н утверждал впоследствии, проклинал все  на  свете.  На
контрольно-пропускном пункте цистерну  никто  не  досматривал.  Дежурный
офицер заглянул в кабину, под днище, ударил печатью и пожелал  ассениза-
тору доброго пути. Беглец очень быстро стал задыхаться в фекальных испа-
рениях. Приоткрыв крышку люка, он жадно глотал воздух и мрачно  отхарки-
вался. Автомобиль не спеша двигался по деревянному мостику,  то  и  дело
подпрыгивая на грубых крепях.  Вонючая  жидкость  колебалась,  билась  о
стенки, забивала уши, нос и глаза. Пленник даже не мог вытереть дерьмо с
лица: его руки так же были вымазаны нечистотами. Рискуя быть  замеченным
и уже теряя сознание, бедный зек открыл крышку пошире. Единственным  для
него утешением было то, что автомобиль все дальше и дальше  удалялся  от
зоны.
   Недостачу "личного состава" Огненного выявили спустя несколько часов.
Так как лагерные владения размахом не отличались, охрана  быстро  убеди-
лась, что на острове пропавшего зека нет. В погоню за ассенизатором отп-
равился конвойный взвод. Он подоспел к тому  моменту,  когда  автомобиль
уже приготовился слить дерьмо в фекальный отстойник. Прапорщик  загрохо-
тал прикладом по металлическому боку цистерны и ласково спросил:
   - Ты здесь, сволочь?
   Ему ответила глубокая тишина.
   - Может, уже захлебнулся? - предположил водитель. На его лице  удачно
совмещались сочувствие и брезгливость. Один из служивых обошел цистерну:
еще чиста. Значит, зек еще там.
   - Че, говном подавился? - басил прапорщик, передергивая затвор. - Бу-
ду считать до одного, после этого разнесу говновоз. Выныривай, сука!
   В цистерне забулькало, крышка люка зашевелилась, и появился  предмет,
напоминающий голову. Кто-то из конвоя начал громко  икать  и  на  всякий
случай вытащил носовой платок, другой отлучился в кусты как бы по нужде.
Водитель чуть не забился в истерике:
   - Ты мне так бочку всю угадишь! Руками, руками не трогай! Вылезай по-
тихоньку, да руками не лапай. После тебя не отмоешь. Что же ты  творишь,
гад? Не лапай!
   Зек в нерешительности возился на цистерне, сея вокруг брызги и  поте-
ки. Это жалкое зрелище всем быстро надоело. Водитель  робко  поинтересо-
вался у офицера: не сможет ли зек помыть его машину? Уж  больно  неэсте-
тично выглядела ассенизационная емкость. Покуривая "Приму" и  щурясь  на
небо, капитан философски заметил:
   - Да не пыхти, дед. Дерьмо - оно и есть дерьмо. Подсохнет - само  от-
валится. В другой раз смотри, кого в машину берешь. Или ты с этим гаври-
ком заодно? А, дед? Сливай свое повидло побыстрей и езжай за нами.
   Водитель замер с гофрированным хоботом в руках:
   - Это зачем же?
   - А затем, что повезешь его. Или ты хочешь, чтобы мы его к себе в ка-
бину посадили?
   Прапорщик заржал и похлопал шофера по плечу:
   - Будет в кабине запах, как в парикмахерской.
   - Вы что ж, его ко мне в кабину бросить хотите?
   - Ага, к тебе на колени.
   Оставив побледневшего водителя с его мыслями наедине, прапорщик подо-
шел к машине и крикнул беглецу, сидевшему на краю люка:
   - Погодь слазить, гнида. Сейчас полезешь обратно.
   Загаженное лицо зека перекосилось:
   - Командир, я там задохнусь. Я пешком пойду. Сколько надо - столько и
пойду. Я в воду окунусь и помоюсь. Я в бочке подохну.
   Когда цистерна опустела, водитель свернул хобот. Он понял шутку  пра-
порщика и веселел на глазах. Офицер приказал зеку лезть  в  цистерну,  а
шоферу - закрыть люк. Затем секунду подумал и великодушно разрешил оста-
вить бочку открытой. Но эта роскошь беглеца не успокоила. Защелкали зат-
воры, зек застонал:
   - Не глумись, начальник, не терзай. Я уже свое получил, Я пешком пой-
ду, я даже побегу. Я не буду туда лезть.
   Последние слова он прогудел уже из бочки. Слегка повозившись  внутри,
постонав и поматерившись, зек затих. Офицер пошел к своему автомобилю  и
бросил ассенизатору:
   - По коням, золотарь. Поедешь впереди.  Просигналим  -  остановишься.
Понял?
   Вологодский конвой шутить не любил. Какое наказание постигло беглеца,
и так нахлебавшегося горя, осталось загадкой. Во всяком случае, три года
за побег ему не "припаяли".
   Для узников Огненного начертан лишь один путь - в небо. Свое  бренное
тело они обязаны оставить здесь -  на  местном  погосте,  самом  мрачном
участке этих краев. На здешнем кладбище хоронят  и  зеков,  и  офицеров.
Только смерть способна их объединить. Под гранитным или мраморным  надг-
робьем покоится тело служивого, под грубым перекосившимся крестом -  ос-
танки "полосатого" жителя. На одних табличках - фамилия, имя и отчество,
на прочих - порядковый номер. То есть, здесь умирает не Иванов Иван Ива-
нович, а N 189 или подобный трехзначный субъект.
   Но даже на острове Огненном красная полоса на тюремном деле арестанта
не теряет своего смысла. На острове также есть склонные к  побегу.  Ска-
жем, Равиль  Дашкиев  -  тридцатишестилетний  головорез,  отправивший  в
царство теней двух гражданских и одного офицера милиции. Последняя жерт-
ва - его гордость. Дашкиев получил высшую меру, но президентская  комис-
сия по помилованию предложила президенту России подарить  убийце  жизнь.
Как казнь. Когда Дашкиеву зачитали указ о помиловании, он не  поверил  и
сказал что-то в таком духе: "Туфта. За это в живых не оставляют. Скажите
все, как есть. Я не трус и пойду под расстрел без истерик и припадков".
   Дашкиев не верил в свою участь, пока его не привезли на этот  остров.
Хотя еще в дороге его пробило сомнение: зачем тащить гражданина Дашкиева
за тысячи километров, если по России есть  масса  тюрем,  где  исполняют
"вышку"? На Огненном Равиль перестал быть гражданином Российской Федера-
ции. Всех здешних "полосатиков" не касаются ни  избирательная  компания,
ни перепись населения. Для России они юридически умерли.  Первые  десять
лет узники острова содержатся в тесных тюремных камерах, затем их  могут
поместить в помещения общего типа.
   Форма внутренней службы на  Равиля  Дашкиева  действует  как  красная
тряпка на быка. Он озлоблен до предела и уже давно  перестал  различать,
кто перед ним
   - прапорщик, капитан или майор.
   - Я убью тебя, падла! - кричит он офицеру.  -  Мне  нас...ть  на  вас
всех. Я убегу отсюда!
   Обыск вещей Дашкиева не бывает напрасным. Всякий раз у  него  находят
то нож, то веревку, то заточку. Узник не расстается с мыслью о побеге  и
даже не утруждает себя эти помыслы скрывать. Он ежедневно по  сотне  раз
отнимается от пола, а однажды даже попросил администрацию лагеря  разре-
шить ему легкие пробежки по острову. Дашкиеву предложили бегать в нужник
и обратно. Было время, когда зек играл с охраной в откровенность:
   - Зачем вы нас кормите? Где-то дети и старики пухнут  с  голодухи,  а
нам мешками жратву гонят. Ведь мы же трупы, живые ходячие трупы. А вы по
кладбищу ходите, мертвецов охраняете, чтобы они не разбежались и не  пе-
редохли в лесу. Перестреляйте нас всех и спишите все на массовый  побег.
Вас никто не осудит, а народ "спасибо" скажет. Или  боитесь  без  работы
остаться? Начните с меня. Неужели мне нужно убить часового и попробовать
убежать, чтобы получить свои пайковые девять или сколько-то там граммов?
   Равиль Зуферович написал письмо президенту России, где просил восста-
новить для него прежний приговор областного суда, то  есть  расстрелять.
Он также желал отправиться в окопы Чечни, где  гибнут  "молодые  пацаны,
еще бабы голой не видавшие". Дашкиев хотел (в письме, по  крайней  мере)
умереть на поле брани, а не на забытом всеми острове. Письмо по традиции
попало к лагерным цензорам и дальше бетонного ограждения не ушло.
   Вор в законе Михайлов по кличке Соленый - попадают на остров и  блат-
ные знаменитости - реагирует на пожизненное заточение не так остро. Сво-
бодное время он коротает перед экраном видеодвойки  "Сони",  которую  не
поленились передать для него верные братки. Огрубевшая душа  рецидивиста
с двадцатилетним лагерным стажем не  лишена  сентиментальности:  Соленый
любит мелодрамы, где бурлят страсти, лихо закручивается любовная интрига
и дело, как всегда, близится к свадьбе. Но привезенные  братвой  кассеты
уже порядком надоели, а видеопрокат в зоне если когда-нибудь и появится,
то в самую последнюю очередь (после живого уголка и кружка  авиамоделис-
тов). Блатной авторитет Соленый на Огненном просто "сидит" - здесь не  с
кем, да и незачем, "мутить" бунт, щемить "петухов"  и  сколачивать  "об-
щак"...
   Остров Огненный окрестили островом мертвых душ.  Покинуть  его  можно
лишь мертвым. Родственники не вправе забрать труп зека, они могут  расс-
читывать на его кремированный прах. Самоубийства здесь  далеко  не  ред-
кость. Арестант собственноручно  исполняет  смертный  приговор,  который
когда-то был заменен указом президента России. На  этот  последний  шаг,
который обжалованию уже не подлежит, его толкает не совесть, а безысход-
ность. Труп получает порядковый номер и покидает зону...


   Майдан. Игра

   Во всякой тюрьме, каторжной и обычной, существует так называемый май-
дан. Это место на нарах, где происходит игра в карты, кости и около  ко-
торого собираются все игроки из арестантов. По тюремной  пословице,  "на
всякого майданщика по  семи  олухов".  Игра  преследуется  тюремным  на-
чальством, а потому всегда кто-нибудь из заключенных стоит на стреме.
   Интересны были правила игры. На майдане никто сразу всего не проигры-
вает. Так, например, один поставил на кон три рубля и все проиграл.  Вы-
игравший обязан возвратить ему третью часть, то есть рубль. Таковы  пра-
вила, и они свято соблюдаются всеми арестантами. Точно так же выигравший
казенные вещи (рубашку, сапоги, штаны и проч.) обязан их возвратить про-
игравшему бесплатно по истечении некоторого  времени,  достаточного,  по
мнению арестантов, для того, чтобы охолодить слишком горячего  игрока  и
удержать его от опасного азарта. Не выполнивший этого правила и не  вер-
нувший выигранные вещи лишался в дальнейшем права на игру.  Правила  эти
придуманы для  того,  чтобы  избежать  возможных  ссор,  споров,  драки,
убийства, а также для того, чтобы все деньги не перешли в  одни  руки  к
счастливому и удачливому игроку, поскольку тогда игра  бы  остановилась,
потому что играть было бы не на что.
   Проигравший и получивший обратно третью часть  своего  проигрыша  на-
завтра снова допускается к игре и ставит свой рубль на кон. Если  проиг-
рывает, то снова получает свою третью часть от рубля (33 коп.) и  играть
в тот день больше не имеет права. На третий день он ставит свои  33  ко-
пейки, проигрывает и получает обратно 11 копеек и т.д. Перестает он  иг-
рать, разорившись в пух.


   "Законники" былых времен

   Аристократ острога, человек в почете, так называемый бродяга -  чело-
век бывалый и тертый, имеет право играть в кредит,  и  майданщик  обязан
верить ему на слово. Достаточно бродяге поставить на майдан  кирпич  или
просто собственный кулак - и майданщик должен дать ему кредит в  полтора
рубля серебром. Играет бродяга под честное варнацкое слово, а за  словом
этим бродяга не постоит, легко его дает, но далеко не всегда  исполняет.
Слово бродяги только тогда твердо, когда он дает  его  другому  бродяге.
Раз в месяц майданщик меняется, и все долги, которые он не  успел  полу-
чить с проигравших, списываются. Таков закон. Но если на майдан  садится
бродяга, этот закон отменяется, все обязаны долги ему вернуть  неукосни-
тельно.
   (Следует оговорить, что со временем условия игры в карты очень сильно
ужесточились и теперь карточный долг подлежал  своевременной  выплате  -
долг чести арестанта. Не выплативший вовремя  долг  заслуживал  сурового
наказания и объявлялся несостоятельным человеком. В соответствии  с  ко-
дексом чести арестанта по приговору он переводился в разряд "динамы", то
есть становился самым отверженным  среди  отвергнутых  тюремной  элитой.
Всем обитателям камеры предписывалось относиться к нему как к  бездомной
собаке. Отныне место ему для сна отводилось у порога камеры, рядом с па-
рашей, и это несмотря на то, что на нарах имелись свободные места. Любо-
му из сокамерников разрешалось его беспричинно ударить,  плюнуть  ему  в
лицо, в пищу, отнять приглянувшуюся вещь. Все работы по поддержанию чис-
тоты в камере становились обязанностью "динамы".)
   Воровство у товарищей дело предосудительное, но бродяга  может  смело
воровать у майданщика вино. В этом никто не  находит  ничего  позорного,
потому что откупщик питейного майдана не пользуется ничьим  расположени-
ем, как стяжатель. Всякий более или менее значительный выигрыш сопровож-
дается попойкою, ни один праздничный день без нее не обходится.  Сколько
ни существует постановлений, чтобы арестанты не имели при себе  денег  и
инструментов, не употребляли водки, не играли в карты и не имели  сноше-
ний с женщинами - все эти постановления остаются без действия. Появление
в тюрьмах водки и других запрещенных вещей  обеспечивается  подкупностью
сторожей.
   Всякий новичок, поступая в острог и в тюремную общину, обязан  внести
известное количество денег, так называемого влазного. Это повелось с не-
запамятных времен, с самого появления тюрем,
   Вообще же, всякий неопытный, поступая в  тюрьму,  делается  предметом
притеснений и насмешек. Если у него заметят деньги, то стараются их воз-
можно больше выманить. Если он доверчив и простосердечен, его спешат за-
пугать всякими страхами, уничтожить в нем личное самолюбие.  Доведя  его
до желаемой грани, помещают обыкновенно в разряд чернорабочих,  то  есть
станут употреблять на побегушках, определяют в сторожа карточного и вин-
ного майданов, заставляют выносить парашу или чистить отхожие места.
   Слабые сдаются, твердые начинают вдумываться и кончают тем, что обра-
щаются за советом к бывалым людям, к законникам. Около законников  нови-
чок в скором времени становится тем, кем он должен быть, то есть - арес-
тантом. Потом вновь поступивший уже без руководства и объяснений понима-
ет весь внутренний смысл тюремного быта на практике,  и  через  какое-то
время он - полноправный член этой общины.  Арестанты  неохотно  и  очень
редко рассказывают о своих похождениях, о  злодействах  же  никогда.  Не
привыкая хвастаться своими преступлениями, арестанты все-таки с  большим
уважением относятся к тому из бродяг, который попробовал уже  и  кнут  и
плети, стало быть, повинен в сильном уголовном преступлении.


   Старинные "мастырки"

   Казенная работа изо дня в день одна и та же, тяжелая и  однообразная,
поэтому все стараются как-нибудь от нее уклониться. Летом арестанты над-
резывают чем-нибудь острым кожу какой-нибудь  части  своего  тела  (чаще
всего половых органов) и в свежую рану пропускают свой или  конский  во-
лос. Добившись местного воспаления, нагноения, он идет к лекарю и  попа-
дает в госпиталь с подозрением на сифилис.
   К врачам зимой идут арестанты с распухшими щеками, когда, по их  опы-
ту, стоит только наколоть внутри щеки булавкой и выставить эту  щеку  на
мороз, она сильно распухает.
   Смачивают также палец и высовывают в форточку. Палец  отмораживается,
фельдшер его отрезает, но теперь арестанта посылают на более легкую  ра-
боту. Вот почему заключенные любят добывать  всякие  едкие,  разъедающие
жидкости, кислоту, известь, колчедан.
   Вытяжкой сонной одури они делают искусственную слепоту,  пуская  жид-
кость в глаз, увеличивают зрачки и при осмотре кажутся как  бы  действи-
тельно слепыми.
   Принимая натощак столовую ложку нюхательного табаку, арестанты  доби-
вались того, что их клали в  больницу,  потому  что  наступала  тошнота,
бледность кожи, биение жил и общая слабость.
   Принимавшие ложку толченого стручкового перца  с  сахаром  добивались
грыжи и пили потом натощак такую же ложку соку из репчатого лука,  когда
грыжа надоедала и делалась ненужной.
   Симулируя глухоту, клали в ухо смесь из травяного сока, меда и гнило-
го сыра. Сыр, разлагаясь, вытекал наружу жидкостью, по запаху  и  белому
цвету похожей на гной.
   Порошком, который остается в древесных дуплах после  червей,  дули  в
глаза желающему симулировать бельмо, которое,  однако,  скоро  проходит.
Хороший флюс для арестантской практики тоже дело не мудреное - стоит на-
делать внутри щеки уколов иголкой, пока не хрустнет (но  не  прокалывать
насквозь), а затем, зажав нос и рот, надувать щеку до флюса: щека разду-
ется, покраснеет, и это похоже на рожистое воспаление. Чтобы  вылечиться
- стоит проколоть щеку снаружи насквозь и выпустить воздух. Стягивая под
коленом кожу в складки (с захватом жил) и продевая  сквозь  эти  складки
свиную щетину на иголке, добивались искусственного све1сния ноги - щети-
на оставалась в жилах. Распарив ногу в бане и вынув щетину,  можно  и  в
бега уйти. Из нерчинских каторжных тюрем, да и вообще из тюрем Восточной
Сибири и Сахалина побеги совершались очень часто и в огромном числе.
   А.П. Чехов. "Остров Сахалин": "Три надзирателя...  приходятся  на  40
человек... В тюрьмах много надзирателей, но нет  порядка.  Почти  каждый
день в своих приказах начальник острова штрафует их, смещает  на  низшие
оклады или же совсем увольняет: одного - за неблагонадежность и неиспол-
нительность, другого - за безнравственность, недобросовестность и нераз-
витие, третьего - за кражу казенного провианта... а четвертого - за  ук-
рывательство, пятый, будучи назначен на баржу, не только не  смотрел  за
порядком, но лаже сам подавал пример к расхищению на барже грецких  оре-
хов, шестой - состоит под следствием за продажу казенных топоров и гвоз-
дей...
   Надзиратели во время своего дежурства в тюрьме допускают арестантов к
картежной игре и  сами  участвуют  в  ней:  они  пьянствуют  в  обществе
ссыльных, торгуют спиртом. В приказах мы встречаем также буйство, непос-
лушание, крайне дерзкое обращение со старшими в присутствии каторжных и,
наконец, побои, наносимые каторжному палкой по голове, последствием чего
образовались раны...
   Ссыльное население не уважает их и относится к  ним  с  презрительной
небрежностью".
   А между тем жалованье надзирателя составляло в то время  480  рублей,
причем через какие-то сроки оно постоянно увеличивалось на треть и  даже
вдвое.
   Для сравнения: жалованье школьного учителя в те же  годы  было  20-25
рублей.
   В России на 1906 год - 884 тюрьмы.

   ИЗ ОТЧЕТА ГЛАВНОГО ТЮРЕМНОГО КОМИТЕТА ЗА 1883 ГОД  ПО  ПРОВИНЦИАЛЬНЫМ
ТЮРЬМАМ:

   "Седлецкая рассчитана на 207 мест, фактически заключенных - 484.
   Сувалкская 165 - 433.
   Петроковская 125 - 652".
   Вообще во всей Сибири на 1900 год должно было  находиться  310  тысяч
людей, сосланных туда за различные преступления и правонарушения, но  из
этого числа по меньшей мере треть, то есть около 100 тысяч, было "в  бе-
гах". Они в основном оставались в той же Сибири, но бежали с  мест  при-
писки, бродя- ". жили, воровали, порой грабили и убивали местное 1 насе-
ление.
   Процент ссыльных, которые  находились  "в  безвестной  отлучке",  был
чрезвычайно высок, но в некоторых областях, к примеру  -  в  Амурской  и
Приморской, из каждых ста ссыльных бежали до 70-80 человек.


   КАСТЫ

   В дореволюционных тюрьмах и на каторге к началу XX века сложилась до-
вольно строгая иерархия среди заключенных. Власть в тюрьме  принадлежала
тюремным "иванам" - ее аристократам, старожилам. От их воли напрямую за-
висела судьба каждого тюремного сидельца. Заслужить высший  титул  можно
было только преданностью своей профессии, многократным отсидкам.  "Иван"
ловок, зачастую умеет увернуться от всякой кары. С ним считается  тюрем-
ное начальство. Он - властелин тюремного мира, и только ему  принадлежит
право распоряжаться жизнью или смертью сидельцев.
   Второе сословие - "храпы". Эти всегда и всем возмущаются, все призна-
ют неправильным, незаконным и несправедливым как со стороны  администра-
ции, так и со стороны сотоварищей. От них главным образом исходят всякие
слухи и сплетни. Ничто так не умиляет их, как  ка