Пусть для сердца тягуче колко,
               Это песня звериных прав!..
               ... Так охотники травят волка,
               Зажимая в тиски облав.

               Зверь припал... и из пасмурных недр
               Кто-то спустит сейчас курки...
               Вдруг прыжок... и двуногого недруга
               Раздирают на части клыки.

               О, привет тебе, зверь мой любимый!
               Ты не даром даешься ножу!
               Как и ты - я, отвсюду гонимый,
               Средь железных врагов прохожу.

               Как и ты - я всегда наготове,
               И хоть слышу победный рожок,
               Но отпробует вражеской крови
               Мой последний, смертельный прыжок.

               И пускай я на рыхлую выбель
               Упаду и зароюсь в снегу...
               Все же песню отмщенья за гибель
               Пропоют мне на том берегу.

               1921

               ---------------------------------------------

                       * * *

               Сторона ль ты моя, сторона!
               Дождевое, осеннее олово.
               В черной луже продрогший фонарь
               Отражает безгубую голову.

               Нет, уж лучше мне не смотреть,
               Чтобы вдруг не увидеть хужего.
               Я на всю эту ржавую мреть
               Буду щурить глаза и суживать.

               Так немного теплей и безбольней.
               Посмотри: меж скелетов домов,
               Словно мельник, несет колокольня
               Медные мешки колоколов.

               Если голоден ты - будешь сытым.
               Коль несчастен - то весел и рад.
               Только лишь не гляди открыто,
               Мой земной неизвестный брат.

               Как подумал я - так и сделал,
               Но увы!  Все одно и то ж!
               Видно, слишком привыкло тело
               Ощущать эту стужу и дрожь.

               Ну, да что же?  Ведь много прочих,
               Не один я в миру живой!
               А фонарь то мигнет, то захохочет
               Безгубой своей головой.

               Только сердце под ветхой одеждой
               Шепчет мне, посетившему твердь:
               "Друг мой, друг мой, прозревшие вежды
               Закрывает одна лишь смерть".

               1921

               ---------------------------------------------

                       * * *

               Не ругайтесь.  Такое дело!
               Не торговец я на слова.
               Запрокинулась и отяжелела
               Золотая моя голова.

               Нет любви ни к деревне, ни к городу,
               Как же смог я ее донести?
               Брошу все.  Отпущу себе бороду
               И бродягой пойду по Руси.

               Позабуду поэмы и книги,
               Перекину за плечи суму,
               Оттого что в полях забулдыге
               Ветер больше поет, чем кому.

               Провоняю я редькой и луком
               И, тревожа вечернюю гладь,
               Буду громко сморкаться в руку
               И во всем дурака валять.

               И не нужно мне лучшей удачи,
               Лишь забыться и слушать пургу,
               Оттого что без этих чудачеств
               Я прожить на земле не могу.

               1922

               ---------------------------------------------

                       * * *

               Не жалею, не зову, не плачу,
               Все пройдет, как с белых яблонь дым.
               Увяданья золотом охваченный,
               Я не буду больше молодым.

               Ты теперь не так уж будешь биться,
               Сердце, тронутое холодком,
               И страна березового ситца
               Не заманит шляться босиком.

               Дух бродяжий! ты все реже, реже
               Расшевеливаешь пламень уст
               О моя утраченная свежесть,
               Буйство глаз и половодье чувств.

               Я теперь скупее стал в желаньях,
               Жизнь моя? иль ты приснилась мне?
               Словно я весенней гулкой ранью
               Проскакал на розовом коне.

               Все мы, все мы в этом мире тленны,
               Тихо льется с кленов листьев медь...
               Будь же ты вовек благословенно,
               Что пришло процвесть и умереть.

               1921

               ---------------------------------------------

                       * * *

               Я обманывать себя не стану,
               Залегла забота в сердце мглистом.
               Отчего прослыл я шарлатаном?
               Отчего прослыл я скандалистом?

               Не злодей я и не грабил лесом,
               Не расстреливал несчастных по темницам.
               Я всего лишь уличный повеса,
               Улыбающийся встречным лицам.

               Я московский озорной гуляка.
               По всему тверскому околотку
               В переулках каждая собака
               Знает мою легкую походку.

               Каждая задрипанная лошадь
               Головой кивает мне навстречу.
               Для зверей приятель я хороший,
               Каждый стих мой душу зверя лечит.

               Я хожу в цилиндре не для женщин -
               В глупой страсти сердце жить не в силе, -
               В нем удобней, грусть свою уменьшив,
               Золото овса давать кобыле.

               Средь людей я дружбы не имею,
               Я иному покорился царству.
               Каждому здесь кобелю на шею
               Я готов отдать мой лучший галстук.

               И теперь уж я болеть не стану.
               Прояснилась омуть в сердце мглистом.
               Оттого прослыл я шарлатаном,
               Оттого прослыл я скандалистом.

               1922

               ---------------------------------------------

                       * * *

               Да! Теперь решено. Без возврата
               Я покинул родные поля.
               Уж не будут листвою крылатой
               Надо мною звенеть тополя.

               Низкий дом без меня ссутулится,
               Старый пес мой давно исдох.
               На московских изогнутых улицах
               Умереть, знать, судил мне бог.

               Я люблю этот город вязевый,
               Пусть обрюзг он и пусть одрях.
               Золотая дремотная Азия
               Опочила на куполах.

               А когда ночью светит месяц,
               Когда светит... черт знает как!
               Я иду, головою свесясь,
               Переулком в знакомый кабак.

               Шум и гам в этом логове жутком,
               Но всю ночь напролет, до зари,
               Я читаю стихи проституткам
               И с бандитами жарю спирт.

               Сердце бьется все чаще и чаще,
               И уж я говорю невпопад:
               "Я такой же, как вы, пропащий,
               Мне теперь не уйти назад".

               Низкий дом без меня ссутулится,
               Старый пес мой давно издох.
               На московских изогнутых улицах
               Умереть, знать, судил мне бог.

               1922

               ---------------------------------------------

                       * * *

               Снова пьют здесь, дерутся и плачут
               Под гармоники желтую грусть.
               Проклинают свои неудачи,
               Вспоминают московскую Русь.

               И я сам, опустясь головою,
               Заливаю глаза вином,
               Чтоб не видеть в лицо роковое,
               Чтоб подумать хоть миг об ином.

               Что-то всеми навек утрачено.
               Май мой синий!  Июнь голубой!
               Не с того ль так чадит мертвячиной
               Над пропащею этой гульбой.

               Ах, сегодня так весело россам,
               Самогонного спирта - река.
               Гармонист с провалившимся носом
               Им про Волгу поет и про Чека.

               Что-то злое во взорах безумных,
               Непокорное в громких речах.
               Жалко им тех дурашливых, юных,
               Что сгубили свою жизнь сгоряча.

               Где ж вы те, что ушли далече?
               Ярко ль светят вам наши лучи?
               Гармонист спиртом сифилис лечит,
               Что в киргизских степях получил.

               Нет! таких не подмять, не рассеять.
               Бесшабашность им гнилью дана.
               Ты, Рассея моя... Рас... сея...
               Азиатская сторона!

               <1922>

               ---------------------------------------------

                       * * *

               Сыпь, гармоника. Скука... Скука...
               Гармонист пальцы льет волной.
               Пей со мною, паршивая сука,
               Пей со мной.

               Излюбили тебя, измызгали -
               Невтерпеж.
               Что ж ты смотришь так синими брызгами?
               Иль в морду хошь?

               В огород бы тебя на чучело,
               Пугать ворон.
               До печенок меня замучила
               Со всех сторон.

               Сыпь, гармоника. Сыпь, моя частая.
               Пей, выдра, пей.
               Мне бы лучше вон ту, сисястую, -
               Она глупей.

               Я средь женщин тебя не первую...
               Немало вас,
               Но с такой вот, как ты, со стервою
               Лишь в первый раз.

               Чем вольнее, тем звонче,
               То здесь, то там.
               Я с собой не покончу,
               Иди к чертям.

               К вашей своре собачьей
               Пора простыть.
               Дорогая, я плачу,
               Прости... прости...

               <1922>

               ---------------------------------------------

                       * * *

               Пой же, пой. На проклятой гитаре
               Пальцы пляшут твои в полукруг.
               Захлебнуться бы в этом угаре,
               Мой последний, единственный друг.

               Не гляди на ее запястья
               И с плечей ее льющийся шелк.
               Я искал в этой женщине счастья,
               А нечаянно гибель нашел.

               Я не знал, что любовь - зараза,
               Я не знал, что любовь - чума.
               Подошла и прищуренным глазом
               Хулигана свела с ума.

               Пой, мой друг.  Навевай мне снова
               Нашу прежнюю буйную рань.
               Пусть целует она другова,
               Молодая красивая дрянь.

               Ах постой.  Я ее не ругаю.
               Ах, постой.  Я ее не кляну.
               Дай тебе про себя я сыграю
               Под басовую эту струну.

               Льется дней моих розовый купол.
               В сердце снов золотых сума.
               Много девушек я перещупал,
               Много женщин в углах прижимал.

               Да! есть горькая правда земли,
               Подсмотрел я ребяческим оком:
               Лижут в очередь кобели
               Истекающую суку соком.

               Так чего ж мне ее ревновать.
               Так чего ж мне болеть такому.
               Наша жизнь - простыня да кровать.
               Наша жизнь - поцелуй да в омут.

               Пой же, пой!  В роковом размахе
               Этих рук роковая беда.
               Только знаешь, пошли их ...
               Не умру я, мой друг, никогда.

               <1922>

               ---------------------------------------------

                       * * *

               Эта улица мне знакома,
               И знаком этот низенький дом.
               Проводов голубая солома
               Опрокинулась над окном.

               Были годы тяжелых бедствий,
               Годы буйных, безумных сил.
               Вспомнил я деревенское детство,
               Вспомнил я деревенскую синь.

               Не искал я ни славы, ни покоя,
               Я с тщетой этой славы знаком.
               А сейчас, как глаза закрою,
               Вижу только родительский дом.

               Вижу сад в голубых накрапах,
               Тихо август прилег ко плетню.
               Держат липы в зеленых лапах
               Птичий гомон и щебетню.

               Я любил этот дом деревянный,
               В бревнах теплилась грозная морщь,
               Наша печь как-то дико и странно
               Завывала в дождливую ночь.

               Голос громкий и всхлипень зычный,
               Как о ком-то погибшем, живом.
               Что он видел, верблюд кирпичный,
               В завывании дождевом?

               Видно, видел он дальние страны,
               Сон другой и цветущей поры,
               Золотые пески Афганистана
               И стеклянную хмарь Бухары.

               Ах, и я эти страны знаю -
               Сам немалый прошел там путь.
               Только ближе к родимому краю
               Мне б хотелось теперь повернуть.

               Но угасла та нежная дрема,
               Все истлело в дыму голубом.
               Мир тебе - полевая солома,
               Мир тебе - деревянный дом!

               <1923>

               ---------------------------------------------

                       * * *

               Годы молодые с забубенной славой,
               Отравил я сам вас горькою отравой.

               Я не знаю: мой конец близок ли, далек ли,
               Были синие глаза, да теперь поблекли.

               Где ты, радость?  Темь и жуть, грустно и обидно.
               В поле, что ли?  В кабаке?  Ничего не видно.

               Руки вытяну - и вот слушаю на ощупь:
               Едем... кони... сани... снег... проезжаем рощу.

               "Эй, ямщик, неси вовсю!  Чай, рожден не слабым!
               Душу вытрясти не жаль по таким ухабам".

               А ямщик в ответ одно:  "По такой метели
               Очень страшно, чтоб в пути лошади вспотели".

               "Ты, ямщик, я вижу, трус.  Это не с руки нам!"
               Взял я кнут и ну стегать по лошажьим спинам.

               Бью, а кони, как метель, снег разносят в хлопья.
               Вдруг толчок... и из саней прямо на сугроб я.

               Встал и вижу:  что за черт - вместо бойкой тройки...
               Забинтованный лежу на больничной койке.

               И заместо лошадей по дороге тряской
               Бью я жесткую кровать модрою повязкой.

               На лице часов в усы закрутились стрелки.
               Наклонились надо мной сонные сиделки.

               Наклонились и хрипят:  "Эх ты, златоглавый,
               Отравил ты сам себя горькою отравой.

               Мы не знаем, твой конец близок ли, далек ли, -
               Синие твои глаза в кабаках промокли".

               <1924>

               ---------------------------------------------

                       ПИСЬМО К МАТЕРИ

               Ты жива еще, моя старушка?
               Жив и я. Привет тебе, привет!
               Пусть струится над твоей избушкой
               Тот вечерний несказанный свет.

               Пишут мне, что ты, тая тревогу,
               Загрустила шибко обо мне,
               Что ты часто ходишь на дорогу
               В старомодном ветхом шушуне.

               И тебе в вечернем синем мраке
               Часто видится одно и то ж:
               Будто кто-то мне в кабацкой драке
               Саданул под сердце финский нож.

               Ничего, родная!  Успокойся.
               Это только тягостная бредь.
               Не такой уж горький я пропойца,
               Чтоб, тебя не видя, умереть.

               Я по-прежнему такой же нежный
               И мечтаю только лишь о том,
               Чтоб скорее от тоски мятежной
               Воротиться в низенький наш дом.

               Я вернусь, когда раскинет ветви
               По-весеннему наш белый сад.
               Только ты меня уж на рассвете
               Не буди, как восемь лет назад.

               Не буди того, что отмечталось,
               Не волнуй того, что не сбылось, -
               Слишком раннюю утрату и усталость
               Испытать мне в жизни привелось.

               И молиться не учи меня.  Не надо!
               К старому возврата больше нет.
               Ты одна мне помощь и отрада,
               Ты одна мне несказанный свет.

               Так забудь же про свою тревогу,
               Не грусти так шибко обо мне.
               Не ходи так часто на дорогу
               В старомодном ветхом шушуне.

               <1924>

               ---------------------------------------------

                       * * *

               Я усталым таким еще не был.
               В эту серую морозь и слизь
               Мне приснилось рязанское небо
               И моя непутевая жизнь.

               Много женщин меня любило,
               Да и сам я любил не одну,
               Не от этого ль темная сила
               Приучила меня к вину.

               Бесконечные пьяные ночи
               И в разгуле тоска не впервь!
               Не с того ли глаза мне точит,
               Словно синие листья червь?

               Не больна мне ничья измена,
               И не радует легкость побед, -
               Тех волос золотое сено
               Превращается в серый цвет.

               Превращается в пепел и воды,
               Когда цедит осенняя муть.
               Мне не жаль вас, прошедшие годы, -
               Ничего не хочу вернуть.

               Я устал себя мучить бесцельно,
               И с улыбкою странной лица
               Полюбил я носить в легком теле
               Тихий свет и покой мертвеца...

               И теперь даже стало не тяжко
               Ковылять из притона в притон,
               Как в смирительную рубашку,
               Мы природу берем в бетон.

               И во мне, вот по тем же законам,
               Умиряется бешеный пыл.
               Но и все ж отношусь я с поклоном
               К тем полям, что когда-то любил.

               В те края, где я рос под кленом,
               Где резвился на желтой траве, -
               Шлю привет воробьям, и воронам,
               И рыдающей в ночь сове.

               Я кричу им в весенние дали:
               "Птицы милые, в синюю дрожь
               Передайте, что я отскандалил, -
               Пусть хоть ветер теперь начинает
               Под микитки дубасить рожь".

               <1923?>

               ---------------------------------------------

                       * * *

               Этой грусти теперь не рассыпать
               Звонким смехом далеких лет.
               Отцвела моя белая липа,
               Отзвенел соловьиный рассвет.

               Для меня было все тогда новым,
               Много в сердце теснилось чувств,
               А теперь даже нежное слово
               Горьким плодом срывается с уст.

               И знакомые взору просторы
               Уж не так под луной хороши.
               Буераки... пеньки... косогоры
               Обпечалили русскую ширь.

               Нездоровое, хилое, низкое,
               Водянистая, серая гладь.
               Это все мне родное и близкое,
               От чего так легко зарыдать.

               Покосившаяся избенка,
               Плач овцы, и вдали на ветру
               Машет тощим хвостом лошаденка,
               Заглядевшись в неласковый пруд.

               Это все, что зовем мы родиной,
               Это все, отчего на ней
               Пьют и плачут в одно с непогодиной,
               Дожидаясь улыбчивых дней.