ы  знал,  что  я  предложу пари  и  расставил сети.  Но
поживиться тебе не удастся,  так и  знай.  У нас в стране заведено:  если ты
заключаешь пари, наперед уверенный в выигрыше, пари недействительно!
     Я одержал большую победу и был очень доволен собой.
     - Как тебе не стыдно, - возмутились ребята, - нечего увиливать!
     Они  были  готовы силой заставить Лема  отдать мне  выигрыш,  но  я  не
упустил случая проявить доброту и  преподать им урок нравственности.  Пример
нравственности был для меня с  точки зрения выгоды дороже денег:  он вызовет
интерес в семьях, где чтут моральные устои, поэтому я упросил ребят оставить
Лема в покое.
     - Я не могу взять деньги,  друзья, поверьте, не могу, - сказал я. - Мое
положение не позволяет участвовать в азартных играх, напротив, оно обязывает
меня выступать против них  самым решительным образом,  особенно публично.  Я
расцениваю этот случай как публичное выступление в некотором роде. Нет, я не
могу принять деньги:  для меня, общественного деятеля, это - грязные деньги.
Я  не мог бы потратить их с чистой совестью,  разве что на благотворительные
нужды.  И даже в этом случае - с определенными ограничениями. В своей лекции
о Земле я говорил о долгой и ожесточенной словесной битве,  которая велась в
Америке по  поводу грязных денег и  способах их  законного использования.  В
конце  концов американцы пришли к  выводу,  что  не  следует вводить никаких
ограничений.  По  этой  причине я  покинул свою  страну  и  приехал сюда.  В
прощальном слове  я  публично заявил:  "Я  уезжаю и  не  вернусь никогда.  Я
отрекаюсь от  своей родины.  Я  не могу дышать зараженным воздухом и  уезжаю
туда, где нравственная атмосфера чиста". Я уехал, и вот я здесь. С первых же
дней на  Блитцовском я  ощутил перемену к  лучшему,  дорогие мои  товарищи и
друзья!
     Они приняли мои слова как комплимент,  на что я и рассчитывал. Приятели
дружно  прокричали  десятикратное  "Ура!",   сопроводив  его   восторженными
возгласами. Потом я продолжил свою речь:
     - Я  разошелся во мнении с  бывшими соотечественниками,  и люди,  более
гибкие в вопросах морали,  чем я, сочли бы предмет спора софизмом. Моя точка
зрения такова:  все грязные деньги очищаются от грязи, уйдя от загрязнившего
их владельца,  за исключением тех случаев, когда они используются за рубежом
во вред чужой,  более высокой цивилизации. Я заявил: не посылайте эти деньги
в  Китай{42},  пошлите их миссионерам в другие края,  тогда они очистятся от
скверны.  Я  уже упоминал сегодня о  стране,  которая называется Китай,  вы,
вероятно, помните.
     Я  не  могу  взять эти  бесчестные деньги сейчас,  потому что  нахожусь
бесконечно далеко от  Китая,  у  меня не было намерения их брать;  я  держал
пари,  чтоб позабавить себя и вас. Я не выиграл эти деньги; участвуя в игре,
я знал, что играю не ради денег и не имею на них права.
     - Вот это да! А как докажешь? - закричали приятели.
     - Лем уже сказал:  я  держал пари,  наперед уверенный в успехе.  То был
вовсе не плод фантазии,  а факты,  обыкновенные исторические факты,  которые
мне известны с давних пор. Я не мог ошибиться, даже если б захотел.
     Это  был  тонкий  и  хорошо  рассчитанный маневр с  целью  поколебать и
ослабить упрямую уверенность приятелей в том, что моя планета и все, что я о
ней рассказывал, - хитроумная выдумка, ложь. Я с надеждой заглянул в их лица
и пал духом: нет, судя по всему, я не одержал победы.
     Лем  уже  чувствовал себя значительно лучше и  увереннее,  но  он  явно
сомневался, что я играл без всякой подтасовки.
     - Гек,  -  сказал он,  -  дай честное слово,  что это не  мистификация.
Может, ты зазубрил все подробности?
     - Даю слово, Лем, что я этого не делал.
     - Ладно,   я  тебе  верю.  Больше  того  -  восхищаюсь  тобой.  У  тебя
великолепная  память  и,   что  еще  важней,  умение  собраться  с  мыслями,
способность сосредоточиться и мгновенно отыскать в своей умственной кладовой
то, что требуется. Профессиональные врали часто лишены такого дара, и это их
губит;  подмоченная репутация подобного враля становится все  более жалкой и
незавидной, и в конце концов о нем забывают.
     Лем замолчал и принялся натягивать рубашку.  Я думал,  что он продолжит
свою  мысль,  но,  очевидно,  он  сказал все,  что  хотел.  Прошло несколько
мгновений,  прежде чем  я  сообразил,  что  его небрежно брошенное замечание
насчет профессиональных вралей имеет ко мне прямое отношение. Теперь до меня
дошло,  какая тут связь.  Он сделал мне комплимент -  по крайней мере, в его
представлении это был комплимент. Я обернулся к ребятам, как бы приглашая их
вместе посмеяться над шуткой Лема,  но -  увы!  Ничего смешного в его словах
они не  заметили.  Вся компания восхищалась мной по той же причине.  Было от
чего прийти в отчаяние. Смех замер у меня на губах, и я тяжело вздохнул.
     Через  некоторое время  сэр  Галаад отвел  меня  в  сторону и  спросил,
пытаясь подавить волнение:
     - Скажите по секрету,  учитель,  клянусь, я сохраню вашу тайну, все эти
чудеса, непостижимая фантастика - вымысел или факт?
     - А что тебе с того,  мой бедный мальчик?  -  грустно отозвался я. - Ты
все равно мне не поверишь. Никто не верит.
     - Нет, я поверю! Что бы вы мне ни сказали, я поверю. Это святая правда!
     Я прижал Галаада к груди и произнес сквозь слезы.
     - Не нахожу слов,  чтоб сказать,  как я тебе благодарен!  Я пал духом и
отчаялся:  ведь я  надеялся на совсем другой исход дела.  Клянусь тебе,  мой
Галаад, я говорил правду, и только правду.
     - Довольно!  -  пылко воскликнул он. - Этого достаточно. Я верю каждому
вашему слову.  Я  жажду услышать больше.  Я  жажду знать все об изумительной
Земле,  об энергичном Человеческом Роде, об этих великанах, головой уходящих
в  небо,  которые в два шага пересекут нашу планету из конца в конец.  У них
своя  история  -  я  знаю,  я  чувствую,  какая  это  древняя,  захватывающе
интересная история! Клянусь Грэком*, я хотел бы узнать ее!
     ______________
     * Главный бог на Блитцовском - М.Т.

     - Ты ее узнаешь,  мой мальчик,  мое сокровище! Ступай без промедления к
Екатерине Арагонской,  попроси  ее  включить  мыслефон и  прокрути запись  с
самого начала.  Там вся история земной цивилизации. Ступай, и да благословит
тебя Грэк!
     Галаада точно ветром сдуло. Он всегда таков в минуты волнения.
     Когда я  вернулся к ребятам,  Лема Гулливера уже осенила новая идея.  Я
сел и  выслушал его.  Идея заключалась в  организации компании по сбыту моей
"Лжи".  Лем так и выразился.  По его словам, никто на Блитцовском не смог бы
конкурировать с  такой компанией.  Она  поглотила бы  все концерны на  своих
собственных условиях и монополизировала бы всю торговлю этим товаром.  А что
касается акционерного капитала,  за  ним дело не  станет.  Никаких сомнений,
никаких забот  -  мы  сами  должны  вложить средства в  маленький синдикат и
разводнить акционерный капитал{43}.
     - Разводняй свою бабушку,  - огрызнулся Груд. - Все это - толчение воды
в ступе. Миллион тонн перетолчешь, толку - чуть.
     - Пустяки!  -  возразил Лем.  -  Поживем -  увидим. Главное - правильно
начать,  а  там  уж  дело пойдет как по  маслу.  Прежде всего надо придумать
название  для  компании  -   внушительное,   впечатляющее  название  -   ну,
предлагайте!
     - "Стандард ойл", - сказал я.
     - Что это такое?
     - Колоссальная корпорация на Земле, самая богатая.
     - Идет! Решено - нарекаем компанию "Стандард ойл". А теперь...
     - Гек!  -  прервал Лема Груд. - Такую ложь за один прием не сбудешь. Ни
один народ не сможет проглотить ее целиком.
     - А кто говорил про один прием?  В этом нет никакой нужды.  Мы продадим
ложь в  рассрочку,  и они купят ее частями -  ровно столько,  сколько смогут
принять на веру за один раз. А в промежутках будут приходить в себя.
     - Меня это  устраивает -  выглядит солидно.  А  кто займется основанием
предприятия?
     - Баттерс.
     - Баттерс? Этот дизентерийный микроб, спекулянт и биржевой игрок?
     - Да, он подходит: знает, как вести игру.
     - Игру-то он знает,  -  заметил Дэйв Копперфилд.  -  А  ты доверишь ему
положить наши денежки в свой сейф?
     - Нет,  будем держать их в  печке и наймем двух пожарных,  чтоб сменяли
друг друга на вахте через четыре часа.
     - Ладно - уговорил! А Баттерс не сочтет себя униженным?
     - Баттерсы не так устроены.
     Черт бы  их подрал,  они и  впрямь задумали дело!  В  жизни не наблюдал
подобного легкомыслия!  За пять минут их можно втянуть в  любую аферу.  Идея
Лема вконец разорит меня!  Родители перестанут посылать своих сыновей в  мой
институт,   если   морали  их   станет  обучать  лжец   из   компании  "Ложь
инкорпорейтед"*. Если "Стандард ойл" потерпит крах, прощай, спокойная легкая
жизнь,  мне  останется лишь  шарманка да  мартышка -  тяжелый,  непрестанный
унизительный труд!
     ______________
     *  Примерно в  середине второго десятилетия я  стал  преподавать этику.
Дополнительный заработок обеспечил мне  кое-какие удобства,  и  я  был очень
рад.  Я сам написал объявление на квадратном куске жести и вешал его себе на
спину,  когда  играл  на  шарманке.  Оно  почему-то  не  привлекало внимание
окружающих, и тогда я прикрепил его к входной двери:
                                ПРЕПОДАВАНИЕ
                        В ОБЛАСТИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭТИКИ
                               ТОРГОВОЙ ЭТИКИ
                              ЦЕРКОВНОЙ ЭТИКИ
                               И ПРОСТО ЭТИКИ
     У меня тотчас появились ученики,  и занятия пошли полным ходом.  Многие
говорили,  что в этике я,  пожалуй,  сильнее,  чем в музыке. Это походило на
лесть,  но они,  кажется,  были вполне искренни.  Я же склонен принимать все
похвалы за чистую монету.

     Я  был в  панике,  и  не без основания.  Надо немедленно положить конец
гибельной затее.  Но как?  Убеждением?  И думать нечего!  Убеждением золотые
мечты   из   горячих  голов   не   изгнать.   Но   есть   другой   способ  -
один-единственный: проникнуться этой идеей и превозносить ее до небес.
     Мой ум работал лихорадочно быстро,  на полную катушку. Слышно было, как
в голове одна за другой прокручиваются мысли.  Я отклонял идею за идеей: все
не то... А время летело.
     Наконец,  в  самый критический момент меня  осенило,  и  я  понял,  что
спасен! Смятение, тревогу, ужас как рукой сняло.
     - Ребята... - спокойно начал я.


        "XXI"

     Тут я сделал паузу. Это лучший способ привлечь к себе внимание шумной и
возбужденной компании молодежи.  Начните говорить и  сделайте паузу.  Они ее
тотчас заметят,  хоть и  пропустили ваши слова мимо ушей.  Болтовня стихает,
все взоры устремляются к вам -  внимательные,  вопрошающие. Вы представляете
им возможность созерцать вас секунд восемь,  а то и девять, напустив на себя
вид  человека,  витающего в  облаках.  Потом,  будто  очнувшись,  вы  слегка
вздрагиваете,  еще больше возбуждая их  аппетит;  у  них уже слюнки текут от
нетерпения. И вот тогда вы говорите безразличным тоном:
     - Ну, что, пошли по домам? Который час?
     Теперь все козыри у вас на руках.  Они разочарованы. Они чувствуют, что
вы чуть было не сказали нечто важное, а теперь пытаетесь утаить это от них -
из  осторожности,  не  иначе.  Они,  естественно,  алчут узнать,  о  чем  вы
умолчали.  "Да так,  ерунда,  ничего особенного", - небрежно говорите вы. Но
они уже вознамерились вызнать тайну во  что бы то ни стало.  Они настаивают,
они упорствуют,  они говорят,  что шагу не  сделают,  пока вы им не выложите
все.  Вот теперь порядок.  Вы целиком завладели их вниманием, вы возбуждаете
их любопытство,  симпатию.  Теперь они проглотят что угодно. Можно начинать,
что я и сделал:
     - Все это мелочь,  но если хотите слушать,  - пожалуйста. Только чур не
винить меня, если вам будет неинтересно. Я уже предупреждал, что это мелочь.
По крайней мере, сейчас...
     - Что  ты  подразумеваешь под  этим -  сейчас?  -  поинтересовался Дэйв
Копперфилд.
     - А то,  что я предложил бы нечто интересное,  если бы... В общем, речь
идет об идее,  которая пришла мне в  голову сегодня,  по пути сюда.  Я  было
загорелся,  подумал:  может,  нам удастся наскрести небольшой капиталец,  и,
признаюсь,  идея показалась мне очень заманчивой.  Но  теперь это не  важно,
никакой спешки нет,  никто кроме меня его не отыщет, десять лет будет искать
- не найдет,  так что можно не беспокоиться -  никуда оно не денется. А года
эдак через два-три, когда "Стандард ойл" будет крепко стоять на ногах, мы...
Ну до чего же хорошее название!  Оно даст компании ход, вот увидите! Не имей
мы ничего больше, одно название гарантировало бы успех. Я совершенно уверен,
что года через три, от силы - четыре "Стандард ойл"...
     - К черту "Стандард ойл",  не отвлекайся, - вспылил Лем Гулливер, - что
у тебя за идея?
     - Вот  именно,  -  дружно поддержали его остальные,  -  выкладывай свою
идею, Гек!
     - Я вовсе не против того,  чтоб рассказать, тем более что никуда оно не
денется, годы пролежит, и никто, кроме меня, не узнает, где оно находится. А
что касается сохранения тайны, то золото хорошо тем...
     - Золото!  -  хрипло вскричали они, задохнувшись от изумления, с алчным
огнем в глазах. - Где оно? Скажи, где оно, хватит тянуть кота за хвост!
     - Друзья,  успокойтесь,  прошу вас,  не горячитесь.  Мы должны проявить
благоразумие.  Нельзя браться за все сразу. Уверяю вас: дело терпит. Давайте
обождем - это самое разумное, а потом, через шесть-семь лет, когда "Стандард
ойл"...
     - Гром  и  молния!  Пусть  "Стандард ойл"  обождет,  -  возмутилась вся
компания. - Говори начистоту, Гек, где золото?
     - Ну,  ладно,  -  сдался я,  -  если все вы единодушны в  своем желании
повременить со "Стандард ойл", пока мы...
     - Да,  да, согласны, полностью согласны позабыть об этой затее, пока не
сорвем куш, и ты сам дай слово. А сейчас рассказывай, да без утайки!
     Я понял, что мой Институт прикладной этики спасен.
     - Хорошо, я изложу вам суть дела, думаю, оно вас заинтересует.
     Я  взял с  них  обязательство хранить тайну,  обставив эту  церемонию с
подобающей торжественностью,  и  рассказал им историю до того занимательную,
что  у  них глаза и  зубы разгорелись.  Приятели слушали меня с  напряженным
вниманием,  не  дыша.  Я  рассказал им,  что  Главный  Моляр  -  лишь  часть
извивающейся цепи бурых скалистых гор-исполинов, протянувшейся бог знает как
далеко,  может быть,  на тысячи миль.  Сама горная порода представляет собой
конгломерат   гранита,   песчаника,   полевого   шпата,   урановой   смолки,
ляпис-лазури,  габитуса,  футурум антиквариата, философского камня, мыльного
камня,   точильного  камня,  базальта,  каменной  соли,  английской  соли  и
всевозможной другой руды,  содержащей золото,  - россыпное или в материнской
породе{44}.  Местность -  пересеченная,  труднопроходимая,  необитаемая;  на
исследование одной сотни миль у  меня ушло несколько месяцев,  но я  остался
доволен тем,  что увидел.  Я отметил там одно очень перспективное место, где
собрался заложить шахту;  дело стало за деньгами.  И вот теперь полагаю, что
час пробил! По душе ли вам такая затея?
     - Спрашиваешь! Еще бы!
     Итак, с шахтой было решено. Энтузиазм становился все горячее и горячее,
пока не дошел до точки кипения.  "Стандард ойл" лопнула, как мыльный пузырь.
Мы разошлись по домам в приподнятом настроении.
     По правде говоря,  я не знал,  стоит моя затея чего-нибудь или нет. Но,
тем не менее, я питал самые радужные надежды. Я сопоставил кое-какие факты и
сделал заключение.  Блитцовский,  несомненно,  знавал лучшие дни, потому что
имел обыкновение обращаться к  дантисту.  Из бедняков и  людей,  потерпевших
финансовый крах,  лишь  те,  кто  имел  в  прошлом большие деньги и  высокое
положение, могли позволить себе такую расточительность.
     Я был доволен тем,  как провел эту игру. Люди, загоревшиеся грандиозной
идеей,  цинично и холодно встретят всякое новое предложение, если их умоляют
обратить на него внимание. Но если предложение делается с безразличным видом
и как бы нехотя,  их любопытство распаляется,  и они сами умоляют открыть им
это новое.


        "XXII"

     Екатерина сказала мне, что включила мыслефон для сэра Галаада, и он был
вне себя от восхищения и  изумления от моей Истории Земли.  Потом он умчался
вместе с мыслефоном,  решив,  что запрется дома и будет изучать запись, пока
хватит сил.
     Я  спас свой Институт прикладной этики,  вклинив шахту по добыче золота
между ним и "Стандард ойл". Шахта понадобилась мне в критической ситуации, я
выдумал ее,  чтобы заполнить брешь,  но  теперь,  когда моя  выдумка привела
приятелей в сумасшедший восторг,  надо было защищать золотоносную шахту либо
выдумывать взамен нечто  более красочное и  богатое.  Я  перебирал множество
вариантов - шахта по добыче изумрудов, опалов, алмазов, но отверг их один за
другим:  планета Блитцовского навряд ли  богата этими  драгоценными камнями.
Пришлось вернуться к  идее  золотоносной шахты.  Я  убеждал  себя,  что  моя
надежда не  так  уж  бесплодна,  и  чем больше я  обольщался ею,  чем больше
убеждал себя в ее разумности,  тем менее иллюзорной она мне казалась. Только
так и надо обращаться с надеждой,  ибо она схожа с растением - стоит любовно
разрыхлить и полить землю,  и она даст три всхода там, где раньше не было ни
одного.  Конечно,  если и сажать нечего,  дело идет медленней и трудней,  но
если  есть  семечко -  неважно какое,  любое подойдет,  -  дело продвигается
быстрее. Я нашел семечко. Во сне. Я посадил его. Сон привиделся мне вовремя.
Я верю в кое-что увиденное во сне.  Иногда.  А в этот сон не поверил, потому
что не знал тогда,  на что он может сгодиться.  Сон, приснившийся однажды, -
пустяк,  лишенный всякого смысла, но повторяющийся сон - совсем другое дело,
он  чаще всего приходит неспроста.  Мне снился именно такой сон.  Удивляюсь,
как я  раньше до  этого не додумался.  Сон был прекрасный и  очень складный.
Сначала мне  снилось,  что  я  терпеливо прогрызаю себе  путь в  длиннющем и
тонком нерве нижнего коренного зуба Блитцовского.  Я чувствовал, как исполин
раскачивался от боли.  Это продолжалось несколько недель,  пока наконец я не
обнаружил огромную впадину,  впечатляющую,  грандиозную впадину,  окруженную
отвесными скалами-стенами;  освещенные матовым светом  вечных  сумерек,  они
уходили вершинами далеко-далеко в густой мрак:  в это время рот Блитцовского
был закрыт.
     Вскоре я снова увидел тот же сон, но на этот раз впадина была заполнена
- Блитцовский  побывал  у  дантиста,   порожденного  моей  фантазией.  Через
некоторое  время  я  снова  увидел  этот  сон.   Мне  снилось,  что  порода,
заполнявшая впадину,  прозрачна.  В ней ясно различались три пласта,  каждый
примерно в  треть мили толщиной (по микробской шкале мер).  Верхний слой был
сизого цвета, средний - цвета окисленного серебра, а нижний - желтый.
     Я вызвал в памяти все три сна и принялся их анализировать. Сначала меня
одолевали сомнения,  но  терпеливый и  упорный труд не  пропал даром.  Когда
наконец пришло время собирать урожай,  он оказался хорошим.  Я  был на грани
экстаза.  Шахта  существовала -  пусть  иллюзорная,  весьма  иллюзорная,  но
все-таки она существовала!  Я  видел ее так отчетливо,  будто она была перед
глазами:  верхний слой  в  треть  мили  толщиной -  цемент,  средний слой  -
амальгама,  нижний слой -  золотой,  хорошее,  чистое, высокопробное золото,
двадцать три карата!
     А  запасы...  Шутки ради я попробовал прикинуть запасы.  Вскоре громада
цифр целиком завладела моим воображением.  Как  это  было естественно -  вот
она,  наша природа!  Я занялся подсчетом запасов шутки ради,  но минут через
пятнадцать с головой ушел в работу.  Это тоже вполне естественно.  Я был так
поглощен подсчетом,  что  незаметно для меня сквозь призму мое