на  высоком
каблуке подчеркивали стройность  ее  фигуры.  В  этом  вечернем  наряде  она
показалась Саше недоступной и далекой, как яркая, но не  досягаемая  звезда.
Он мысленно поблагодарил случай, что написал ей об этом, и попытался принять
позу торжественного одиночества, которая  в  сложившейся  ситуации,  как  он
полагал, к нему явно шла. Он решил не танцевать сегодня, а просто  послушать
музыку и понаблюдать за атмосферой и духом этого нового общества.  Он  обвел
взглядом желтоватые стены зала. Квадратные  колонны  в  верхней  части  были
покрыты  узорами,  имитирующими  капитель.  На  стенах  под  потолком   были
изображения  поющих  лиц  и  театральных  масок.  Ниже  виднелись   портреты
передовиков производства, обязательства и экономические  показатели  завода,
которому  принадлежал  Дворец.  На   стене   справа   перечислялись   кружки
самодеятельности, и отдельный стенд был  посвящен  народному  драматическому
театру  с  фотографиями  сцен  из  различных  спектаклей.  Пол  был  выстлан
керамической  плиткой.  Участники   ансамбля   разместились   на   невысоком
деревянном помосте темно-коричневого цвета. Он  был  для  них  тесноват,  но
соответствовал  своими   размерами   сравнительно   небольшому   фойе,   ибо
специального зала для танцев, здесь не было. Рядом с Сашей сидела  узколицая
девушка с острым носиком и пугливыми бегающими глазками. В  перерывах  между
танцами к ней подходила черноглазая пухленькая подружка  и,  постояв  с  ней
несколько минут, покидала, чтобы станцевать с очередным  кавалером.  К  этой
девушке юноши не подходили, и Саша  подумал:  "не  пригласить  ли  ее?".  Но
оценив ее достоинства и сопоставив с Таней,  он  пришел  к  заключению,  что
лучше посидеть просто так. Таню же приглашали поочередно два юноши,  и  Саша
предположил вначале, что один из них ее друг. Но  вероятности  в  этом  было
мало, ибо он представлял его постарше и  посимпатичнее  этих  юнцов.  Мысли,
впечатления и танцы сменяли друг друга, но время шло,  и  торчать  на  одном
месте, разглядывая  окружающих,  становилось  утомительно  и  неприлично,  и
Ковалев стал подумывать об уходе.  Но  в  это  время  руководитель  ансамбля
объявил дамский вальс, и он решил его переждать. Вдруг из толпы,  окружающей
танцевальный  зал,  появилась  Таня  и  пригласила  его  на  танец.  Ковалев
растерялся, но спохватившись, встал, и они вошли в круг танцующих. - Давайте
покружимся, - предложила Таня, положив свою руку ему на плечо. - Давайте,  -
поддержал Саша, и они закружились, искусно лавируя между парами. - Почему вы
не пригласили меня ни разу? - спросила она. - Кавалеров у  вас  очень  много
было. - Вы явно завышаете мои возможности. Я такая же  обыкновенная,  как  и
вы. А вообще я хотела спросить, как у вас идут дела в школе? - Пока неплохо,
учителя еще жалеют меня и совсем мало спрашивают.  -  В  таком  случае  надо
самому поднимать руку и выступать. Преподаватели это любят, и вы с первых же
дней  составите  о  себе  положительное  мнение,  которое  им  будет  трудно
переменить, если на вас вдруг нападет лень или, чего  доброго,  влюбитесь  в
какую-нибудь  нашу  девчонку  и  вообще  охладеете  к  наукам.  -   Положим,
влюбляться я пока не собираюсь, но ваша идея мне нравится  и,  я  постараюсь
проявить себя в ближайшее время. - Как сказать... Говорят, что от любви, как
от тюрьмы, зарекаться нельзя. - Ну, а где же вы скрывались всю эту неделю? -
спросил Саша, не найдя подходящего ответа  на  ее  замечание.  -  Я  зубрила
немецкий. Кстати мне надо вернуть вам словарь, ведь вам тоже надо  учить.  А
вообще я подумала: почему бы нам вместе не заниматься немецким?  Ведь  мы  с
вами изучаем один и тот же материал, как вы на это смотрите? - Положительно,
- не задумываясь выпалил Саша. - Вот и прекрасно. Приходите к нам завтра  же
часов в двенадцать. Наши уедут в гости к моей старшей сестре, и нам никто не
будет мешать. - Хорошо, я обязательно приду. Они снова закружились в вальсе,
но столкнувшись с какой-то парой, перешли на шаг. Танец закончился,  и  Саша
проводил Таню к колонне, где они с Валей обычно стояли. - Побудьте с нами, -
сказала она, - а то мои юноши в школе  мне  надоели,  да  и  здесь  вздумали
приглашать  попеременке;  строго  через  танец,  -  договорились,  наверное.
Подошла Валя и предложила:  -  Ребята,  пойдемте-ка  домой.  Я  так  сегодня
устала.  -  В  гардеробной  старушка,  подавая  пальто,  вновь   внимательно
посмотрела  поверх  очков  сначала  на  Сашу,  затем  на  девушек,   чему-то
усмехнулась и продолжила читать какой-то  журнал.  -  Странная  бабулька,  -
заметил Саша, - когда раздевался,  она  разглядывала  меня  поверх  очков  и
сейчас тоже. - Она видит, что вы здесь впервые, вот и  присматривается.  Эта
бабуля, кстати, работает здесь со дня открытия  дворца.  Была  когда-то  его
директором, а сейчас вот на  пенсии,  но  уходить  не  хочет,  "приросла"  к
молодежи. - Так что ж это директора в раздевалку затолкали? Хотя бы в  кассу
посадили  билеты  продавать.  -  В  кассе  и  молодым  можно   работать,   а
гардеробщицу сыскать труднее. Она нас вот таких знала,  -  и  Валя  показала
рукой возраст ребенка, который, как говорят, под стол пешком ходит. -  Мы  в
детский хор сюда с Таней ходили. А если б вы знали, какой у нас танцевальный
ансамбль замечательный... За границу уже два раза ездили. - Надо же!  У  вас
большие таланты есть, - удивился Саша. - Да,  не  смотрите,  что  наш  город
небольшой. У нас три кинотеатра, стадион, большой спортивный зал  есть,  два
ресторана, кафе, много магазинов, колхозный рынок. Ну, в общем все есть, что
нужно современному человеку. Правда, театра и цирка нет, но со  временем,  я
думаю, будут и они. Рядом река, лес; летом здесь просто прелесть.  Таня  шла
молча и думала о том, что больше  ее  привлекает  все-таки  Саша.  Вадим,  с
которым она  встречалась  около  года,  приходил  к  ней  накануне.  Он  был
раздражительным, потребовал порвать все свои фотографии, нес какую-то чепуху
о том, что она еще пожалеет о своем поведении, о том, что увлеклась соседом,
совершенно не зная его. А ему, соседу, пообещал
   оторвать голову, если увидит с ней. Вспомнив об  этом,  Таня  оглянулась:
как бы он не встретился им сейчас. У него хватит ума и  драку  затеять.  Она
прибавила шагу и увлекла за собой подругу и Сашу. - Пойдемте быстрее, что-то
я совсем замерзла, - поторопила она. Проводив Валю, Саша с  Таней  прошли  в
свой квартал и остановились между окнами, через которые они вели  диалог.  -
Вы правда замерзли? - спросил Саша, приложив к своей щеке ее руку. - Нет,  я
просто чего-то боялась. - Чего же? - Сама не знаю. Саша приблизил ее к себе,
внимательно посмотрел в глаза и произнес: - Вы такая хорошая. - Вы  тоже,  -
ответила она улыбнувшись. - Ну я пойду, до свидания... до завтра, - уточнила
она и скрылась в подъезде.
  
                                                 Глава 2  
  
   Утро выдалось дождливым и мрачным,  однако  настроение  у  Ковалева  было
приподнятым.  Он  то  и  дело  мысленно  возвращался  к  вчерашнему  вечеру,
припоминал детали и смысл разговора, состоявшегося с Таней на танцах.  Когда
он стал готовить уроки, к  нему  за  стол  подсела  сестренка  -  сероглазая
девочка с темными вьющимися волосами и красным  бантом  на  голове,  который
мать ей вплетала по воскресеньям. Она прищурила глаза и вдруг сказала:
   - Я вчера видела Таню. Она шла с портфелем из школы, и я поздоровалась  с
ней. Она тоже сказала: "Здравствуй,  Наташа".  Она  очень  красивая  была  и
пальто у нее красивое, как вот этот бант, - она  показала  пальцем  на  свою
голову и продолжала. - А когда я приносила ей словарь, то она меня конфетами
угощала "Мишка на севере" и спрашивала, как меня зовут, сколько  мне  лет  и
скоро ли я пойду в школу. И еще спросила, ссоримся мы с тобой или нет,  и  я
сказала, что ссоримся, но только быстро опять миримся.
   - А про твои куклы она тебя не спрашивала?
   - Про Катю я ей сама рассказала, а про Соню - засоню, нет.
   - Ну про Соню ты как-нибудь в другой раз ей расскажешь.
   - А что? Ты опять за словарем меня хочешь послать?
   - Нет, словарь я возьму сам. Может что-нибудь другое понадобится, ведь мы
с ней хоть и в разных школах, но оба в десятом классе.
   - Ну ладно так и быть схожу, только ты мне тоже конфет купи.
   - Обязательно куплю и вдобавок еще расскажу про космонавтов, а сейчас иди
с куклами поиграй, а  то  мы  проболтаем  с  тобой  сегодня,  а  завтра  мне
учительница двойку поставит за то, что я урок не выучил.
   Выполняя письменные задания, Саша часто прерывался, задумчиво подходил  к
окну и, всматриваясь в струи дождя, пытался проникнуть в тайны погоды.
   Он выполнил уроки лишь наполовину. Сложив учебники и тетрадки в папку, он
пролистал астрономический календарь, который приобрел накануне и  отправился
к Тане. Звонка не было видно и Саша постучал. Щелкнул замок и  Таня  открыла
перед ним дверь. Ответив на его приветствие, она с  улыбкой  пригласила  его
пройти. Он оставил туфли у порога и,  надев  тапочки,  на  которые  она  ему
указала, прошел в гостиную. Посреди зала чуть ближе к окну он увидел круглый
стол, покрытый голубой бархатной скатертью. Вокруг него  строго  по  четырем
сторонам стояли стулья, закрытые чехлами из белой сатиновой ткани.  В  левом
углу был расположен шифоньер темно - вишневого цвета; в  противоположном,  у
окна - комод, покрытый такой же, как скатерть бархатной  тканью;  на  нем  -
трельяж. Справа у стены раскинулся большой плюшевый диван, а дальше  к  окну
сервант.
   Мебель явно не соответствовала последней моде, но  была  добротной  и  со
вкусом  подобранной.  Гостиная  блестела  чистотой.  Таня  была  в  домашнем
ситцевом, слегка поблекшем голубом платье в белый горошек, на  ногах  у  нее
были красные тапочки. Ее  волосы  сзади  были  схвачены  синей  ленточкой  и
спадали на плечи пышной волнистой прядью. Она пригласила гостя к  дивану,  и
Саша прошел и сел.
   - Как, Саша, чувствуешь себя? Не утомил тебя вчерашний вечер? -  спросила
Таня, явно намекая на то, что он все танцы просидел и едва ли  поднялся  бы,
не пригласи она его.
   - В общем ничего, только коленки отчего-то трясутся.
   - Наверно, танцевать просятся..., - пошутила Таня.
   - Ну, что ж, обсудим план занятий, - предложил Ковалев.
   - План я предлагаю такой, - она взяла со стола учебник немецкого языка  и
села рядом. - Сначала повторим слова, а потом переведем  тексты  и  выполним
упражнения. Какой вы параграф сейчас проходите?
   - Третий.
   - О! Мы его уже прошли, так что я дам вам... тебе перевод и все  будет  в
порядке. - Она посмотрела Саше в глаза, пытаясь уловить его реакцию на новую
форму обращения и продолжала.
   - А мы четвертый начали, поэтому все  усилия  придется  сосредоточить  на
нем. Согласен?
   - Вполне.
   - Тогда отвечай первым. Она отыскала рубрику слов для запоминания в самом
начале учебника и стала спрашивать перевод новых слов. Саша хотя и  запоздал
с занятиями, эти слова заучивал, но некоторые  уже  забылись  и  их  перевод
воспроизводила Таня. Затем  они  поменялись  ролями,  и  Таня  переводила  с
русского на немецкий. Она отвечала без запинки. Тогда Саша отыскал словарь в
конце учебника и стал спрашивать оттуда. Но и здесь он не мог  найти  слова,
которое бы она не перевела, хотя сам он многие  либо  забыл,  либо  не  знал
совсем. Произношение у нее тоже было прекрасное, и он подумал, что  на  этих
занятиях он покажет себя не с лучшей стороны.  Ему  стало  неловко  за  свои
скромные познания языка и, когда он понял, что она знает все слова, данные в
учебнике, предложил отдохнуть. Таня согласилась. Она глубоко вздохнула,  как
после тяжелой физической работы и сказала:
   - Слов я знаю порядочно, но, так как они многозначны, затрудняюсь  иногда
с переводом текста.
   - Ты, наверное, Таня, и разговариваешь свободно?
   - С разговорной речью у меня, в общем, неплохо. Наша немка раньше хвалила
меня больше всех, даже  говорила,  что  после  школы  мне  обязательно  надо
поступать на "иняз". Но нынче она что-то ко мне  охладела,  а  недавно  даже
сказала, что я совсем забыла язык. За лето, разумеется,  многое  забывается,
но меня это задело, и я хочу доказать ей, что она не права.
   Саша слушал ее, и в голову ему пришла  мысль,  что  симпатичные  девчонки
обычно учатся хорошо. В классе, где он проучился восемь лет, исключением  из
этого  правила  была   лишь   Поляева   Света,   черноглазая   смуглянка   с
обворожительным и застенчивым взглядом, которой учеба давалась с трудом.  Но
и некоторые невзрачные внешне девчонки учились прекрасно  и  порой  поражали
его сообразительностью и остроумием.
   Воодушевленный своим открытием и тем, что в лице Тани оно нашло еще  одно
новое подтверждение, он взял ее руку в свою. Но осознав, что внешнего повода
для этого не было, и, что его действие не соответствует атмосфере занятий он
отпустил  ее.  Однако,  выдав  таким  образом  свое  расположение  к  ней  и
огорчившись своей нерешительности, он вопросительно посмотрел Тане  в  глаза
и, не найдя в них упрека, вновь  взял  ее  руку,  поднес  к  своим  губам  и
поцеловал. Она откинулась на спинку  дивана.  Саша  переменил  положение,  с
закрытыми от стыда глазами отыскал ее губы и они замерли.  Учебник  выпал  у
нее из рук и соскользнул на пол. Неожиданно отпрянув  от  нее,  он  вонзился
взглядом в ее лицо и, как будто, прочел на  нем  усмешку.  Это  вернуло  ему
рассудок, но через минуту его разум снова был ослеплен  ее  красотой,  и  он
стал осыпать ее поцелуями. Она улыбалась, поворачивая голову  то  влево,  то
вправо и тихо шептала:
   - Саша, не надо, не надо, не надо. - Она была счастлива.  Юноша,  который
ей нравился, сейчас был  рядом  с  ней.  Она  видела,  чувствовала,  как  он
взволнован и возбужден. Сейчас он принадлежал ей и только  ей,  а  она  была
властительницей его воли и его чувств. Ей было приятно осознавать эту власть
над симпатичным и, как ей показалось, умным юношей. Тайны его души,  скрытые
за темным занавесом столь короткого знакомства, как бы приоткрывались ей. Он
сейчас казался ей совсем близким и каким-то простым и  ясным,  лишенным  той
загадочности, которую прежде она читала в его облике, в  походке  и  даже  в
одежде.  Ей  тоже  захотелось  выразить  свое  расположение  к  нему,   свое
состояние, но она не могла подобрать слова, которые могли  бы  выполнить  ее
волю, и в то же время не могла преступить  девичье  достоинство,  преступить
порог нравственной нормы, возникшей бог знает откуда и бог  весть  когда,  и
самой  поцеловать  его.  Она  опустила  отяжелевшую  голову  на  его  плечо,
разрываемая своим бессильем и счастьем.
   - Не надо так больше, Саша, - сказала она, когда они сели за стол,  чтобы
продолжить занятия.
   - Извини меня, Таня, этого больше никогда не повторится. Он сказал это  с
такой искренностью и убеждением, что Таня отчасти  пожалела,  что  дала  ему
повод для такого категоричного высказывания. Однако ее  девичье  достоинство
требовало от нее этого, и умом она понимала, что должна была сказать ему то,
что сказала. Занятия на ум не шли, и они  долго  сидели  молча  друг  против
друга. Саша пытался завести какой-нибудь разговор, чтобы  прервать  неловкое
молчание, но ничего путного не  приходило  ему  в  голову.  Он  бессмысленно
перелистывал словарь, а Таня рисовала в тетрадке причудливые деревья,  ветви
которых заканчивались ромашками. Она выводила  лепестки  бездумно,  а  потом
начинала перечеркивать их.
   - Скажи, Саша, тебе хочется заниматься немецким?
   Он отрицательно покачал головой.
   - Тогда давай попьем чаю. Саша кивнул, и она выбежала на кухню. Ей сейчас
очень хотелось хоть на несколько минут остаться наедине с  собой,  осмыслить
происшедшее и подумать над тем, как  быть  дальше.  Перед  ней  вдруг  встал
вопрос о том, как следовало вести себя:  быть  грустной  или  же  надо  было
больше улыбаться?! А может следовало быть естественней? Но что  значит  быть
естественной? Поступать так, как повелевает тебе твое желание?! Но если  это
желание  не  соответствует  или  даже  противоречит  желанию  близкого  тебе
человека?! Эти и подобные им мысли не покидали  ее,  пока  она  хлопотала  у
плиты, и, когда закипел чайник, она решила, что пусть  все  будет  так,  как
будет. Тем временем она разогрела котлеты, приготовила глазунью и  окликнула
Сашу. За столом разговор зашел о  погоде.  Она  и  впрямь  не  радовала,  но
молодые люди сейчас этого не ощущали.  Сидя  в  теплой  квартире  за  чашкой
горячего чая, они лишь изредка поглядывали в окна, за которыми  покачивались
от сильного и холодного ветра деревья и моросил нескончаемый осенний  дождь.
Потом они затеяли спор о своеобразии кухни различных народов, хотя  знали  о
ней лишь из разговоров  и  книжек.  Чаепитие  разрушило  молчаливый  барьер,
который образовался между ними, и во время работы с текстом Саша  наловчился
так комбинировать предложения, что над их  переводом  они  оба  помирали  со
смеху. Затем он перелагал перевод на стихи, и все это у него получалось  так
складно, что Таня была удивлена не на шутку. На упражнения сил не хватило, и
они сговорились сходить в кино. Фильмом остались оба очень довольны,  но  по
поводу развязки у них сложились различные мнения.
   - В жизни такого не могло случится. Это чистый вымысел  автора.  Любимого
человека невозможно убить, - восклицала Таня. - А Отелло!  Я  думаю,  что  в
жизни как раз и должно было произойти именно  так,  -  возразил  Ковалев.  -
Только произошло это не потому, что несовместимы мировоззрения героев, в чем
пытается убедить нас автор, а потому,  что  здесь  женщина  теряла  любимого
человека.  Офицера  убила  женщина,  которая  теряла  свое  счастье,  а   не
революционер, которому дороги его идеалы и ненавистны враги. Женщина,  какой
бы умной она ни была, это прежде всего мать и любящая женщина, и,  если  она
теряет что-то заветное, то она мстит непременно как женщина. Классовый  долг
здесь является лишь  предлогом  и  оправданием.  Действительным  же  мотивом
является личная месть. Ей некогда было размышлять о политике, в ней сработал
инстинкт.
   И вывод, пожалуй, напрашивается такой,  что  если  подобный  случай  имел
место в действительности, то белый офицер пал жертвой личной мести; если  же
это только искусство, то он убит для впечатления. Я думаю, что это  наиболее
приемлемая альтернатива для нас обоих.
   - Но я все-таки думаю, что автор в целом  правильно  разрешает  проблему,
так как классовый интерес  через  положение  в  обществе  часто  приобретает
характер глубоко личного интереса.
   - Пожалуй ты права, Таня. С этой точки зрения  и  родственные  узы  могут
оказаться слабыми  по  сравнению  с  классовыми  интересами  и  идеалами,  -
заключил Саша.
   - Ну вот мы и дома, - сказала Таня,  останавливаясь  у  своего  подъезда.
Наши приехали, - добавила она, кивая на окна, где горел свет.
   - По рукам, - предложил он и пожал на прощанье  ее  руку.  Проводив  Таню
взглядом, Саша пошел к своему подъезду. Но домой ему идти  не  хотелось,  и,
пройдя мимо, он окружным путем через плотину  направился  к  "Броду".  Улица
была пустынна. Дождь прекратился, но было сыро,  и  дул  холодный  восточный
ветер. Листья на тополях, шелестели и  поблескивали,  отражая  электрический
свет. В голове роились самые разнообразные мысли о фильме, о науке, о  Тане.
С легким сожалением и усмешкой он вспомнил о своем письме. Сейчас бы он  его
не написал. Но, может быть, и оно  сыграло  в  их  отношениях  не  последнюю
роль?! Письмо в этом смысле имеет ряд преимуществ перед простым  разговором.
В нем проще быть искренним и проще выразить чувства, ибо тебя не  захлестнет
краска стыда. Но в нем и трудно их выразить, так  как  устная  речь  и  лицо
приспособлены для их выражения лучше. "Впрочем, должна же существовать наука
о человеческом общении и поведении, - подумал Саша. - Ведь можно  же  научно