ены и  последуют за нами в  благословенное царствие небесное.  Мне
было нелегко обрести эту веру: слишком многие придерживались противоположной
точки зрения.  По правде говоря,  я не знаю, на чем основывалась моя вера. И
тем  не  менее стоит мне  увидеть,  как  дружелюбный пес  ласково помахивает
хвостом и  глядит  на  меня  преданными глазами,  будто  предлагая любовь за
любовь,  или пушистый кот без приглашения устраивается вздремнуть у  меня на
колене,  льстя мне своим доверием, или добродушная лошадь, с первого взгляда
признав во мне друга,  тянется к  моему карману в надежде получить сахар (о,
если  б  она  могла передать свой нрав роду человеческому и  поднять его  до
уровня своего собственного!)  -  я каждый раз снова преисполняюсь этой верой
наперекор общепринятому мнению.
     Когда я обсуждал этот вопрос с оппонентами, они заявили:
     - Вы  открываете низшим  животным  путь  в  царствие  небесное  на  том
основании,  что они невинны и не совершали зла по закону своего естества,  а
как быть с  москитами,  мухами и  им подобными?  Где вы собираетесь провести
грань? Все твари одинаково невинны, где же грань?
     На это я обычно отвечал,  что не собираюсь проводить никакой грани. Мне
не по душе мухи и  их друзья,  но дело не в этом:  то,  что человек способен
вытерпеть здесь,  он способен вытерпеть и там, сейчас же речь идет о высокой
материи  -  о  справедливости.  Даже  по  элементарным нормам  нравственного
поведения несправедливо допустить в  рай  одно существо,  достойное уважения
потому,  что оно получило жизнь и дух от бога, и не допустить другое. Но эти
доводы оказались неубедительными.  Моим оппонентом был человек,  уверенный в
своей правоте,  и я тоже был уверен в своей правоте. О чем бы ни зашла речь,
ни один из спорщиков не признается,  что он не прав.  И  это оттого,  что мы
способны мыслить.
     Однажды  я  отправился с  этим  вопросом к  одному  доброму  и  мудрому
человеку, который...


        "XIV"

     Этот человек был священником. Он сказал:
     - Давайте рассуждать логически; логика - основной закон моей профессии,
и это хороший закон. Сумбур в беседе ни к чему не приведет. Если начинаешь с
середины и тыкаешься туда-сюда, мешаешь все вопросы в кучу, вместо того чтоб
распределить их  по значимости,  рискуешь заблудиться в  трех соснах и  ни к
чему не прийти. Начнем с начала. Вы - христианин?
     - Христианин.
     - Что есть тварь?
     - Все, что было сотворено.
     - Это в широком смысле слова. А имеет ли оно более конкретное значение?
     - Да, в словаре сказано: особенно живая тварь.
     - Значит, в слово "тварь" мы вкладываем именно этот смысл?
     - Совершенно верно.
     - Следовательно, оно всегда несет этот смысл, даже без определения?
     - Да, всегда.
     - Если мы отбросим определение, собака - тварь?
     - Разумеется.
     - А кошка?
     - Тоже тварь.
     - И лошадь, и крыса, и муха, и все прочие?
     - Естественно.
     - В  каком  стихе  на  миссионеров возлагается обязанность нести  слово
божие язычникам - и тем, кто приемлет его, и тем, кто не приемлет?
     - "...Итак во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди..."{29}.
     - Нет,   там  смысл  бесконечно  шире:   "...идите  по   всему  миру  и
проповедуйте евангелие всякой твари"{30}. Как, по-вашему, эти слова просты и
ясны или туманны и неопределенны?
     - По-моему, просты и ясны. Я не усматриваю в них двусмысленности.
     - А  пожелай  вы  фальсифицировать смысл  этих  слов,  распространив их
только на человека и  исключив все другие существа,  к  какой хитрости вы бы
прибегли?
     - Это  достигается  умелой  подтасовкой  и  обманом,  но  мне  по  душе
изначальный смысл этих слов. Я вовсе не хотел бы исказить их.
     - А  вы  знаете,  что  простой смысл,  заключенный в  этих  словах,  не
изменялся и не подвергался сомнению 1500 лет?
     - Да, знаю.
     - Признаете ли вы,  что авторитет отцов церкви{31} в  наше время так же
велик,  как и авторитет любого богослова, их последователя, и что ни один из
них  не  усомнился в  ясности  языка  этой  заповеди  и  не  пытался  внести
уточнения?
     - Да, признаю.
     - А  известно  ли  вам,  что  произошедшая перемена -  новейшее течение
богословской мысли и что еще три столетия тому назад христианские священники
считали, что эта великая заповедь распространяется и на бессловесных тварей,
а потому и католические, и протестантские священники проповедовали евангелие
животным, почтительно повинуясь незыблемой заповеди?
     - Да, мне это известно.
     - Что имел в  виду господь,  повелев идти по всему миру и проповедовать
евангелие всякой твари?
     - Спасение тех, кто слушает евангелие.
     - Высказывались ли сомнения, что он преследовал именно эту цель?
     - Нет, такие сомнения не высказывались. Это представлялось бесспорным.
     - Так  вот,  если  внимательно вникнуть в  смысл заповеди и  не  играть
словами,  следует сделать один-единственный вывод:  божья милость и спасение
распространяется на  все  его  создания;  царство  небесное  не  станет  нам
чужбиной, нет. Оно будет нам домом. И все животные будут там.
     Наконец-то   я   услышал   разумную,   беспристрастную  мысль,   ясную,
справедливую и  благородную мысль,  созвучную  с  милосердием,  свойственным
творцу! Она отринула все мои сомнения, опасения, вернула мне веру, и я вновь
ощутил почву под  ногами.  Священник был  прав,  его  слова проняли меня  до
глубины  души,  и  я  благодарил его  в  самых  прочувствованных выражениях.
Вероятно, мои чувства были красноречивее слов, и мой собеседник растрогался.
Мне хотелось,  чтоб он повторял эти добрые слова снова и  снова,  бессчетно,
ибо  они  принесли покой моей душе;  священник угадал мою  немую мольбу и  с
жаром произнес:
     - Да,  все твари будут в  царствии небесном.  Не беспокойтесь,  ни одна
созданная им  тварь,  выполняющая свое  предназначение на  земле,  не  будет
лишена счастливой обители:  они  выполнили свое  предназначение и  заслужили
награду, все они будут там - все, вплоть до самого крошечного и ничтожного.
     Самого крошечного...  Я ощутил легкий холодок в крови. Какое-то смутное
подозрение закралось мне в душу. Я рассеянно глянул на него и пробормотал:
     - И микробы, разносчики болезней?
     Он чуть заколебался, а потом перевел разговор на другую тему.
     Так вот,  как я  уже упоминал,  меня всегда волновало,  последуют ли за
нами в счастливую обитель наши бессловесные друзья, и я решил обсудить это с
Екатериной. Я спросил ее, отправятся ли, по ее мнению, за нами в рай собаки,
лошади и другие животные,  чтоб там, в царствии небесном, вновь стать нашими
баловнями и любимцами.  Екатерина сразу же проявила интерес к этой проблеме.
Полюбопытствовала,   известно  ли  мне,  что  раньше  она  была  прихожанкой
Государственной   церкви   Генриленда   и   исповедовала   одну   из   самых
распространенных на Блитцовском религию,  знаю ли я, что прихожане постоянно
обсуждали тот же вопрос,  когда поблизости не было духовных лиц, и удивилась
- неужели не знаю?
     - Да,  да,  конечно знаю,  -  поспешно заверил я  Екатерину,  -  просто
случайно вылетело из головы.
     Признайся я,  что никогда об этом не слышал, она бы очень огорчилась, а
зачем огорчать ближнего,  не  сделавшего тебе ничего плохого?  Лем  Гулливер
выложил бы  все начистоту;  он  лишен Нравственного Чувства,  ему все равно,
справедлив он или нет. Такова уж его природа, и, возможно, он не отвечает за
свои поступки.  А вот я несправедлив, потому что отвечаю за свои поступки; я
не  поступаю  справедливо,  потому  что  считается  добродетельным поступать
справедливо,  а это,  по-моему,  низкое побуждение;  я поступаю так,  потому
что... в общем, на то много причин, и я не помню, какая из них главная, и, в
конце  концов,   это   не   столь  важно.   Оказывается,   Екатерину  всегда
интересовало,   есть  ли  загробная  жизнь  у  животных;  она  имела  вполне
определенные  взгляды  на  этот  счет  -   раньше,   разумеется,   и  она  с
удовольствием  поделится  со   мной   своими   соображениями  -   нынешними,
разумеется.  Но  она не  вправе говорить своими словами на религиозные темы:
членам ее  секты  это  запрещено,  ибо  неумелое изложение может  привести к
ошибке.  Потом Екатерина приступила к  делу,  да  так  бойко,  что я  понял:
"книгу" она вызубрила наизусть:
     - Что  касается данного вопроса,  то,  как  учит  нас  по  наитию  наша
Основательница,  верность первозданной Истине в сочетании и в зависимости от
промежуточной    и    пролонгирующей,     будучи    неизбежно    подчиненной
ауто-изотермальной и  ограниченной подсознанием в  данном  контакте,  всегда
спорадичном и доведенном до белого каления, вследствие чего мысли и поступки
тех,  кто  возносится в  Обитель Блаженных,  ассимилируются под воздействием
истины, освобождающей нас, что иначе было бы невозможно.
     Екатерина перевела дух.  Очевидно,  я слушал ее невнимательно и упустил
какое-то связующее звено;  извинившись, я попросил Екатерину повторить все с
самого начала. Она повторила - слово в слово. Речь вроде бы звучала просто и
ясно, но смысла я не улавливал.
     - Екатерина, а ты все понимаешь? - спросил я.
     - Конечно, - кивнула она.
     - Мне кажется,  я  тоже понимаю,  но  я  в  этом не совсем уверен.  Как
думаешь, кто вознесется в Обитель Блаженных?
     - Нам не дозволено толковать текст, толкование искажает смысл.
     - Ну,  тогда  не  надо.  Не  стану притворяться,  будто благоговею пред
текстом,  но все же я не хотел бы,  чтоб с ним случилась такая неприятность.
Но  ты можешь сказать кое-что,  не причинив ему вреда,  можешь только кивать
головой,  я  все  пойму без слов.  Сформулируем вопрос иначе:  кому не  дано
вознестись в Обитель Блаженных? Спорадикам или доведенным до белого каления?
Спорадикам?  Не  произноси ни  слова,  лишь  кивни.  Кивни или  отрицательно
покачай головой.
     Но Екатерина была начеку: а вдруг кивок расценят как толкование текста,
что категорически запрещено?
     - Речь идет о животных? Уж это ты можешь сказать?
     Екатерина была готова повторять формулировку снова и снова, сколько мне
будет угодно, но строгие правила секты не позволяли ей что-либо добавить или
выпустить,  изменить порядок слов,  ибо откровение божие, им же облеченное в
слова, - свято.
     Я  подумал,  что  неплохо бы  применить это разумное правило к  другому
священному писанию и парализовать усилия ремесленников -  тех,  что выкинули
животных из этого прекрасного милосердного творения.
     - Послушай,  Екатерина,  -  предложил я,  -  начни-ка  все сначала,  но
медленно.  Ты знай говори,  а я буду засекать время.  Как только я решу, что
хватит,  иначе мне  не  управиться без посторонней помощи,  я  дам знак,  ты
остановишься,  а я,  подхватив конец фразы,  наведу порядок; потом ты выдашь
еще одну часть и  так далее и так далее,  пока не доберемся до самого конца.
Такой товар лучше всего продавать в  рассрочку.  Но  помни:  никакой спешки,
медленно и внятно. Готова? Вводи мяч в игру!
     - Какой мяч?
     - Есть такое выражение. Начинай! Еще раз: готова? Ну!
     Екатерина  сообразила  что  к  чему  и  прекрасно  справилась со  своей
задачей.  Однотонным металлическим голосом -  так звучит молитва, записанная
на фонографе, - но, по крайней мере, отчетливо Екатерина вещала:
     - Что касается - данного вопроса, - то, как учит нас - по наитию - наша
Основательница, - верность первозданной Истине - в сочетании и в зависимости
от промежуточной и пролонгирующей, - будучи неизбежно под...
     - Стоп!  -  сказал я.  -  На первый раз хватит. Посмотрим, что у нас на
руках.  Увы!  Карты хорошие,  но  нет пары одной масти.  Впрочем,  партия не
безнадежна. Промежуточная - пролонгирующая - чем не пара?
     Ободренный успехом, я сказал:
     - Валяй дальше, Екатерина. Сбрасываю три карты, беру прикуп.
     Екатерина  не  поняла  меня,  и  немудрено:  с  ее-то  образованием!  Я
уклонился от объяснения, заявив, что объяснения запрещаются законами культа.
Яд не возымел действия.  Я  часто жалил Екатерину ядовитыми шуточками только
потому,  что знал,  как она устойчива к яду;  он не причинял ей ни малейшего
вреда.  Я острослов по природе,  а когда человек устроен таким образом,  ему
доставляет удовольствие слушать самого себя.  А если окружающие поощряют его
искусство,  трудно сказать, каких высот он может достичь. Полагаю, что своим
высокоразвитым чувством юмора я обязан почти исключительно дядюшке Эссфолту.
Он  любил меня  слушать,  и  это  побуждало меня оттачивать свое мастерство.
Однажды я рассказывал ему про корову, которая... Я уже позабыл эту историю и
не помню,  что она вытворяла,  эта корова, но что-то очень забавное, дядюшка
Эссфолт едва не помер со смеху. Колики начались, по полу катался.
     - Не ломай себе голову над прикупом,  Китти,  -  сжалился я, - это тоже
специальное выражение.  С  первой попытки нас  постигла неудача,  используем
вторую. Пошла!
     Но и  вторая попытка кончилась неудачей.  Она походила на снег в теплый
день:  снежинки -  совершенство сами по себе -  таяли прежде, чем ты успевал
скатать из них снежок.
     - Испробуем другой способ,  -  предложил я.  - Порой глянешь на трудное
предложение в иностранном тексте и сразу понимаешь смысл, а начни копаться в
деталях -  ты  пропал.  Будем действовать этим методом.  Так  вот -  никаких
запятых,  тире или пауз;  выпаливаешь все заклинание одним духом -  в общем,
Эмпайр экспресс, дуй без остановки в Олбани! Раз, два, три - в путь!
     Вот это было зрелище! Издалека слышится шум экспресса, мгновение - и он
показался вдали,  мчится  по  рельсам с  неистовой скоростью,  как  черт  за
христианином;  еще  мгновение -  и  он  с  ревом и  грохотом пролетает мимо,
выдыхая черный дым;  еще одно мгновение -  и  он  стремительно скрывается за
поворотом,  лишь носятся в воздухе листья,  клубится пыль да сыплется сверху
зола. Вскоре все успокаивается, и уж ничто не напоминает о происшедшем.
     Когда мебель перестала кружиться у  меня перед глазами и  вместо целого
хоровода Екатерин я  увидел одну,  я  признал,  что готов сдаться,  если мне
позволят сохранить личное оружие.  Потом  я  ощутил горечь поражения и  чуть
было  не  ляпнул,  что  Основательница действительно подарила  миру  идею  -
бредовую идею,  но  вовремя сдержался.  Зачем причинять боль Екатерине?  Она
беззащитна,  бедняжка,  потому что лишена чувства юмора,  с моей стороны это
было бы просто невеликодушно.  На ее месте я  бы мигом нашелся и  язвительно
отпарировал:
     - У тебя самого бредовая идея!
     Но такое немногим приходит в  голову.  Большинство сообразит,  как надо
было ответить,  лишь на следующий день -  вот вам и разница между талантом и
подражателями. Талант дает ответ вовремя.
     Я заметил, что Екатерину раздосадовала неудача: девушка искренне любила
свою новую веру и с огорчением поняла,  что она вовсе не имеет триумфального
успеха,  на  который  Екатерина рассчитывала.  Выражение лица  бедняжки было
красноречивее слов,  и  у  меня не хватило духу признаться,  что я  потерпел
фиаско,  пытаясь найти  нефть  в  этой  геологической формации;  и  тогда  я
слукавил:  сказал,  что как-нибудь на досуге я взорву скважину, и фонтан, по
моим подсчетам,  даст не меньше тысячи баррелей{32} в  день.  Лицо Екатерины
озарилось такой радостью,  что  я  немедленно увеличил выход нефти в  четыре
раза при тех же затратах. Потом я предложил Екатерине записать заклинание на
мыслефон,  что она не преминула сделать.  Я объяснил ей, что, на мой взгляд,
заклинание следует дезартикулировать,  то  есть разложить на  первоначальные
фонемы.  Слова лишь  искажают суть заклинания,  нарушают ход  мысли,  вносят
полную  неразбериху в  содержание;  мыслефон же  превратит словесную руду  в
кашицу,  совсем как  драга -  золотоносную руду,  и  вот  они  перед тобой -
крупицы  самородного  золота,  захваченные  ртутью,  чистые  четыре  доллара
прибыли,  золото высочайшей пробы,  высвобожденное из  руды.  Каждая золотая
крупица цела-целехонька,  выловлена из одиннадцати тонн жидкой грязи! Четыре
доллара,  и в каждом по сотне центов!  Ничего, что монета еще не отчеканена,
вы имеете полное представление о ее номинальной стоимости - вот что главное,
а там,  если пожелаете, чеканьте ее, выбивайте на ней профиль Генриха, и она
будет ходить альпари{33} по всей империи Генриленд,  а  в своем первозданном
виде - по всей планете из конца в конец!
     Екатерина была в восторге,  я даже пожалел,  что не оценил заклинание в
девять долларов.  С минуту я колебался,  но угрызения совести заставили меня
воздержаться от прибавки. Это означало бы семьдесят шесть центов за тонну, а
я  был  уверен,  что  эта руда не  даст такой выход золота,  даже с  помощью
цианида.
     Я вздохнул,  и Екатерина тут же пожелала узнать, что меня тревожит; она
стала очень отзывчивой,  потому что новая религия освободила ее  от  бремени
размышлений о  собственных бедах,  впрочем,  собственных бед у нее теперь не
было.
     - Мне бы хотелось поговорить с кем-нибудь о животных,  последуют они за
нами в мир иной или нет, - начал я. - Видишь ли, Китти...
     - Графиня! - крикнула Екатерина, подбежав к окну. - Вон там у пожарного
крана дремлет брат Пьорский.  Подойдите к нему,  попросите его,  пожалуйста,
зайти сюда на минутку!  -  Екатерина объяснила:  -  Пьорский с удовольствием
побеседует с вами на эту тему.  Он очень славный. Помните, он как-то заходил
сюда, собирал пожертвования? Не помните? С тех пор, правда, прошло несколько
лет,  но я думала, у вас на памяти этот случай. Пьорский - вроде священника,
только называется по-другому:  в его секте священников нет,  а есть братья -
так их  прихожане называют.  Он  был моим духовником до  того,  как я  стала
прихожанкой Государственной церкви,  или еще раньше...  нет, пожалуй до того
или примерно в это время.
     - Почему ты не ведешь учет?
     - Учет чего? - спросила Екатерина, снова направляясь к окну.
     - Духовных занятий. Составила бы график.
     - Зачем?
     О,  это бессмысленное "зачем"! Как часто мне приходилось слышать его от
Екатерины!  У  нее  был  очень стойкий иммунитет к  юмору,  шутки до  нее не
доходили.
     - Ага,  она растолкала Пьорского,  что-то ему говорит, а он... он снова
укладывается.  Но ничего,  он не забудет о приглашении,  вот стряхнет с себя
дремоту и явится.
     - Дремоту?  А я-то полагал,  что микробы не спят.  Во всяком случае,  в
Главном Моляре не спят.
     - А Пьорский не как все.  Ума не приложу - почему. Ученые только руками
разводят.  Пьорский -  нездешний, родом он из джунглей Мбуммбум (ударение на
третьем слоге от  конца).  Живет там вдалеке от всех маленькое племя,  никто
его  толком  не  знает,  называется  флаббрзуэк.  Господи,  что  с  вами?  -
воскликнула Екатерина.
     Я извинился -  не беспокойся, ничего особенного, просто колотье в боку.
Это была чистая правда, однажды со мной уже приключалось нечто подобное, еще
в  Америке,  я  хорошо помню этот случай,  тогда все кончилось благополучно.
Название племени - вот что заставило меня подскочить на месте! Так именуется
редкий  таинственный  микроб  -   возбудитель  страшной  африканской  сонной
болезни.  Ее  жертва  погружается в  тяжелый  летаргический сон,  похожий на
смерть.  Она лежит в таком состоянии неделями, месяцами, а родные в отчаянии
умоляют ее открыть глаза -  ну,  хоть на минутку -  и подарить им прощальный
любящий и  благословляющий взгляд!  Но,  увы!  Пусть их сердца разорвутся от
боли -  для того и сотворена эта болезнь -  жертва никогда больше не откроет
глаза.
     Какой,  однако,  странный и любопытный факт - то, что ни один микроб на
густонаселенной планете Блитцовского не  считает себя вредоносным существом!
Услышав это,  они бы  очень удивились и  почувствовали себя оскорбленными до
глубины души.  То,  что знатные едят незнатных,  в порядке в