кий  маяк,
установленный кем-то, кто живет далеко и вряд ли наведывается сюда.
     И путешествие потеряло смысл.  Павлыш  вполз  на  скалу,  -  с  одной
стороны она была пологой. Но этот последний отрезок пути отнял все силы  -
да их и неоткуда было брать - ты можешь пройти почти все и  вынести  почти
все, если впереди есть цель. А если ее нет...
     Громада тоже ползла на скалу, чуть быстрее, чем Павлыш.  И  когда  он
дотронулся, наконец, до столба,  металлического,  блестящего  под  дождем,
гладкого, громада выпустила щупальцы и дотронулась  до  ноги  Павлыша.  До
больной, онемевшей ноги. И жуткая боль заставила  вскрикнуть,  потому  что
щупалец накрыл дыру в скафандре и дотронулся до раны. И был он ядовит.
     Павлыш  отдернул  ногу,  прижался  к  столбу  и  рука   вцепилась   в
перекладину. Короткие стержни торчали  по  обе  стороны  столба.  Павлышем
двигал инстинкт самосохранения. Сознание отключилось - почему-то крутилась
только мысль: хорошо бы приехал бакенщик, бакенщик... Потом была темнота и
снова резкая боль  -  другой  щупалец  елозил  по  его  ноге.  И  сознание
вернулось лишь на площадке маяка. Как он сумел одолеть эти пять метров,  с
онемевшей ногой, обессиливший Павлыш так и  не  понял.  Он  смотрел  вниз.
Светлая громада обволокла столб и медленно ползла по  нему  вверх.  Павлыш
выхватил нож, полоснул по первому из взобравшихся на площадку щупалец, тот
сразу исчез, спрятался, но на место его взобрался  новый.  Павлыш  помогал
себе лучом фонаря, заставлявшим щупальца замирать, но их было много и  уже
со всех сторон они лезли на маленькую площадку, поднимаясь над краем,  как
лепестки хризантемы.
     Павлыш отступил к черному кубу энергоблока. В нем был люк. И люк  был
заперт и он шарил по гладкой  поверхности,  надеясь  отыскать  кнопку  или
ручку и не смел повернуться к кубу лицом, потому что надо было  полосовать
ножом по управляемым лепесткам  ромашки,  мотать  головой,  задерживая  их
лучом. А лепестки, загибаясь, сползались к центру, к  ногам  Павлыша.  Люк
открылся внезапно и Павлыш, падая внутрь, потерял сознание.


     Павлыш открыл глаза. Ровно горел свет. Он лежал,  в  неудобной  позе,
упираясь головой в угол куба.
     Павлыш оперся на локоть, приподнялся. За открытым люком  поблескивали
капли дождя, освещенные лучами маяка и капли чуть вздрагивали на лету, как
вздрагивает все, если смотреть сквозь силовую защиту.
     Павлыш сел. Огляделся. Голова болела так, что хотелось отвинтить ее и
пожить хоть немного без  головы.  Ноги  не  было.  Вернее,  Павлыш  ее  не
чувствовал. Черный снаружи, куб изнутри оказался светлым, белым  и  оттого
больше размером. Во всю боковую  стену  тянулся  пульт.  И  над  ним  была
небольшая картинка, обычная стереокартинка,  которые  посылают  люди  друг
другу на Новый год: березовая роща, солнечные  блики  по  листьям,  мягкая
трава и  облака  на  очень  голубом  небе.  Космонавты  вдалеке  от  Земли
становятся сентиментальными. И если где-то в пути, на Сатурне ли, на Марсе
их догонит почта, они хранят эти открытки. И вешают их на стены кают.
     И все остальное было уже  понятно  и  просто:  пульт  дальней  связи,
запасной  скафандр,  на  случай,  если  потерпевший   бедствие   космонавт
доберется до автоматического маяка, оставленного разведчиками на безлюдной
планете,  шкафчик  с  водой,   лекарствами,   едой,   оружие,   переносной
энергоблок...
     Когда-то, давно, люди в тайге, уходя из затерянной в  глуши  избушки,
оставляли в ней запас  соли,  спички,  патроны  -  они  могли  пригодиться
заблудившемуся путнику. И  эти  радиомаяки  так,  по  традиции  и  звались
избушками. Неизвестно, кто и когда придумал это название - привилось.
     Шуршали приборы - и в Центре непрерывно шла информация о  температуре
воздуха, влажности, сейсмике  планеты.  Планета  еще  была  неоткрыта.  Но
избушка стояла. И ждала человека. И даже прикрыла его силовым полем, когда
преследователь настигал его, и даже открыла ему дверь,  потому  что  могла
отличить человека от любого другого существа.
     Сначала Павлыш забрался в аптечку, разыскал антисептик,  тонизирующие
таблетки, стащил с себя скафандр, сочувственно покачал головой, увидев, во
что превратилась нога. К нему вернулось чувство юмора и он  даже  пожалел,
что в избушке нет  камеры,  чтобы  запечатлеть  это  сизое  бревно,  столь
недавно бывшее ногой судового  врача  Павлыша.  Потом  потратил  несколько
минут, стараясь привести себя в подобие человеческого вида.
     Затем  проковылял  к  пульту  связи,  переключив  рацию   на   ручное
управление и отбил СОС  по  космическим  каналам.  Вне  очереди.  И  знал,
слышал, как замирает связь в Галактике, как прерывают работу  радиостанции
планет и кораблей, как прислушиваются радисты к слабым, далеким  призывам,
как в Космическом центре загораются сигналы тревоги  и  антенны  вертятся,
настраиваясь на избушку номер такой-то и уже неизвестный Павлышу  корабль,
находящийся в секторе 12, получает приказ срочно изменить курс...
     Когда  пришло  подтверждение  связи,  Павлыш  даже   узнал   название
спасательного корабля. И  будет  он  здесь  через  неделю.  Или  чуть-чуть
раньше.
     И потом Павлыш спал. Он спал часов  шесть  и  проснулся  от  ощущения
неловкости, необходимости что-то предпринять, сделать, куда-то спешить.  И
понял, что дальше сидеть и отдыхать в этом  уютном  кубике  никак  нельзя.
Просто неприлично. Особенно, когда нога почти прошла (хоть и  побаливает),
а в карманах запасного скафандра умещаются сразу два пистолета.
     И Павлыш  сообщил  в  Центр,  что  возвращается  на  корабль.  И  там
ответили: "добро", потому что не знали, что до корабля  десять  километров
пешком, - да и что десять  километров  для  диспетчера  Центра,  мерявшего
расстояния только парсеками?
     Павлыш спустился по лесенке. Было совсем  темно.  Сумерки  кончились.
Твари бились как мотыльки о стекла маяка.
     Павлыш представил, как противно ему будет лезть в воду,  когда  будет
он обходить предательскую речку, поморщился, подумав, что слон может  идти
не один, а с товарищами. Но  в  конце  концов  все  это  было  -  пустяки.
Спасательный корабль в любом случае  через  неделю  или  чуть-чуть  раньше
приземлится на берегу.
     И Павлыш, прихрамывая, пошел по плотному песку, у самой зеленой воды.
И волны приносили на гребнях светлую  фосфоресцирующую  пену  и  старались
лизнуть башмаки. И шел мелкий дождь, несущий видения  о  лесах,  степях  и
хищных цветах.



                             2. ЖЕЛТАЯ СТРЕЛА

     Жало выбрался, наконец, на ровную площадку, прислонил к скале копье и
присел на корточки. Он устал. Если воины Старшего заметили, что его нет  в
деревне, они уже бегут вдогонку, пригнувшись, касаясь земли  наконечниками
копий, чтобы не упустить след.
     С площадки не видно пещер и цветочной долины. Осыпь у ледника пуста и
лишь две большие мухи дерутся над камнями,  не  могут  поделить  какого-то
зверька. Их крылья отражают синь ледникового обрыва. Если  погоня  близка,
то воины должны пройти по осыпи. Другого пути нет.  Они  будут  осторожны,
потому что знают как ловок Жало со своей пращой.
     Солнце уже согнало ночной иней со скал. Длинные сизые облака  уползли
к Синим горам. Колючие заросли раскрыли  навстречу  солнцу  узкие  листья.
Там, в тени, прячется Белая смерть, которая стережет долину. Мимо зарослей
не пробраться. И никто не знает, где на скале нарисована желтая стрела.  О
ней рассказал перед смертью Немой Ураган.
     Немой Ураган знал, что утром за ним придут воины  Старшего.  Боги  не
оставят его жить. Он нарушил закон и пытался уйти из долины, к  морю,  где
пасутся стада долгоногов и бродят дикие люди. Море -  бесконечная  зеленая
вода. Ураган разводил руками, чтобы показать как  много  воды.  Ураган  до
самой смерти так и не научился хорошо говорить. Он помогал себе руками, но
только Жало и Речка понимали его. Он всегда хотел уйти из долины и Старший
однажды пытался убить его, но боги не согласились,  не  дали  знака.  Боги
бывают милостивы, но когда Урагана, изуродованного Белой смертью, нашли на
Цветочной поляне, Старший ушел в храм.  Это  было  ночью  и  Ураган  успел
рассказать Жалу о желтой стреле в скалах.  А  утром  Старший  вернулся  из
храма, где молился всю ночь. И сказал, что  боги  берут  Урагана  к  себе.
Ураган не мог идти. Воины принесли его на алтарь у храма, сорвали тряпки с
ран, отрубили ему кисти рук, потом ноги.  Потом  голову.  Ураган  перестал
жить.
     Белая смерть стерегла выход из долины. Те охотники,  кто  не  успевал
прийти в деревню до  темноты,  редко  возвращались  обратно.  Ночью  Белая
смерть подходила к самой деревне и топталась у возделанных полей.  Старший
говорил, что она стережет поля от ночных мух и  долгоногов.  Ночью  нельзя
было выходить из пещер и хижин.
     Жало дождался рассвета и ушел, когда небо стало  серым.  С  рассветом
Белая смерть прячется в заросли за цветочной поляной.  Если  подняться  по
скалам, следуя за желтой стрелой, то можно выйти  из  долины.  Там  страна
диких. И море.
     Погони не было. Жало подобрал копье и  начал  спускаться  по  склону,
поросшему редкими деревьями. Иглы деревьев были опутаны розовой  паутиной.
Паутину таскали за собой многоножки, накрывали ею  цветы  и,  не  опасаясь
мух, высасывали сок. Со склона заросли кустов,  в  которых  таилась  Белая
смерть, казались ровными  как  болото.  Когда  налетал  ветер,  по  кустам
проходили серебряные волны - листья  переворачивались  обратной  стороной.
Внутри была тайна. Лишь большие мухи и Звери,  Живущие  в  Темноте,  знали
путь  сквозь  колючки.  Раньше,  рассказывали  охотники,  жители   деревни
поджигали кустарник и сонные, перепуганные твари  выскакивали  на  солнце.
Тогда было много мяса. С тех пор, как в кустах  поселилась  Белая  смерть,
охотники обходили их стороной.
     Жало был еще молод и охотники не брали его с собой. Он  рыхлил  суком
землю, в которую женщины кидали семена. Так велели боги. Через  одну  зиму
Жало станет настоящим мужчиной. Тогда боги, может быть, разрешат ему стать
охотником. А Старший выберет ему жену. Жало  лучше  всех  в  деревне  умел
метать камни  из  пращи  и  попадать  копьем  с  двадцати  шагов  в  шкуру
долгонога. Но шкура была  старая.  Долгоноги  редко  приходили  в  долину.
Старший сказал, что если боги решат, что Жало будет охотником, он даст ему
хорошую жену. Может быть даже свою дочь. Это была большая честь,  но  Жало
не хотел жениться на Светлой Заре. Он хотел  увидеть  море,  большое,  как
небо, зеленое и глубокое. О котором рассказывал Ураган.
     Мухи, заметив Жало, перелетели с осыпи  и  завертелись  над  головой.
Жало кинул в них камнем,  чтобы  отпугнуть.  Воины  Старшего  увидят,  что
вьются мухи и поймут, что здесь человек.
     Скоро будет поворот к Мокрой скале. Жало остановился  и  прислушался.
Сзади покатился камень. Кто-то шел по его следам.  Жало  бросился  в  тень
дерева,  и  многоножки,  сматывая  паутинные  мешочки,  спрятались  вглубь
ветвей. Жало положил в пращу круглый камень и  поднял  руку.  Из-за  скалы
вышла девушка и остановилась в нерешительности. Солнце светило ей в спину,
но Жало сразу догадался, что это Речка. Он опустил руку.
     - Жало, - позвала Речка. - Ты здесь?
     Жало еще глубже отошел в тень и принюхался - не идут ли  за  девушкой
воины.  Но  запах  был  только  один.  Тогда  он,  подождав,  пока   Речка
поравняется с деревом, прыгнул на нее сзади и  схватил  за  волосы.  Речка
извивалась в его руках, кусалась и царапалась. Жало удерживал ее за плечи,
смеялся и повторял:
     - Разве так ходят по долине, глупая? Тебя сожрет любая тварь.
     - Я знала, что ты здесь, - сказала Речка, высвободившись из его  рук.
- Я шла по следам. Здесь никого, кроме тебя.
     - Я оставил след?
     - До ручья. Потом ты шел по ручью и  вышел  у  крутого  камня.  Но  я
знала, куда ты идешь. Ты идешь к перевалу. Я нашла твой след  в  цветочной
долине. Не бойся. Солнце поднялось высоко и наши следы унесет ветер.
     - Ты зачем пришла? - спросил Жало, прислонясь спиной к стволу дерева.
Многоножки проторили дорогу по его голой груди  и,  пофыркивая,  тащили  в
норы розовые мешочки с нектаром.
     Речка протянула руку, набрала горсть многоножек и принялась  отрывать
мешочки со сладким нектаром. Она ела сама и угостила Жало.
     - Я спросила у матери, - сказала Речка.  -  Ты  еще  спал.  Ночью.  Я
спросила, будешь ли ты работать в поле. Она сказала, что ты с утра пойдешь
к ручью, за рыбой. Ты обманул мать, но я догадалась. Возьми меня с собой.
     - Нельзя, - ответил Жало. - Там Белая смерть.
     - Я все равно уйду из деревни. Старший сказал, что после  одной  ночи
отдаст меня в жены Скале. У Скалы уже три жены. Он страшный.
     - Скала - великий охотник, - ответил Жало.
     - Я не хочу быть женой Скалы. У него длинный  хвост.  Возьми  меня  с
собой.
     - Я иду по дороге Немого Урагана. Я иду один.  Никто  еще  не  прошел
этой дорогой.
     - Немой Ураган был моим отцом.
     - Ты женщина. Ты слабая. Ты не умеешь метать копье.
     - Я буду твоей женой.
     Жало ничего не ответил. Он хотел, чтобы Речка  стала  его  женой.  Но
Старший сказал - нельзя. Немой Ураган овдовел и взял  в  жены  мать  Жала,
когда его отец не вернулся ночью с охоты. Хоть у Жала и Речки были  разные
отцы и матери, их считали братом и сестрой.  Старший  сказал,  что  отдаст
Речку Скале. Жало был зол на Старшего, но не сказал тогда  ничего.  Потому
что нельзя идти против воли богов.
     - Ты не боишься богов? - спросил Жало.
     - Но мы с тобой уйдем  из  долины.  За  перевалом  другие  боги.  Так
говорил отец.
     - Если Белая смерть возьмет меня, Старший прикажет тебя убить.
     - Я не боюсь. Я - дочь Немого  Урагана.  -  Речка  села  на  землю  и
вытянула ноги.
     - Я три часа бежала по твоим следам, - сказала она. - И нашла тебя. Я
могу стать охотником.
     Жало рассмеялся.
     - Женщины кидают в землю зерна и варят мясо. Охотники - мужчины.
     - Ты сам копаешь землю, - сказала Речка.
     Она погладила его ногу. Жало посмотрел сверху вниз.  Волосы  девушки,
сбитые в храме, в день совершеннолетия, уже отросли по плеч.  У  нее  была
высокая грудь, веселые глаза и крепкие, красиво татуированные руки.
     - Я хотел взять тебя в жены, - сказал Жало. - Но нельзя нарушать волю
богов.
     - За перевалом другие боги. Наши боги туда не ходят!
     - Погоди, - сказал Жало, подтянулся  на  суке  дерева,  вспрыгнул  на
него, чтобы сверху посмотреть на тропу. -  Ты  так  громко  говоришь,  что
воины услышат тебя.
     - Они еще спят. Дверь в их дом закрыта.
     - Старший все слышит. Он никогда не спит. Помнишь,  как  мы  с  тобой
украли ногу подземного зверя? И спрятались в маленькой пещере.  Никто  нас
не видел.
     - Толстый Жук нас видел. Он рассказал Старшему.
     - Нет. Толстый Жук не знал, где наша пещера. А он пришел туда. - Жало
переступил с ноги на ногу и многоножки посыпались на землю.
     -  А  потом,  -  засмеялась  Речка,  -  он  вел   нас   по   деревне,
останавливался у каждого дома, вызывал всех на улицу и говорил: "Эти  дети
украли мясо".
     - "Они украли мясо, которого мало".
     - Правильно. "Они украли мясо, которого так мало". И бил нас  палкой.
Но ты не плакал.
     - Я не плакал. А он сказал, что мы теперь не увидим  мяса  до  самого
лета. Так велят боги. И будем работать в  поле  с  утра  до  ночи.  А  мне
хотелось мяса.
     - Но отец давал нам мяса. Разве ты забыл? Он давал нам от своей доли.
Он говорил, что не хочет, чтобы мы умерли с голоду.
     - Он не говорил, а показывал руками, что мы умрем.
     - Отец был хороший.
     Речка поднялась на ноги, потянулась, подобрала с земли копье  Жала  и
спросила:
     - Мы пойдем к перевалу? Или ты забыл?
     Жало спрыгнул с сука. Он обиделся. Речка не  должна  была  напоминать
мужчине, что ему следует делать. Но она была права. Что  толку  сидеть  на
суку и болтать ногами.
     Утро кончилось. Тени стали короче  и  ветер  стих.  От  темной  массы
кустов поднимался легкий пар -  растения  отдавали  воду,  накопленную  за
длинную ночь. Запахи земли, животных, растений стали гуще,  многочисленнее
и следы, оставленные зверями и  людьми,  пропадали  в  испарениях  долины.
Лучшие часы охоты, - от рассвета до жары, прошли.  Жало  потянул  легонько
Речку за кольцо в носу.
     -  Будь  покорна,  жена.  -  Сказал  он  слова,  которые  можно  было
произносить лишь Старшему.
     - Пусти, мне больно.
     Они шли вдоль кустарника, но ни разу не вступили  в  его  тень.  Жало
вспугнул красную змею, метнул в нее  камнем  из  пращи,  змея  взвизгнула,
завертелась в траве и рассыпалась на десяток змеенышей. Между  кустарником
и скалами оставался узкий проход, пропадающий шагов  через  сто.  Но  Жало
смело шел вперед. Так велел Ураган. Речка ступала ему в след  и  дышала  в
затылок. Иногда она протягивала вперед  руку  и  касалась  пальцами  спины
юноши. Жало дергал плечом, сбрасывал руку. Ему тоже было страшно. Если  из
кустов кто-нибудь выскочит, бежать некуда. Три шага - и скала.
     Потом осталось два  шага.  Потом  настал  момент,  когда  можно  было
развести руками и правая упрется  в  иглы  кустарника,  а  левая  коснется
холодной мокрой скалы. По скале  стекали  тонкие  струйки  воды  и  брызги
попадали на кожу.  Здесь  было  холоднее,  чем  у  деревьев.  Жало  замер.
Впереди, в нескольких шагах, кустарник сливался со  скалой,  прижимался  к
ней.
     - Здесь, - сказал Жало тихо, чтобы  не  разбудить  тварей,  спящих  в
кустах.
     - Дороги нет, - сказала Речка. - Ты не ошибся?
     - Ураган сказал: "Где кусты и скала станут вместе, беги вперед".
     - Никто еще не ходил здесь.
     - Твой отец ходил. Он был великий охотник.
     Жало ткнул копьем  в  кусты.  Ветка  шевельнулась,  словно  живая,  и
подобрала иглы. Жало отвел копьем ветку от скалы и  шагнул  вперед.  Речка
держалась за его  набедренную  повязку.  Жало  копьем  отодвигал  ветви  и
протискивался между ними и скалой. Ветви смыкались сзади, стало  темнее  и
кто-то зашевелился совсем рядом.
     Речка вскрикнула от испуга, Жало кинулся вперед,  кусты  хватали  его
крючками иголок, рвали кожу и  обеспокоенные  обитатели  темноты  ворчали,
пищали и шипели вслед.
     Жало бежал, зажмурив глаза, и не он, а Речка первой поняла,  что  они
ушли  из  долины.  Кусты  расступились  и  беглецы  оказались  в   широкой
расщелине, дно которой устилали мелкие камни, а скалы по сторонам, темные,
покрытые лишайником, сходились над головой.
     Жало перевел дух. Речка сорвала пук травы и вытирала кровь с  лица  и
груди. Жало поторопил ее.
     - Если мы разбудили Белую смерть, она нас  здесь  легко  догонит.  Мы
пойдем до желтой стрелы.
     - Мне больно, - сказала Речка.
     - Тогда оставайся. Или иди в деревню.
     - Я не могу. Меня отдадут богам.
     Жало не стал больше тратить  времени  на  разговоры  с  девушкой.  Он
быстро пошел вперед, не сводя глаз с  левой  скалы.  На  ней  должна  быть
желтая стрела.
     Речка плелась за спиной всхлипывая и ругала спутника.
     Сзади раздался свист.
     - Белая смерть! - крикнул Жало. - Мы разбудили ее. Не оборачивайся!
     Речка  все-таки  оглянулась.  Кусты  шевелились,  колыхались,   будто
старались выплюнуть что-то большое. Среди ветвей мелькали светлые пятна  и
никак нельзя было разобрать ни формы, ни размеров Белой смерти.
     Жало бежал впереди и расщелина все не кончалась. Перед глазами маячил
все тот же кусок неба и полосы облаков на нем.  Вдруг  скалы  раздались  в
стороны и беглецы оказались на краю обрыва. Обрыв уходил  отвесно  вниз  к
зеленому полю, посреди которого извивалась медленная река. Она терялась  в
тумане, за которым было море.
     Заунывный свист и пощелкивание приближались. Белая  смерть  настигала
их и на этот раз обернулся Жало. У Белой смерти не было глаз, рта  и  ног.
О