азал он. - Достаточно, дорогая. Джоан все видит.
   Но женщина мило покачала головой и надула губки. И тут  для  меня  что-то
вдруг встало на место. Я поняла, почему Джо женился на ней.
   Все ее манеры до сих пор (если вы можете не обращать внимание на пустоту,
оставленную метлой, стеревшей разум  бедняги  и  придавшей  всему,  что  она
делала и говорила, немного жуткий вид) оставались девичьими.  Вероятно,  это
было основным оружием Марии, так ей удавалось привлекать мужчин. В движениях
ее бедер сохранилось что-то  от  четырнадцатилетней  девочки,  а  в  наклоне
головы  проглядывала  зрелая  кокетливость.  Внешняя  гармония   по-прежнему
присутствовала в ней, но теперь отвратительно бессмысленная.
   Эта женщина напоминала Джо маленькую девочку, поэтому он выбрал ее себе в
жены. Бедная Мария!
   А сейчас она с пустой и ужасной имитацией того, что когда-то  было  милым
очарованием, скорчила гримаску, покачала головой и повела  меня  в  соседнюю
комнату.
   Там Мария начала все сначала, останавливаясь в различных местах, указывая
пальцем и не произнося ни слова.
   Только эта комната оказалась совсем пустой.
   Я не знала, как реагировать, повернулась к Джо и взглянула  на  него.  Он
пожал плечами и сделал мне головой  знак,  чтобы  я  вышла.  Я  отступила  в
спальню, чувствуя,  что  мой  лоб  покрылся  испариной,  а  через  несколько
мгновений впервые в жизни заметила дрожь в собственных руках.  Я  попыталась
взять себя в руки, и дрожь вскоре унялась. Глубокий вдох и медленный выдох.
   Помню, я тогда подумала, каковы сейчас мои чувства? Каковы ощущения?  Что
я собираюсь делать дальше? Я знала, как именно должна была себя чувствовать.
Знала, что должна уйти  отсюда,  выпутаться  из  ситуации,  которая  слишком
сложна  для  меня  и  потенциально  слишком  взрывоопасна.  Я  должна   была
испугаться  до  смерти,  обнаружить  в  себе   то,   что   Эллиот   называет
"романтическими взглядами".
   Но все, о чем я могла думать в чужой спальне, стоя с переставшими наконец
дрожать руками, это о жалости и о любви к Джо, и еще о жалости к  Марии.  Но
больше всего мне хотелось защитить Джо, защитить от любых дальнейших  травм.
Это означало увести его отсюда, поскольку, очевидно, сама жизнь  здесь  была
для него сплошной травмой.
   Затем Джо вышел, ведя перед собой Марию и что-то тихо говоря ей.  Женщина
проследовала мимо меня с видом наказанного ребенка,  с  опущенными  уголками
дрожащих губ, не говоря ни слова, и я заметила в ее глазах слезы.
   Джо промолчал, подошел к окну и стал смотреть на улицу. Через мгновение я
присоединилась к нему, и мы стали разглядывать  лужайку  и  дорожку  к  дому
вместе.
   Парадная дверь открылась, и из-за нее появилась Мария. Она несла огромную
красную сумку. Через закрытое окно до меня  едва  донеслось  ее  беззаботное
насвистывание. Мария шла по дорожке с грациозностью молоденькой девушки.  Со
спины, если не видеть часто появлявшейся в ее глазах пустоты, она  выглядела
веселой и привлекательной. Я взглянула на Джо.
   - Она любит ходить по магазинам, - мрачно произнес он. - Я дал ей  четыре
доллара и отправил в Вулворт. Там закрыто, но  она  все  равно  найдет,  где
потратить деньги.
   - Но это.., безопасно?
   - О да. Мария очень осторожна. Ее здесь все знают. Я позволяю  ей  ходить
за покупками только по воскресеньям. Все закрыто.  Она  не  может  потратить
много. Все заботятся о ней, - со злобой в голосе  проговорил  Джо,  -  а  на
следующей неделе пришлют мне счет за ее покупки.
   - Ты можешь прекратить это.
   - Да. Могу. Но не буду. Это моя вина.
   - Ты взвалил себе на плечи целый мир, - сказала я. - Никогда не устаешь?
   - Ты знаешь, что не должна была приходить сюда, - Джо повернулся ко  мне,
и я словно заглянула в лицо  постороннего.  -  Чего  ты  хотела?  Убедиться,
правду ли я тебе сказал?  Увидеть  мое  горе?  Ну,  теперь  ты  все  видела.
Маленькие девочки интересуются  обратной  стороной  жизни;  особенно  дочери
президентов банков. Ты все видела. Теперь уходи. Пожалуйста.
   Наверное, он хотел разозлить меня, но  это  "пожалуйста"  все  испортило.
Можно было сделать только одну вещь, и я сделала ее.
   После поцелуя лицо Джо разгладилось. Он опустился на край  кровати,  а  я
присела ему на колени, и мы оба на мгновение замерли.
   Потом  Джо  закурил.  Я  протянула  ему  одну  из  бесчисленных  вазочек,
заполонивших спальню. Он выпустил изо рта серое облачко дыма и закрыл глаза.
   Я слегка толкнула его.  Джо  прилег  на  одну  из  подушечек.  Окруженный
оранжевыми,  голубыми  и  желтыми  думочками,  он  выглядел  нелепо.   Глаза
оставались  закрытыми,  губы   побелели.   Похоже,   ему   наконец   удалось
расслабиться.
   А мне этого не удалось. Потому что, толкнув  его,  я  вдруг  все  поняла.
Здесь все должно начаться.
   Я прилегла рядом с Джо и внимательно посмотрела на него. Он почувствовал,
что кровать слегка прогнулась под моей  тяжестью,  и  его  лицо  исказилось.
Тогда я приняла это за признак боли (но позже узнала лучше). Я положила свою
голову ему на грудь, просунула руку под рубашку, стала  гладить  волоски  на
его груди, а при поцелуях слегка дергать их.
   Каким он был милым!
   Вдруг я почувствовала на себе взгляд Джо и спокойно  позволила  ему  это,
надеясь без особой надежды, что он смотрит на меня такими же глазами, какими
и я на него, надеясь, что он забудет о моем несовершенстве,  станет  помнить
только о моей любви к нему, о моей огромной любви!
   - Теперь мы должны начать думать, - мрачно произнес Джо,  отвел  от  меня
взгляд и уставился в потолок. - Сейчас, когда уже слишком поздно.  Я  думал,
что уже избавился от этого.
   - Ты любишь меня?
   - Что же делать? Тебе семнадцать. Господи, они дали мне пять лет за нечто
подобное, а я опять вляпываюсь в это. Боже, боже, я безумнее Марии.
   - Она была такой же симпатичной, как я?
   - "Как я". Господи! "Как я". О, давай соблюдать правила грамматики.
   Он закрыл глаза ладонями, словно стараясь защититься от света.
   - Такая же симпатичная? - любопытствовала я. - Сколько ей было?
   - Пятнадцать, - ответ прозвучал глухо.
   - Она тоже любила тебя?
   - Любила меня? - Джо убрал ладони с глаз.  -  Закон  не  верит  в  любовь
пятнадцатилетней девушки к тридцатидвухлетнему мужчине. Ты понимаешь, что мы
делаем?
   - Да, - ответила я. - Я делаю. Хочешь, напишу расписку.
   -  Они  присудят  мне  пожизненное  заключение,  -   сказал   он,   затем
почувствовал, как я напряглась, повернулся, обнял меня и мягко произнес:
   - Я люблю тебя больше жизни, Джоан. Ты  должна  знать  это.  Больше,  чем
кто-либо другой.
   Значит, с этим было все в порядке, со всем было все в порядке. Мы  прошли
на кухню (где царил  ужасный  беспорядок,  словно  здесь  играл  непослушный
ребенок), сварили кофе и взяли свои чашки  в  гостиную.  Поскольку  свет  не
горел,  сейчас  комната  выглядела  не  так  безобразно.   Кошмарные   цвета
потускнели, линии модерна смягчились,  частично  растворились  в  тенях.  Мы
сидели, пили кофе и рассеянно разговаривали.
   - Нам нужно что-то сделать.
   - Знаю, - согласился Джо. - Мы сделаем.
   - Что?
   - Просто забудем об этом, забудем, что это когда-то  случилось,  забудем,
что видели друг друга... - его голос  унесся  прочь,  поскольку  он  говорил
невозможные вещи.
   - Хочу сигарету, - вдруг сказала я, - Ты не куришь, Джоан.
   - Курю. Теперь.
   Джо посмотрел на меня и улыбнулся (впервые я увидела его улыбку; все лицо
Джо загорелось, он стал молодым, нежным, и я снова влюбилась в него..,  я..,
любила его до боли, испытывала боль от  этой  улыбки,  красивой  и  могучей,
словно солнце). Он протянул  мне  сигарету,  дал  прикурить,  и  я  даже  не
закашлялась. Забавно, но табачный дым прояснил мой  мозг.  Я  несколько  раз
выпустила серые облачка изо рта.
   - Слушай, - осторожно проговорила я. - Не знаю,  как  сказать,  чтобы  не
поранить тебя, поэтому пойду напролом. Мария больна, не так ли?
   Джо кивнул.
   - А не было бы ей лучше... - я заметила, как начало мрачнеть его лицо,  и
подняла руку с сигаретой, - не в санатории, Джо, я не  об  этом.  Я  имею  в
виду, с хорошими людьми, с людьми, которые... -  я  сделала  паузу  и  робко
закончила, - которые умеют обращаться с  детьми,  Джо,  даже  со  взрослыми,
которые позволят ей играть.
   - Я думал об этом. Такие места есть. О, Джоан, - он взял меня за руку,  -
ты еще ребенок.
   - Но почему...
   - Потому что это стоит денег, моя крошка. В этих  местах  платят  в  день
столько, сколько я зарабатываю в неделю.
   - Тогда ты должен найти деньги.
   - Конечно, - Джо рассмеялся. - Я никогда раньше об этом  не  задумывался.
Вот почему я помощник бухгалтера за семьдесят пять в неделю  в  офисе  "Стил
Индастриз".  Нет.  Никто  не  возьмет  меня  на  работу,  Джоан.  Меня  ведь
освободили под честное слово всего полгода назад.
   - Откуда они знают?
   - Обо мне? - он улыбнулся, но только лишь  губами.  -  Они  все  знают...
Выясняют. Я нужен им для определенной  работы..,  и  они  взяли  меня,  и  я
остаюсь там благодаря их великодушию.
   - Кто это "они"?
   - Если бы я знал, если бы я знал наверняка. Иногда я просыпаюсь по  ночам
и думаю, что это только пара парней..,  двое  или  трое,  сидят  где-нибудь,
судят мою жизнь. А потом мне кажется, если бы я только мог  пойти  к  ним  и
объяснить, что они делают со мной, с Марией, они поняли бы...
   - Пусти, - мягко произнесла я, не желая испугать Джо.
   - Что?
   - Ты раздавишь мне руку.
   Его хватка стала стальной, и я почувствовала, как хрустнули косточки моей
кисти. Джо быстро отпустил меня, словно моя рука была раскаленной.
   - Прости.
   - Продолжай.
   - Конечно, я знаю, это не два и не три человека, - устало  сказал  он.  -
Так сходишь с ума, когда за тобой  следят.  Все  -  каждый  -  общество.  Ты
узнаешь об этом в школе.
   - Я уже знаю, - отозвалась я.
   - Просто одна тюрьма вместо другой. Та,  в  которой  я  нахожусь  сейчас,
просто больше. Но я скажу тебе кое-что, Джоан... Она еще и страшнее.  Потому
что в Ливенпорте я по крайней мере знал, что меня каждый день будут кормить.
Я не залезал в долги, потому что там не существовало денег. Я мог  ходить  в
библиотеку, слушать музыку...
   - Музыку? - переспросила я, а сама подумала, что уже давно все это  знаю,
все-все знаю. Джо тоже любит музыку. Так и должно быть.  Не  могу  объяснить
свои тогдашние  ощущения.  Они  напоминали  мне  вишенку  на  вершине  рожка
мороженого.
   - У них там были прекрасные пластинки. Сейчас у меня нет денег на них.  Я
не могу себе этого позволить, но зато слушаю радио.
   Джо стал рассказывать о музыке, и я почувствовала, что никогда больше  не
буду одинокой.
   Он включил радио, затем посмотрел на меня. Огонек приемника загорелся,  и
я услышала конец чего-то суховатого. Послышались  первые  скоротечные  звуки
литавр, и скрипка, огромная, как дом, стала петь для меня.  Мне  никогда  не
приходилось слышать ничего подобного.
   Мы сидели в гостиной Марии и слушали, как Яша Хейфиц играл то, что, как я
теперь  знаю,  является  величайшим   из   скрипичных   концертов   (концерт
Бетховена). Именно тогда, в  какое-то  из  мгновений  у  меня  возник  план.
Сначала это было что-то грубое, даже и не  план  вовсе,  но  с  его  помощью
решались все наши проблемы - Джо и мои.
   Мне было семнадцать лет (неужели прошел только  год?),  и  я  никогда  не
задумывалась, что можно сделать свои любовные дела не только своими.
   Я и не осознавала, что  тревоги  Джо  являлись  его  собственной  красной
телегой.., которую мне было назначено помогать ему тащить.
   Я понимала: сейчас не время и не место принимать решение. Кроме того, мне
требовалось все тщательно обдумать,  аккуратно  обернуть,  обвязать  красной
ленточкой  неотразимо,  словно  рождественский  подарок..,  и  только  потом
преподнести это Джо.
   Мы отодвинулись друг от друга.  Не  резко,  а  неохотно.  Концерт  только
закончился, когда я услышала мерцающее стаккато каблучков Марии по дорожке и
молча встала. Джо подал мне плащ (мы оба  двигались  быстро,  поскольку  мне
нужно было уйти до возвращения его жены), и я вышла на  улицу  через  кухню,
услышав за собой стук двери.
   Перед моими глазами стоял образ Джо, безмолвного, с любовью следящего  за
моим уходом.
   Наконец я оказалась на улице. Через тонкую кухонную дверь до меня донесся
слабый голос Марии и низкий, усталый тон Джо.
   Вероятно, она спрашивала обо мне, а может, она уже забыла о гостье.
   Я решила пойти домой. Возвращение заняло у меня полчаса. Подойдя к  дому,
я обнаружила, что очень растрепана. Но теперь я знала, как поступить,  знала
вероятную цену этого поступка, знала о его возможных последствиях.
   Я приблизилась к парадной двери, открыла ее, вошла в гостиную, в  которой
сидел и  по-прежнему  читал  Эллиот  (он  читал  весь  день  по  субботам  и
воскресеньям, это была наименее неприятная из  его  привычек).  Взглянув  на
него, я почувствовала, как подпрыгнуло мое сердце. Он не  знал,  какой  удар
ему грозил.., еще не знал. Пока не знал.

Глава 3

   Понедельник в школе выдался трудным. Все видели меня у Энрико, а те,  кто
не видел, уже получили цветистые описания  от  моих  маленьких  подружек  из
нашей банды. Каждый хотел знать, что это за мужчина, с которым я  уехала.  Я
только приятно улыбалась и выдавала его за друга Эллиота, одним словом, вела
себя как можно более естественно. За три часа сплетни утихли. Я не выглядела
ни взволнованной, ни несчастной, ни таинственной, и все в конце концов стали
думать то, что мне было нужно: ничего.
   Кроме, конечно господина Раймонда Лессера. Звонок отчима насторожил  его,
а новость о моем возвращении домой  с  незнакомцем  просто  взволновала.  Он
подошел ко мне перед ланчем, и я, улыбаясь,  села  в  переполненной,  шумной
столовой напротив него.
   Рэй удивился, что я не возразила, когда он взял меня за руку  и  попросил
сесть рядом с ним. Он считал, что я должна разозлиться на него, как черт.  В
общем-то  правильно  считал.  Но  теперь  я  смотрела  на  все   случившееся
по-другому. Если бы не его поступок, если бы Рэй  не  бросил  меня  одну,  я
никогда не встретила бы Джо. И ничего бы не случилось.
   Я слегка нахмурилась, присаживаясь за стол. Рэй взглянул на меня.
   - С тобой все в порядке?
   - Ага.
   - Боли и страдания?
   Я кивнула. У меня были и боли и страдания, с которыми я не согласилась бы
расстаться за весь чай Китая. Они являлись моим секретным внутренним  знаком
победы. Я устроилась на жестком  сиденье,  слегка  покраснела  и  ничего  не
сказала.
   Однако в тот понедельник мне была нужна подружка, любая  подружка,  чтобы
просто поговорить. Я хотела выговориться, но  не  имела  достаточно  близких
друзей, поскольку избегала заводить их. А теперь внутри меня горела тайна, и
мне недоставало девочки,  с  которой  можно  было  бы  пошептаться,  которая
улыбнулась бы несколько ошеломленно, обняла меня и повела в  туалет,  где  я
смогла бы хорошенько выплакаться. Слезы накопились, но распускать нюни я  не
имела права. Весь день я чувствовала слезы, подступавшие к горлу,  слезы  не
горькие, но настойчивые. Заплакать хотелось невероятно.
   Рэй сидел и прихлебывал суп. Ему  потребовалось  некоторое  время,  чтобы
перейти к главному. Наконец он, не глядя на меня, пробормотал:
   - Извини.
   - Принимается, - ответила я с ртом, набитым ветчиной и сыром.
   - Кто тот парень, Джоан?
   - Все так, как ты уже слышал, - сказала я. - Друг Эллиота.
   - Тогда почему твой отчим позвонил?
   - А почему нет?
   - Ну, - неловко протянул Рэй,  и  я  почти  увидела,  как  в  его  голове
вращались маленькие шестеренки. - Если он друг твоего отчима, почему  он  не
вошел вместе с тобой? Я имею в виду, твой отчим думал,  что  я  привез  тебя
домой, поэтому его друг, очевидно, не входил в дом.
   - Он просто высадил меня у двери,  -  безразлично  пояснила  я.  -  И  не
захотел заходить.
   Рэй сидел, жевал, и что-то в движениях его челюстей подсказало  мне,  что
он не поверил в мою историю ни на секунду.
   Я  смотрела  на  него  и  почувствовала,  что  могла  бы  его  убить.  На
осторожности этого восемнадцатилетнего ублюдка держалось наше с Джо счастье.
Как мне хотелось высказать ему все, что я о нем думаю! Даже зубы ныли. Но  я
не могла. Я проглотила  свою  ярость  вместе  с  молоком  и  решила:  раз  я
повзрослела достаточно,  чтобы  влюбиться,  чтобы  разработать  такой  план,
значит, нужно уметь сдерживаться. Игра того стоила.
   - Слушай, - сказала я. - Я совсем не злюсь на тебя, дружище.  Честно.  На
самом деле... - я улыбнулась Рэю и показала все свои милые зубки (мне  очень
хотелось вонзить их в его шею), - Думаю, ты был прав. Я вожу тебя за нос.
   Он раздулся от удовольствия. Я увидела, как к  нему  вернулась  смелость,
окрасив его глупые щеки.
   - Ну, - протянул Рэй, - это тоже нечестно. - Он взял меня за  руку,  и  я
позволила ему это. - Я вел себя как проклятый дурак, а  не  как  джентльмен.
Извини.
   - Давай обо всем забудем, - предложила я, чувствуя его  пальцы  на  своем
запястье. - Будем считать, что ничего не случилось.
   - Начнем сначала?
   - Начнем.
   - Больше никаких обид?
   - Никаких, - произнесла я так, что Рэй опять крепко сжал мое запястье.  Я
сделала последний глоток молока, когда зазвенел звонок.
   - Мне пора в класс.
   - Хорошо, - Рэй наконец отпустил меня. - Скоро увидимся?
   - Позвони мне.
   Я встала и взяла свой поднос с грязной  посудой,  чтобы  отнести  его  на
мойку. Рэй не пошел за мной. Я следила за ним краешком глаза. Он  погрузился
в кусок шоколадного торта, уже позабыв  обо  мне,  уверенный,  что  ситуация
находится под его контролем.
   Она находилась под контролем, но не под таким, как представлял себе  Рэй.
Теперь он лишний раз не раскроет рот, поэтому я в безопасности.
   Я вышла и только когда оказалась в классе, открыла учебник химии,  поняла
впервые в жизни, что солгала. Не так как  лжет  ребенок,  а  намеренно.  Это
чувство мне совсем не понравилось.
   Я пришла домой около пяти. Мама лежала в своей комнате, откуда доносилось
бормотание радио. В доме было очень тихо, и  у  меня  было  еще  полчаса  до
звонка Джо. Я прошла в свою комнату,  закрыла  дверь,  поставила  пластинку,
легла на кровать, но расслабиться не смогла.
   Мои мышцы оставались напряжены сами по себе. Подобное  ощущение  вызывало
страх: лежать и вдруг чувствовать мышечный спазм, который, так  сказать,  не
имеет к тебе никакого отношения.
   Странное и неприятное состояние.
   Я перевернула пластинку и наконец сдалась.
   Я соскочила с кровати, подошла к своему  столу,  достала  листок  бумаги,
нашла в ящике огрызок карандаша  и  приступила  к  работе.  Писать  пришлось
довольно долго, но закончив письмо, я аккуратно  скопировала  его  печатными
буквами и просмотрела. Было очень странно видеть то, что  вертелось  в  моей
голове,  выраженным  на  бумаге.  Я  перечитала  письмо,  запоминая   слова,
переставляя их тут и  там,  пока  не  остановилась  на  наиболее  подходящем
варианте. Затем, естественно, я разорвала его на миллион мелких  кусочков  и
спустила их в унитаз.
   Я даже осмотрела  поверхность  стола,  чтобы  проверить,  не  оставил  ли
карандаш какие-либо следы или что-нибудь, по чему можно было бы восстановить
текст.
   Ничего не осталось.
   Наконец наступило время звонить Джо - четверть шестого. Я вышла в холл  и
прислушалась. Эллиот никогда не возвращался домой раньше  половины  седьмого
(поверьте мне, вся болтовня о занятости банкиров - мыльный пузырь),  а  мама
еще отдыхала. Белла грохотала чем-то на кухне.  Я  спустилась  по  лестнице,
проскользнула в небольшой чуланчик  и  закрыла  дверь,  прищемив  телефонный
шнур.
   Я рассчитывала, что Джо не позволяет  Марии  брать  трубку,  и  оказалась
права, но, услышав его голос, почувствовала дрожь  в  коленях.  У  меня  так
перехватило дыхание,  что  м