ГЕННАДИЙ СОКОЛОВ  
  
  
  
  
  
                                        Безвременно ушедшему  из  жизни  
                                        любимому брату Александру  
                                        посвящается.  
  
  
  
  
  
                   
  
  
  
  
    Ф И Л О С О Ф И Я      Л Ю Б В И   
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Новосибирск 1999  
                                               От автора  
  
   Предлагаемая повесть  писалась  в  начале  восьмидесятых  годов  в  эпоху
жесточайшей художественной и научной цензуры. Поэтому она была задумана  как
способ завуалированного,  художественного  выражения  философской  концепции
автора, главная идея которой состоит в  том,  что  в  основании  мира  лежит
единственный и единый, а точнее двуединый Закон, подчиняющий себе все связи,
как в природных явлениях, так и в  жизни  людей.  Отношения  между  главными
персонажами повести , хотя и имели место  в  реальной  жизни,  служили  лишь
материалом  для  обоснования  научной  концепции  автора,  ввиду  того,  что
отношения любви представляют собой хотя и частные, но наиболее  существенные
отношения между людьми. Они близки и понятны каждому, и в тоже время на  них
можно посмотреть с позиции науки.
   Теперь  же,  когда  любой  человек  может  изобретать  свою   собственную
философию, отличную от марксистской, на  первый  план  повести  выступила  и
другая ее проблема, которую можно  свести  к  вопросу  о  том,  как  вернуть
любимого человека, если вы его потеряли.
   Люди, потерявшие любимого человека, ведут себя по разному,  но  некоторые
интуитивно строят свое отношение к этому человеку, свое поведение на глубоко
научной основе. Однако та наука, которая существует сегодня, и философия  не
могут послужить этой основой ввиду большого количества своих аксиом. Поэтому
мы предлагаем философию, где всего одна двуединая аксиома,  и  с  ней  можно
непосредственно сверять каждый поведенческий шаг.  Эта  философия  объясняет
ложь человека тем, что он  совершил  какой-либо  неблаговидный  поступок.  И
наоборот, она требует от вас лжи и игры в случае, если вас оставил  любимый.
Она призывает вас посеять в душе этого человека ваше  глубокое  безразличие,
или даже неприязнь к нему, несмотря на то, что  вы  любите  его  еще  более,
несмотря на то, что вы поступаете так вопреки своей воле, своему воспитанию,
или даже своей природе.
   Научному обоснованию этих выводов посвящена седьмая  глава,  которую  при
желании можно пропустить.
  
  
  
  
  
            
  
                                                     
  
                                                    Глава 1  
  
   Город,  куда  переехала  семья  Ковалевых,  был  небольшим,   но   вполне
современным. Его центр застраивался в конце  сороковых,  начале  пятидесятых
годов,  и  здесь   преобладали   двух   -   трехэтажные   дома,   окрашенные
преимущественно в желтый цвет. Дальше шли пятиэтажные здания, в начале  тоже
кирпичные, переходящие затем в строения из бетонных панелей, совсем  недавно
пришедших  в  строительную  индустрию.  Окраины,  как  у   всякого   города,
возникшего не на пустом месте, были заселены деревянными домами, окруженными
небольшими приусадебными участками. Улицы были аккуратно заасфальтированы  и
засажены тополями. Проблемы охраны  природы  тогда,  в  начале  шестидесятых
годов, волновали лишь немногих специалистов, но озеленение городов считалось
важным  делом;  и  здесь,  как  видно,  этому  уделялось  должное  внимание.
Начиналась осень, но дождей почти небыло, и погода для условий Сибири стояла
необычайно солнечная и теплая.
   Саше Ковалеву шел двадцатый год.  С  переездом  он  потерял  друзей  и  в
свободное время вынужден был  одиноко  бродить  по  улицам,  рассматривая  и
наблюдая все, что попадало ему на глаза. Вечерами центральная  улица  города
становилась многолюдной. Люди парами, а то и компанией неспеша шли из  конца
улицы  к  Дому  культуры,  что  находился  на  центральной  площади,   затем
поворачивали обратно, и повторяли этот путь снова и снова. В городском  саду
три раза в неделю проходили танцы. Саша был  большим  любителем  танцев,  но
излишняя застенчивость не позволяла ему так сразу, и притом одному  войти  в
круг совсем незнакомых людей.  Он  обычно  подходил  к  площадке  снаружи  и
наблюдал танцующих со стороны, завидовал их раскованности,  их  нарядам,  их
танцам. Со временем он  все  чаще  стал  примечать  одну  симпатичную  пару.
Высокий белокурый  юноша  в  сером  строгом  костюме  неизменно  танцевал  с
девушкой, внешность и манеры которой привлекали каким-то особым изяществом и
красотой. Они приходили на площадку  вдвоем  и  словно  не  замечали  никого
вокруг. Только мелодию и  друг  друга  слышали,  видели  и  переживали  они.
Казалось, что они не могли налюбоваться  друг  другом.  Их  глаза  светились
любовью. Все их поведение настраивало на  мысль,  что  эти  люди  созданы  и
существуют друг для друга. Все было так, как будто и  нет  обратной  стороны
любви: ее игры, ее страданий, ее ненависти и ревности.  Однажды,  дождавшись
окончания танцев, Саша несколько кварталов проследовал за  ними.  Юноша  шел
бережно придерживая подругу за  плечо,  а  она  обхватила  его  за  талию  и
негромко рассказывала какую-то историю  из  своего  детства.  Когда  людской
поток, выплеснувшийся из городского  сада,  поредел  и  преследование  могло
стать заметным, Саша свернул в переулок и направился к дому, унося  с  собой
прочное убеждение в том, что любовь в  самом  положительном  значении  этого
слова все-таки существует и что у него все еще впереди.
   Домой Саша пришел погруженный  в  размышления  на  темы  любви  и  жизни.
Родители и семилетняя сестренка уже спали. Он взял учебник  физики  и  решил
почитать  на  кухне.  Однако  физика  не  читалась.  Сознание   по   инерции
переключалось на лирику. Отложив книгу, он вышел в  коридорчик,  разделявший
кухню и зал, и приблизился к окну. В соседнем доме напротив  светилось  одно
единственное окно. У него стояла  какая-то  девушка.  Но  затем  она  быстро
исчезла, и Саше показалось это странным. Через некоторое время она появилась
вновь и, по-видимому, заметила его. Он приложил ладонь к  щеке,  давая  этим
понять, что пора спать. В ответ она отрицательно покачала головой. Надо было
задать вопрос: "Почему?", но не сообразив, как  это  сделать  жестами,  Саша
взял  лежавшую  под  рукой  газету,  разорвал  ее   так,   чтобы   получился
вопросительный знак, и приложил его к стеклу.  Девушка  в  ответ  с  улыбкой
кокетливо наклонила голову и развела руками. Затем она показала, чтобы  Саша
подождал, и скрылась. Через несколько минут она появилась вновь, показала на
висок и приложила поочередно к  стеклу  буквы,  вырезанные  из  ватмана:  "о
любви". "Размышляю о  любви",  -  рассудил  Саша  и  подумал:  "нет  ли  тут
какой-нибудь телепатии?!"  Показав  ей,  что  сейчас  вернется,  он  отыскал
бумагу, ножницы, вырезал несколько букв и поочередно приложил "не рано  ли?"
Она показала на пальцах, что ей  почти  восемнадцать,  улыбнулась,  показала
язык и скрылась.
   Через некоторое время она появилась и немой разговор  был  продолжен.  До
глубокой ночи они простояли у окон, задавая друг другу вопросы и отвечая  на
них.  Сначала  они  прикладывали  к   стеклу   бумажные   буквы,   а   затем
приспособились пальцем выводить их на стекле и считывать по  движению  руки.
После такого необычайного знакомства Саша знал о ней уже  немало.  Звали  ее
Таней Бесединой. Оказалось, что они  с  подружкой  встречали  его  во  время
прогулок. Завтра они тоже будут гулять,  и  если  Саша  свободен,  он  может
присоединится к ним  и  составить  компанию.  Встретиться  решили  у  Дворца
культуры. К этому времени Саша устроился на завод учеником фрезеровщика и на
следующее утро, растворившись в людском потоке,  он  направился  на  работу.
Наблюдая за работой своего наставника, он засыпал "на ходу".  Никакой  былой
радости от того, что он работает на огромном заводе,  выпускающем  точнейшую
аппаратуру, он сегодня  не  испытывал.  Былое  восхищение  тонкой  и  точной
работой Василия Петровича сменилось безразличием. Ему просто ужасно хотелось
спать. Кое-как простояв у станка до обеденного перерыва, он ушел в  бытовку,
прилег за шкафами и до конца  смены  проспал.  В  пятом  часу  с  заспанными
глазами, отвернувшись от табельщицы, он взял свой пропуск и закоулками вышел
из цеха. Было ровно семь часов, когда Саша  подошел  к  назначенному  месту,
Таня  пришла  с  подружкой,  смугловатой,  круглолицей  девушкой  с  коротко
остриженными темными волосами. Таня  была  в  красном  демисезонном  пальто.
Голова ее была покрыта ярким цветастым платком.  Она  представила  подружку,
которую звали Валей. Саша сам назвал свое имя и присел на скамейку.
   - А я действительно встречал вас вечерами на улице.  Я  приметил  вас  по
пальто, - сказал Саша.
   - Любопытная привычка примечать людей  по  одежде.  Я  считала,  что  это
свойственно только девчонкам... - ответила Таня.
   - Вы уже закончили школу? - спросила Валя.
   - Нет, я закончил девять классов, а нынче пойду в десятый, в вечернюю.
   - Совмещать учебу с работой, наверное, будет трудно.
   - В общем, не очень. Я девятый класс тоже в вечерней заканчивал.  Не  так
строго спрашивают, и на работе свободный день каждую неделю дают.
   - Может погуляем по улице, -  предложила  Таня.  Молодые  люди  вышли  из
сквера на улицу и направились в сторону стадиона.
   - Вы случайно не занимаетесь спортом? - спросила Таня.
   - Я раньше играл в футбол, но в последнее время что-то забросил это дело.
   - Очень даже зря. В нашем городе спорт очень популярен. Даже мы  с  Валей
прошлой зимой на коньках научились кататься.
   - Ну, тогда вы и меня научите, - выразил надежду Саша.
   - Конечно научим, если вы и правда не умеете, - согласилась Валя. Миновав
большие металлические ворота, они прошли на стадион.  Футбольное  поле  было
неважным. Травы на нем почти не было, и можно было понять, что пустовало оно
редко. Трибуны были невысокими, но внутри них находились какие-то помещения.
Когда стемнело и на небе появились звезды, Саша  завел  разговор  о  далеких
мирах, где возможно живут разумные существа. Он рассказывал об этом с  таким
увлечением и убеждением, со знанием,  в  общем-то,  туманной  проблемы,  что
Таня, почувствовав  его  интерес  к  науке,  посоветовала  ему  после  школы
продолжить учебу. Такой вывод подсказал Саше,  что  он  далековато  зашел  в
своих рассуждениях о внеземных мирах, и он стал больше слушать и спрашивать.
В стороне виднелись душевая и тир. На баскетбольной площадке  играла  группа
ребят. Прогулявшись вокруг футбольного поля, девушки предложили  направиться
к "Броду"(так здесь называли центральную улицу) Говорили о спорте, о кино  и
театре.
   "Брод" уже  опустел,  когда  молодые  люди  повернули  домой.  Валя  жила
поближе, и к подъезду Тани они подошли вдвоем. - Таня, а у вас есть друг?  -
спросил Саша. - В общем да,  но  мы  с  ним  сейчас  не  встречаемся.  -  Вы
поссорились? - Да. Но вы не спрашивайте меня об этом. Скажите, есть ли у вас
немецко-русский словарь? - Есть. - Не могли бы вы принести мне его завтра, а
то мой куда-то пропал? Саша утвердительно  кивнул  головой  и  попрощавшись,
направился к дому. Уже лежа в постели , Саша перебирал в памяти девчонок,  с
которыми ему доводилось встречаться, и решил , что Таня несомненно лучшая из
всех. Она очень красива. Он даже внешне ей не подходит. Если же  говорить  о
характере, то здесь Саша боялся и перечислять все свой недостатки. Учеба ему
давалась легко, но памятью он не блистал, особого успеха у девчонок не имел,
хотя две или три были в него влюблены. "Нет, - подумал он, - завтра  мне  не
следует идти к ней. К тому же у нее есть товарищ, и он, наверняка, любит ее.
Да, такую девчонку не полюбить просто нельзя". Заснул Саша с мыслью  о  том,
что завтра пойдет в школу, а сестренку  попросит,  чтобы  она  занесла  Тане
словарь. В школе Ковалев нашел классного руководителя, и она проводила его в
класс, представила ученикам и  пригласила  занять  свободное  место.  Первым
уроком была история. Ее вел  директор  школы  -  человек  лет  сорока  пяти,
среднего роста, в черном костюме. Его лицо  с  несколько  выдвинутой  вперед
нижней челюстью либо  улыбалось,  либо  было  готово  к  улыбке.  Он  чем-то
располагал к себе, и ученики вели себя на уроке довольно  свободно.  Нередко
переговаривались между собой, бурно реагировали на  его  шутки,  совсем  как
"дневники", жаловались на большой объем параграфа и фактического  материала.
Он успокаивал их, говоря, что кое-какой материал не столь  уж  необходим.  -
Главное в революции, - говорил он , - не точные цифры  забастовщиков,  а  ее
мотивы, задачи и ее содержание. Если вы будете поступать  в  вуз  и  сдавать
историю, то цифры вы можете даже немножко приврать. Экзаменаторы не  все  их
помнят, а если и заметят ошибку то  наверняка  простят.  Факты  же,  которые
сыграли в истории  наиболее  существенную  роль,  проще  запоминать  не  как
таковые, а в связи с причинами, их породившими, и  результатами,  к  которым
они привели. В школьную методику в то время только  что  входил  фронтальный
опрос, и Алексей Иванович его широко использовал. Руки поднимались на каждый
вопрос, и ему оставалось только выбирать ученика для  ответа.  По  окончании
урока человек восемь из пятнадцати получили оценки.  Общее  представление  о
занятиях у Саши осталось хорошее. Фронтальная форма  опроса  его  устраивала
больше, так как без записей, на которые дома обычно не хватает  времени,  он
затруднялся раскрыть достаточно сложный вопрос. Двоек учителя ставили  мало,
чаще обещали спросить на следующем уроке, и это служило сигналом к серьезной
подготовке по теме. Желающие отвечать были всегда,  и  учителя  поощряли  их
инициативу, нередко завышая им оценки. С последнего урока  биологии  соседка
Саши по парте ушла, и он решил воспользоваться относительным одиночеством  и
написал Тане письмо: "Таня, Вы очень хорошая девушка, и мне Вы  понравились.
Но все-таки нам не следует больше встречаться. Я не знаю  вашего  друга,  но
уверен, что он должен быть неплохим человеком, и Вы, наверняка,  еще  с  ним
помиритесь. А я ..., лучше я буду жить так, как я жил  до  встречи  с  Вами.
Поверьте, что я с грустью пишу это письмо и мне трудно объяснить вам, почему
я так поступаю, почему я пишу. Мы с Вами так мало знакомы, что я, пожалуй  и
не имею права и причин писать Вам, но если рассудить иначе, если учесть, что
мы соседи, то такое письмо не написать я не мог.  Я  простой  парень,  самый
обыкновенный, таких вокруг Вас десятки. Вы же - необыкновенная девушка и Вам
будет со мной скучно. Вам уже было скучно, и я это заметил, но Вы не  подали
вида и даже наоборот пытались развлекать меня самого. Прощайте и  не  судите
меня за откровенность... (Саша)." Когда Саша  пришел  домой,  окно  напротив
было темным, задернуто белой занавеской. Однако  в  одной  из  комнат  горел
свет, и Таня, по-видимому, еще не спала. Он включил свет в прихожей,  а  сам
прошел на кухню, разогрел чай и сел  ужинать.  Окно  на  кухне  выходило  на
другую сторону, и из него не было видно соседнего дома, поэтому  Саша  время
от времени поднимался из-за стола, выходил в прихожую и наблюдал  за  окнами
Тани. Вдруг он  заметил,  что  шторка  напротив  отодвинута  наполовину.  Он
отодвинул свою шторку и стал ждать. Через некоторое  время  появилась  Таня.
Она увидела его и приветствовала рукой. Саша ответил. С минуту она стояла  в
раздумье, затем вдруг решительно вывела на стекле большой знак вопроса. Саша
растерялся и не знал, что  ответить,  но,  овладев  собой,  медленно  выводя
каждую букву, написал: "Я был в школе". "Вы могли бы  предупредить".  "Я  не
мог иначе", - написал Саша, а про себя подумал: "Я не мог  отказаться  и  не
мог прийти". "Почему?". "Не мог, но я думал о  вас  на  каждом  уроке".  "Вы
должны были думать, потому что поступили  нечестно".  "А  вы  обо  мне  хоть
подумали?". "Я занималась по вашему словарю, и  он  напоминал  мне  о  вашем
существовании". "Извините меня, если можно, и выйдите на минутку  на  улицу.
Мне надо вам кое-что передать", - написал  Саша.  Таня  кивнула.  Подойдя  к
подъезду, где она его уже ожидала, он молча достал  из  внутреннего  кармана
пиджака конверт и протянул его ей. - Что это, письмо? - удивилась она. - Да,
что-то в этом роде... И еще я хотел..., - он приблизился к  ней  и,  подавая
конверт, неожиданно поцеловал ее в щеку. Таня хотела что-то сказать,  но  он
опередил ее словами прощания и быстро зашагал домой. Она окликнула  его,  но
он не обернулся, вошел в прихожую и выключил свет. Таня  тоже  зашла  домой,
достала из конверта письмо и стала  читать.  Оно  удивило  ее  и  показалось
излишне откровенным. "А может это тактический ход? - подумала она,  -  и  за
внешним благоразумием и  благородством  здесь  скрывается  волокита?  И  его
поцелуй... Что он хотел этим сказать? Выразить искренность своего  сожаления
или высокомерное право поступать так, как вздумается?! Впрочем, утро  вечера
мудренее..." Она положила письмо в конверт  и  подойдя  к  окну,  вывела  на
стекле вопросительный  и  восклицательный  знаки,  попрощалась  и  задернула
шторку. Саша еще долго стоял враздумье, перебирая в памяти последние вечера.
Ему стало вдруг неловко за  свое  письмо.  Она  наверняка  и  не  собиралась
заводить с ним близкие отношения, а он взял и написал ей такую глупость.  "А
какая у нее необыкновенная прическа. Совсем как у светской дамы. И вообще  у
нее благородное, интеллигентное лицо". Прошла неделя с тех пор, как  Ковалев
отдал записку Тане. Ответа не последовало. У окна она больше не  появлялась.
Не было видно ее на улице. Может быть, она гуляла в дни, когда  Саша  был  в
школе, но он об этом не знал, а проверить  свои  предположения  не  решался,
хотя мысль такая его занимала.  В  пятницу  он  уже  было  собрался  уйти  с
занятий, но поразмыслив о том, что не знает, как надо будет себя вести, если
вдруг ее встретит, он отказался от своего намерения.  Сентябрь  был  уже  на
исходе, и вечерами становилось прохладно. Танцевальные  вечера  на  площадке
городского сада прекратились и в нынешнею субботу  открывались  в  помещении
Дворца культуры. Саша уже по-своему приобщился к таким  вечерам,  но  втайне
хранил надежду на то, что он  сможет  обойтись  и  без  танцев.  Однако  все
надежды вдруг разом рухнули, когда он, прогуливаясь вечером, зашел на  звуки
музыки в фойе Дворца культуры и увидел в ярко освещенном зале столь знакомую
и близкую его сердцу картину. Безвестная, но непреодолимая  внутренняя  сила
потянула его в круг танцующих. Музыка и яркие краски  одежды  соединились  в
неумолимом призыве, призыве к  ритму,  грации  и  красоте.  На  лбу  у  него
выступила испарина, голова  закружилась,  и  он  с  недоумением  и  испугом,
взволнованный зрелищем танцев и своим состоянием, вышел на воздух. Перед ним
промелькнули какие-то знакомые лица и, когда его память повторила ему  слова
их приветствия, он понял, что это были  Валя  и  Таня.  Все  его  дальнейшее
поведение  проходило  в  полусознательном,  полуавтоматическом   режиме.   В
гардеробной, как в цирковом аттракционе, в один момент он поймал слетевшие с
него шляпу и плащ и небрежно перебросил их через барьер  гардероба.  Пожилая
женщина в синем халате поверх очков внимательно посмотрела на него: "не пьян
ли?" и подала номерок. Звуки вальса заполняли зал. Увидев свободный стул, он
прошел и сел. Танец закончился, все разошлись по сторонам, и  в  зале  стало
как будто свободнее. Неподалеку, справа у квадратной колонны Ковалев  увидел
Таню и Валю. Таня была в оранжевом платье. На груди блестели янтарные  бусы.
Прическа со спадающей прядью волос украшала ее лицо. Белые туфли