а Салли.
     - Да и что ж тут удивительного. Он был как бешеный.
     - Где он сейчас?
     - Ушел на конюшню минут десять назад.
     Осторожно обойдя осколки стекла, Оливия выбежала из дома и помчалась по кирпичной дорожке к конюшням. Чарльз стоял у двери, собираясь сесть на Жермину.
     - Постой! - крикнула Оливия, и старик оглянулся.
     Тяжело дыша, Оливия подбежала к нему.
     - Куда уехал мой муж?
     - Туда. - Чарльз махнул в сторону пустоши. - Я еду за ним. Его нельзя оставлять одного в таком состоянии, девочка.
     Оливия вырвала у него поводья. Чарльз схватил ее за руку.
     - Я не видел его таким с тех пор, как умер его отец. Даже и тогда он так не убивался. Тебе нельзя быть с ним одной, милая. Ты же знаешь, как этот его чертов нрав может завладеть им.
     - Он мой муж, - возразила Оливия. - Он не причинит мне зла. А теперь подсади меня, Чарльз Фоулз, или мне искать подножку?
     Чарльз неохотно подхватил согнутую ногу Оливии и подсадил ее в седло. Лошадь нервно заплясала. Секунду спустя кобыла уже неслась вперед, вытянув шею, в направлении пустоши.
     Оливия неслась по полю, и ветер бил ей в лицо и свистел в ушах.
     Инстинкт привел ее на Маргрейв Блафф. Лошадь Майлза мирно паслась среди высокой травы. Оливия спешилась и, даже не привязав кобылу, пошла вверх по склону к вершине утеса. Она нашла Майлза стоящим на краю. Он подставил лицо ветру и заходящему солнцу.
     - Как ты узнала, где меня найти? - голос его звучал невнятно.
     Она спокойно подошла, встала рядом и протянула руку.
     - Есть более безопасные места для скорби, - сказала она.
     - Скорби? Из-за чего мне скорбеть? Из-за того, что Элисон мертва? Тысячи раз в жизни я желал ей смерти. Когда здоровье ее ухудшилось и я поместил ее в Амершем, я представлял, как она умрет там такая же одинокая и несчастная, каким сделала меня.
     - Но ты любил ее, иначе не переживал бы так тяжело ее смерть.
     Его темные брови сошлись.
     - И ты простил ее, - добавила Оливия.
     Майлз сосредоточился на каком-то далеком предмете и долго молчал. Каким ранимым казался он в этот момент: ребенок, внезапно осиротевший и так отчаянно одинокий. Как ей хотелось прижать его к груди, стереть растерянность и боль с его лица. Но решится ли она? Поступая так, она рискует всем. Всеми тайнами, которые она так отчаянно пыталась скрывать все эти месяцы.
     - Она не должна была умирать сейчас, - задумчиво пробормотал он. - Мы только начали узнавать друг друга. Столько потерянных лет... Боже мой. Вое эти годы я проклинал ее. - Он закрыл глаза. - Я хочу вернуть все обратно и не могу.
     - Ты смог! Ты сделал это! Последние месяцы ты был так добр и заботлив с ней. Она поняла. Она обрела покой, зная, что ты простил ее.
     Он покачал головой и качнулся, чуть не потеряв равновесие. Сердце Оливии чуть не выпрыгнуло из груди, когда он, на мгновение, навис над каменистым обрывом. Она осторожно взяла его за руку и попыталась оттащить от края. Майлз выдернул руку.
     - Уходи, - пробормотал он пьяным голосом.
     - Не уйду, пока ты не отойдешь от обрыва.
     Сверкнув глазами и скривив губы, Майлз резко повернулся к ней, сбросив камешки с края обрыва и заставив Оливию отшатнуться.
     - Ты что, не понимаешь? - закричал он, и его слова эхом разнеслись по пустынной долине. - У меня больше никого нет. Ни семьи, ни единой души, которую я мог бы назвать своей. Я один, черт побери, я боюсь!
     - Один? Я твоя жена. Ты не один.
     - Жена? Хочешь знать, что мне моя жена? Она подпись на грошовом клочке бумаги. Она предмет за столом, который подсчитывает бюджет, цифры и проценты, и, без сомнения, складывает дебет с кредитом во сне. Она мученица, посвятившая свою жизнь отцу и сестре, которым наплевать, жива она или нет, но для меня у нее не найдется и минуты.
     Одной рукой он схватил ее за руку, а другую просунул в волосы так, что тугой узел рассыпался, и густые пряди прошли сквозь его пальцы и упали ей на спину. Притянув ее ближе - так близко, что она почувствовала сильный запах виски в его дыхании, - Майлз выдавил:
     - Она отвергает меня.
     Оливия коснулась его лица пальцами. Его боль дала ей силы открыть то, что было у нее на сердце.
     - Я не мечтаю ни о ком другом, - ответила она твердо. - Только о тебе.
     Он резко рассмеялся и жестче охватил ее за волосы.
     - Ты лжешь, - прорычал он.
     - Ты. Только ты. Клянусь. Неужели ты настолько слеп, что не видишь этого? Каждый мой шаг, все, что я делаю эти последние пять месяцев, я делаю для тебя, чтобы помочь тебе, чтобы подбодрить, чтобы поддержать тебя. Я люблю Майлза Уорвика. Никакой другой мужчина никогда не владел моим сердцем.
     Он оттолкнул ее, лицо его было пугающе злобным.
     - Ты смеешься надо мной. Оливия покачала головой.
     - Ни за что на свете я бы не стала смеяться над тобой.
     - Ты заявляешь, что любишь только меня, однако есть еще Брайан. Ты отказываешься говорить о своем любовнике и о его предательстве. Что за жизнь может быть у нас, что за любовь может быть между нами, если у тебя от меня есть тайны? Почему, черт побери, ты не можешь понять, что твое прошлое больше не имеет для меня значения, Оливия? Все, чего я хочу, - это искренности. Без нее у нас нет будущего.
     Неуверенно улыбнувшись, с колотящимся в груди сердцем Оливия шагнула вплотную к мужу и нежно коснулась его жесткой щеки. Наслаждение прокатилось по ней теплой волной. Она вздрогнула.
     - Любовь и привязанность значат больше, чем отцовство или материнство. Я мать Брайана, потому что захотела быть ею. И ты тоже стал настоящим отцом Брайану. Отец Брайана - мужчина, способный на безграничную нежность, страстную любовь и сильный гнев. Каждая клеточка его существа дорога мне так же, как и мой сын.
     Привстав на цыпочки, она нежно прижалась губами к его губам и задохнулась. Я... понимаю язык его души и тела, ибо мы похожи, мы оба отчаянно желаем будущего и семьи, которой можем быть.
     Она снова коснулась его губами, задержавшись у его рта до тех пор, пока не почувствовала, как он задрожал в ответ на ее прикосновения. Она читала в его каре-зеленых глазах муку, ярость, неверие и желание.
     - В моем сердце никогда не было другого. И пока я жива, никогда не будет. Я люблю тебя.
     - О Боже! - он застонал, словно от боли.
     Она поцеловала его со всей силой своей любви, отсекая его слова, погружаясь руками в его густые волосы, как часто делала в мечтах, лежа ночью в пустой кровати и глотая слезы тоски и желания. Она целовала его до тех пор, пока мир вокруг не закружился, и небо, облака, долина не превратились в калейдоскоп цветов, кружащийся вокруг нее и тянущий ее вниз.
     Она тянула за собой мужа до тех пор, пока его лицо и плечи не загородили небо, а руки не оказались на ее обнаженной плоти. Они нетерпеливо отбрасывали ее одежды и, казалось, разрывали тело на тысячу частей. В конце концов они оставили от нее не больше чем болезненное, напряженное ощущение долго сдерживаемого желания, отчаянную потребность забыть обо всех глупых страхах, которые не давали ей всецело познать своего мужа. Какими нелепыми казались эти страхи в тот момент, когда его пальцы скользнули в нее и он поцеловал ее сладким от виски ртом. Она отбросила бы осторожность, даже если бы он не был пьян и охвачен страстью к ней, и скорбью по матери, таким сильным было ее желание.
     - Люби меня, - выкрикнула она, не в силах больше ждать ни секунды, не обращая внимания на назойливые предостережения мозга.
     - Люби меня, - молила она, глядя в его лицо. В его чертах, казалось, была боль, но на губах и в глазах играла улыбка, а руки ласкали ее с такой безграничной нежностью, что хотелось кричать.
     И ее тело отозвалось. Глубоко зародившаяся страсть стала мягкой, горячей и тягучей, а страх неизвестного испарился с наплывом желания. Она почти не заметила короткой вспышки боли, когда он погрузил в нее свое тело, но громко вскрикнула в триумфе завершения.
     О Боже, наконец-то.
     Они лежали среди высокой, колышущейся травы на вершине утеса, и небо было голубой чашей над их головами, их волосы слегка раздувались ветром и легкими, плавными движениями его тела. Как он великолепен! Как красив! Она любит каждую черточку его лица. Она боготворит ощущение его обнаженной кожи на своей гладкой плоти, грубоватые черные волосы, мышцы ягодиц, сжимающихся с каждым погружением. Внезапно она затерялась, как никогда раньше, беспомощная перед этим падением, перед захватывающим течением жидкого пламени, пронзающего ее чресла и выбивающего воздух из легких.
     Она пламенно отвечала на его поцелуй, открывая рот навстречу его горячему языку, даже когда движения его стали почти яростными, принося с каждым глубоким толчком совершенно новое ощущение наслаждения, боли и неудержимости. Стиснув его волосы пальцами, она приподнималась навстречу каждому движению его плоти, отвечая на его любовь с лихорадочным пылом, который была не в силах больше сдерживать.
     Ее мир превратился в безграничное наслаждение и радость. Его поцелуй раскрывал ее душу, и она отдавалась телом и душой до тех пор, пока не достигла желанного апогея, сделавшего ее беспомощной и, наконец, свободной.

Глава 19

     Майлз медленно открыл глаза. Утреннее солнце, проникавшее в комнату через окно, ослепляло его. Голова раскалывалась, а воспоминания предыдущего дня расплывчатыми образами проникали в его пульсирующий мозг.
     Боже. Сколько же он провалялся пьяным? Привстав на кровати, он поглядел на смятые простыни рядом с собой и, притянув подушку к лицу, различил слабый аромат фиалок.
     Он скатился с постели и постоял немного, пока голова перестала кружиться. Затем окинул взглядом разбросанную по полу одежду - сапоги, бриджи, рубашки. Наклонившись, поднял женский чулок и усмехнулся.
     - Брайан, сейчас же слезь с этой стены, - послышался издалека голос Оливии.
     Майлз прошел к окну и выглянул из него как раз в тот момент, когда Оливия снимала сына со стены. На мгновенье мать и сын закружились вместе, громко смеясь, словно радуясь яркому утреннему солнцу.
     Он быстро оделся, испытывая ощущение, будто его голова и тело существуют сами по себе, и поспешил вниз по лестнице. Слуги ходили на цыпочках, бросая на него опасливые взгляды. Увидев Салли, выглядывающую из-за двери, Майлз остановился и нахмурился.
     - Иди сюда, - приказал он.
     - Только если вы пообещаете, что больше не будете ничем в меня швырять.
     Подняв бровь, Майлз повторил:
     - Иди сюда... пожалуйста.
     Служанка неохотно приблизилась, остановившись на безопасном расстоянии.
     - Я бы хотел чашечку очень крепкого черного кофе. Я выпью его у себя в комнате.
     Она недоуменно посмотрела на него.
     - Сэр... ваша мать...
     - Моя... боже. Ну, тогда ладно.
     Майлз прошел по коридору к кабинету и вышел через дверь в сад, где Оливия стояла, держа в руках садовый совок и перчатки, а Брайан собирал камешки, которые выковыривал из земли. Подойдя к жене сзади, Майлз обнял ее за талию, отчего она подпрыгнула и уронила перчатки.
     - Доброе утро, - прошептал он ей на ухо.
     - Кто это? - спросила она наигранно строгим голосом.
     - Твой муж, конечно.
     - О, и всего-то? А я подумала, может, это конюх из соседнего имения. Мы встречаемся здесь каждое утро в десять.
     Он засмеялся и отвел ее распущенные волосы в сторону, обнажая изгиб шеи.
     - Я никогда не замечал, что ты душишься фиалковой водой за ушами.
     Вы многого во мне не замечали, сэр. Он повернул ее к себе лицом. Его взгляд охватывал её черты, а затуманенный мозг медленно отмечал поразительные перемены в женщине, стоящей перед ним. Щеки Оливии цвели румянцем, глаза сияли, как изумруды. Распущенные волнистые волосы отражали утреннее солнце, как отполированная медь, и ему ужасно хотелось запустить в них руки. Но она улыбнулась немного неуверенно и отстранилась.
     - Как ты? - поинтересовалась она, пожалуй, чересчур формально, наклонившись, чтобы поднять перчатки.
     - Голова гудит, и все как в тумане.
     - Не сомневаюсь. - Она оглянулась на Брайана, который продолжал складывать камешки.
     - Что за чертовщина была тут вчера? Все смотрят на меня, будто я двухголовый теленок.
     - Я бы сказала, это прекрасно определяет твое поведение. Так ты ничего не помнишь? - Оливия направилась к дому.
     - Кое-что помню, - ответил он, нагоняя ее.
     - Что именно?
     Внезапно остановившись, Майлз взял ее за руку и развернул к себе лицом. Глаза ее расширились, а розовые губы приоткрылись за миг до того, как он поцеловал ее, вначале нежно, потом страстно, лишая ее дыхания и вызвав трепетный восторг, когда их языки соприкоснулись.
     - Я помню все главное, - мягко прошептал он у ее рта.
     - Что именно вы помните, сэр? - так же тихо отозвалась она.
     - Не много. Но я думаю, все это постепенно ко мне вернется. Однако, я совсем не прочь набраться новых впечатлений.
     Оливия высвободилась и печально улыбнулась в ответ.
     - Твоя мать...
     - Я договорюсь в Миддлхэме.
     - Я уже обо всем позаботилась, - прервала она его. - Я говорила с графом Уорвиком. Он дал разрешение похоронить Эдисон в фамильном склепе. Рядом с твоим отцом. - Взяв его за руку, она добавила. - Священник будет здесь в два часа.

***

     Элисон Кембалл обрела вечный покой рядом с Джозефом Уорвиком в его фамильном склепе. Граф Уорвик и его жена присутствовали на церемонии похорон, хотя держались на расстоянии друг от друга. Они приехали исключительно ради Майлза, а не для того, чтобы отдать дань уважения женщине, которая когда-то чуть не разрушила семью Уорвиков. Оливия стояла рядом с Майлзом, и ее присутствие придавало ему сил. Брайан стоял по другую сторону, держа Майлза за руку.
     Когда похороны закончились и они покидали кладбище, Майлз поглядел на брата, который стоял в отдалении. Их взгляды ненадолго встретились, затем граф повернулся, и они уехали.
     Майлз смотрел им вслед.
     - Никогда бы не подумал, что он приедет, - сказал он Оливии. - Он оказал мне огромную услугу. Не могу представить, чем он, должно быть, пожертвовал.
     - Разве не странно, как смерть может сблизить друзей?
     - Ты имеешь в виду меня и брата, или нас с тобой?
     - И то и другое. - Она улыбнулась ему и пошла вперед по тропинке.

***

     Майлз проснулся с колотящимся сердцем, весь мокрый. За исключением бледной полоски лунного света, пробивающейся в окно, в комнате было темно. Какое-то движение у окна привлекло его внимание.
     Оливия появилась в полосе лунного света.
     - Майлз, - прошептала она. - Ты не спишь? Майлз заморгал и снова вгляделся. Оливия стояла у кровати, ее волосы струились по обнаженным плечам. Грудь мерцала словно алебастр в тусклом сумеречном свете.
     Она забралась на кровать, вытянув свое стройное тело рядом с ним и пробежала рукой по его обнаженной груди вниз, под одеяло. Ахнув, он цепко поймал ее запястье.
     - Тише, - прошептала она и прикоснулась коленом к бедру мужчины.
     - Ты хоть представляешь, сколько я ждала этого? выдохнула она ему в ухо, и игриво прикусила мочку зубами.
     Он молчал. Но его тело говорило за него. Плоть его запылала огнем. Прежнее оцепенение сменилось изысканнейшими ощущениями. Он потянулся к ней, но Оливия покачала головой и, сев на него, стала ритмично раскачиваться. Майлз вскоре застонал от удовольствия и потянул ее к себе, заставив Оливию рассмеяться хрипловатым смехом, от которого стрела дикого желания пронзила все его тело.
     - Моя очередь, - сказала она просто.
     Слегка приподнявшись, она снова села на него, тихо вскрикнув при этом.
     Он обхватил ее тоненькую талию руками. Голова девушки была откинута назад так, что волосы великолепным шелковистым потоком растеклись по его бедрам. Ее близость и жар ее тела делали совершенно безумной потребность обладания, и все же ее негромкие стоны смутили его.
     - Тебе больно? - спросил он озабоченно.
     Тяжело и прерывисто дыша, отчего ее великолепная грудь вздымалась и опускалась, она ответила.
     - Это из-за царапин на бедрах. - Поймав его руки, она поднесла их к царапинам на ногах. - От вчерашней травы.
     - Я сожалею.
     - А я нет. - Она опустилась на всю его длину, медленно, словно прокладывая путь в неизвестные глубины. На лице ее отражалась одновременно неуверенность и нетерпение, боль и экстаз.
     - Бог мой, - пробормотал он. - Неужели я был так груб с тобой?
     - А ты не помнишь?
     Она слегка закачалась, и он затаил дыхание, зажмурив глаза и гадая, не снится ли ему все это. Но сны, от которых он проснулся с бешено бьющимся сердцем не были такими великолепными - они были путанными и вызывавшими странное смущение... Хотел бы он вспомнить.
     - О Боже, - простонал он, когда она начала свой ритм, отбрасывая все остальные мысли.

***

     Письмо от отца пришло сразу после десяти утра. Прочитав торопливо нацарапанные слова, Оливия испытала такое чувство, словно земля разверзлась у нее под ногами. Эмили вернулась в Девонсуик. Она потеряла ребенка, и де Клари отправил ее домой.
     Она нашла Майлза и Брайана у конюшен. Мальчик сидел на лошади, а Майлз, держа поводья, рысью гонял ее по кругу. Увидев эту картину, Оливия остановилась как вкопанная.
     Как прекрасны они вместе, с сияющими на солнце черными волосами, с лицами, выражающими возбужденный восторг. Как хорошо сидит Брайан! Пятки опущены, ноги расслаблены, маленькое тельце покачивается от мягкого, равномерного движения лошади. Скоро Майлз будет брать его с собой на верховые прогулки.
     Заметив мать, Брайан весело помахал рукой.
     - Привет! Смотри, чему меня папа научил! - крикнул он.
     Папа?
     Оливия наблюдала за реакцией Майлза. Ее муж лишь г рассмеялся и помахал ей рукой, а затем снова обратил все внимание на Брайана.
     - Выше голову! - приказал он. - Хорошенькие леди не должны нарушать сосредоточенность истинного наездника!
     Папа. Почувствовав головокружение, Оливия опустилась на каменную скамейку. Она настолько погрузилась в свои мысли, что не заметила, как подошел Майлз и, лишь подняв глаза, увидела, что он стоит рядом, напряженно вглядываясь в нее.
     - У тебя такой вид, как будто ты только что видела привидение, - заметил он.
     Оливия устремила взгляд мимо него. Брайан продолжал скакать по кругу на арабском жеребце.
     - Это не опасно? - спросила она. - Он еще такой , маленький. А вдруг упадет?
     - Обязательно упадет... Когда-нибудь. Нельзя научиться хорошо ездить верхом, не сломав при этом парочку костей. - Майлз сел на скамейку рядом с ней. -Ты, кажется, расстроена. Если это из-за того, что он ездит верхом, то...
     - Дело не в этом, - ответила она резче, чем ей хотелось бы. - Наконец ей удалось оторвать глаза от сына, и она увидела, что Майлз сиди г, опершись локтями о колени и смотрит в землю.
     - Наверное, тебе не понравилось, что он назвал меня папой, - тихо сказал он.
     - Просто я думала, что ты против.
     - Похоже, это очень много для него значит, вот и все.
     Когда Майлз выпрямился, рот его был сжат от раздражения.
     - Нет, не правда, - продолжил он. - Неожиданно, по какой-то причине, то, что он называет меня папой, стало очень много значить для меня. Иногда я смотрю на него и...
     - И что?
     - Представляю, что он мой сын. Сомневаюсь, что я любил бы его больше, если бы он был моим. - Его глаза вернулись к ней. - Ты ведь никогда не заберешь его у меня, нет?
     Горячность и настойчивость в лице Майлза вызвала замешательство у Оливии. Однако, она не успела ответить, потому что в этот момент подбежал Гюстав, спотыкаясь в больших, не по размеру сапогах. В руке он держал письмо, которое с преувеличенной торжественностью вручил Майлзу. Несмотря на дурные известия об Эмили, Оливия не могла не улыбнуться неуклюжести мальчика, не обращая внимания на то, что Майлз разрывает конверт и про себя читает послание.
     - О Господи, - пробормотал Майлз, переводя дух. - О Боже!
     - Что случилось? - спросила Оливия голосом, граничащим с паникой. - Дорогой, что.