ся,   дыхание   прекращается,   свет   меркнет,   наступает
безмолвие, и конец...
   - Нет, не конец, а начало, - торжественно сказал Мельхиор, вставая  с
кресла. Глаза  его  загорелись  восторгом.  -  Это  все  -  предвестники
рождения, а не смерти.
   Темнота и безмолвие, говоришь ты? Нет! Ослепительный свет и  чарующая
музыка - чудный хор ангельских голосов, удивительные мелодии нежных арф.
И неземные эти голоса спрашивают душу, только что покинувшую землю: "Что
несешь ты с собой? Какое послание? Прибавил ли ты тому миру хоть частицу
счастья, мудрости, красоты?" А над всеми этими голосами возвысится голос
Господа: "Душа человека, что совершила ты на земле?" И на  этот  великий
вопрос нужно дать правдивый ответ - ложью никому не отделаться.
   - Это вера Египта? - робко спросил  Варавва.  Мельхиор  посмотрел  на
него несколько свысока.
   - Это истина, - ответил он. -  Всемирная  истина,  для  подтверждения
которой родился Назорей. Но мир не готов принять истину.  Да  и  как  он
может быть готов, если весь строй этой жизни основан на лжи.
   Немного помолчав и справившись с охватившим его  волнением,  Мельхиор
вернулся к своей обычной иронической манере.
   - Почтенный Варавва, ты, как и весь  мир,  невежествен,  хотя  изучал
философию. Ты - комок плоти, не очищенной  духовным  огнем.  Если  бы  я
сказал,   что   Назорей   умер   только   для   того,   чтобы   доказать
несостоятельность смерти, ты был  бы  страшно  озадачен.  Но  ты  сейчас
думаешь о другом - о том, что не можешь жениться на своей Юдифи.
   - Я теперь не женился бы на ней... - признался Варавва.
   - Да? Ты скорей бы убил Каиафу? Варавва вздрогнул. Темные  брови  его
сдвинулись, глаза почти исчезли под низко нависшими веками.
   - Мои руки уже обагрены кровью, - пробормотал он - Я убил неповинного
человека.  Он  был  как  голубь  в  сравнении  с  мерзким   священником,
исполняющим свои злые намерения с хитростью и изворотливостью змеи... Но
все-таки с тех пор, как я увидел Назорея...
   - Какое влияние оказал на тебя Назорей? - испытующе спросил Мельхиор.
- Измученный человек, как ты Его назвал, Которого можно только пожалеть,
а потом и забыть?
   - С тех пор, как я увидел Его лицо, я не могу ять У человека жизнь, -
ответил Варавва тихо. Оба долго молчали. Наконец Варавва сказал:
   - Я должен пойти к Юдифи. Хотя мои и ее грехи  воздвигли  между  нами
неодолимую  преграду,  я  бесконечно  люблю  ее  и  меня  беспокоит   ее
состояние. Как тяжко восприняла она смерть брата...
   -  Да,  мертвый  Иуда  -  предостережение  всему  миру,  -  отозвался
Мельхиор.  -  Но  он  поступил  так,  движимый  угрызениями  совести   и
раскаянием, а на искреннее  раскаяние  у  Бога  один  ответ:  милость  и
прощение.
   - Ты думаешь,  грех  Иуды  будет  прощен?  -  с  надеждой  воскликнул
Варавва.
   - Только не миром, который и подтолкнул его к предательству, - сказал
Мельхиор с горечью. - Мир преследует людей и безжалостно доводит  их  до
отчаяния. Но Божия любовь безгранична и  неизменна,  и  даже  душа  Иуды
может найти прибежище в этой великой Любви.
   Слезы заблестели в глазах Вараввы.
   - Твои слова утешили меня, - сказал он, стыдясь своей слабости.  -  Я
всегда думал, что Всевышний это прежде всего Бог мести...
   Вдруг Варавва принял решение.
   - Я должен пойти к могиле Назорея.
   - Зачем? Что тебе там делать?
   - Не знаю, - ответил Варавва. - Меня тянет туда. Все, что я слышал  о
Назорее, очень загадочно. Даже тайна Его рождения... Как можно поверить,
что Его мать - дева? Мой разум не может вместить этого...
   - Вот вся твоя суть! - сердито  сказал  Мельхиор.  -  Если  следовать
твоей логике и не признавать все, чего не понимает человек,  тогда  надо
отвергнуть всю гигантскую и непостижимую деятельность вселенной!..  "Где
был ты, - спросил Бог Иова, - когда Я положил основание миру?  Разве  ты
приказал быть утру?" Увы, глубокомыслящий,  разумный  Варавва,  если  ты
хочешь понять все тайны Божественной Воли, тебе  придется  пройти  через
бесконечное удивление, нескончаемый поиск смысла всего сущего, и все  же
в конце концов ты не поймешь таинственной загадки. Постигаешь ли ты, как
свет проникает в почву и помогает зерну расплодиться стократ,  или  как,
воплощаясь в каплю воды  или  пылинку,  свет  превращает  их  в  алмазы,
достойные царей? Ты  не  можешь  понять  обыкновенных  проявлений  живой
природы, а природа - это только материальное выражение мысли  Бога.  Как
же ты можешь постичь внутреннюю работу Его Духа? Если  Богу  угодно,  Он
имеет власть сотворить мир или вдохнуть живую  силу  Своего  Божества  в
непорочную Деву для того, чтобы она родила Богочеловека. Ты говоришь про
тайны и чудеса... Ты и сам чудо, ты живешь чудом,  весь  мир  -  чудо...
Следуй по своему пути, человек, ищи истины собственным способом, но если
ты ее не достигнешь, не вини истину, которая все-таки существует, - вини
свой убогий разум... Варавва стоял пораженный смыслом сказанного.
   - Как бы я хотел поверить в такого Бога! - сказал он тихо. - В  Бога,
Который действительно нас любит и Которого мы могли бы любить.
   Подчиняясь внезапному порыву, он подошел к Мельхиору и обнял его.
   - Я не знаю, кто ты, - сказал он, - но твои слова смелы,  ко  мне  ты
более чем великодушен. Располагай мной в любом деле.
   Мельхиор дружески улыбнулся.
   - Я не нуждаюсь в помощниках. Я сам себе служу уже  много  лет  и  не
находил  более  верного  и  преданного  наперсника...  Все   же,   чтобы
удовлетворить твою щепетильность, я принимаю твое предложение.
   Облегчение, граничащее с радостью, отразилось на темном лице Вараввы.
   - Благодарю тебя, - сказал он просто. - Могу ли я что-нибудь  сделать
для тебя в городе?
   - Ты можешь принести  мне  вести,  -  ответил  Мельхиор  и  продолжал
загадочно:
   - Скоро случится нечто очень важное... Но если ты  пойдешь  к  могиле
Назорея, не затевай ссоры со стражей, чтобы тебя не обвинили в намерении
украсть Тело Распятого.  Священники  трясутся  от  страха,  ибо  Назорей
поклялся, что на третий день, то  есть  завтра,  запомни  -  завтра,  Он
воскреснет!
   Варавва воскликнул:
   - Ты  повторяешь  безумное  предположение  Воскреснуть,  восстать  из
могилы? Невозможно! Мельхиор сказал убежденно:
   - Если смерть - уничтожение, тогда это невозможно. Но если  смерть  -
продолжение жизни, то это свершится!
 
Глава VII 
 
   Слова Мельхиора еще звучали в  ушах,  когда  Варавва  шел  по  улице,
стараясь сосредоточиться. Но это ему не удавалось. В голове был какой-то
туман, и он не мог дать себе отчета во  всем,  что  произошло  с  ним  в
последнее время. Целая вечность, казалось, прошла с того утра, когда его
освободили, а Назорея приговорили к смертной  казни.  Он  безумно  верил
Юдифи Искариот и любил ее, как любят только раз в жизни. Теперь он  знал
ее порочность и лживость и хотя все еще любил,  но  этой  любви,  скорее
страсти, он смутно стыдился. Вор, убийца чего-то стыдился? С  каких  это
пор? Как увидел Назорея... Это было странно. Варавва напрягал  всю  свою
волю, стараясь  понять,  каким  волшебством  обладал  Человек,  близость
Которого, несмотря на то что Его распяли и Он умер, все  еще  ощущалась.
Таинственная близость, от которой всякий  грех  становился  ненавистным,
противным.
   Вздыхая и сердясь на себя, что не может разобраться в своих чувствах,
Варавва  вспомнил  первоначальное  намерение   и   направился   к   дому
Искариотов. Там он с ужасом узнал о внезапном исчезновении Юдифи.
   - Я ее найду, Я не успокоюсь, пока не отыщу ее, где бы она ни была, -
сказал Варавва, и слугу поразило выражение  отчаянной  решимости  в  его
лице.
   Перепуганный слуга подумал, что, похоже, сегодня все посходили с ума,
и Варавва в особенности.
   А тот шел, спотыкаясь и ничего не  видя  перед  собой,  кроме  Юдифи,
какой она была накануне вечером.
   - Куда она могла деться? - размышлял он.  -  Может  быть,  сбежала  к
Каиафе?
   Дворец первосвященника был близко, но его скрывали высокие  пальмы  и
густолиственные смоковницы за высокой  оградой  сада,  в  который  никто
посторонний проникнуть не мог. Нельзя было н надеяться незаметно  пройти
в дом, а явиться туда открыто Варавва не решался. Жилище первосвященника
было для него неприступной крепостью.
   Вдруг Варавва увидел знакомую фигуру в бедном, грубом платье. Светлые
волосы обрамляли печальное, нежное лицо шедшей  навстречу  женщины.  Это
была Мария Магдалина. Ее удивительная, тихая красота так не  вязалась  с
ее репутацией, что взволнованный Варавва воскликнул:
   - О женщина! Зачем твоя красота осквернена  позором!  Лучше  умереть,
чем жить так, как ты живешь!
   Она подняла на него прекрасные,  грустные  глаза,  в  которых  стояли
слезы.
   - Друг, Магдалина умерла! К ногам Господа сложила  она  свою  прежнюю
жизнь со всеми грехами. Перед тобой Мария, прощенная  Христом.  "Иди,  -
сказал
   Он, - и не греши больше!" Как же можно нарушить столь высокий приказ?
Можно ли, увидев свет, вернуться во мрак?
   Варавва вспыхнул. Мария смотрела на него кроткими, сияющими  глазами,
проникающими в душу.
   - Я узнала тебя. Ты  Варавва,  которого  освободил  народ  и  который
вместе с народом смотрел, как распинали  Учителя.  У  тебя  должно  быть
много причин для радости, а ты печален. Почему? Поделись со  мной  своим
горем...
   Неожиданно для себя самого Варавве вдруг захотелось  рассказать  все,
что тревожило его.
   - Я знаю эту красивую, гордую девушку, - сказала  Мария,  внимательно
выслушав рассказ об исчезнувшей Юдифи. - Проходя  однажды  мимо,  она  с
отвращением  отшатнулась,  боясь  случайно   коснуться   меня   и   этим
оскверниться.  Наверное,  она  очень  благочестивая,  если   так   свято
соблюдает фарисейские установления...
   Эти слова глубоко ранили Варавву.
   - Не хочу лгать тебе, Мария. Юдифь не  такая,  как  ты  думаешь.  Она
одержима таким же демоном, какой прежде был и в тебе.
   Глаза Марии выражали сочувствие.
   - Как она несчастна! Мне жаль ее. Если я встречу Юдифь или что-нибудь
о ней услышу, я дам знать. Где найти тебя?
   Варавва сказал, в какой гостинице остановился Мельхиор.
   Кивнув на прощание, Мария ушла. А Варавва подумал,  что  Юдифь  может
быть в Гефсимании, у того места, где умер ее брат, и он поспешил туда.
 
Глава VIII 
 
   Легкий ветерок пробегал  по  густой  листве,  прозрачный  ручей  тихо
журчал в овраге, по склонам которого росли старые маслины. В этом  месте
вчера ночью нашли Иуду. Со страхом и  в  предчувствии  нового  несчастья
Варавва раздвинул низкие ветви, но никого не  увидев,  двинулся  дальше.
Пройдя через калитку, он очутился в плотной тени раскидистых  пальм,  за
толстые стволы которых цеплялись ползучие дикие розы. Варавва  тихо  шел
по едва приметным  тропинкам  и  слово  за  словом  вспоминал  все,  что
рассказывал  Петр  про  последнюю  ночь,  проведенную  Учителем  в  саду
Гефсимании.
   Здесь, возле пышных колючих роз, Он на коленях  скорбел  и  плакал  о
людях такими горючими слезами, которых не пролить глазам смертного.
   Присутствие в саду  показалось  Варавве  почти  святотатством,  и  он
повернул назад. Мысль о сущности Назорея не давала покоя. Кто Он? Почему
Его  Дух  витает  повсюду,  наполняя  вселенную?  Почему  Его  никак  не
удавалось  забыть?  Да,  Он  Учитель  новой  веры,  но  и  прежде   были
проповедники новых идей и сколько их еще явится миру... Он необыкновенно
красив и мужествен, но мало ли людей обладают  такими  качествами...  Он
был добр, сострадателен, лечил больных, утешал страждущих... Может быть,
в этом Его Божественность - в Его  бескорыстной,  преданной,  неизменной
любви, не требующей ничего для Себя, но дающей людям все?
   Варавва был неспособен понять духовную сторону жизни. Он  видел  лишь
то, что лежит на поверхности. Его озадачивало, что то ли  египтянин,  то
ли грек так беспрекословно соглашался с тем, что Иисус  Назорей  -  Бог.
Почему Мельхиор этому верит?
   - Я должен все узнать  про  Него,  -  решил  Варавва.  -  Как  только
отыщется Юдифь, я пойду в Назарет и узнаю всю правду.
   Так размышляя, он пришел к склепу, вызывающему столько любопытства  в
народе. Варавву поразила многочисленность палаток стражников.  Это  была
настоящая круговая линия обороны.
   Когда Варавва хотел подойти ближе, путь ему преградил воин  с  копьем
наизготовку. Варавва учтиво объяснил  цель  своего  прихода  -  он  ищет
девушку.
   Воин пристально посмотрел на него и воскликнул:
   - Эге, Варавва, тебя и не узнать, ты разодет, как фарисей!  Мы  же  с
тобой знакомы - я приходил за тобой в тюрьму. Еще нет и двух  дней,  как
ты на свободе, а уже ищешь женщину!
   Варавва упредил скабрезные намеки солдата.
   - Я ищу дочь Искариота, чей сын повесился, предав Иисуса из Назарета.
Девушка от горя, наверно, лишилась разума и блуждает где-то.
   - Печальная история, - сказал римлянин с ноткой сочувствия в  голосе.
-  Но  все-таки  не  советую  тебе  оставаться  здесь.   Всех   прохожих
подозревают в том, что  они  пришли  украсть  тело  Назорея,  а  у  тебя
репутация ловкого вора.
   Стражник рассмеялся.
   - Зачем эта пустая трата времени? - Варавва махнул  рукой  в  сторону
белых  палаток.  -  Какой  здравый  человек  может  ждать,  что  мертвый
воскреснет?
   - Ты не понимаешь, в чем тут дело, - ответил воин. - Каиафа не  такой
глупец,  чтобы  поверить  в  воскресение  мертвых.   Стража   поставлена
исключительно для живых - ученики Назорея бродят где-то рядом и,  верно,
мечтают украсть тело своего Учителя, чтобы подтвердить Его предсказания.
Но они не смогут проникнуть в склеп, и если покойник захочет вернуться к
жизни, Ему нужно собственными силами разверзнуть скалу...
   - Это действительно было бы чудом, - пробормотал Варавва.
   - Этого не произойдет, - заверил римлянин.  -  Завтра,  слава  богам,
стражу снимут и ты сможешь ходить здесь сколько угодно, но сейчас  уходи
- скоро придет наш сотник, а он шуток не любит.
   - Я повинуюсь, - сказал Варавва.
   Воин возобновил свое медленное  топтание  на  порученном  для  охраны
участке, а Варавва пошел по дороге в город. Но он намеревался вернуться.
Неподалеку от склепа он приметил углубление, похожее  на  нору  большого
зверя, достаточно глубокое, чтобы скрыть человека от постороннего глаза.
Смелая мысль спрятаться тут ночью пришла Варавве. "Если свершится  чудо,
- думал он, - я буду свидетелем. Если же ученики Назорея придут  украсть
тело, я увижу борьбу между ними и римской  стражей.  Непременно  вернусь
сюда, что бы ни случилось. Эта  ночь  слишком  знаменательна,  чтобы  ее
проспать".
 
Глава IX 
 
   Варавва остановился, чтобы тщательно осмотреть и запомнить место, где
хотел провести ночь.
   Мягкая серая пыль густым слоем покрывала дорогу, ведущую в  Иерусалим
со смутно различимыми  отсюда  белыми  крышами.  Навстречу  Варавве  шла
женщина с большим букетом белых лилий в руках. Бледное,  прекрасное  это
лицо, окруженное лучезарным сиянием, Варавва  видел  вчера  на  Голгофе.
Время не оставило своих безжалостных следов  на  этом  кротком  лике.  В
беспорочных  и  чудных  чертах   отражалось   сочетание   девичества   и
материнства,  мудрости  и  печали,  скорби  и  любви.   Варавва   замер.
Царственное, неземное в облике этой женщины внушало ему  желание  встать
перед ней на колени, но он не сделал этого, а только дрожал всем  телом,
благоговейно шепча:
   - Это Мать Распятого.
   Она медленно приближалась. Спокойные, светлые, как само  небо,  глаза
смотрели на Варавву. Сомневающийся, мятущийся грешник  лицом  к  лицу  с
Богоматерью! Яркие лучи предзакатного солнца  отражались  от  ее  белого
платья и создавали ореол вокруг величавой фигуры.
   Варавва с мольбой простер руки.
   - Мария, Мать Иисуса, - прошептал он. - Выслушай меня. Я  -  Варавва,
великий грешник, и если бы выбор народа был справедлив, я бы умер  вчера
на месте твоего распятого Сына...  Говорят,  твой  Сын  богохульствовал,
называя Бога Отцом. А глупая людская молва теперь разносит весть, что Он
действительно Сын Всемогущего Бога. Мария,  почему  ты  не  опровергнешь
этот слух? Ты знаешь тайну Его рождения  и  должна  была  объяснить  Ему
опасность таких заявлений. Будь Он самый святой человек  в  мире,  такие
речи чересчур смелы. Слухи о Его Божественном происхождении, переходя от
одного к другому, возбуждают страх и сомнения в человеческих душах.  Еще
не поздно объявить правду. Прошу тебя, сделай это!
   Мария молчала.
   - Почему ты молчишь? - в  голосе  Вараввы  было  отчаяние.  -  Ты  не
думаешь о последствиях распространения этой безумной молвы! Если  твоего
умершего Сына ошибочно признают Богом, проклятие ляжет на  народ  Иудеи,
казнивший Его. Израиль будет презираем всем  миром  за  то,  что  отверг
Мессию, все народы воз ненавидят нас за  нашу  жестокость,  упрямство  и
неверность. Разве ты допустишь это?
   По-прежнему ни слова не услышал Варавва ответ.  Взволнованный,  почти
теряющий сознание, с. упал на колени.
   - Мария, - прошептал он хрипло, - из жалости  ко  мне,  грешнику,  из
чувства милосердия ко всем людям, объяви истину. Скажи, кто Отец  твоего
Сына?
   Ее губы слегка задрожали, но она опять  ничего  не  ответила,  только
подняла свои прекрасные кроткие глаза к небу.
   - О женщина! Ты всегда будешь обманывать людей! - воскликнул Варавва,
- Мать жестоко казненного Человека, может  быть,  ты  задумала  страшную
месть и поклялась, что люди станут боготворить Того, Кого они презирали,
и молиться Тому, Кого убили? Если это так, то возмездие это  чудовищное,
неслыханное!
   В лучистых глазах появилось выражение жалости.  Варавву  смутил  этот
взгляд. Стыдясь своих прежних предположений, он снова заговорил:
   - Я не хотел тебя обидеть - горе твое огромно. Но я  только  один  из
тех, кто со слезами и отчаянием будут  просить  у  тебя  ответа.  Я  ищу
истины и утешения, как и множество таких же  грешников!  Если  твой  Сын
рожден от Духа, я буду поклоняться Ему, но если  Он  только  Человек,  я
буду думать  о  нем  с  состраданием,  как  о  личности  мужественной  и
благородной, погибшей от суда не праведного.
   Вдруг  Варавву  охватил  страх.  Огненное  сияние,  похожее  на   два
распростертых крыла, появилось за спиной Марии.
   - Мне казалось, что я говорю с женщиной, - еле слышно произнес он,  -
а это - ангел!
   Тень  удивления  проскользнула  по  лицу  Марии.  Она,   видимо,   не
подозревала о таинственном сиянии, которое исчезло так же внезапно,  как
и появилось.
   Наклонившись к Варавве и посмотрев в его глаза, она тихо,  но  твердо
сказала:
   - Завтра.
   И неслышными шагами пошла в сторону склепа.
   Завтра... В который уже раз слышал Варавва это  обещание.  Ему  очень
хотелось, чтобы завтрашний день уже настал. Но впереди была еще ночь...
 
Глава Х 
 
   - Каиафа, это странно и неслыханно! - говорил старый книжник с худым,
умным лицом, половину которого занимал высокий лоб.
   - Это приказ, - сказал Каиафа непреклонно. - Ты должен исполнить волю
тех, кто поставлен над тобой. Да и зачем тебе непременно надо  внести  в
летопись недолгую жизнь и позорную смерть сумасшедшего богохульника?
   - Есть только один ответ на твое "зачем", - сказал книжник  спокойно.
- Таков вековой обычай. Мы все вписываем в наши книги, нам  безразлично,
касается это  злых  или  добрых  людей.  История  фанатика  из  Назарета
достойна того, чтобы ее описали, хотя бы  потому,  что  про  Него  ходят
разные легенды...
   Каиафа судорожно сжал резные ручки своего кресла.
   - Ты не политик, - закричал он, - и не  предвидишь  того,  что  может
случиться! Настроение народа  уже  изменилось.  Теперь  они  сожалеют  о
смерти Пророка и говорят, что Он сделал много  добра.  Глубоко  потрясла
всех смерть Иуды Искариота. Узнали, что он удавился, мучимый угрызениями
совести из-за того, что предал Учителя. Скоро весь  синедрион  прослывет
жестокими  убийцами,  а  распятого  преступни