медных монет щи,
          Чтоб похлебать в черный срок.
          Я стращать мертвецом вас не стану,
          Но должны ж вы, должны понять,
          Что этим кладбищенским планом
          Мы подымем монгольскую рать!
          Нам мало того простолюдства,
          Которое в нашем краю,
          Пусть калмык и башкирец бьются
          За бараньи костры средь юрт!

                  З а р у б и н

          Это верно, это верно, это верно!
          Кой нам черт умышлять побег?
          Лучше здесь всем им головы скверные
          Обломать, как колеса с телег.
          Будем крыть их ножами и матом,
          Кто без сабли - так бей кирпичом!
          Да здравствует наш император,
          Емельян Иванович Пугачев!

                  П у г а ч е в

          Нет, нет, я для всех теперь
          Не Емельян, а Петр...

                    К а р а в а е в

          Да, да, не Емельян, а Петр...

                  П у г а ч е в

          Братья, братья, ведь каждый зверь
          Любит шкуру свою и имя...
          Тяжко, тяжко моей голове
          Опушать себя чуждым инеем.
          Трудно сердцу светильником мести
          Освещать корявые чащи.
          Знайте, в мертвое имя влезть -
          То же, что в гроб смердящий.

          Больно, больно мне быть Петром,
          Когда кровь и душа Емельянова.
          Человек в этом мире не бревенчатый дом,
          Не всегда перестроишь наново...
          Но... к черту все это, к черту!
          Прочь жалость телячьих нег!
          Нынче ночью в половине четвертого
          Мы устроить должны набег.

                          5

                  УРАЛЬСКИЙ КАТОРЖНИК

                  Х л о п у ша

          Сумасшедшая, бешеная кровавая муть!
          Что ты?  Смерть?  Иль исцеленье калекам?
          Проведите, проведите меня к нему,
          Я хочу видеть этого человека.
          Я три дня и три ночи искал ваш умёт,
          Тучи с севера сыпались каменной грудой.
          Слава ему!  Пусть он даже не Петр!
          Чернь его любит за буйство и удаль.
          Я три дня и три ночи блуждал по тропам,
          В солонце рыл глазами удачу,
          Ветер волосы мои, как солому, трепал
          И цепами дождя обмолачивал.
          Но озлобленное сердце никогда не заблудится,
          Эту голову с шеи сшибить нелегко.
          Оренбургская заря красношерстной верблюдицей
          Рассветное роняла мне в рот молоко.
          И холодное корявое вымя сквозь тьму
          Прижимал я, как хлеб, к истощенным векам.
          Проведите, проведите меня к нему,
          Я хочу видеть этого человека.

                  З а р у б и н

          Кто ты?  Кто?  Мы не знаем тебя!
          Что тебе нужно в нашем лагере?
          Отчего глаза твои,
          Как два цепных кобеля,
          Беспокойно ворочаются в соленой влаге?
          Что пришел ты ему сообщить?
          Злое ль, доброе ль светится из пасти вспурга?
          Прорубились ли в Азию бунтовщики?
          Иль как зайцы, бегут от Оренбурга?

                  Х л о п у ш а

          Где он?  Где?  Неужель его нет?
          Тяжелее, чем камни, я нес мою душу.
          Ах, давно, знать, забыли в этой стране
          Про отчаянного негодяя и жулика Хлопушу.
          Смейся, человек!
          В ваш хмурый стан
          Посылаются замечательные разведчики.
          Был я каторжник и арестант,
          Был убийца и фальшивомонетчик.

          Но всегда ведь, всегда ведь, рано ли, поздно ли,
          Расставляет расплата капканы терний.
          Заковали в колодки и вырвали ноздри
          Сыну крестьянина Тверской губернии.
          Десять лет -
          Понимаешь ли ты, десять лет? -
          То острожничал я, то бродяжил.
          Это теплое мясо носил скелет
          На общипку, как пух лебяжий.

          Черта ль с того, что хотелось мне жить?
          Что жестокостью сердце устало хмуриться?
          Ах, дорогой мой,
          Для помещика мужик -
          Все равно что овца, что курица.
          Ежедневно молясь на зари желтый гроб,
          Кандалы я сосал голубыми руками...
          Вдруг... три ночи назад... губернатор Рейнсдорп,
          Как сорвавшийся лист,
          Взлетел ко мне в камеру...
          "Слушай, каторжник!
          (Так он сказал.)
          Лишь тебе одному поверю я.
          Там в ковыльных просторах ревет гроза,
          От которой дрожит вся империя,
          Там какой-то пройдоха, мошенник и вор
          Вздумал вздыбить Россию ордой грабителей,
          И дворянские головы сечет топор -
          Как березовые купола
          В лесной обители.
          Ты, конечно, сумеешь всадить в него нож?
          (Так он сказал, так он сказал мне.)
          Вот за эту услугу ты свободу найдешь
          И в карманах зазвякает серебро, а не камни".

          Уж три ночи, три ночи, пробиваясь сквозь тьму,
          Я ищу его лагерь, и спросить мне некого.
          Проведите ж, проведите меня к нему,
          Я хочу видеть этого человека!

                  З а р у б и н

          Странный гость.

                  П о д у р о в

          Подозрительный гость.

                  З а р у б и н

          Как мы можем тебе довериться?

                  П о д у р о в

          Их немало, немало, за червонцев горсть
          Готовых пронзить его сердце.

                  Х л о п у ш а

          Ха-ха-ха!
          Это очень неглупо,
          Вы надежный и крепкий щит.
          Только весь я до самого пупа -
          Местью вскормленный бунтовщик.
          Каплет гноем смола прогорклая
          Из разодранных ребер изб.
          Завтра ж ночью я выбегу волком
          Человеческое мясо грызть.
          Все равно ведь, все равно ведь, все равно ведь,
          Не сожрешь - так сожрут тебя ж.
          Нужно вечно держать наготове
          Эти руки для драки и краж.
          Верьте мне!
          Я пришел к вам как друг.
          Сердце радо в пурге расколоться,
          Оттого, что без Хлопуши
          Вам не взять Оренбург
          Даже с сотней лихих полководцев.

                  З а р у б и н

          Так открой нам, открой, открой
          Тот план, что в тебе хоронится.

                  П о д у р о в

          Мы сейчас же, сейчас же пошлем тебя в бой
          Командиром над нашей конницей.

                  Х л о п у ш а

          Нет!
          Хлопуша не станет виться.
          У Хлопуши другая мысль.
          Он хотел бы, чтоб гневные лица
          Вместе с злобой умом налились.
          Вы бесстрашны, как хищные звери,
          Грозен лязг ваших битв и побед,
          Но ведь все ж у вас нет артиллерии?
          Но ведь все ж у вас пороху нет?

          Ах, в башке моей, словно в бочке,
          Мозг, как спирт, хлебной едкостью лют.
          Знаю я, за Сакмарой рабочие
          Для помещиков пушки льют.
          Там найдется и порох, и ядра,
          И наводчиков зоркая рать,
          Только надо сейчас же, не откладывая,
          Всех крестьян в том краю взбунтовать.
          Стыдно медлить здесь, стыдно медлить,
          Гнев рабов - не кобылий фырк...

          Так давайте ж по липовой меди
          Трахнем вместе к границам Уфы.

                          6

                  В СТАНЕ ЗАРУБИНА

                  З а р у б и н

          Эй ты, люд честной да веселый,
          Забубенная трын-трава!
          Подружилась с твоими селами
          Скуломордая татарва.
          Свищут кони, как вихри, по полю,
          Только взглянешь - и след простыл.
          Месяц, желтыми крыльями хлопая,
          Раздирает, как ястреб, кусты.
          Загляжусь я по ровной голи
          В синью стынущие луга,
          Не березовая ль то Монголия?
          Не кибитки ль киргиз - стога?..

          Слушай, люд честной, слушай, слушай
          Свой кочевнический пересвист!
          Оренбург, осажденный Хлопушей,
          Ест лягушек, мышей и крыс.
          Треть страны уже в наших руках,
          Треть страны мы как войско выставили.
          Нынче ж в ночь потеряет враг
          По Приволжью все склады и пристани.

                  Ш и г а е в

          Стоп, Зарубин!
          Ты, наверное, не слыхал,
          Это видел не я...
          Другие...
          Многие...
          Около Самары с пробитой башкой ольха,
          Капая желтым мозгом,
          Прихрамывает при дороге.
          Словно слепец, от ватаги своей отстав,
          С гнусавой и хриплой дрожью
          В рваную шапку вороньего гнезда
          Просит она на пропитанье
          У проезжих и у прохожих.
          Но никто ей не бросит даже камня.
          В испуге крестясь на звезду,
          Все считают, что это страшное знамение,
          Предвещающее беду.
          Что-то будет.
          Что-то должно случиться.
          Говорят, наступит глад и мор,
          По сту раз на лету будет склевывать птица
          Желудочное свое серебро.

                  Т о р н о в

          Да-да-да!
          Что-то будет!
          Повсюду
          Воют слухи, как псы у ворот,
          Дует в души суровому люду
          Ветер сырью и вонью болот.
          Быть беде!
          Быть великой потере!
          Знать, не зря с логовой стороны
          Луны лошадиный череп
          Каплет золотом сгнившей слюны.

                  З а р у б и н

          Врете!  Врете вы,
          Нож вам в спины!
          С детства я не видал в глаза,
          Чтоб от этакой чертовщины
          Хуже бабы дрожал казак.

                  Ш и г а е в

          Не дрожим мы, ничуть не дрожим!
          Наша кровь - не башкирские хляби.
          Сам ты знаешь ведь, чьи ножи
          Пробивали дорогу в Челябинск.
          Сам ты знаешь, кто брал Осу,
          Кто разбил наголо Сарапуль.
          Столько мух не сидело у тебя на носу,
          Сколько пуль в наши спины вцарапали.
          В стужу ль, в сырость ли,
          В ночь или днем -
          Мы всегда наготове к бою,
          И любой из нас больше дорожит конем,
          Чем разбойной своей головою.
          Но кому-то грозится, грозится беда,
          И ее ль казаку не слышать?
          Посмотри, вон сидит дымовая труба,
          Как наездник, верхом на крыше.
          Вон другая, вон третья,
          Не счесть их рыл
          С залихватской тоской остолопов,
          И весь дикий табун деревянных кобыл
          Мчится, пылью клубя, галопом.
          И куда ж он?  Зачем он?
          Каких дорог
          Оголтелые всадники ищут?
          Их стегает, стегает переполох
          По стеклянным глазам кнутовищем.

                  З а р у б и н

          Нет, нет, нет!
          Ты не понял...
          То слышится звань,
          Звань к оружью под каждой оконницей.
          Знаю я, нынче ночью идет на Казань
          Емельян со свирепой конницей.
          Сам вчера, от восторга едва дыша,
          За горой в предрассветной мгле
          Видел я, как тянулись за Черемшан
          С артиллерией тысчи телег.
          Как торжественно с хрипом колесным обоз
          По дорожным камням грохотал.
          Рев верблюдов сливался с блеянием коз
          И с гортанною речью татар.

                  Т о р н о в

          Что ж, мы верим, мы верим,
          Быть может,
          Как ты мыслишь, все так и есть;
          Голос гнева, с бедою схожий,
          Нас сзывает на страшную месть.
          Дай бог!
          Дай бог, чтоб так и сталось.

                  З а р у б и н

          Верьте, верьте!
          Я вам клянусь!
          Не беда, а нежданная радость
          Упадет на мужицкую Русь.
          Вот вззвенел, словно сабли о панцири,
          Синий сумрак над ширью равнин.
          Даже рощи -
          И те повстанцами
          Подымают хоругви рябин.
          Зреет, зреет веселая сеча.
          Взвоет в небо кровавый туман.
          Гулом ядер и свистом картечи
          Будет завтра их крыть Емельян.
          И чтоб бунт наш гремел безысходней,
          Чтоб вконец не сосала тоска, -
          Я сегодня ж пошлю вас, сегодня,
          На подмогу его войскам.

                          7

                  ВЕТЕР КАЧАЕТ РОЖЬ

                  Ч у м а к о в

          Что это?  Как это?  Неужель мы разбиты?
          Сумрак голодной волчицей выбежал кровь зари лакать.
          О эта ночь!  Как могильные плиты,
          По небу тянутся каменные облака.
          Выйдешь в поле, зовешь, зовешь,
          Кличешь старую рать, что легла под Сарептой,
          И глядишь и не видишь - то ли зыбится рожь,
          То ли желтые полчища пляшущих скелетов.
          Нет, это не август, когда осыпаются овсы,
          Когда ветер по полям их колотит дубинкой грубой.
          Мертвые, мертвые, посмотрите, кругом мертвецы,
          Вон они хохочут, выплевывая сгнившие зубы.
          Сорок тысяч нас было, сорок тысяч,
          И все сорок тысяч за Волгой легли, как один.
          Даже дождь так не смог бы траву иль солому высечь,
          Как осыпали саблями головы наши они.

          Что это?  Как это?  Куда мы бежим?
          Сколько здесь нас в живых осталось?
          От горящих деревень бьющий лапами в небо дым
          Расстилает по земле наш позор и усталость.
          Лучше б было погибнуть нам там и лечь,
          Где кружит воронье беспокойным, зловещим свадьбищем,
          Чем струить эти пальцы пятерками пылающих свеч,
          Чем нести это тело с гробами надежд, как кладбище!

                  Б у р н о в

          Нет!  Ты не прав, ты не прав, ты не прав!
          Я сейчас чувством жизни, как никогда, болен.
          Мне хотелось бы, как мальчишке, кувыркаться по золоту трав
          И сшибать черных галок с крестов голубых колоколен.
          Все, что отдал я за свободу черни,
          Я хотел бы вернуть и поверить снова,
          Что вот эту луну,
          Как керосиновую лампу в час вечерний,
          Зажигает фонарщик из города Тамбова.
          Я хотел бы поверить, что эти звезды - не звезды,
          Что это - желтые бабочки, летящие на лунное пламя...
          Друг!..
          Зачем же мне в душу ты ропотом слезным
          Бросаешь, как в стекла часовни, камнем?

                  Ч у м а к о в

          Что жалеть тебе смрадную холодную душу -
          Околевшего медвежонка в тесной берлоге?
          Знаешь ли ты, что в Оренбурге зарезали Хлопушу?
          Знаешь ли ты, что Зарубин в Табинском остроге?
          Наше войско разбито вконец Михельсоном,
          Калмыки и башкиры удрали к Аральску в Азию.
          Не с того ли так жалобно
          Суслики в поле притоптанном стонут,
          Обрызгивая мертвые головы, как кленовые листья, грязью?
          Гибель, гибель стучит по деревням в колотушку.
          Кто ж спасет нас?  Кто даст нам укрыться?
          Посмотри! Там опять, там опять за опушкой
          В воздух крылья крестами бросают крикливые птицы.

                  Б у р н о в

          Нет, нет, нет! Я совсем не хочу умереть!
          Эти птицы напрасно над нами вьются.
          Я хочу снова отроком, отряхая с осинника медь,
          Подставлять ладони, как белые скользкие блюдца.
          Как же смерть?
          Разве мысль эта в сердце поместится,
          Когда в Пензенской губернии у меня есть свой дом?
          Жалко солнышко мне, жалко месяц,
          Жалко тополь над низким окном.
          Только для живых ведь благословенны
          Рощи, потоки, степи и зеленя.
          Слушай, плевать мне на всю вселенную,
          Если завтра здесь не будет меня!
          Я хочу жить, жить, жить,
          Жить до страха и боли!
          Хоть карманником, хоть золоторотцем,
          Лишь бы видеть, как мыши от радости прыгают в поле,
          Лишь бы слышать, как лягушки от восторга поют в колодце.
          Яблоневым цветом брызжется душа моя белая,
          В синее пламя ветер глаза раздул.
          Ради бога, научите меня,
          Научите меня, и я что угодно сделаю,
          Сделаю что угодно, чтоб звенеть в человечьем саду!

                  Т в о р о г о в

          Стойте!  Стойте!
          Если б знал я, что вы не трусливы,
          То могли б мы спастись без труда.
          Никому б не открыли наш заговор безъязыкие ивы,
          Сохранила б молчанье одинокая в небе звезда.
          Не пугайтесь!
          Не пугайтесь жестокого плана,
          Это не тяжелее, чем хруст ломаемых в теле костей,
          Я хочу предложить вам:
          Связать на заре Емельяна
          И отдать его в руки грозящих нам смертью властей.

                  Ч у м а к о в

          Как, Емельяна?

                  Б у р н о в

          Нет! Нет! Нет!

                  Т в о р о г о в

          Хе-хе-хе!
          Бы глупее, чем лошади!
          Я уверен, что завтра ж,
          Лишь золотом плюнет рассвет,
          Вас развесят солдаты, как туш, на какой-нибудь площади,
          И дурак тот, дурак, кто жалеть будет вас,
          Оттого что сами себе вы придумали тернии.
          Только раз ведь живем мы, только раз!
          Только раз светит юность, как месяц в родной губернии.
          Слушай, слушай, есть дом у тебя на Суре,
          Там в окно твое тополь стучится багряными листьями,
          Словно хочет сказать он хозяину в хмурой октябрьской поре,
          Что изранила его осень холодными меткими выстрелами.
          Как же сможешь ты тополю помочь?
          Чем залечишь ты его деревянные раны?
          Вот такая же жизни осенняя гулкая ночь
          Общипала, как тополь зубами дождей, Емельяна.

          Знаю, знаю, весной, когда лает вода,
          Тополь снова покроется мягкой зеленой кожей.
          Но уж старые листья на нем не взойдут никогда -
          Их растащит зверье и потопчут прохожие.

          Что мне в том, что сумеет Емельян скрыться в Азию?
          Что, набравши кочевников, может снова удариться в бой?
          Все равно ведь и новые листья падут и покроются грязью.
          Слушай, слушай, мы старые листья с тобой!
          Так чего ж нам качаться на голых корявых ветвях?
          Лучше оторваться и броситься в воздух кружиться,
          Чем лежать и струить золотое гниенье в полях,
          Тот, кто хочет за мной - в добрый час!
          Нам башка Емельяна - как челн
          Потопающим в дикой реке.

          Только раз ведь живем мы, только раз!
          Только раз славит юность, как парус, луну вдалеке.

                                  8

                          КОНЕЦ ПУГАЧЕВА

                  П у г а ч е в

          Вы с ума сошли! Вы с ума сошли! Вы с ума сошли!
          Кто сказал вам, что мы уничтожены?
          Злые рты, как с протухшею пищей кошли,
          Зловонно рыгают бесстыдной ложью.
          Трижды проклят тот трус, негодяй и злодей,
          Кто сумел окормить вас такою дурью.
          Нынче ж в ночь вы должны оседлать лошадей
          И попасть до рассвета со мною в Гурьев.
          Да, я знаю, я знаю, мы в страшной беде,
          Но затем-то и злей над туманною вязью
          Деревянными крыльями по каспийской воде
          Наши лодки заплещут, как лебеди, в Азию.
          О Азия, Азия! Голубая страна,
          Обсыпанная солью, песком и известкой.
          Там так медленно по небу едет луна,
          Поскрипывая колесами, как киргиз с повозкой.
          Но зато кто бы знал, как бурливо и гордо
          Скачут там шерстожелтые горные реки!
          Не с того ли так свищут монгольски