Робер утвердительно кивнул и стал тереть глаза, которые заливал пот.
   - То-то же, - продолжал хозяин, - если  бы  я  велел  тебе  проделать
этакую штуку, ты бы наверняка  отказался...  Только  теперь  не  вздумай
причитать, что выдохся.
   - Я звал вас с дороги, но  сегодня  такой  ветер,  что  вы  наверняка
ничего не слыхали. Хозяин пожал плечами:
   - Надо было орать погромче. Я подбирал камни и не сильно шумел.
   Он проверил, все ли в тележке  на  месте,  наполнил  вином  стакан  и
протянул его Роберу:
   - Ну-ка выпей, сразу станет полегче.
   Вино было холодным, Робер пил медленно, не сводя глаз с того места на
дороге, где из-за жухлых кустов должна была появиться старуха.
   Хозяин поглядел на часы, забрал стакан и заметил:
   - Половина двенадцатого. Быстро ты обернулся. Я-то считал,  что  если
ты управишься к полудню, то наверняка найдется какой-нибудь  крестьянин,
который предложит привязать тележку к своей колымаге.
   Робер не слушал. Внизу показалась старуха. Отсюда она казалась просто
темным пятном, но Робер узнал ее. Так  он  стоял  и  таращился  на  нее,
слегка одурев от усталости. Голова гудела.  Ветер  налетал  на  него,  и
мокрая от пота рубаха прилипала к телу.
   Вдруг ветер словно взбесился, будто налетел на встречный  поток.  Вся
гора загудела.
   - Слышишь, как папаша Пайо играет в  кегли?  -  проговорил  хозяин  и
загоготал.
   Робер на мгновенье представил себе карьер, зияющий на противоположном
склоне горы, там, дальше к  северу.  Представил  себе,  как  поднимаются
облака  пыли  и  обрушиваются  на  лес.  При  встречном   ветре   взрывы
подхватывались эхом и бухали один за другим, будто громовые раскаты; они
грохотали по холмам, и вся долина гудела в ответ.
   Трижды  рокочущей  волной  накатывал  грохот,  затем  ветер  приутих.
Наступила полная, несколько тревожная тишина. Наконец лес  встрепенулся,
сосны заволновались, и опять все загремело. Робер  опять  перевел  глаза
вниз, на старуху. Черный силуэт ее казался теперь  расплывчатым,  словно
бабку накрывало пылевым облаком, принесенным ветром со стороны  карьера.
И в этом тумане порой смутно маячила фигура папаши Пайо, который  толкал
вагонетку, груженную дымящимся камнем.

Глава 9

   Хозяин несколько раз принимался орать.  То  Робер  не  мог  уследить,
чтобы цемент в ящике для раствора не твердел, то не  слишком  расторопно
подносил  камни.  К  тому  же  всякий  раз,  вылезая   из   водоема   за
инструментами или стройматериалами, он не спешил возвращаться,  окидывая
взглядом долину.
   Как бы то ни было, к половине первого обвалившийся бортик водоема был
приведен в порядок, и Робер с хозяином отправились мыть руки во двор,  к
колодцу.
   - Нужно бы найти укромный уголок и перекусить, - заявил хозяин.
   Робер натянул куртку, прихватил корзину, и оба  двинулись  в  сторону
сарайчика.  Чуть  подальше  они  заметили  ложбинку,   заросшую   густой
некошеной травой. Там они и расположились, удобно привалившись спиной  к
откосу.
   - Словно в кресле, - заметил хозяин. - Надеюсь, заморив червячка,  ты
будешь расторопней. Честное слово, ты все время ворон считаешь.  Тут  уж
точно не обошлось без какой-нибудь девицы, она-то и не выходит у тебя из
головы.
   Теперь, когда они сидели в ложбинке, долины не было видно, перед ними
возвышалась лишь самая круча - от вершины горы до Черного леса. А нижняя
часть холма и долина оказались скрыты за уступом. Ветер  проносился  над
головой, шурша сухими травами, из которых так и сыпались  семена.  Время
от времени ветер стихал и словно опадал в их убежище. В такие  мгновения
сухие листья и обертки из корзины будто придавливало  к  земле  огромной
теплой лапой.
   Робер ел не спеша, полуприкрыв глаза и устремив рассеянный  взгляд  к
вершинам гор, уходящим в небеса. Лес на гребне волновался  под  порывами
ветра, облака неслись, почти задевая  за  листву,  вытягивались,  меняли
очертания, а порой расступались,  и  тогда  между  ними  мелькал  клочок
голубого неба.  На  земле  сейчас  же  вспыхивало  световое  пятно;  оно
скользило по полям и лугам, по лесам и пустошам, а вслед за ним по земле
бежали темные четкие тени. За  несколько  минут  столб  света  пересекал
долину и исчезал к северу. Порой небо показывалось и над Комб-Калу,  над
ложбинкой, где прятались от ветра Робер и его хозяин.
   Хозяин разглагольствовал с набитым ртом. Он говорил о работе, о ценах
на  железо  или  свинец,  о  клиентах,  из  которых  всегда   приходится
вытягивать  деньги,  причитающиеся  тебе  за  работу.  При  этом  он  то
заводился, то принимался хохотать. Робер по привычке вторил  его  смеху,
совершенно не прислушиваясь  к  словам.  Когда  хозяин  призывал  его  в
свидетели, он подтверждал его правоту  то  коротким  "да,  конечно",  то
просто   кивком   головы.   Наконец,   хозяин   заговорил    о    курсах
профессионального обучения.
   - Ты хоть домашние задания делаешь? - спросил он.
   - Конечно, конечно.
   - Ты как-нибудь покажи мне свои тетради, я хоть погляжу,  может,  они
там наговорили вам всякой ерунды.
   После последнего занятия Робер еще не открывал  тетрадь.  Он  мельком
вспомнил об этом обстоятельстве, но хозяин уже говорил о чем-то  другом.
Робер попытался вникнуть в его слова, но мысли его были слишком  далеко.
То он думал о Серже и Кристофе, то мысленно следовал по  старой  дороге,
до самой развилки на Гиблую дорогу.
   И на этой дороге ему постоянно попадалась мамаша Вентар: она медленно
тащилась, согнувшись пополам, и опиралась на палку.  Робер  представлял,
что идет за ней. Он помнил  каждый  камешек,  каждый  кустик,  росший  у
дороги. Он подстерегал старуху  за  каждой  купой  деревьев,  дожидаясь,
когда бабка вновь покажется перед ним. Наконец  она  добралась  до  того
места,  где  дорога  исчезала  у  подножия  больших  пустошей.  И  Робер
непременно обнаруживал ее на том самом месте, где засек утром.  Она  шла
по  дороге,  останавливалась,  ставила  свою  корзину  на  землю,  терла
поясницу и вновь отправлялась дальше. И  так  повторялось  раз  двадцать
кряду.
   Робер  тряхнул  головой,  провел  рукой  по   глазам   и   постарался
сосредоточиться на чем-нибудь другом. Он  вспомнил,  как  головастики  и
саламандры неслись по течению ручья и темное пятно ила и тины  скользило
в чистой горной воде. Но вслед за этим он опять оказался на  дороге,  по
которой ковыляла старуха. Он даже  подумал,  что  разминулся  с  ней  не
больше, чем на четверть часа. Он давно уже не сталкивался с  ней  нос  к
носу - с тех самых пор, когда вместе со школьными товарищами они  каждый
четверг отправлялись в лес. Тогда он стал  представлять  ферму  старухи,
развалины позади дома и склон; но он помнил, как это выглядит днем,  при
свете солнца.
   Старухин пес, здоровенный Фино, тоже привиделся ему.  Собака  с  лаем
носилась по двору, кидалась на сетку, все пуще заливалась лаем, а  потом
опять  принималась  носиться.  При  ее  приближении   куры   переставали
ковыряться в земле  и  смотрели  на  собаку,  подергивая  в  ее  сторону
головой. Когда же пес  отбегал  подальше,  куры  опять  с  остервенением
набрасывались на вытоптанную землю. Старуха сновала по двору, ковыляя от
дровяного сарая на скотный двор, потом на кухню или в амбар, прикрикивая
на собаку, только когда та попадалась ей под ноги.
   Чем дальше, тем отчетливее становилась картина.  Всплывали  вроде  бы
забытые подробности, но по-прежнему все было ярко  освещено  солнцем,  в
ярких солнечных лучах люди шли по дороге или  лезли  в  гору  по  Гиблой
дороге...
   Покончив  с  едой,  хозяин  скрутил  сигарету,  прикурил,   затянулся
несколько раз, затем откинулся на стенку  откоса  и  надвинул  кепку  на
глаза. Когда он внезапно замолчал, Робер посмотрел в его сторону: хозяин
спал. Тогда Робер бесшумно поднялся и вылез из ямы.
   Очутившись на краю, он  вновь  оглядел  долину.  В  это  мгновение  в
облаках образовался просвет, и в  юго-западном  направлении  протянулась
широкая полоса голубого неба. На противоположной стороне солнце освещало
вершину горы, а кое-где и ручей, и старую дорогу. Но  весь  Гиблый  холм
оставался неосвещен. Черная тень сгущалась  над  Малатаверном.  То  была
тень от горы, облака были ни при чем, а на  гребне  волновались  леса  и
гудели, словно водопад.
   Робер оказался на самом ветру, и, хотя  ветер  был  довольно  теплый,
"парень невольно поежился. Он зашагал краем луга в сторону фермы  Ферри.
Метров через сто показался край крыши. Это и впрямь была усадьба, а  вот
и знакомый тополь. Юноша пошел дальше, и вскоре  весь  дом  и  двор  уже
лежали перед ним. Во дворе кормились куры, но кроме них не было ни души.
Из трубы вился тонкий белый дымок; ветер прибивал его к крыше и  тут  же
уносил  прочь,  в  сторону  заросшей  дроком  пустоши,  усеянной  серыми
валунами.
   Робер сел в траву. Как знать, а вдруг Жильберта выйдет  зачем-нибудь.
Если припустить бегом, то за пять минут он будет рядом с  ней.  Да  если
она его увидит, то наверняка сама поспешит в его сторону.
   Он представил, как  они  бегут  навстречу  друг  другу.  Окинув  холм
взглядом, Робер подумал, что можно было бы отойти к Монфорской дороге. А
уж там их никто не увидит.
   Но двор оставался пустым, и Робер вновь перевел взгляд к Малатаверну.
   Вот мамаша Вентар вышла во двор. Она была уже за домом и шла в сад  с
корзиной в руках. Подойдя  к  яблоням,  она  принялась  собирать  плоды.
Собака бежала за ней до самой ограды, но старуха  не  выпустила  пса,  и
теперь он дожидался хозяйку, вытянувшись  во  всю  длину,  так  что  нос
торчал из-под сетки, а хвост мел по земле.
   Ветер разогнал пыль, и каждую мелочь было хорошо видно даже издалека.
   Наблюдая за старухой, Робер почувствовал, как что-то сжимается у него
в груди. Нечто подобное творилось с  ним  утром  на  дороге,  но  теперь
ощущение это усиливалось.
   Он собирался уходить, как вдруг появилась Жильберта.  Она  шла  через
двор,  неся  дымящийся  котелок.  Робер  поднес  было  пальцы  к  губам,
собираясь  свистнуть,  но  вдруг  вспомнил  о  хозяине  и  о   родителях
Жильберты. Он вскочил и помчался, размахивая рукой.
   Девушка заметила его. Она  поставила  котелок  у  дверей  свинарника,
покосилась в сторону дома и  поспешила  вверх  по  холму  в  направлении
Монфорской дороги. Туда же свернул и Робер.
   Встретившись, они тут же спустились  в  траву  позади  росшего  вдоль
дороги  орешника.  Оба  запыхались.  Несколько   мгновений   они   шумно
отдувались и, не говоря ни  слова,  улыбались  друг  другу.  Вдруг  лицо
Жильберты посерьезнело, она нахмурилась.
   - Знаешь новость? - спросила она.
   - Чего?
   - Помнишь вчерашний шум? Это были воры. Они  стащили  несколько  кило
недосушенного сыра с фермы Бувье.
   Робер взглянул на усадьбу Бувье, видневшуюся  среди  ветвей,  и  чуть
слышно отозвался:
   - А! Ну надо же!
   - Но хуже всего другое!
   Робер по-прежнему не осмеливался поднять  глаза  на  подружку,  а  та
продолжала:
   - Когда они там шуровали, то оставили, ворота открытыми. И  вот  одна
телка ушла, а папаша Бувье это  и  в  голову  не  пришло.  Он  не  глядя
затворил ворота. А хватился только утром,  когда  пошел  доить  коров...
Пошли ее искать. И нашли выше по горе... Дохлую... Раздувшуюся...  После
люцерны!
   Она говорила, а в голосе у нее звенел гнев. Робер обернулся.  Девушка
раскраснелась, ее глаза горели яростью.
   - Ты представляешь! - продолжала она. - Телка издохла! Да они и знать
не знают, сколько она стоит! Сегодня на  рынке  все  только  об  этом  и
говорили. Папаша Бувье заявил в полицию. Тех, кто это учинил,  наверняка
найдут. Ох, не поздоровится этим гадам!
   Робер не мог вымолвить ни слова. Он старательно  рассматривал  траву.
Наконец сорвал травинку и стал жевать ее, потом все же выговорил:
   - А может, они не местные?
   -  А  вот  жандармы  считают,  что  как  раз   местные.   Полицейские
подозревают парней из Сент-Люс.
   - А кого именно?
   - Ну, я не знаю. Сам  понимаешь,  они  не  скажут.  Она  помолчала  с
минуту, потом прибавила дрогнувшим голосом:
   - Во всяком случае, все мужчины с окрестных ферм решили  организовать
собственную охрану, раз жандармам не до этого. Отец говорит, что сегодня
ночью все ружья в округе будут заряжены крупной дробью.
   Робер молча жевал травинку. Жильберта смолкла,  потом,  успокоившись,
спросила:
   -  Что  это  с  тобой?  До  чего  ты  бледный!  Тебе   плохо?   Робер
почувствовал, как краска бросилась ему в лицо.
   Он вскочил, обернулся в сторону виллы Комб-Калу и забормотал:
   - Да нет, что ты, все в порядке... Только боюсь, как бы  хозяин  меня
не хватился. Мне пора.
   Он спрыгнул на дорогу, перебежал на раскинувшийся вдоль дороги луг  и
помчался со всех ног.
   - Ты...
   Слов, что прокричала ему вслед Жильберта, он не расслышал.  Когда  он
обернулся, чтобы помахать ей рукой, девушка крикнула:
   - До вечера!
   Робер снова махнул рукой и бросился бежать.

Глава 10

   После обеда Робер с хозяином начали копать  траншею,  которая  должна
была соединить дом с колодцем позади сада. Земля здесь была твердой,  не
раз они натыкались на  скальные  выходы,  которые  приходилось  вынимать
толстыми пластами при помощи кайла и кирки. Порой налетали мощные порывы
ветра, и когда они сваливали землю на  луг,  в  глаза  им  летела  пыль.
Хозяин чертыхался, а Робер лишь молча тер глаза.
   Часа в три новый владелец  виллы  принес  им  литровую  бутыль  вина.
Хозяин пробкой выскочил из траншеи.
   - Ну, малыш, - воскликнул  он,  -  бросай  лопату,  давай  выпьем  по
стаканчику.
   Робер  вылез  вслед  за  хозяином.  Лионец,  купивший  виллу,   чтобы
проводить лето в здешних краях, оказался  высоким  сухопарым  человеком,
лет пятидесяти на вид. Окинув Робера взглядом, он проговорил,  обращаясь
к хозяину:
   - Отличный у вас помощник! Я наблюдал за вами  из  окна:  похоже,  он
вкладывает в работе всю душу. Хозяин улыбнулся.
   - Славный парнишка, - отозвался он. - Мне грех жаловаться, только вот
иногда витает где-то в облаках. Например, сегодня. Не знаю,  может,  все
дело в южном ветре, но, клянусь, он решил испытать мое терпение!
   Лионец рассмеялся.
   - Говорят, южный ветер плохо действует на сумасшедших, а ваш  парень,
по-моему, в полном порядке.
   Хозяин и Робер тоже рассмеялись. Лионец  предложил  им  по  сигарете.
Хозяин высыпал из  сигареты  табак  и  свернул  цигарку  из  собственной
бумаги, извиняясь при этом:
   - Я предпочитаю свою бумагу, а то сигарета сгорает сама собой.
   - Да, особенно на таком ветру, - подтвердил заказчик.
   Ветер задувал с такой силой, что хозяину пришлось за лезть в траншею,
чтобы прикурить. Потом он дал  прикурить  от  своей  сигареты  лионцу  и
Роберу.
   Они выпили еще по стаканчику, поговорили о канализации, затем  лионец
ушел, оставив им бутылку.
   Пока мужчины разговаривали,  Робер  наблюдал  за  Малатаверном.  Весь
Черный лес ходил ходуном. Даже сюда долетал глухой стон  раскачивавшихся
деревьев.  В  долине,  вокруг  фермы  и  развалин,   одиночные   деревья
сотрясались, словно в приступе безумия.
   Робер продолжал смотреть, но мало что видел, не понимая, идет ли  гул
из долины или гудит у него внутри.
   Временами ему казалось,  что  время  остановилось,  день  никогда  не
кончится и ему придется всю жизнь орудовать киркой  и  лопатой  на  этой
лужайке, а ветер будет по-прежнему задувать ему в  лицо,  засыпая  глаза
пылью. Но уже через минуту ему мерещилось, что время летит с неимоверной
скоростью, что ночь застанет его в этой  траншее,  и  ему  прямо  теперь
придется отсюда вылезать, а здесь так хорошо и покойно. Тогда он  ощутил
неимоверный прилив сил, и он еще упорнее врезался киркой  в  скалу;  так
что только искры летели.
   Отколов  огромный  кусок  породы,  он  хватал  его,   натужившись   и
привалившись к стене траншеи, острые выступы  которой  впивались  ему  в
спину, затем подтягивал камень к краю траншеи и выталкивал его на луг.
   - Смотри не надорвись, - предупредил хозяин, если будет тяжело,  зови
меня.
   Но Робер продолжал работу упрямо и яростно,  словно  нарочно  выбирая
куски потяжелее. Хозяин пожимал плечами, останавливался, чтобы прикурить
погасший окурок, и ворчал:
   - Давай, давай, парень! Поглядим, что  ты  скажешь  завтра.  Побереги
силы! Не каждый день нам так везет: поковыряться в  земле.  Завтра  тебе
придется вкалывать целый день.
   "Завтра. Завтра..." - твердил про себя Робер и только  крепче  сжимал
кирку. Раз за разом он чувствовал, как сжимается у  него  горло.  Что-то
давило ему на грудь, и он изо всех сил сдерживался, чтобы не  обернуться
и не закричать: он никуда отсюда не пойдет,  он  так  и  заночует  прямо
здесь, в траншее, он останется здесь до тех пор, пока...  Он  и  сам  не
знал, до каких именно пор.
   Однако  он  не  кричал.  Просто  не  мог.  Только   все   с   большим
остервенением набрасывался на скалу и сухую землю, и ему делалось легче.
Казалось, все  отступает  куда-то  далеко,  и  становилось  смешно,  что
секунду назад он с трудом сдерживал крик. Горло опять сжималось,  но  на
сей раз от неудержимого смеха,  когда  он  представлял  себе  изумленную
физиономию хозяина, если бы он, Робер, и впрямь закричал, что хочет либо
немедля убраться отсюда, либо остаться ковырять землю на всю ночь.
   Он работал довольно долго, борясь с желанием распрямиться и поглядеть
на Малатаверн. Не вылезая из траншеи, он  видел  лишь  крышу  старухиной
фермы и темневшие деревья вокруг развалин. Из трубы  вырывались  колечки
дыма. И вновь перед его внутренним взором являлась старуха. То он видел,
как она ползет по дороге, крошечная, не больше муравья, а следом за  ней
- ее короткая тень; то она опять сновала по двору, возилась со скотиной.
А  то  против  воли  он  представлял  себе  кухню  и  комнату   старухи,
керамический горшок и утварь на столе.
   Он никогда не бывал у нее в доме, и ему трудно было представить  себе
все это. Всякий раз, когда он пытался это проделать,  все  виделось  ему
совершенно по-разному.
   Робер нервничал. Кирка его скользила по поверхности валуна, и  хозяин
поднимал голову.
   - Смотри, повнимательней, - кричал он. - Не торопись  и  как  следует
выбирай трещины! Если будешь  молотить  по  монолиту,  только  разобьешь
инструмент.
   Робер выпрямлялся и заставлял себя хоть минутку постоять спокойно, не
глядя вниз. Он шарил глазами  по  склону  холма,  за  что  бы  уцепиться
взглядом, стоял  неподвижно  и  глубоко  дышал,  стараясь  справиться  с
охватывавшим его лихорадочным волнением.
   На правой руке у него  надулся  волдырь.  Робер  надавливал  на  него
большим пальцем, сжимая кулак. Давил медленно,  наслаждаясь  нарастающей
болью. Он закрывал глаза и давил, давил со всей силы, прежде  чем  резко
разжать руку. Тогда боль резко  усиливалась,  охватывая  всю  ладонь  до
кончиков занемевших пальцев, а потом постепенно затихала.
   Подождав еще немного, Робер вновь принимался за работу.  В  голове  у
него гудело. Перед  ним  снова  возникала  ферма  мамаши  Вентар,  и  он
мысленно входил туда,  пытаясь  представить  расположение  мебели,  цвет
стен. И вдруг все это отступало. Словно он убегал из этого дома.
   Изредка он прерывал работу,  чтобы  подобрать  и  выпустить  на  волю
попавшего в траншею кузнечика или сверчка.
   Не раз и не два поглядывал он и на ферму Бувье. Там все было  тихо  и
безлюдно, только деревья шумели да коровы паслись вдалеке от усадьбы,  в
загоне, где меж двух каштанов  из  земли  бил  родник.  Ниже  по  склону
длинная полоса тростника, постепенно расширяясь, терялась в лугах.
   Взгляд Робера возвращался к ферме, какое-то время парнишка глядел  на
дом, на усадьбу, затем опускал глаза.
   Теперь  он  видел  перед  собой  хозяина  фермы  -   большеусого,   с
морщинистым,  словно  выдубленным  лицом,  левый   глаз,   как   обычно,
полуприщурен. Юноша видел, как фермер стоит  среди  поля  люцерны  возле