И, никого ни капли не спросив,
               Как пьяный друг, ты лезешь целоваться.

               Мой милый Джим, среди твоих гостей
               Так много всяких и невсяких было.
               Но та, что всех безмолвней и грустней,
               Сюда случайно вдруг не заходила?

               Она придет, даю тебе поруку.
               И без меня, в ее уставясь взгляд,
               Ты за меня лизни ей нежно руку
               За все, в чем был и не был виноват.

               1925

               ---------------------------------------------

                       * * *

               Несказанное, синее, нежное...
               Тих мой край после бурь, после гроз,
               И душа моя - поле безбрежное -
               Дышит запахом меда и роз.

               Я утих. Годы сделали дело,
               Но того, что прошло, не кляну.
               Словно тройка коней оголтелая
               Прокатилась во всю страну.

               Напылили кругом. Накопытили.
               И пропали под дьявольский свист.
               А теперь вот в лесной обители
               Даже слышно, как падает лист.

               Колокольчик ли? Дальнее эхо ли?
               Все спокойно впивает грудь.
               Стой, душа, мы с тобой проехали
               Через бурный положенный путь.

               Разберемся во всем, что видели,
               Что случилось, что сталось в стране,
               И простим, где нас горько обидели
               По чужой и по нашей вине.

               Принимаю, что было и не было,
               Только жаль на тридцатом году -
               Слишком мало я в юности требовал,
               Забываясь в кабацком чаду.

               Но ведь дуб молодой, не разжелудясь,
               Так же гнется, как в поле трава...
               Эх ты, молодость, буйная молодость,
               Золотая сорвиголова!

               1925

               ---------------------------------------------

                       ПЕСНЯ

               Есть одна хорошая песня у соловушки -
               Песня панихидная по моей головушке.

               Цвела - забубенная, росла - ножевая,
               А теперь вдруг свесилась, словно неживая.

               Думы мои, думы! Боль в висках и темени.
               Промотал я молодость без поры, без времени.

               Как случилось-сталось, сам не понимаю.
               Ночью жесткую подушку к сердцу прижимаю.

               Лейся, песня звонкая, вылей трель унылую.
               В темноте мне кажется - обнимаю милую.

               За окном гармоника и сиянье месяца.
               Только знаю - милая никогда не встретится.

               Эх, любовь-калинушка, кровь - заря вишневая,
               Как гитара старая и как песня новая.

               С теми же улыбками, радостью и муками,
               Что певалось дедами, то поется внуками.

               Пейте, пойте в юности, бейте в жизнь без промаха -
               Все равно любимая отцветет черемухой.

               Я отцвел, не знаю где. В пьянстве, что ли? В славе ли?
               В молодости нравился, а теперь оставили.

               Потому хорошая песня у соловушки,
               Песня панихидная по моей головушке.

               Цвела - забубенная, была - ножевая,
               А теперь вдруг свесилась, словно неживая.

               1925

               ---------------------------------------------

                       * * *

               Заря окликает другую,
               Дымится овсяная гладь...
               Я вспомнил тебя, дорогую,
               Моя одряхлевшая мать.

               Как прежде ходя на пригорок,
               Костыль свой сжимая в руке,
               Ты смотришь на лунный опорок,
               Плывущий по сонной реке.

               И думаешь горько, я знаю,
               С тревогой и грустью большой,
               Что сын твой по отчему краю
               Совсем не болеет душой.

               Потом ты идешь до погоста
               И, в камень уставясь в упор,
               Вздыхаешь так нежно и просто
               За братьев моих и сестер.

               Пускай мы росли ножевые,
               А сестры росли, как май,
               Ты все же глаза живые
               Печально не подымай.

               Довольно скорбеть!  Довольно!
               И время тебе подсмотреть,
               Что яблоне тоже больно
               Терять своих листьев медь.

               Ведь радость бывает редко,
               Как вешняя звень поутру,
               И мне - чем сгнивать на ветках -
               Уж лучше сгореть на ветру.

               <1925>

               ---------------------------------------------

                       * * *

               Ну, целуй меня, целуй,
               Хоть до крови, хоть до боли.
               Не в ладу с холодной волей
               Кипяток сердечных струй.

               Опрокинутая кружка
               Средь веселых не для нас.
               Понимай, моя подружка,
               На земле живут лишь раз!

               Оглядись спокойным взором,
               Посмотри: во мгле сырой
               Месяц, словно желтый ворон,
               Кружит, вьется над землей.

               Ну, целуй же!  Так хочу я.
               Песню тлен пропел и мне.
               Видно, смерть мою почуял
               Тот, кто вьется в вышине.

               Увядающая сила!
               Умирать - так умирать!
               До кончины губы милой
               Я хотел бы целовать.

               Чтоб все время в синих дремах,
               Не стыдясь и не тая,
               В нежном шелесте черемух
               Раздавалось:  "Я твоя".

               И чтоб свет над полной кружкой
               Легкой пеной не погас -
               Пей и пой, моя подружка:
               На земле живут лишь раз!

               1925

               ---------------------------------------------

                       * * *

               Прощай, Баку! Тебя я не увижу.
               Теперь в душе печаль, теперь в душе испуг.
               И сердце под рукой теперь больней и ближе,
               И чувствую сильней простое слово: друг.

               Прощай, Баку! Синь тюркская, прощай!
               Хладеет кровь, ослабевают силы.
               Но донесу, как счастье, до могилы
               И волны Каспия, и балаханский май.

               Прощай, Баку! Прощай, как песнь простая!
               В последний раз я друга обниму...
               Чтоб голова его, как роза золотая,
               Кивала нежно мне в сиреневом дыму.

               Май 1925

               ---------------------------------------------

                       * * *

               Вижу сон. Дорога черная.
               Белый конь. Стопа упорная.
               И на этом на коне
               Едет милая ко мне.
               Едет, едет милая,
               Только нелюбимая.

               Эх, береза русская!
               Путь-дорога узкая.
               Эту милую, как сон,
               Лишь для той, в кого влюблен,
               Удержи ты ветками,
               Как руками меткими.

               Светит месяц. Синь и сонь.
               Хорошо копытит конь.
               Свет такой таинственный,
               Словно для единственной -
               Той, в которой тот же свет
               И которой в мире нет.

               Хулиган я, хулиган.
               От стихов дурак и пьян.
               Но и все ж за эту прыть,
               Чтобы сердцем не остыть,
               За березовую Русь
               С нелюбимой помирюсь.

               Июль 1925

               ---------------------------------------------

                       * * *

               Спит ковыль. Равнина дорогая,
               И свинцовой свежести полынь.
               Никакая родина другая
               Не вольет мне в грудь мою теплынь.

               Знать, у всех у нас такая участь,
               И, пожалуй, всякого спроси -
               Радуясь, свирепствуя и мучась,
               Хорошо живется на Руси?

               Свет луны, таинственный и длинный,
               Плачут вербы, шепчут тополя.
               Но никто под окрик журавлиный
               Не разлюбит отчие поля.

               И теперь, когда вот новым светом
               И моей коснулась жизнь судьбы,
               Все равно остался я поэтом
               Золотой бревенчатой избы.

               По ночам, прижавшись к изголовью,
               Вижу я, как сильного врага,
               Как чужая юность брызжет новью
               На мои поляны и луга.

               Но и все же, новью той теснимый,
               Я могу прочувственно пропеть:
               Дайте мне на родине любимой,
               Все любя, спокойно умереть!

               Июль 1925

               ---------------------------------------------

                       * * *

               Не вернусь я в отчий дом,
               Вечно странствующий странник.
               Об ушедшем над прудом
               Пусть тоскует конопляник.

               Пусть неровные луга
               Обо мне поют крапивой, -
               Брызжет полночью дуга,
               Колокольчик говорливый.

               Высоко стоит луна,
               Даже шапки не докинуть.
               Песне тайна не дана,
               Где ей жить и где погинуть.

               Но на склоне наших лет
               В отчий дом ведут дороги.
               Повезут глухие дроги
               Полутруп, полускелет.

               Ведь недаром с давних пор
               Поговорка есть в народе:
               Даже пес в хозяйский двор
               Издыхать всегда приходит.

               Ворочусь я в отчий дом -
               Жил и не жил бедный странник...
               . . . . . . . . . . . . . . .
               В синий вечер над прудом
               Прослезится конопляник.

               <1925>

               ---------------------------------------------

                       * * *

               Над окошком месяц. Под окошком ветер.
               Облетевший тополь серебрист и светел.

               Дальний плач тальянки, голос одинокий -
               И такой родимый, и такой далекий.

               Плачет и смеется песня лиховая.
               Где ты, моя липа? Липа вековая?

               Я и сам когда-то в праздник спозаранку
               Выходил к любимой, развернув тальянку.

               А теперь я милой ничего не значу.
               Под чужую песню и смеюсь и плачу.

               Август 1925

               ---------------------------------------------

                       * * *

               Каждый труд благослови, удача!
               Рыбаку - чтоб с рыбой невода,
               Пахарю - чтоб плуг его и кляча
               Доставали хлеба на года.

               Воду пьют из кружек и стаканов,
               Из кувшинок также можно пить -
               Там, где омут розовых туманов
               Не устанет берег золотить.

               Хорошо лежать в траве зеленой
               И, впиваясь в призрачную гладь,
               Чей-то взгляд, ревнивый и влюбленный,
               На себе, уставшем, вспоминать.

               Коростели свищут... коростели...
               Потому так и светлы всегда
               Те, что в жизни сердцем опростели
               Под веселой ношею труда.

               Только я забыл, что я крестьянин,
               И теперь рассказываю сам,
               Соглядатай праздный, я ль не странен
               Дорогим мне пашням и лесам.

               Словно жаль кому-то и кого-то,
               Словно кто-то к родине отвык,
               И с того, поднявшись над болотом,
               В душу плачут чибис и кулик.

               Июль 1925

               ---------------------------------------------

                       * * *

               Видно, так заведено навеки -
               К тридцати годам перебесясь,
               Все сильней, прожженные калеки,
               С жизнью мы удерживаем связь.

               Милая, мне скоро стукнет тридцать,
               И земля милей мне с каждым днем.
               Оттого и сердцу стало сниться,
               Что горю я розовым огнем.

               Коль гореть, так уж гореть сгорая,
               И недаром в липовую цветь
               Вынул я кольцо у попугая -
               Знак того, что вместе нам сгореть.

               То кольцо надела мне цыганка.
               Сняв с руки, я дал его тебе,
               И теперь, когда грустит шарманка,
               Не могу не думать, не робеть.

               В голове болотный бродит омут,
               И на сердце изморозь и мгла:
               Может быть, кому-нибудь другому
               Ты его со смехом отдала?

               Может быть, целуясь до рассвета,
               Он тебя расспрашивает сам,
               Как смешного, глупого поэта
               Привела ты к чувственным стихам.

               Ну, и что ж! Пройдет и эта рана.
               Только горько видеть жизни край.
               В первый раз такого хулигана
               Обманул проклятый попугай.

               Июль 1925

               ---------------------------------------------

                       * * *

               Листья падают, листья падают.
               Стонет ветер,
               Протяжен и глух.
               Кто же сердце порадует?
               Кто его успокоит, мой друг?

               С отягченными веками
               Я смотрю и смотрю на луну.
               Вот опять петухи кукарекнули
               В обосененную тишину.

               Предрассветное. Синее. Раннее.
               И летающих звезд благодать.
               Загадать бы какое желание,
               Да не знаю, чего пожелать.

               Что желать под житейскою ношею,
               Проклиная удел свой и дом?
               Я хотел бы теперь хорошую
               Видеть девушку под окном.

               Чтоб с глазами она васильковыми
               Только мне -
               Не кому-нибудь -
               И словами и чувствами новыми
               Успокоила сердце и грудь.

               Чтоб под этою белою лунностью,
               Принимая счастливый удел,
               Я над песней не таял, не млел
               И с чужою веселою юностью
               О своей никогда не жалел.

               Август 1925

               ---------------------------------------------

                       * * *

               Гори, звезда моя, не падай.
               Роняй холодные лучи.
               Ведь за кладбищенской оградой
               Живое сердце не стучит.

               Ты светишь августом и рожью
               И наполняешь тишь полей
               Такой рыдалистою дрожью
               Неотлетевших журавлей.

               И, голову вздымая выше,
               Не то за рощей - за холмом
               Я снова чью-то песню слышу
               Про отчий край и отчий дом.

               И золотеющая осень,
               В березах убавляя сок,
               За всех, кого любил и бросил,
               Листвою плачет на песок.

               Я знаю, знаю. Скоро, скоро
               Ни по моей, ни чьей вине
               Под низким траурным забором
               Лежать придется так же мне.

               Погаснет ласковое пламя,
               И сердце превратится в прах.
               Друзья поставят серый камень
               С веселой надписью в стихах.

               Но, погребальной грусти внемля,
               Я для себя сложил бы так:
               Любил он родину и землю,
               Как любит пьяница кабак.

               Август 1925

               ---------------------------------------------

                       * * *

               Жизнь - обман с чарующей тоскою,
               Оттого так и сильна она,
               Что своею грубою рукою
               Роковые пишет письмена.

               Я всегда, когда глаза закрою,
               Говорю: "Лишь сердце потревожь,
               Жизнь - обман, но и она порою
               Украшает радостями ложь.

               Обратись лицом к седому небу,
               По луне гадая о судьбе,
               Успокойся, смертный, и не требуй
               Правды той, что не нужна тебе".

               Хорошо в черемуховой вьюге
               Думать так, что эта жизнь - стезя
               Пусть обманут легкие подруги,
               Пусть изменят легкие друзья.

               Пусть меня ласкают нежным словом,
               Пусть острее бритвы злой язык, -
               Я живу давно на все готовым,
               Ко всему безжалостно привык.

               Холодят мне душу эти выси,
               Нет тепла от звездного огня.
               Те, кого любил я, отреклися,
               Кем я жил - забыли про меня.

               Но и все ж, теснимый и гонимый,
               Я, смотря с улыбкой на зарю,
               На земле, мне близкой и любимой,
               Эту жизнь за все благодарю.

               Август 1925

               ---------------------------------------------

                       * * *

               Сыпь, тальянка, звонко, сыпь, тальянка, смело
               Вспомнить, что ли, юность, ту, что пролетела?
               Не шуми, осина, не пыли, дорога.
               Пусть несется песня к милой до порога.

               Пусть она услышит, пусть она поплачет.
               Ей чужая юность ничего не значит.
               Ну, а если значит - проживет не мучась.
               Где ты, моя радость?  Где ты, моя участь?

               Лейся, песня, пуще, лейся, песня звяньше.
               Все равно не будет то, что было раньше.
               За былуп силу, гордость и осанку
               Только и осталась песня под тальянку.

               Сентябрь 1925

               ---------------------------------------------

                       * * *
                               Сестре Шуре

               Я красивых таких не видел,
               Только, знаешь, в душе затаю
               Не в плохой, а в хорошей обиде -
               Повторяешь ты юность мою.

               Ты - мое васильковое слово,
               Я навеки люблю тебя.
               Как живет теперь наша корова,
               Грусть соломенную теребя?

               Запоешь ты, а мне любимо,
               Исцеляй меня детским сном.
               Отгорела ли наша рябина,
               Осыпаясь под белым окном?

               Что поет теперь мать за куделью?
               Я навеки покинул село,
               Только знаю - багряной метелью
               Нам листвы на крыльцо намело.

               Знаю то, что о нас с тобой вместе
               Вместо ласки и вместо слез
               У ворот, как о сгибшей невесте,
               Тихо воет покинутый пес.

               Но и все ж возвращаться не надо,
               Потому и достался не в срок,
               Как любовь, как печаль и отрада,
               Твой красивый рязанский платок.

               Сентябрь 1925

               ---------------------------------------------

                       * * *
                               Сестре Шуре

               Ах, как много на свете кошек,
               Нам с тобой их не счесть никогда.
               Сердцу снится душистый горошек,
               И звенит голубая звезда.

               Наяву ли,