умчивой моей...
     Ни страх, ни ласки, ни коварство,
     Ни горький смех, ни плач людей,
     Дай мне сокровища вселенной,
     Уж никогда не долетят
     В тот угол сердца отдаленный,
     Куда запрятал я мой клад.
     Как помню, счастье прежде жило
     И слезы крылись в месте том:
     Но счастье скоро изменило,

     А слезы вытекли потом.
     Беречь сокровища святые
     Теперь я выучен судьбой;
     Не встретят их глаза чужие,
     Они умрут во мне, со мной!..
     Печаль в моих песнях, но что за нужда?
     Тебе не внимать им, мой друг, никогда.
     Они не прогонят улыбку святую
     С тех уст, для которых живу и тоскую.
     К тебе не домчится ни слово, ни звук,
     Отзыв беспокойный неведомых мук.
     Певца твоя ласка утешить не может:
     Зачем же он сердце твое потревожит?
     О нет! одна мысль, что слеза омрачит
     Тот взор несравненный, где счастье горит,
     Безумные б звуки в груди подавила,
     Хоть прежде за них лишь певца ты любила.


ДВА ВЕЛИКАНА
     В шапке золота литого
     Старый русский великан
     Поджидал к себе другого
     Из далеких чуждых стран.
     За горами, за долами

     Уж гремел об нем рассказ,
     И померяться главами
     Захотелось им хоть раз.
     И пришел с грозой военной
     Трехнедельный удалец, --
     И рукою дерзновенной
     Хвать за вражеский венец.
     Но улыбкой роковою
     Русский витязь отвечал:
     Посмотрел -- тряхнул главою..
     Ахнул дерзкий -- и упал!
     Но упал он в дальнем море

     На неведомый гранит,

     Там, где буря на просторе
     Над пучиною шумит.
     Прости! -- мы не встретимся боле,
     Друг другу руки не пожмем;
     Прости! -- твое сердце на воле...
     Но счастья не сыщет в другом.
     Я знаю: с порывом страданья
     Опять затрепещет оно,
     Когда ты услышишь названье
     Того, кто погиб так давно!
     Есть звуки -- значенье ничтожно
     И презрено гордой толпой --
     Но их позабыть невозможно:
     Как жизнь, они слиты с душой;
     Как в гробе, зарыто былое
     На дне этих звуков святых;
     И в мире поймут их лишь двое,
     И двое лишь вздрогнут от них!
     Мгновение вместе мы были,
     Но вечность -- ничто перед ним;
     Все чувства мы вдруг истощили,
     Сожгли поцелуем одним;
     Прости! -- не жалей безрассудно,
     О краткой любви не жалей:
     Расстаться казалось нам трудно,
     Но встретиться было б трудней!
     * * *
     Слова разлуки повторяя,
     Полна надежд душа твоя;
     Ты говоришь: есть жизнь другая,
     И смело веришь ей... но я?..
     Оставь страдальца! -- будь покойна:

     Где б ни был этот мир святой,
     Двух жизней сердцем ты достойна!
     А мне довольно и одной.
     Тому ль пускаться в бесконечность,
     Кого измучил краткий путь?
     Меня раздавит эта вечность,
     И страшно мне не отдохнуть!
     Я схоронил навек былое,
     И нет о будущем забот,
     Земля взяла свое земное,
     Она назад не отдает!..
     * * *
     Безумец я! вы правы, правы!
     Смешно бессмертье на земли.
     Как смел желать я громкой славы,
     Когда вы счастливы в пыли?
     Как мог я цепь предубеждений
     Умом свободным потрясать
     И пламень тайных угрызений
     За жар поэзии принять?
     Нет, не похож я на поэта!
     Я обманулся, вижу сам;
     Пускай, как он, я чужд для света,
     Но чужд зато и небесам!
     Мои слова печальны: знаю;

     Но смысла их вам не понять.

     Я их от сердца отрываю,
     Чтоб муки с ними оторвать!
     Нет... мне ли властвовать умами,
     Всю жизнь на то употребя?
     Пускай возвышусь я над вами,
     Но удалюсь ли от себя?
     И позабуду ль самовластно
     Мою погибшую любовь,
     Все то, чему я верил страстно,
     Чему не смею верить вновь?
     Она не гордой красотою

     Прельщает юношей живых,
     Она не водит за собою
     Толпу вздыхателей немых.
     И стан ее не стан богини,

     И грудь волною не встает,
     И в ней никто своей святыни,
     Припав к земле, не признает.
     Однако все ее движенья,
     Улыбки, речи и черты
     Так полны жизни, вдохновенья,
     Так полны чудной простоты.
     Но голос душу проникает,
     Как вспоминанье лучших дней,
     И сердце любит и страдает,
     Почти стыдясь любви своей.
     * * *
     Примите дивное посланье
     Из края дальнего сего;
     Оно не Павлова писанье --
     Но Павел вам отдаст его.
     Увы! как скучен этот город,
     С своим туманом и водой!..
     Куда ни взглянешь, красный ворот
     Как шиш торчит перед тобой;
     Нет милых сплетен -- все сурово,
     Закон сидит на лбу людей;
     Все удивительно и ново --
     А нет ни пошлых новостей!
     Доволен каждый сам собою,
     Не беспокоясь о других,
     И что у нас зовут душою,
     То без названия у них!..
     И, наконец, я видел море,
     Но кто поэта обманул?..
     Я в роковом его просторе

     Великих дум не почерпнул;
     Нет! как оно, я не был волен:

     Болезнью жизни, скукой болен
     (Назло былым и новым дням),
     Я не завидовал, как прежде,
     Его серебряной одежде,
     Его бунтующим волнам.


ЧЕЛНОК
     По произволу дивной власти
     Я выкинут из царства страсти;
     Как после бури на песок
     Волной расшибенный челнок;
     Пускай прилив его ласкает, --
     Не слышит ласки инвалид;
     Свое бессилие он знает
     И притворяется, что спит;
     Никто ему не вверит боле
     Себя иль ноши дорогой;
     Он не годится -- и на воле!
     Погиб -- и дан ему покой!
     * * *
     Для чего я не родился
     Этой синею волной?
     Как бы шумно я катился
     Под серебряной луной,
     О, как страстно я лобзал бы
     Золотистый мой песок,
     Как надменно презирал бы
     Недоверчивый челнок;
     Все, чем так гордятся люди,
     Мой набег бы разрушал;
     И к моей студеной груди
     Я б страдальцев прижимал;
     Не страшился б муки ада,
     Раем не был бы прельщен;
     Беспокойство и прохлада
     Были б вечный мой закон;
     Не искал бы я забвенья
     В дальнем северном краю;
     Был бы волен от рожденья
     Жить и кончить жизнь мою!
     Что толку жить!.. Без приключений
     И с приключеньями -- тоска
     Везде, как беспокойный гений,
     Как верная жена, близка;
     Прекрасно с шумной быть толпою
     Сидеть за каменной стеною,
     Любовь и ненависть сознать,
     Чтоб раз об этом поболтать;
     Невольно узнавать повсюду --
     Под гордой важностью лица
     В мужчине глупого льстеца
     И в каждой женщине -- Иуду.
     А потрудитесь рассмотреть --
     Все веселее умереть.
     Конец! Как звучно это слово,
     Как много -- мало мыслей в нем;

     Последний стон -- и все готово,
     Без дальних справок. А потом?
     Потом вас чинно в гроб положат,
     И черви ваш скелет обгложут,
     А там наследник в добрый час
     Придавит монументом вас,
     Простит вам каждую обиду
     По доброте души своей,
     Для пользы вашей (и церквей)
     Отслужит, верно, панихиду,
     Которой (я боюсь сказать)
     Не суждено вам услыхать.
     И если вы скончались в вере,
     Как христианин, то гранит
     На сорок лет по крайней мере
     Названье ваше сохранит;
     Когда ж стеснится уж кладбище,

     То ваше узкое жилище
     Разроют смелою рукой...
     И гроб поставят к вам другой.
     И молча ляжет с вами рядом
     Девица нежная, одна,
     Мила, покорна, хоть бледна...
     Но ни дыханием, ни взглядом
     Не возмутится ваш покой --
     Что за блаженство, боже мой!


ПАРУС
     Белеет парус одинокой
     В тумане моря голубом!..

     Что ищет он в стране далекой?
     Что кинул он в краю родном?..
     Играют волны -- ветер свищет,

     И мачта гнется и скрыпит...
     Увы, -- он счастия не ищет
     И не от счастия бежит!
     Под ним струя светлей лазури,
     Над ним луч солнца золотой...
     А он, мятежный, просит бури.
     Как будто в бурях есть покой!


БАЛЛАДА
     Куда так проворно, жидовка младая?
     Час утра, ты знаешь, далек...
     Потише -- распалась цепочка златая,
     И скоро спадет башмачок.
     Вот мост! вот чугунные влево перилы
     Блестят от огня фонарей;
     Держись за них крепче, -- устала, нет силы!.
     Вот дом -- и звонок у дверей.
     Безмолвно жидовка у двери стояла,
     Как мраморный идол бледна;
     Потом, за снурок потянув, постучала...
     И кто-то взглянул из окна!..
     И страхом и тайной надеждой пылая,
     Еврейка глаза подняла,
     Конечно, ужасней минута такая
     Столетий печали была.
     Она говорила: "Мой ангел прекрасный!
     Взгляни еще раз на меня...
     Избавь свою Сару от пытки напрасной,
     Избавь от ножа и огня...
     Отец мой сказал, что закон Моисея
     Любить запрещает тебя.
     Мой друг, я внимала отцу не бледнея,
     Затем, что внимала любя...
     И мне обещал он страданья, мученья,
     И нож наточил роковой,
     И вышел... Мой друг, берегись его мщенья, --
     Он будет как тень за тобой.
     Отцовского мщенья ужасны удары,
     Беги же отсюда скорей!
     Тебе не изменят уста твоей Сары
     Под хладной рукой палачей.
     Беги!.." Но на лик, из окна наклоненный,
     Блеснул неожиданный свет,
     И что-то сверкало в руке обнаженной,
     И мрачен глухой был ответ.
     И тяжкое что-то на камни упало,
     И стон раздался под стеной, --
     В нем все улетающей жизнью дышало,
     И больше, чем жизнью одной!
     Поутру, толпяся, народ изумленный
     Кричал и шептал об одном:
     Там в доме был русский, кинжалом пронзенный,
     И женщины труп под окном.


ТРОСТНИК
     Сидел рыбак веселый
     На берегу реки,
     И перед ним по ветру
     Качались тростники.
     Сухой тростник он срезал
     И скважины проткнул,
     Один конец зажал он,
     В другой конец подул.
     И будто оживленный,
     Тростник заговорил --
     То голос человека
     И голос ветра был.
     И пел тростник печально:
     "Оставь, оставь меня!
     Рыбак, рыбак прекрасный,
     Терзаешь ты меня!
     И я была девицей,
     Красавица была,
     У мачехи в темнице
     Я некогда цвела,
     И много слез горючих
     Невинно я лила;
     И раннюю могилу
     Безбожно я звала.
     И был сынок любимец
     У мачехи моей,
     Обманывал красавиц,
     Пугал честных людей.
     И раз пошли под вечер
     Мы на берег крутой
     Смотреть на сини волны,
     На запад золотой.
     Моей любви просил он, --
     Любить я не могла,
     И деньги мне дарил он, --

     Я денег не брала;
     Несчастную сгубил он,
     Ударив в грудь ножом,
     И здесь мой труп зарыл он
     На берегу крутом;
     И над моей могилой
     Взошел тростник большой,
     И в нем живут печали
     Души моей младой.

     Рыбак, рыбак прекрасный,
     Оставь же свой тростник.
     Ты мне помочь не в силах,
     А плакать не привык".
     Он был рожден для счастья, для надежд
     И вдохновений мирных! -- но безумный
     Из детских рано вырвался одежд
     И сердце бросил в море жизни шумной;
     И мир не пощадил -- и бог не спас!
     Так сочный плод до времени созрелый
     Между цветов висит осиротелый,
     Ни вкуса он не радует, ни глаз;
     И час их красоты -- его паденья час!
     И жадный червь его грызет, грызет,
     И между тем как нежные подруги
     Колеблются на ветках -- ранний плод
     Лишь тяготит свою... до первой вьюги!
     Ужасно стариком быть без седин;
     Он равных не находит; за толпою
     Идет, хоть с ней не делится душою;
     Он меж людьми ни раб, ни властелин,
     И все, что чувствует, он чувствует один!


РУСАЛКА 1
     Русалка плыла по реке голубой,
     Озаряема полной луной;
     И старалась она доплеснуть до луны
     Серебристую пену волны.
     И шумя и крутясь, колебала река
     Отраженные в ней облака;
     И пела русалка -- и звук ее слов
     Долетал до крутых берегов.
     И пела русалка: "На дне у меня
     Играет мерцание дня;
     Там рыбок златые гуляют стада;
     Там хрустальные есть города;
     И там на подушке из ярких песков
     Под тенью густых тростников
     Спит витязь, добыча ревнивой волны,
     Спит витязь чужой стороны.
     Расчесывать кольца шелковых кудрей

     Мы любим во мраке ночей,
     И в чело и в уста мы в полуденный час
     Целовали красавца не раз.
     Но к страстным лобзаньям, не знаю зачем,
     Остается он хладен и нем;
     Он спит -- и, склонившись на перси ко мне,
     Он не дышит, не шепчет во сне!.."
     Так пела русалка над синей рекой,
     Полна непонятной тоской;
     И, шумно катясь, колебала река
     Отраженные в ней облака.


ГУСАР
     Гусар! ты весел и беспечен,
     Надев свой красный доломан;
     Но знай -- покой души не вечен,
     И счастье на земле -- туман!
     Крутя лениво ус задорный,
     Ты вспоминаешь стук пиров;
     Но берегися думы черной, --
     Она черней твоих усов.
     Пускай судьба тебя голубит,
     И страсть безумная смешит;
     Но и тебя никто не любит,
     Никто тобой не дорожит.
     Когда ты, ментиком блистая,
     Торопишь серого коня,
     Не мыслит дева молодая:
     "Он здесь проехал для меня".
     Когда ты вихрем на сраженье
     Летишь, бесчувственный герой, --
     Ничье, ничье благословенье
     Не улетает за тобой.
     Гусар! ужель душа не слышит
     В тебе желания любви?

     Скажи мне, где твой ангел дышит?
     Где очи милые твои?
     Молчишь -- и ум твой безнадежней,
     Когда полнее твой бокал!
     Увы -- зачем от жизни прежней
     Ты разом сердце оторвал!..
     Ты не всегда был тем, что ныне,
     Ты жил, ты слишком много жил,

     И лишь с последнею святыней

     Ты пламень сердца схоронил.
     1833


ЮНКЕРСКАЯ МОЛИТВА
     Царю небесный!
     Спаси меня
     От куртки тесной,

     Как от огня.
     От маршировки
     Меня избавь,

     В парадировки
     Меня не ставь.
     Пускай в манеже
     Алехин глас
     Как можно реже
     Тревожит нас.
     Еще моленье
     Прошу принять --
     В то воскресенье
     Дай разрешенье
     Мне опоздать.
     Я, царь всевышний,
     Хорош уж тем,
     Что просьбой лишней
     Не надоем.
     1833 -- 1834


     На серебряные шпоры
     Я в раздумий гляжу;
     За тебя, скакун мой скорый,
     За бока твои дрожу.
     Наши предки их не знали
     И, гарцуя средь степей,

     Толстой плеткой погоняли
     Недоезженных коней.
     Но с успехом просвешенья,
     Вместо грубой старины,
     Введены изобретенья
     Чужеземной стороны;
     В наше время кормят, холют,
     Берегут спинную честь...
     Прежде били -- нынче колют!..
     Что же выгодней? -- бог весть!.


x x x
     В рядах стояли безмолвной толпой,
     Когда хоронили мы друга;
     Лишь поп полковой бормотал -- и порой
     Ревела осенняя вьюга.
     Кругом кивера над могилой святой
     Недвижны в тумане сверкали,
     Уланская шапка да меч боевой
     На гробе дощатом лежали.

     И билося сердце в груди не одно,
     И в землю все очи смотрели,
     Как будто бы все, что уж ей отдано,
     Они у ней вырвать хотели.
     Напрасные слезы из глаз не текли:
     Тоска наши души сжимала,
     И горсть роковая прощальной земли,
     Упавши на гроб, застучала.
     Прощай, наш товарищ, недолго ты жил,
     Певец с голубыми очами;
     Лишь крест деревянный себе заслужил
     Да вечную память меж нами!
     1834 -- 1835


     Опять, народные витии,
     За дело падшее Литвы
     На славу гордую России,
     Опять шумя, восстали вы.
     Уж вас казнил могучим словом
     Поэт, восставший в блеске новом
     От продолжительного сна,
     И порицания покровом
     Одел он ваши имена.
     Что это: вызов ли надменный,
     На битву ль бешеный призыв?
     Иль голос зависти смущенной,
     Бессилья злобного порыв?..
     Да, хитрой зависти ехидна
     Вас пожирает; вам обидна
     Величья нашего заря;
     Вам солнца божьего не видно
     За солнцем русского царя.
     Давно привыкшие венцами
     И уважением играть,
     Вы мнили грязными руками
     Венец блестящий запятнать.
     Вам непонятно, вам несродно
     Все, что высоко, благородно;
     Не знали вы, что грозный щит
     Любви и гордости народной
     От вас венец тот сохранит.
     Безумцы мелкие, вы правы.
     Мы чужды ложного стыда!
     Но честь России невредима.
     И вам, смеясь, внимает свет...
     Так в дни воинственные Рима,
     Во дни торжественных побед,
     Когда триумфом шел Фабриций
     И раздавался по столице
     Восторга благодарный клик,
     Бежал за светлой колесницей
     Один наемный клеветник.
     Когда надежде недоступный,
     Не смея плакать и любить,
     Порски юности преступной
     Я мнил страданьем искупить;
     Когда былое ежечасно
     Очам являлося моим
     И все, что свято и прекрасно,
     Отозвалося мне чужим, --
     Тогда молитвой безрассудной
     Я долго богу докучал
     И вдруг услышал голос чудный.
     "Чего ты просишь? -- он вещал,

     Ты жить устал? но я ль виновен;
     Смири страстей своих порыв,
     Будь, как другие, хладнокровен,
     Будь, как другие, терпелив.
     Твое блаженство было ложно;
     Ужель мечты тебе так жаль?
     Глупец! Где посох твой дорожный?
     Возьми его, пускайся вдаль;
     Пойдешь ли ты через пустыню
     Иль город пышный и большой,
     Не обожай ничью святыню,
     Нигде приют себе не строй.

     [Когда тебя во имя бога
     Кто пригласит на пир простой,
     Страшися мирного порога
     Коснуться грешною ногой;
     Смотреть привыкни равнодушно..."]
     1836


УМИРАЮЩИЙ ГЛАДИАТОР
     I see before me the gladiator lie...
     Byron '.*
     Ликует буйный Рим... торжественно гремит
     Рукоплесканьями широкая арена:
     А он -- пронзенный в грудь,-- безмолвно он лежит,
     Во прахе и крови скользят его колена...
     И молит жалости напрасно мутный взор:
     Надменный временщик и льстец его сенатор
     Венчают похвалой победу и позор...
     Что знатным и толпе сраженный гладиатор?
     Он презрен и забыт... освистанный актер.
     И кровь его течет -- последние мгновенья
     Мелькают, -- близок час...
     Вот луч воображенья
     Сверкнул в его душе...
     Пред ним шумит Дунай...
     И родина цветет... свободный жизни край;
     Он видит круг семьи, оставленный для брани,
     Отца, простершего немеющие длани,
     Зовущего к себе опору дряхлых дней...
     Детей играющих -- возлюбленных детей.
     Все ждут его назад с добычею и славой...
     Напрасно -- жалкий раб, -- он пал, как зверь лесной,


     * Я вижу пред собой лежащего гладиатора.,
     Байрон (англ.).


     Бесчувственной толпы минутною забавой...
     Прости, развратный Рим,-- прости, о край родной.
     Не так ли ты, о европейский мир,
     Когда-то пламенных мечтателей кумир,
     К могиле клонишься бесславной головою,
     Измученный в борьбе сомнений и страстей,

     Без веры, без надежд -- игралище детей,
     Осмеянный ликующей толпою!
     И пред кончиною ты взоры обратил
     С глубоким вздохом сожаленья
     На юность светлую, исполненную сил,
     Которую давно для язвы просвещенья,
     Для гордой роскоши беспечно ты забыл:
     Стараясь заглушить последние страданья,
     Ты жадно слушаешь и песни старины,
     И рыцарских времен волшебные преданья --
     Насмешливых льстецов несбыточные сны.


ЕВРЕЙСКАЯ МЕЛОДИЯ
     (Из Байрона)
     Душа моя мрачна.

     Скорей, певец, скорей!
     Вот арфа золотая:
     Пускай персты твои, промчавшися по ней,
     Пробудят в струнах звуки рая.
     И если не навек надежды рок унес,
     Они в груди моей проснутся,

     И если есть в очах застывших капля слез --
     Они растают и прольются.
     Пусть будет песнь твоя дика.
     Как