на, все наготове".
   Они шли очень долго. Антипова все  искала  взглядом  на  заборе  какой-то
только ей известный знак. Федосовой уже начало овладевать  беспокойство.  Но
вот Антипова на мгновение остановилась, подошла близко к забору и, увидев на
нем мелкую надпись красным карандашом "лево", свернула  с  мостков  в  левую
сторону и сказала следовавшей за ней по пятам Федосовой:
   - Теперь и конец близок.
   Уже вечерело, кладбище погружалось во мрак, когда обе женщины  подошли  к
могиле с покосившимся крестом.
   - Муженек мой покойный здесь лежит,- сказала Антипова.- денежки стережет!
   Она нагнулась и начала разрывать могилу.
   - Мы эту работу мигом за вас окончить могем-с... - сказал вдруг  выросший
как из-под земли парень, которого они встретили у ворот кладбища.
   С ним было еще два человека.
   - Сыщики! Бежим! - с деланным испугом проговорила Федосова.
   - Ну, зачем же бежать,- усмехнулся парень. Женщин задержали, а из  могилы
вырыли пакет, завернутый в газетную бумагу, с  четырьмя  тысячами  рублей  с
лишком...
   Процентные бумаги отца Иоанна были здесь все до единой.
   - Ну что, матушка? - сказал я Антиповой, когда ее привели.  -  Не  уберег
муж-покойник денег-то, а?
   Антипова угрюмо промолчала...
 
   * * *
 
   Москаленко пошел в арестантские роты.
 
 
   Пьяный зверь
 
   Пятнадцатого января, около трех часов утра в  сыскную  полицию  поступило
сообщение,  что  в  доме  барона  Фредерикса  по  Орловскому   переулку,   в
меблированных комнатах новгородской мещанки Елены Григорьевой найден мертвым
в своем номере отставной чиновник Готлиб Иоганнович Фохт.
 
   * * *
 
   Я немедленно командировал в Орловский агента полиции.  Туда  же  приехали
судебный  следователь,  товарищ   прокурора,   полицейский   врач   и   лица
судебно-полицейского ведомства.
   Глазам прибывших  предстала  небольшая  комната,  серенькая,  грязная.  У
правой от входа стены - узкая железная  кровать.  Кровать  постлана,  но  не
смята. Мертвый Готлиб Фохт лежит спиной на полу. его левая нога покоится  на
кровати. Одет он в чистое нижнее белье, тоже  не  смятое.  Полицейский  врач
приступил к наружному осмотру покойного.
   - Ваше  мнение?  -  обратились  к  врачу  товарищ  прокурора  и  судебный
следователь.- Имеем  ли  мы  дело  со  случаем  скоропостижной  естественной
смерти, или есть данные предполагать насильственную кончину?
   - Я не усматриваю явных следов  насилия,-  ответил  врач,-  правда,  есть
маленькие ссадины под бровями и на шее и небольшая  рваная  ранка  за  левым
ухом... Но я полагаю, что этих данных еще мало  для  картины  насильственной
смерти. Положение трупа наводит меня на мысль,- продолжал врач,- что  смерть
застала Фохта внезапно, когда он собирался ложиться. Он  вдруг  почувствовал
дурноту, хотел вскочить, но уже не мог, и навзничь,  мертвый,  грохнулся  на
пол. Левая нога осталась на кровати.
   - Но ссадины, ссадины!
   - Он мог удариться при падении.
   Следователь переглянулся с товарищем прокурора.
   - Видите ли, доктор, если бы Фохт сам упал  в.  агонии  навзничь  или  на
спину, то он должен был бы скорее всего разбить  себе  затылок,  голову.  Вы
видите - он лежит лицом кверху. Каким же образом человек, падающий навзничь,
может получить от падения ссадины под бровями?
   - Он мог удариться лицом...- ответил сконфуженный врач.
   - Нет, не мог,- возразил следователь.
   Распорядившись  об  отправке  трупа  для  вскрытия,   мы   приступили   к
предварительному дознанию.
   Первой  была  приглашена  для  допроса,  за  отсутствием  содержательницы
меблированных комнат, ее сестра Евдокия Григорьева.
   - Скажите, в ту ночь, когда скончался Фохт, все ваши жильцы были дома?
   - Кажись, все...
   - Был ли кто-нибудь в комнате покойного?
   Тут Григорьева рассказала, что в тот поздний вечер  и  ночь  к  покойному
заходили соседи по комнатам Иван Малинин  и  чиновник  Александр  Платонович
Померанцев. По-видимому, они  пьянствовали.  Из  комнаты  Фохта  раздавались
взрывы хохота, пьяные выкрики, словом, веселье шло вовсю. Шумели  настолько,
что барыня из пятого номера выходила и просила быть потише. В два часа  ночи
Григорьева видела Малинина сильно  пьяным,  а  Померанцева  -  выходящим  из
комнаты Фохта в брюках покойного.
   - Вы, стало быть, хорошо знали вещи  покойного,  если  сразу  узнали  его
брюки на Померанцеве? Скажите, в таком случае, чего не хватает  среди  вещей
покойного Фохта?
   После беглого осмотра Григорьева обнаружила исчезновение енотовой шубы  и
золотых часов с цепочкой.
   Один из жильцов, великолуцкий мещанин Петр Вихрев,  тоже  заявил,  что  в
ночь смерти Фохта он видел, как Померанцев и Малинин переходили из комнаты в
комнату, то от Фохта к себе, то от себя к Фохту.
   Исчезновение енотовой шубы покойного,  его  золотых  часов,  таинственные
обстоятельства  смерти,  неестественное  положение   трупа,   подозрительные
ссадины и ранка на шее - все это  дало  основание  полагать,  что  отставной
почтовый чиновник Готлиб Фохт был убит с целью ограбления.
   Показание Григорьевой, что в ночь трагического происшествия покойный Фохт
проводил время с Малининым и Померанцевым, пролило свет  на  это  дело,  дав
ценные указания, в каком направлении вести следствие. Я дал приказ о розыске
похищенной у  Фохта  енотовой  шубы.  Эти  розыски  очень  скоро  увенчались
успехом. На Александровском рынке нашему чиновнику удалось узнать, что утром
пятнадцатого  января  какие-то  двое  неизвестных  продали   енотовую   шубу
барышникам, которые, в свою  очередь,  перепродали  ее  в  лавку  Павлова  в
Апраксином дворе. Там шуба и была найдена и представлена в сыскную полицию.
   Теперь  все  внимание  сыскной  полиции  сосредоточилось  на  Малинине  и
Померанцеве. Какой-то внутренний голос подсказывал  мне,  что  эти  двое  не
косвенно, а прямо замешаны в деле об убийстве Фохта.
 
   * * *
 
   И тут случилось нечто в высшей степени странное. Один  из  предполагаемых
убийц совершенно спокойно явился в свою комнату, то есть туда, где,  как  он
должен был предполагать, все уже были начеку и где была устроена засада. Это
был Иван Малинин. Около десяти часов утра он, пьяный, подъехал к дому, вошел
к квартиру и прошел колеблющейся походкой в свою комнату.
   Через несколько минут к нему нагрянула сыскная полиция. При  виде  ее  он
страшно изменился в лице, и хмель сразу соскочил с него. Грустное, тяжелое и
вместе с тем отталкивающее впечатление производил  этот  юноша.  Перед  нами
стоял чуть ли не отрок - ему было всего лишь дявятнадцать  лет.  Пьянство  и
разврат уже успели наложить свой след на этого юношу.
   При аресте он был почти невменяем. Очевидно, бессонная ночь,  пьянство  и
распутство каким-то кошмаром придавили его. Привезенный в  сыскную  полицию,
он чистосердечно рассказал все.  Он,  Иван  Иванов  Малинин,  царскосельский
мещанин, сирота.  Родители  его  были  довольно  состоятельными,  занимались
торговлей. Желая дать сыну приличное образование и воспитание, отдали его  в
коммерческое училище, где он, однако, курса не  окончил,  пробыв  только  до
пятого класса.
   - Отчего же вы ушли из коммерческого училища? - спросил я Малинина.
   - Несколько причин было.  Во-первых,  умерли  родители,  и  я  хотел  сам
заняться коммерческим делом, а потом...  учение  не  давалось.  В  одном  из
танцклассов познакомился я с барышней... Свели  мы  близкое  знакомство  ...
Деньжонки водились...
   Начались кутежи, попойки.
   Словом, из рассказа Малинина об этом  периоде  его  жизни  вырисовывалась
старая и знакомая  история,  как  гибнут  юноши,  попавшие  слишком  рано  в
водоворот столичной жизни...
   Жил он раньше на Дегтярной улице, а теперь, вот уже год, как поселился  в
квартире Евдокии Григорьевой, где снимает комнату, в которой у него  обитает
также и отставной коллежский регистратор Александр Платонович Померанцев.
   - Чем же занимается ваш сожитель Померанцев?
   - Пьянством,- ответил Малинин.- Он почти голый, все пропил.
   - Ну, расскажите теперь все откровенно, что вы знаете об убийстве Фохта,-
сказал я.- Не забывайте, что вы подозреваетесь в этом убийстве.
   - Нет, ваше высокопревосходительство,- начал Малинин,- клянусь вам, я  не
убивал старика. Это  дело  рук  Померанцева.  Рядом  с  нашей  комнатой  жил
отставной почтовый чиновник Готлиб Фохт, человек уже  очень  пожилой.  Среди
жильцов Григорьевой он пользовался большим почетом, так  как  почему-то  все
его считали весьма зажиточным, чуть ли не богачом. Он жил, не  только  ни  в
чем не нуждаясь, но и ни в чем себе не отказывая. Любил  выпить,  причем  не
жалел тратиться на дорогие вина, специальные водки, закуски.
   Вчера, около четырех часов дня у меня были мои братья  Федор  и  Алексей,
приехавшие из Царского Села.  В  пять  часов  они  уехали  обратно.  Уезжая,
Алексей дал мне рубль двадцать копеек, на  которые  я  купил  три  сороковки
водки, три бутылки пива,  колбасу,  масло  и  хлеб.  Все  это  мы  принялись
уничтожать вдвоем с Померанцевым.
   Фохт пришел к себе около восьми часов вечера. "Идите, Померанцев, ко  мне
пить вашу супружницу-тезку -  померанцевую  водку",-  пригласил  Померанцева
Фохт и расхохотался, довольный своим каламбуром. Бражничали они долго. Около
одиннадцати часов вечера пришел от  Фохта  Померанцев  и  принес  мне  рюмку
померанцевки. "Лопай, дружище,- сказал он,- наш старик шлет тебе сие в дар".
Я выпил ее. Должно быть,  чаша  переполнилась,  потому  что  я  почувствовал
опьянение. "Дай мне твой ремень, которым ты подтягиваешь брюки",-  обратился
ко мне Померанцев. Я спросил, зачем он ему  понадобился.  "Нужно",-  буркнул
он. Я дал. Он ушел в комнату Фохта, заперев предварительно на ключ  квартиру
изнутри. Прошло некоторое время.
   Вдруг совершенно ясно из комнаты Фохта послышался какой-то странный  шум,
сдавленные возгласы, словно там  происходила  борьба.  Я  затаил  дыхание...
Прошло еще несколько томительных минут,  и  вдруг  в  комнате  Фохта  что-то
грузно упало на пол. Звук падения был глухой, какой бывает при падении тела.
Тут страх охватил меня, я не знал, что происходит, но что-то мне  настойчиво
говорило, что в комнате Фохта разыгралось нечто зловещее, мрачное.
   Из комнаты Фохта теперь несся  храп,  вернее,  хрип.  С  сильно  бьющимся
сердцем  я  бросился  на  кухню,  но,  выскочив  в  коридор,  столкнулся   с
Померанцевым, выходившим из комнаты Фохта. Померанцев был сильно взволнован.
Руки его заметно дрожали, глаза беспокойно бегали.
   Через несколько минут он опять пошел в комнату Фохта, недолго там  пробыл
и вернулся ко мне, одетый уже в платье Фохта. В руках он  перебирал  деньги,
кредитками и серебром, которых, как мне показалось, было  рублей  на  шесть.
"Вот что,- заявил мне Померанцев,- собирайся, мы сейчас  поедем  с  тобой  в
Щербаков кутить". Я попробовал отказаться  от  поездки,  тогда  он  вплотную
приблизился ко мне и угрожающим голосом прошипел: "Не поедешь?" Я сейчас  же
согласился, и мы поехали. Началась попойка, появилось пиво, водка.
   Померанцев  пил  с  особой  жадностью.  После  этого  мы  отправились  на
Александровский рынок, где Померанцев продал енотовую шубу за двадцать  пять
или двадцать четыре рубля. Оттуда мы  попали  еще  в  какой-то  трактир,  из
которого Померанцев скрылся, и как я  очутился  в  своей  комнате,  даже  не
помню.
 
   * * *
 
   Померанцева арестовали около Пассажа. На допросе он сознался  в  убийстве
Фохта и подтвердил показания Малинина.
   -  Вошел  я  к  нему,-  цинично  заявил  убийца,-  к  почтенному  Готлибу
Иоганновичу,  в  его  прилично-мещанский  номер...  Батюшки,   домовитостью,
буржуазной солидностью так и пахнуло на меня! Кроватка и  белье  чистенькие,
на вешалке и шуба енотовая, и костюмчики разные, на столике часы золотые, на
комоде, который хочет лопнуть, кошелечек с деньгами. Фу-ты, благодать какая!
И вдруг на столе - водка! Позвольте, как же это - водка и столько добра?  Да
разве это совместимо? Вот у меня часто водка на столе стоит, так разве вы  у
меня найдете что-нибудь существенное?
   А  Готлиб,  почтеннейший   Готлиб,   меня   угощает:   "Выпейте   рюмочку
померанцевой",-  говорит.  "А  простую  водочку,  Готлиб  Иванович,  вы   не
употребляете?" - "Не люблю ее... Грубая  она...  Эта  хотя  и  дороже,  зато
деликатная",- отвечает он.  "Это  точно,  Готлиб  Иванович.  А  вы  вот  что
скажите: отчего вы пьете водку и у вас есть часы золотые и енотовая шуба,  а
я пью водку - и у меня нет штанов?" - "Оттого,- отвечает Готлиб Фохт,- что я
пью аккуратно, а вы широко, по-русски..."
   Разозлил еще больше меня этот ответ. Сытая, самодовольная физиономия меня
бесила. "А скажите, Готлиб Иванович,- обратился  я  к  нему,-  если  я  вам,
примерно скажу: "Готлиб Иванович, дайте мне  ваши  брюки,  сюртук,  шубу"  -
дадите вы это или нет?"  -  "Конечно,  не  дам!"  -  расхохотался  противным
смешком Фохт.
   Он начал раздеваться. Когда он остался в одном белье и присел на кровать,
собираясь ложиться, я вдруг набросился на него и обеими  руками  схватил  за
шею. Он только и успел прохрипеть: "Что ты делаешь?.. Разбойник..." Оторвать
мои руки от горла ему не удавалось, как он ни старался. Я сжимал  его  горло
все  сильнее  и  сильнее,  мои  руки,  казалось,  были  поражены  судорогой,
окостенели... Он теперь уже хрипел,  потом  как-то  покачнулся  и  грохнулся
навзничь, увлекая и меня. Мы упали вместе - Фохт уже не  дышал.  Я  отдернул
руки, встал и занялся его вещами.
 
   * * *
 
   Померанцев был предан суду и понес тяжелое наказание.
 
 
   Недоразумение
 
   Эти события происходили в апреле 1885 года. На  одном  из  моих  утренних
докладов градоначальнику в  качестве  начальника  сыскной  полиции  я  вдруг
услышал:
   - Однако хороша-таки ваша полиция... На улице, на самом людном  и  видном
месте две дамы нападают на двух почтенных и  уважаемых  дам,  выходит  целый
скандал, и я ничего об этом не знаю... Да, вероятно, и вы ничего не знаете?
   - Нет, ровно ничего не знаю! - несколько озадаченный ответил я.
   - Вот то-то оно и есть. А ведь история случилась уже два дня тому  назад.
Вчера знакомый мне почтенный  профессор  Ф.  с  возмущением  и  негодованием
жаловался, что его жену и ее знакомую, молодую девушку из очень  порядочного
семейства, у Гостиного двора задержали две купчихи, обвиняя их чуть ли не  в
воровстве и мошенничестве. Вышла очень неприятная история. Вы ничего об этом
не знаете от ваших агентов?
   - Первый раз  слышу.  Известны  ли  фамилии  лиц,  нанесших  неприятности
госпоже Ф.?
   - Да-да... Фамилии записаны. Это жена купца-фабриканта  А.  Н.  Б.  и  ее
дочь, жена почетного гражданина К. Ф. Я.
   - Лица эти мне известны. Немедленно расследую все дело  и  о  результатах
дознания буду иметь честь доложить вашему превосходительству.
   - Да-да! Непременно, и необходимо раз и навсегда научить  этих  дам,  что
нельзя творить неприличия на улице.
   - Слушаюсь!
 
   * * *
 
   В результате моего расследования удалось выяснить следующее.
   Восьмого апреля, часов около двенадцати дня, в дом по Николаевской улице,
где жил фабрикант А. Н. Б., вошли две дамы. Одна - брюнетка высокого  роста,
средних  лет,   другая   -   блондинка,   очень   красивая,   молодая,   лет
восемнадцати-девятнадцати. Обе дамы были  весьма  прилично  и  даже  шикарно
одеты.
   - Господин Б. дома? - спросили они у швейцара.
   - Никак нет, они-с уехамши,- ответил тот.
   - Ну, все равно... Зайдем к  его  жене,-  сказали  дамы  и  поднялись  по
лестнице.
   Позвонив у двери господина Б., они велели доложить о себе хозяйке. Та  их
приняла, и здесь разыгралась такая сцена.
   - Что вам угодно? - спросила хозяйка.
   Обе дамы изумленно переглянулись между собой.
   - Но мы желали бы видеть А. Н. Б.,-сказали они.
   - Его нет дома.
   - Ах, какая досада, право! У нас к нему очень важное дело...
   - Может быть, передадите мне...
   - Нет-нет... Это будет бесполезно. Дело личное и требует разговора именно
с А. Н. Но ведь мы можем заехать и позже. Когда он будет дома?
   - Между тремя и четырьмя часами.
   - Ну, вот тогда мы и зайдем, а  теперь  извините,  ради  Бога...  Мы  вас
побеспокоили совершенно напрасно.
   - Ничего, какое там беспокойство,- сказала добродушная госпожа Б.
   - Нет-нет, как  же...  Все  же...-  говорили  незнакомки,  направляясь  в
переднюю.
   Госпожа Б. вышла их провожать.
   - Ах, Боже мой! - проговорила вдруг старшая, солидная дама.- Катя, есть у
тебя мелочь?
   - Нет! - ответила ее молоденькая спутница.
   - Извините, мне так неловко, но, право... вы так любезны и добры,  что  я
решаюсь вас просить...- сказала солидная дама, обращаясь к хозяйке.
   - А в чем дело?
   - Будьте добры, разменяйте мне на мелочь рубль,- сказала солидная дама.
   - С удовольствием!
   Госпожа Б. принесла рубль серебряной мелочью.
   -  Благодарю,  благодарю  вас!  -  сказала  дама,  взяв  деньги,  и   обе
посетительницы живо юркнули за дверь.
   Госпожа Б. стояла в недоумении.
   - Ах, какая я рассеянная,- вдруг послышался голос дамы уже  с  лестницы.-
Ведь я не отдала вам рубль бумажкой! Сейчас пришлю со швейцаром.
   Горничная осталась в передней  ждать  швейцара.  Внизу  хлопнула  входная
дверь. Прошла минута, другая, третья... А швейцар так и не нес рубля.
   Барыня была в  растерянности:  пришли  какие-то  незнакомые  дамы,  взяли
рубль, ушли... Она послала прислугу вниз справиться у швейцара.
   - Степан, что же ты не несешь рубля?
   - Какого такого рубля?
   - Да того, что тебе передали две приходившие барыни.
   - Никакого рубля они мне не передавали.
   - Вот те и на!
   Изумлению и негодованию почтеннейшей госпожи Б. не было пределов.
 
   * * *
 
   Полчаса спустя к дому на углу Кабинетской и Ивановской улиц подошли также
две дамы. В этом доме жил зять упомянутого выше Б., почетный гражданин К. Ф.
Я.
   - Дома К. Ф.? - спросили они  у  швейцара,  молодого,  высочайшего  роста
парня с широким добродушным лицом.
   - Никак нет.
   - А когда он будет дома?
   - Не могу знать.
   Обе дамы огорченно взглянули друг на друга.
   - Что же, спросим об этом у его жены.- сказала младшая.
   - Ну да, ну да,- сказала старшая и обратилась к швейцару: -  А  его  жена
дома?
   - Дома,- ответил тот.
   - Ну и прекрасно! Подымемся, узнаем,- сказала солидная дама средних лет.-
Мы старинные знакомые и даже родственницы К.  Ф.,  -  благосклонно  пояснила
швейцару почтенная дама.- Вот, приехали и зашли его проведать. Жаль, что нет
его. Ну. все равно, зайдем.
   Швейцар почтительно выслушал их пояснения.
   Дамы поднялись наверх. К ним вышла жена К. Ф. и  сказала,  что  мужа  нет
дома. Дамы очень огорчились, и одна из них попросила разменять им два рубля.
   Жена К. Ф. сказала, что у нее нет мелочи, и дамы спустились вниз.
   - Послушай, голубчик,- сказала старшая дама  швейцару,-  разменяй-ка  мне
два рубля.
   Тот с величайшей готовностью отсчитал ей два рубля мелочью,  которую  она
опустила в карман.
   - Катя,- обратилась она к молоденькой,- дай ему два рубля бумажками.
   - Ах, тетя! - ответила та.- Ведь у меня, вы знаете, все десятирублевки.
   - Вот досада! И у меня тоже... Швейцар, голубчик! Через полчаса будет  К.
Ф., и мы придем тоже... Да, впрочем, еще лучше... скажите ему, что  были  те
две родственницы, которых он ждет, что мы  будем  сегодня  же,  и  возьмите,
кстати, у него два рубля, которые мы взяли мелочью. Получите еще на чай...
   И  пока  швейцар  успел  что-либо  сообразить,  обе  "родственницы"  живо
шмыгнули за дверь.
 
   * * *
 
   Часам к трем приехал домой господин Б. и услышал от жены рассказ  о  том,
как две какие-то шарлатанки надули ее на рубль.
   - Не рубля жалко,  а  досадно  на  свою  глупость,-  пожаловалась  она  и
прибавила: - Не верится что-то... Такие элегантные, нарядные...  Может,  еще
придут. Но пробило четыре часа, дамы  все  не  являлись.  Господин  Я.  тоже
ве