Голос  Мельхиора  задрожал.  Варавва,  потрясенный   своими   личными
обидами, покорился. Он только  поднял  на  своего  друга  глаза,  полные
тоски.
   - Скажи, если знаешь, - сказал он хрипло, - она  мне  изменила?  Нет!
Лучше молчи. Я хочу умереть, не потеряв веру в нее.
   Но Мельхиор не отвечал, он был занят тем, что  тащил  Варавву  сквозь
толпу как раз к тому месту, где уже хрипели распятые  на  своих  крестах
оба разбойника, а солдаты, окружив высокую фигуру На зоре я,  срывали  с
Него одежды.
   - Пилат сошел с ума, - сказал один  из  воинов  другому,  раскручивая
пергаментный свиток. -  Смотри,  какую  он  сделал  надпись  для  креста
Галилейского Пророка.
   И, развернув пергамент, он стал читать слова, написанные  на  латыни,
на греческом и на арамейском: "Иисус Назорей - Царь Иудейский".
   - Надпись как надпись, - равнодушно ответил солдат.
   - Да нет же, говорю тебе! - настаивал другой. - Каиафа сказал Пилату:
"Не пиши: "Царь Иудейский", но пиши: "Он говорил: Я -  Царь  Иудейский".
Но Пилат, верно не оправившийся от внезапного  утреннего  недуга,  резко
ответил первосвященнику: "Что я написал, то написал!"
   - Это не наше дело! - сказал ничего  не  понявший  в  этих  тонкостях
солдат и, взяв лист, стал приколачивать его к изголовью креста.
   Сделав несколько ловких ударов, он, любуясь своей работой, отошел  на
несколько шагов.
   - Надпись как надпись, - повторил  он  и  снова  прочел  таинственные
слова, которые станут известны всему миру:
   - "Иисус Назорей - Царь Иудейский"...
 
Глава XIII 
 
   Безуспешные попытки прорвать линию римской охраны сделали  толпу  еще
сплоченнее и монолитнее; стоя плечом к  плечу,  люди  издали  напряженно
следили за последними приготовлениями к казни Назорея.
   Но для некоторых были сделаны исключения - им разрешили подойти ближе
остальных к месту казни. В их числе Варавва видел несколько бедно одетых
женщин,  встреченных  им  на  склоне,  среди  которых  выделялась  своей
красотой Магдалина. Чуть в  стороне  стояла  другая  группа,  украшением
которой был большой маковый цветок  -  Юдифь  Искариот,  вокруг  которой
вились сановитые шмели Иерусалима во главе  с  Каиафой.  Сердце  Вараввы
сжалось. Разочарование и ревность угнетали его.
   Вдруг земля колыхнулась, как морская волна. Варавва пошатнулся и упал
бы, не поддержи его Мельхиор.
   - Что это? - как всегда, Варавва за разъяснениями обратился к  своему
спутнику.
   Тот смотрел на воинов, которые тоже  почувствовали  колебания  почвы,
но,  приученные  к  дисциплине,  только  вопросительно  переглянулись  и
сохраняли невозмутимый вид. Землетрясение больше не повторялось, а народ
ничего на заметил, захваченный предстоящим зрелищем.
   Палачи уже сняли с  Осужденного  Его  ризы  и,  прельстившись,  стали
бросать жребий, кому они достанутся.
   Пока солдаты спорили и кричали,  Назарянин  стоял  почти  обнаженный.
Тело Его в лучах  солнца  белело  мрамором,  голубые  жилы  просвечивали
сквозь кожу.
   Развязка приближалась. Воины уже поделили  одежды,  и  главный  палач
подошел к Назорею. Смиренно  опустился  Властитель  вселенной  к  орудию
пытки. С величественной готовностью и непобедимым терпением Творец веков
лег на деревянные бревна. Он мог бы сказать в эту  минуту:  "Дети  Моего
Отца,  принимайте,  как  Я,  мирскую  пытку.  Если  вы  хотите  обладать
Божественной силой, то ложитесь на крест, чтобы и враги, и друзья  могли
бы вонзить в ваше тело острые гвозди. Носите терновый венец,  пока  ваше
лицо не будет обагрено кровью.  Сбросьте  одежды  свои  под  насмешливым
взором чувственности и греха. Пусть враги думают, что они вас  измучили,
убили и похоронили, стерев с лица земли. Тогда воскресайте,  дети  Моего
Отца, воскресайте, исполненные силой - живой, вечной, непобедимой!  Весь
мир будет у  ваших  ног,  и  отверзнутся  небеса.  Вся  вселенная  будет
повторять ваши имена и историю вашей верности. Сонмы ангелов возрадуются
вашей славе. Ибо с этого дня на веки вечные Я и те,  которых  Я  называю
Моими, превратят земную смерть в жизнь вечную!"
   Но эти слова не были произнесены. Божественные уста молчали. По толпе
пронесся невольный шепот удивления и восхищения спокойным  мужеством,  с
которым молодой Пророк покорялся судьбе.
   Воины с молотками подошли к Нему боязливо и нерешительно.
   - Он словно сотворен из мрамора, - заметил один.
   - Из мрамора кровь не течет, - сказал его напарник грубо.
   Остальные молчали.
   Избранное  общество   пребывало   в   нетерпении.   Юдифь   Искариот,
блистательная, как всегда, ждала  казни  с  выражением  лица  довольного
ребенка, которому обещано веселое зрелище.
   Черные глаза равнодушно и холодно смотрели  на  Лежащего  на  кресте.
Расшитый  драгоценными  камнями  алый  плащ  равномерно   поднимался   и
опускался на высокой груди. Казалось, она уже наслаждалась теми  муками,
которые еще предстояли Приговоренному.
   В другой группе людей, бедно одетых, вдруг привлекла к себе  внимание
женщина, красивая и молодая, как Юдифь, но изнемогшая от слез, с бледным
растерянным лицом. Высоко поднимая руки, она упала на  колени.  Раздался
тихий, дрожащий стон.
   Никто  не  подошел,  чтобы  утешить  или  помочь.  Кто-то  смотрел  с
любопытством, большинство - насмешливо и  презрительно.  Но  из  той  же
группы  легкой  царственной  походкой  к   ней   придвинулась   женщина,
закутанная в покрывало, и, опустившись на колени, обняла ее.
   Юдифь Искариот с презрением глянула на них.
   - Следовало бы прогнать камнями  грешниц,  с  которыми  общался  этот
сумасшедший Пророк! - сказала она Каиафе.
   - Да, дурное общество должно  быть  отстранено  от  того  места,  где
проходишь ты, прелестная  Юдифь,  -  сказал  Каиафа,  но  тень  насмешки
промелькнула на его тонких, бледных  губах.  -  Потому-то  я  и  прогнал
Варавву. Но что  касается  распутной  Магдалины  -  пока  ничего  нельзя
сделать: женщина, которая ее обнимает -  мать  Назарянина.  Если  бы  мы
лишили ее права оплакивать своего  сына  с  женщинами,  с  которыми  она
пришла сюда, то народ возмутился бы против нас. Закон всегда должен идти
рука об руку с милосердием. Потерпи, прелестная Юдифь.  Ты  должна  была
предвидеть, что в такой толпе нельзя быть одним праведникам!  -  добавил
он с иронией.
   Гневный румянец покрыл щеки Юдифь, глаза зловеще засверкали.
   - Я пришла сюда, чтобы  увидеть  смерть  Назарянина,  -  сказала  она
резко. - Только я буду смотреть на Его мучения не со слезами, Его агония
будет моей радостью. Ведь я Его ненавижу! Он внес раздор в  нашу  семью.
Он сделал брата фанатом Своего учения. Был ли человек счастливее  Иуды?!
Отец его любил, мне он был дороже всего на свете. И вдруг слухи  о  силе
этого тщеславного Пророка выманили его из дома.  К  чему  новая  религия
тем, кто поклоняется Богу Авраама, Исаака и  Иакова  и  кто  с  колыбели
свято  исполняет  закон!  Иуда  Искариот,  благородного   происхождения,
единственный сын и наследник моего отца, странствовал по всей  стране  с
сыном плотника, жил с простыми рыбаками, посещал бедных  и  прокаженных,
когда мог жить в довольстве... Он покинул дом, действовал наперекор воле
отца - и все ради самозванца, которого наконец-то уличили в богохульстве
и приговорили к давно заслуженной смерти! Моя ненависть к Нему  огромна!
Я встала сегодня как никогда рано, чтобы присутствовать  в  суде.  Когда
народ склонялся к милосердию, я  говорила  слова,  разжигающие  гнев,  я
первая кричала: "Распни Его!"
   Каиафа сказал с заметной нежностью в голосе:
   - Да, твой крик звучал как  серебристый  колокольчик...  А  Иуда  мне
всегда был симпатичен. Это  галилейский  Пророк  увлек  его  и  заставил
бежать из города... Ты не знаешь, куда?
   Тоска отразилась на красивом лице Юдифь.
   - Не знаю, - ответила она грустно. - Вчера ночью брат приходил ко мне
после того, как навел стражу на Назарянина... Он был  как  помешанный  и
проклинал и себя, и меня.  Я  пыталась  его  успокоить,  называла  всеми
ласковыми именами, какие приходили на ум, но он не замечал  моей  любви.
Пришел отец и стал умолять  его  вспомнить  свой  долг  перед  семьей  и
отечеством, но он еще громче кричал  и  бил  себя  в  грудь:  "Согрешил,
согрешил! Невинная кровь жжет  мне  руки!"  Вырвавшись  затем  их  наших
объятий, Иуда убежал в глухую ночь. С тех пор я его не видела...
   Две  слезинки  задрожали  на  ресницах  Юдифи  Искариот  и  упали  на
драгоценные украшения ее накидки.
   - Да, юноша повел себя очень странно, - говорил первосвященник. -  Он
исполнил свой долг, и надо бы радоваться, а не  горевать.  Надеюсь,  это
его настроение временное и все будет хорошо. Утешься этой мыслью, Юдифь,
и удовлетвори свою жажду мести - Назарянина уже пригвождают к кресту.
   Центурион Петроний поднял руку, давая сигнал к  началу  пытки,  и,  к
своему ужасу, опять встретил терпеливый взгляд Божественных очей -  они,
словно две звезды, были полны далекой, неразгаданной тайны.
   Петроний не выдержал этого  взгляда.  Дрожа  всем  телом,  он  быстро
отвернулся.
   Получив приказ, палачи встали на колени и взялись  за  свою  страшную
работу.  Их  сильные,  грубые  руки,  забрызганные  кровью  двух  других
распятых  задержались  на  мгновение.  А  вдруг  этот   Человек   станет
сопротивляться? Не лучше ли и  Его  привязать  веревками,  как  тех?  Но
глаза, устремленные ввысь, были спокойны. Нет, здесь можно обойтись  без
пут... Галилеянин поразительно мужествен...
   Не колеблясь больше, они стали вбивать огромные гвозди в Его  ладони.
Потрясенная  земля  глухим  эхом  ответила  на  гулкие  удары  молотков,
звучащих как набат, извещающий о жертве Бога и  о  спасении  мира!  А  к
светлому Престолу Всевышнего полетела мольба распинаемого Сына Божия:
   - Прости им, Отец: они сами не знают, что творят.
 
Глава XIV 
 
   Невыносимая жара давила, как груда раскаленного железа. Силы  природы
были парализованы. Земля словно остановилась в своем вечном  путешествии
вокруг Солнца. Люди ощущали невольный страх, причину которого  никто  не
смог бы назвать, но страх великий, потрясающий!
   Закончив  с  руками,  палачи  принялись  за   ноги   Страдальца.   Из
пробеленного тела лилась кровь.  Но  Тот,  Кого  так  жестоко  истязали,
по-прежнему стойко переносил мучения. Его тело молча протестовало против
человеческой несправедливости, но Дух, который  жил  в  этом  теле,  был
непобедим.
   Многие из стоящих на Лобном месте слышали бесстрашное, святое  учение
Того, чью пытку они так хладнокровно пришли смотреть. Они слушали Его  в
поле, на горе или у моря, когда Он говорил им неслыханные вещи - что Бог
это Дух и нужно поклоняться Ему духом  и  истиной.  По  Его  словам,  не
грозный, мстительный  Иегова  был  Всевышний  Творец,  а  любящий  Отец,
обещающий Своим детям рай.
   Этот распятый по их повелению  Человек  однажды  собрал  вокруг  Себя
толпу бедных, больных и грустивших и, озаряя всех  нежной  как  весеннее
солнце улыбкой, сказал: "Придите ко Мне, все страждущие и  обремененные,
и Я успокою вас".
   И они пришли к Нему, эти несчастные люди, они  стояли  перед  Ним  на
коленях и плакали у Его ног; они целовали Его одежду  и  землю,  которой
касались Его ноги; они подносили  к  Нему  детей  и  доверяли  Ему  свои
горести. И Он, благословляя, возлагал на их головы Свои руки. Эти  руки,
обладающие таинственной целебной силой и творившие  одно  только  добро,
теперь были пригвождены к бревну.
   Вся вселенная, казалось, ждала мгновения - водружения креста.
   И вот палачи  подозвали  сотника,  чтобы  тот  мог  удостовериться  в
добротности их работы - гвозди плотно вонзились в тело Страдальца.
   Петроний подошел с замирающим сердцем,  глаза  его  затуманились.  На
этот раз Божественные очи не взглянули на него, они смотрели  вверх,  на
небеса, как бы вбирая в Себя всю огненную силу сияющего солнца.
   Сотнику  вдруг   показалось,   что   внезапно   потемневшее   светило
отбрасывает какую-то загадочную тень. Он протер глаза,  но  таинственная
тень - как от расправленных крыльев - все лежала  на  земле.  Остальные,
по-видимому,  ничего  этого  не  видели,  их  внимание  было   поглощено
поднятием креста.
   Озадаченный,  Петроний  отошел  в   сторону,   и   шестеро   сильных,
мускулистых людей нагнулись,  чтобы  довести  свое  дело  до  конца.  Но
напрасно они прилагали все усилия и пот градом  лил  с  них  -  крест  с
Божественным Страдальцем не поднялся с земли ни на пядь.
   - Я же сказал, что Он геркулес, - сказал один из них. - Видно, нам не
обойтись без Симона. Эй, Киринеянин, где ты?
   Толпа раздвинулась и вытолкнула угрюмого силача.
   Он покорно подошел к подножию креста и сказал палачам:
   - Поднимайте верхние бревна.
   Те  не  возражали  -  Киринеянин  добровольно  избрал  самую  большую
тяжесть, которая придется на его долю, когда будут устанавливать крест.
   Все - и палачи, и  зрители  -  были  так  увлечены  тем,  удастся  ли
водрузить крест непомерной тяжести, что не заметили, как  с  невероятной
быстротой распространились непонятные сумерки.
   Толпа следила за  Симоном  Киринеянином.  С  умиленным  видом  грубый
великан обеими руками взялся за  крест  и  медленно,  но  уверенно  стал
приподнимать его от земли, пока кровоточащие ноги Христа не оказались на
груди силача. Шестеро у других концов креста еле поспевали за ним.
   Лицо Симона потемнело от напряжения, но он выдержал, и скоро крест  с
Распятым Милосердием был вдвинут в яму на самой вершине горы.
   Он упал с глухим  звуком,  словно  ударил  в  самый  центр  земли,  и
несколько мгновений раскачивался как дерево во время бури, но его быстро
укрепили, и он стоял, значительно  возвышаясь  над  двумя  другими,  где
висели разбойники.
   Сделав все, что от него требовали, Симон отошел от Символа  спасения,
обагренный кровью Невинной  Жертвы,  которая  жгла  его  как  огонь.  Он
запахнул свою одежду, чтобы скрыть кровавое пятно, как  прячут  чудесный
талисман от посторонних глаз. Оно причиняло страдание, как если  бы  сам
Симон был ранен, но это переживание наполняло его душу восторгом.  Земля
вокруг него  кружилась,  как  водоворот,  и  он  шел  пошатываясь,  тихо
повторяя слова надписи над Божественным Мучеником:
   - Иисус Назорей - Царь Иудейский...
   Толпа  торжествовала:  для  Безвинной   Жертвы   начались   медленные
предсмертные муки.
   Бешеные, восторженные, оглушающие крики неслись все дальше и дальше с
Лобного места  и  долетали  до  светлого  храма  Соломона,  над  которым
предвестниками бури клубились тучи пыли.
   Вопль кровожадных варваров неожиданно  продолжился  другим  звуком  -
глухим ударом отдаленного грома. Он перекатывался  в  небесах  сурово  и
гневно, и потрясенный народ оторвался от зрелища жестокой пытки и  вдруг
увидел, что небо потемнело  и  солнце  почти  полностью  закрыто  черной
тучей. Распятый на кресте Сын Божий казался в этом сумраке белее снега.
   Вдруг толпа замерла, прикованная к месту сверхъестественной силой. Не
смея шевельнуться, люди пристально смотрели на высокий крест с  распятым
на нем Божественным Страдальцем. Животный страх леденящим ветром  проник
в их души.
   А небеса все темнели, и не умолкали грозные удары грома.
 
Глава XV 
 
   Серый, непроглядный, как темная завеса,  туман  опускался  на  землю.
Природа  приняла  какой-то  призрачный   вид.   Линия   римской   охраны
растворилась во мгле, и на том месте, где стояли  солдаты,  лишь  иногда
мелькал стальной блеск оружия. Стиснутые толпы слились в огромное темное
пятно.  Хорошо  виден  был  только  высокий  крест  с   белеющим   телом
Божественного Распятого.
   Очерченный  резко  и  отчетливо,  крест  принял  гигантские  размеры,
простираясь с востока на запад, от земли до самого неба.
   Вдруг молния разорвала пространство, осветив его ярко-синим оттенком;
грянул оглушительный, перекатистый  гром.  Мужчины  побледнели,  женщины
закричали, даже невозмутимых римских  воинов  охватил  суеверный  страх:
наверное, это колесница сурового Юпитера  катится  по  небесам,  значит,
ярость его перешла все границы.  Но  неужели  он  гневался  потому,  что
распяли какого-то Назорея?
   Чутким к настроению толпы, Каиафа забеспокоился. Эта буря, начавшаяся
в момент распятия, могла повлиять на невежественную чернь - как бы толпа
не подумала, что небесные силы хотят отомстить  за  смерть  галилейского
Пророка.
   Ему хотелось поделиться своими опасениями со  стоящей  рядом  Юдифью.
Когда Каиафа наклонился над ее ухом,  внезапно  яркий  свет  озарил  всю
Голгофу. Солнце вырвалось из-за туч, и его огненные лучи залили землю.
   Люди повеселели, ободрились, а Каиафа торжественно подошел  к  кресту
смиренного Страдальца и крикнул:
   - Разрушающий храм и в три дня Созидающий, спаси Себя Самого -  сойди
с креста.
   Толпа одобрительно засмеялась.  Даже  угрюмые  римляне  ухмыльнулись:
если Он действительно Чудотворец, пусть покажет Свою силу!
   Каиафа довольно улыбнулся - ему удалось  снова  заинтересовать  толпу
зрелищем казни. Все еще стоя перед крестом, он хладнокровно смотрел, как
капля за каплей сочилась кровь Пророка.
   Хитрый Анна,  напустив  на  себя  лицемерную  жалость,  тоже  подошел
поближе и, мягко потирая руки, тихо, но внятно сказал:
   - Других спасал, а Себя не может спасти! Сойди с креста, и мы уверуем
в Тебя!
   Агонизирующий Ганан услыхал эти слова и из последних сил  присоединил
к ним свои проклятия.
   - Богохульник, - хрипел он, бешеными глазами глядя на Светлую  Голову
в терновом венце, склонявшуюся  все  ниже  и  ниже.  -  Хорошо,  что  Ты
умираешь, хотя я с наслаждением увидел бы на Твоем месте  Варавву.  Бели
Ты не лживый Пророк, а Христос, спаси Себя и нас!
   Другой разбойник, тяжело и редко вздыхая, с трудом поднял голову.
   - Ганан, побойся Бога! Мы осуждены справедливо... А Он ничего плохого
не сделал...
   Собрав оставшиеся силы, он повернулся  в  сторону  распятого  Христа.
Удивление, восхищение и  надежда  озарили  лицо  страдальца,  потухающие
глаза его засияли.
   - Помяни меня, Господи, - сказал он тихо, - когда придешь  в  Царство
Свое.
   Медленно, с нежной кротостью  Христос  поднял  голову,  и  лучезарные
глаза  с  выражением  вечной  любви  посмотрели  на  просящего.   Тихий,
бесконечно грустный голос произнес:
   - Истинно говорю тебе, ныне же ты будешь со Мною в раю.
   При этом обещании раскаявшийся грешник улыбнулся. Гримаса боли  сошла
с его лица, голова опустилась на  грудь,  мышцы  перестали  дрожать.  Он
успокоился.
   А муки Ганана еще не кончились. Он продолжал борьбу со смертью, и все
отвернулись от этого страшного зрелища.
   Опять раздался сильный удар грома. Земля в ответ качнулась,  и  новый
страх овладел толпой.
   Каиафа не отошел от Невинно Осужденного Праведника, а,  показывая  на
крест, громко закричал:
   - Ты уповал на Бога! Пусть Он избавит Тебя, если Ты  угоден  Ему,  Ты
ведь говорил: "Я Божий Сын".
   Но никто уже не смеялся.  Встревоженные  глаза  людей  устремились  к
солнцу, которое стало совсем неузнаваемым, густо-багровым.  Их  внимание
также занимала маленькая  коричневая  птичка,  сидевшая  на  перекладине
креста и тоненьким  клювом  дергавшая  колючий  венец  на  окровавленной
голове "Царя". Стражник бросил в нее камень. Раненая, она вспорхнула, но
опять вернулась и возобновила свой  труд.  Ее  опять  спугнули,  но  она
настойчиво возвращалась  и  теребила  терновую  корону,  словно  пытаясь
сорвать ее. Маленькое крылатое существо  улетело  насовсем  лишь  тогда,
когда Страдалец взглядом поблагодарил птичку с окровавленной грудкой  за
ее усердную работу и приказал оставить напрасный труд.
   Молния снова осветила небеса  и  землю,  возобновились  удары  грома.
Толпа беспокойно оглядывалась на Иерусалим, желая поскорей  возвратиться
туда. Но вдруг внимание людей привлекла Юдифь Искариот. Зловещая  улыбка
приклеилась к ее губам, лицо поразительной,  но  холодной  красоты  бы