.
     - Так и сделаем,- сказал Дик.- До реки мы ее дотянем за  полдня.  Там
бы перебраться.
     - Только бы они не улетели, только бы они нас подождали,-сказал Казик
со страстью, словно молился.- Они не должны улететь.  Они  должны  понять,
что без их помощи нам здесь конец.  Но они же с Земли, они умные, они  все
понимают.
     - Давай спать,- сказал Дик,- спи, а я  посижу.  Потом  разбужу  тебя.
Завтра дойдем до реки.
     - Дойдем,- сказал Казик.
     - Нам уже немного осталось.
     Дождь стучал по листьям, он  утихал,  и  тяжелые  капли  срывались  и
падали на мох.

     x x x

     В тот день они до реки не дошли, хотя она сверху и казалась  близкой.
По дороге к ней надо  было  перебираться  через  болото,  к  тому  же  они
потратили немало времени, чтобы соорудить для Марьяны салазки.
     Дик срезал жерди для салазок, но тонких лиан, чтобы  их  связать,  не
нашлось.
     Марьяне стало хуже от боли, которая ее не отпускала, и от  сотрясения
мозга.  Правда, они не знали,  что  у  Марьяны  сотрясение  мозга,  но  ее
тошнило, болела голова и она с трудом узнавала своих спутников.  Синяки на
щеке, на груди, на боку стали черными.
     Ночью опять поднялась буря, правда, почти без дождя.  Молнии били  по
стволу дерева и скатывались на землю огненными  змеями.  Дик  порадовался,
что они успели слезть.
     Порывом бури сорвало с верхних ветвей остатки воздушного шара  -  они
увидели его падающим и сначала в темноте не поняли, что это такое:  молнии
освещали черное блестящее покрывало, которое медленно опускалось в лес.
     Утром  Казик  подкрался  к  неизвестному  существу,  которое   лежало
недалеко от них, и понял, что это их старый шар.  Он теперь совсем не  был
похож на шар, и даже трудно было представить, что  он  мог  подниматься  в
воздух.  От оболочки остались лишь громадные рваные клочья, от  корзины  -
жалкие обломки.  Но были веревки, была  пленка  пузырей.  Так  что  Дик  с
Казиком сделали чудесные салазки  для  Марьяны  и  даже  сверху  соорудили
что-то вроде полога, чтобы у реки не  мучили  мошки,  которые  там  роятся
черными тучами.
     Весь следующий день ушел на переправу через кишащее гадами болото,  и
заночевать пришлось на островке, сплетенном  из  тростника  и  водорослей.
Островок притулился к берегу реки.
     Марьяна была в бреду, у нее поднялся  жар,  и  некому  было  ей  дать
лекарства, так как в лекарствах разбиралась только она сама.
     Островок чуть покачивался  -  под  ним  катилась  река,  если  сильно
наступить, то нога проваливалась.  Ночью Казик убил большую змею,  которая
тоже хотела переждать  темноту  на  островке.  Казику  казалось,  что  они
улетели из поселка страшно давно - может быть, год  назад,  и  с  тех  пор
куда-то идут, ползут,  карабкаются,  и  никогда  это  не  кончится.  Чтобы
отвлечься, он представлял себе сладостные  картины  встречи  с  настоящими
землянами, а потом стал вспоминать названия  всех  гор  на  Земле  высотой
больше восьми километров. Эти слова мало что значили для Казика - они были
заклинаниями, ниточкой, которая связывала его с Землей.
     Утром они сварили и съели змею, а  потом  искали  подходящие  стволы,
чтобы сделать плот, и измучились, пробираясь  по  болотистому  берегу,  по
песчаным косам и зарослям кустарника.
     Марьяну они ни на секунду не оставляли одну. Тем более что места были
незнакомые и опасные.  Здесь встречались другие болотные звери и  гады.  В
глубине болота,  выше  по  реке,  куда  они  не  заходили,  было  какое-то
скопление животных - если забраться на дерево, можно увидеть,  как  бурлит
вода, словно обитатели ее жили в постоянной вражде и драке.
     Лишь к вечеру Дик отыскал два поваленных дерева, но лежали они  очень
неудобно, в топи,  и  неясно  было,  как  их  вытащить  и  связать.  Казик
сообразил, что если обрезать корни, которые держали их прибрежный плавучий
островок, его можно сплавить  к  этим  деревьям.  А  потом  они  притянули
деревья к  островку,  и  получился  корабль  -  сырой,  ненадежный,  почти
неуправляемый, но зато он плавал.
     Под Марьяну положили много сухой травы и веток,  покрыли  их  кусками
пузыря от шара - ей было сухо. Марьяна все терпела, только стонала иногда.
Нога была красная, распухла.  И ей трудно  было  делать  все  человеческие
надобности.  Она стеснялась, несмотря на боль, и ничего  не  хотела  есть.
Казика она меньше стеснялась, а Дик отходил в сторону.  Казик ухаживал  за
ней, как за большой Луизой, когда та болела, он  все  умел.  А  Дику  было
страшно. Куда страшнее, чем в лесу.
     На следующий день Дик сделал длинные шесты, правда, они были не очень
твердыми и гнулись.
     Казик дал новому кораблю имя - "Золотая лань".  Они  с  Диком  сильно
оттолкнулись  шестами,  корабль-островок  нехотя  оторвался  от  берега  и
поплыл.  Его сносило вниз, но эта протока, первая  из  трех  или  четырех,
которые надо было одолеть, была мелководной и тихой. Они доставали шестами
до дна даже на середине.
     Путешествие  получилось  нетрудным,  и  все  развеселились.   Марьяна
приподнялась на локтях и смотрела, как они плывут.
     Они никогда еще не плавали по большой воде,  и  это  было  интересно.
Если  смотреть  вниз,  то  сквозь  прозрачную  воду  видно  песочное  дно,
водоросли,  тянущиеся  наверх,  и  даже  иногда  рыбы.  Над  ними  кружили
незнакомые птицы, маленькие и крикливые, иногда одна из  них  бросалась  в
воду и выхватывала из нее рыбешку.
     Промежуток между первой и второй протокой был неширок  и  низок,  это
была узкая полоса гальки, обкатанной водой. Им легко удалось перетащить во
вторую протоку свой корабль.  Правда, это заняло часа три, и Казик с Диком
очень устали, да и  островок  потрепался.