ридет. И только машина, которая  уже  ждала  на  улице,
заставляла нас оторваться от нашего "рая в шалаше".
   В апогее своей любви мы и приехали в загс,  прямо  в  пасть  к  тигру,  и
сдались без боя.
   - Вы что, жениться приехали? - спросили нас.
   - Да! - дружно ответили мы.
   - Тогда заполняйте анкету, - и дали листок с вопросами.
   Мы стали весело хохотать, но листок заполнили на полном серьезе,  хотя  я
поставила свой поцелуй губной помадой вместо печати. Потом мы осмотрели  все
залы, постояли на ковре (потренировались) и пошли  к  столу,  где  уже  гора
душистой картошки и красивой рыбы украшала наше застолье. Рыба  была  такая,
что невозможно оторваться.
   Мы ели, ели и не заметили, как вместе  с  рыбой  проглотили  и  "крючок":
вдруг началось какое-то движение, и появились  двое  в  красных  лентах.  Мы
поняли, что попали "в сети".
   - Лида - в комнату невесты, Андрей - в  комнату  жениха,  -  скомандовали
нам, и мы покорно двинулись следом.
   Потом нас вывели на  ковер.  Рука  Андрея  дрожала,  мне  было  весело  и
нестрашно. Дрогнула только от музыки, но уже все было кончено - нам  вручили
настоящее свидетельство о заключении брака. Вынесли шампанское,  поздравили,
мы  обменялись  моими  кольцами.  Нас  никто  не   фотографировал,   поэтому
фотографий из загса не осталось. Удивительно!
   Вот и поженили нас, но разве мы этого не  хотели?  Еще  как  хотели  -  и
предложение он мне несколько  раз  делал,  и  в  московский  загс  я  бегала
узнавать, когда и как нам можно расписаться. А здесь все произошло быстро  и
красиво. "Жена" звучит смешно,  "муж"  -  слишком  торжественно  для  такого
мальчишки, как Андрей, хотя он уже третий раз женился,  как  и  я,  впрочем,
тоже, - два сапога пара.
   ИСПЫТАНИЕ СУДЬБЫ
   Бракосочетание прошло в "теплой, дружественной  обстановке",  и  мы,  как
положено, пригласили всех на "свадебный ужин". На машине  заехали  в  лучший
супермаркет Серова, накупили спиртного,  колбасы,  сыра  и  много  уральских
пельменей.
   - Единственное, что я не умею делать, это варить пельмени, - сказала я.
   - О, я это делаю прекрасно, - сказал теперь уже мой муж.
   Пельмени он сварил отлично и  украсил  их  лепестками  роз,  которые  нам
подарили зрители на концерте. Эффект был потрясающий - открыли крышку, а там
розовое облако из лепестков и в нем плавают пельмени. Гости ахнули, для меня
это тоже  было  неожиданностью.  Так  и  запомнили  это  событие  жизни  как
"свадебные пельмени с розами".
   "...Пора, по машинам!" - скомандовали нам.
   На улице начиналась самая настоящая уральская пурга,  снег  сыпал,  ветер
крепчал. Мы в своих демисезонных пальто прилично замерзли, пока прощались  с
нашими серовскими друзьями, которые так ловко и быстро  сумели  решить  нашу
судьбу.
   Казалось, вот и конец нашим испытаниям.  Однако  они  только  начинались.
Пурга вступила в свои права, и  дорогу  занесло.  Водители  (их  было  двое)
пробирались на ощупь. Было тревожно, страшно и весело. Мне, но не ему  -  он
дрожал, как осиновый лист.
   - Мальчик мой, чего ты  боишься?  От  судьбы  не  уйдешь.  Если  суждено,
гробанемся вместе. А если нет, доедем. Смотри мне в глаза и давай споем. Мне
нравятся такие ситуации, именно эти моменты запоминаются на всю жизнь.  Люби
меня, и больше ничего не надо, все образуется.
   И мы продолжали свой трехчасовой путь при  полном  отсутствии  видимости.
Вспомнились пушкинская "Метель", Пугачев  и  вообще  всякие  герои  фильмов.
Интересно, аж жуть! Он все время держал мою руку в своей руке. Мне было  еще
хуже: в желудке пельмени толкались с колбасой и водкой.  Дело  в  том,  что,
когда я нервничаю, я ем быстро, заглатываю все подряд, забывая о том, что  у
меня нет желчного пузыря, что у меня диабет, поджелудочная и  т.д.  Вся  эта
куча еды устраивается на воздушной подушке в желудке, и пока воздух под  ней
остается, подступает тошнота, дискомфорт, боль. Я это знаю, но почему-то все
время  забываю.  Я  маялась  до  тех  пор,  пока  мы   не   остановились   у
бензозаправки.
   Я вышла из машины в эту зимнюю стужу, и  страшный  звук-рык  вырвался  из
моего желудка. Стало легче.  Я  пописала  на  дороге,  стало  еще  легче.  Я
вернулась свободная и счастливая к мужу, он нервно курил.
   - Ну что ты нервничаешь, осталась всего половина пути...
   И  мы  снова  рвались  через  этот  снежный  плен.  Путь  наш   лежал   в
замечательный город Нижний Тагил.
   Водитель донес нам вещи, попрощался, и  мы  остались  наедине  со  всеми.
Вокзал был полон каких-то немыслимых личностей - бомжей,  побирушек,  нищих,
сумасшедших. Андрей дрогнул, весь скукожился, расстроился и побежал  звонить
в Москву. Я, уверенная в себе, спокойно устроилась  в  кафе,  заказала  еду,
кофе (благо, деньги заработали) и сидела тихо-мирно. Почему-то мне казалось,
что он сейчас придет и скажет: "Лидочка, мне надо в  Москву,  там  кошка  не
кормлена, поезжай дальше одна". После той разлуки я от него жду  всего  чего
угодно. Очень трудно бывает определить, где он врет, где правду говорит.
   НАША ПОДЛОСТЬ
   Поезд  "Нижний  Тагил  -  Москва"  подали  на  первый  путь,  мы  мелкими
перебежками добежали до своего  пятого  вагона,  вещи  нам  поднес  один  из
бомжей. В вагоне было тепло и уютно. Я спросила, скоро ли станция Лысьва?
   - Ее нет, вернее,  поезд  в  Лысьве  не  останавливается.  Надо  сойти  в
Чусовом. Оттуда три часа на машине.
   Мы переглянулись: еще три часа по зиме и  пурге,  да  еще  ночью,  и  еще
неизвестно, зачем мы туда вообще едем.
   Андрей спросил:
   - Лидочка, а что нам там нужно?
   - Веники из пихты, - ответила я.
   - Я тебе в Москве куплю.
   - А как же Лысьва?
   - Подумай сама, сейчас надо лечь спать на два часа, потом  вскочить,  все
восемь сумок выбросить на мороз, потом самим выброситься и снова ехать туда,
а потом и назад три часа. И неизвестно, сколько они там соберут народа. А  в
этом отдельном купе, как в СВ, мы доедем  прямо  до  Москвы,  понимаешь?  Мы
пережили с тобой столько потрясающих событий, мы ж теперь муж и жена, мы  же
даже не отмечали. Представляешь, пойдем завтра в вагон-ресторан, отметим, а?
   - Нет, нет, мальчик мой, не совращай меня, это нехорошо...
   Пауза длилась не долее трех минут, и  мои  мозги  заработали  в  обратную
сторону: действительно,  эмоций  перебор,  событий  больше  чем  достаточно,
концерта лучше, чем в Серове, не будет. И вообще.
   И я дрогнула. Он победил. Мы подговорили нашу проводницу, чтобы  она  нас
не выдавала и заперла на ключ. Спрятали голову, а хвост  виден:  мне  трудно
теперь стать незаметной - проводник из соседнего вагона выдал  с  головой  и
нас, и проводницу.
   Бедные мои лысьвенцы: ночью ехали три часа, чтобы никого не встретить! Мы
сидели в купе, затаясь и стыдясь своей слабости, но не вышли. И Бог  наказал
нас два раза. Первый, когда мы узнали, что веники были у  них  в  машине.  А
второй - когда приехали в Москву на два дня  раньше,  а  его  уже  поджидало
"обстоятельство", чтобы вернуть "к ноге" и  навсегда  отобрать  у  меня  мою
любимую "игрушку".
   Но тогда, в поезде "Нижний Тагил - Москва", к  нам  отнеслись  с  большим
уважением. В ресторане было  тихо  и  светло.  Играла  музыка,  а  за  окном
"телевизор", где идет один видеосюжет - "Моя Россия - Урал". Поклонники  мои
прислали  нам  в  купе  бутылку  водки  "Исток",  мы  подарили  им  книги  с
автографами.
   Едем, едем, говорим, говорим. И не хочется, чтобы это кончалось - он, я и
поезд.
   ВОЗВРАЩЕНИЕ В МОСКВУ
   Сто пятьдесят часов, подключенные друг к другу, мы провели и с  радостью,
и с пользой. Он рассказал мне свою музыкальную биографию,  и  это  оказалось
еще более интересным, чем мои рассказы  о  жизни.  Романтика  его  души  так
странно соединяется с жестокостью,  что  удивляешься  природным  ухищрениям.
Голос ребенка, руки женщины, а в душе и черт, и Бог рядом.  И  как  двуликий
Янус: одной стороной повернешь - ангел, другой -  дьявол.  А  все  вместе  -
Андрюша.
   Не было предела нашим с ним мечтаниям: позовем друзей, отметим  день  его
рождения вместе со свадьбой, сходим наконец в ресторан "Мираж" и еще  раз  в
сауну, сошьем одинаковые сценические костюмы, сделаем сольный концерт в ЦДЛ,
устроим семейный праздник для внуков, купим обручальные кольца и т.д.
   САУНА ЛЮБВИ И СТРАСТИ
   Вот уж никогда не думала, что  моего  милого  так  раззадорит  пребывание
вдвоем в жаркой  парилке!  Хотя  известно,  что  на  Руси  помещики  и  баре
трахались именно в бане. Что-то в этом есть языческое,  а  я  себя  чувствую
больше язычницей, чем христианкой. И мы вдруг так возбудились, что  чуть  не
совершили грех. Еще немного, и э т о бы случилось, но голос хозяйки бани нас
отрезвил и вовремя остановил.
   Дело в том, что фактически мы впервые откровенно наблюдали друг друга. Мы
прильнули друг к другу разгоряченными мокрыми телами, а губы наши слились  в
том самом поцелуе - страстном, сексуальном и многообещающем. Хотелось всего.
И мы поняли, что кроме психологической и душевной у нас и полная  физическая
совместимость.
   - Лидочка, ну посмотри же наконец, что происходит! - И  он  оторвался  от
меня, встал во весь рост и опустил глаза вниз, на плавки.
   - Это называется "восстание полового члена" (Сократ), - сказала я.
   - Ну Лида, дорогая, ведь этого могло и не быть. Считай, что нам  и  здесь
повезло - какая же ты красивая... и совсем не толстая!  Ты  просто  большая,
уютная, теплая. Я люблю тебя безумно. Безумно, понимаешь, и ничего не могу с
собой поделать. И хочу тебя всю. И сам бы отдался тебе весь, без  остатка...
но у нас есть препятствие.
   Он сел на верхней полке, я  ниже,  на  второй,  умещаясь  вся  между  его
коленей. Он сжимал мою грудь своими сильными пальцами и гладил, гладил:
   - Грудь у тебя потрясающая, что надо! Теперь слушай меня  внимательно.  Я
твой навсегда, запомни, но если я буду уходить, знай - так надо. Если я тебя
покину ненадолго, так надо. Мне от тебя, и от глаз твоих, и от губ твоих  не
уйти, но при разлуке не грусти - я приду.
   Какие сладостные долгожданные минуты нашей  наконец  физической  близости
были испорчены этими словами! Но  думать  о  плохом  не  хотелось.  Хотелось
целоваться и сидеть, прижавшись близко-близко к его  разгоряченному,  такому
любимому и уже освоенному мужскому телу.
   - Ну как я тебе? - все еще сомневаясь в себе, спросил он.
   - Хорош, черт возьми! - ответила я. - А я? - робко спросила.
   - Ты у меня самая красивая, самая молодая и самая сексуальная, -  ответил
он.
   Потом мы плюхались в бассейне, потом пили пиво,  водку  и  коньяк,  потом
играли на пианоле и пели, фотографировались... но пленка почему-то оказалась
чистой. Однако воспоминания о сауне будут греть меня  в  самые  тяжелые  дни
жизни.
   Я помню первый день, младенческое зверство,
   Истомы и глотка божественную муть,
   Всю беззаботность рук, всю бессердечность сердца,
   Что камнем падало - и ястребом - на грудь.
 
   И вот - теперь - дрожа от жалости и жара,
   Одно: завыть, как волк, одно: к ногам припасть,
   Потупиться - понять, - что сладострастью кара -
   Жестокая любовь и каторжная страсть.
   Б У Т А Ф О Р И Я
   И куда это все девается? Вчера было, сегодня нет, как будто  подменили  и
меня, и его. И от этакой метаморфозы я уехала в добровольную ссылку.  Уехала
для того, чтобы или забыть, или вернуть все, как было раньше. Позвали меня в
Нижегородский округ агитировать - готовились выборы. Я поработала хорошо, но
то, что на душе, - не забыла. А на душе обида затаилась такая больная, такая
глубокая. На кого? Да на себя. И кляну  себя,  и  корю  себя,  и  терзаю,  и
проклинаю, а что толку-то?! Увижу его и опять растаю, как прошлогодний снег.
   В чем сила его, в чем магия? И в чем мой изъян, мое искушение?
   Только ли одиночество тому причиной? Да и развеял ли он мое  одиночество?
Только дверь приоткрыл, а больше-то и ничего. Осталась одна, как и  была  до
того. Да и не одиночество томит  меня  вовсе,  к  нему  я  привыкла  и  даже
стремлюсь, так как не могу я все время по  большому  кругу  общения  бегать.
Хочется уползти в свою нору, как истинная Крыса по гороскопу,  и  отсидеться
там, и отлежаться, и одуматься, и очухаться.
   Раздвоенность  души,  раздвоенность  чувств,   раздвоенность   мыслей   и
раздвоенность дела - вот что меня томит. Сама  себя  сегодня  не  люблю,  не
уважаю и не понимаю. Все не то! Все не с теми! Все не для души!  Все  мелко,
все мало, все не удовлетворяет, не нравится.
   Раздражает больше всего то, что и там, в Москве, все будет так же, только
квартира маленькая и телефон не звонит. И куда от  себя  убежать,  не  знаю.
Жить мелкими заботами и мелкими дрязгами скучно,  а  большое  не  знаю,  что
задумать. Сегодня, глядя на профессиональных артистов, поняла, что  это  все
не мое - они на своем месте и делают то, что могут делать  всю  жизнь.  Чего
я-то к ним примазываюсь? Есть "потолок", и, видимо, дальше Народного  салона
мне не  прыгнуть.  Все  мои  потуги  на  сцене  -  бутафория,  то  есть  это
неестественно и интересно только мне одной. Сцена - это сладкий яд, кто  раз
попробовал, будет стремиться еще отведать его. Я тоже все  лезу  и  лезу  на
сцену. Уж и ноги болят и отекают, и вес тянет, а как только позовут, бегу со
всех ног.
   Почему? Потому что люблю, когда смеются, когда хлопают, потому что в  это
время сама  себя  люблю.  Люблю,  когда  все  складно,  все  по  плану,  все
интеллигентно.
   И не люблю раздваиваться, не люблю суетиться, не люблю,  когда  врут,  не
люблю, когда дурят меня, и не люблю себя, когда прощаю это все.
   Моя слабость сейчас - Андрей.  Любовь,  любовник,  поклонник,  муж,  черт
побери! С этим мужем и получается одна сплошная бутафория. Зачем он  ко  мне
вернулся? Зачем нарушил мой покой? С  сентября  наша  размусоленная  словами
любовь. Что это? Его тянет ко мне? Но тогда как же он прожил девять  месяцев
без меня? Любит? Да полноте, он любит только себя. Он хочет на  сцену?  Нет,
он не хочет на сцену, так как деньги зарабатывать ему и вовсе  не  надо,  их
приносит ему она.
   Для душевных разговоров? Но разговаривать даже по телефону он  не  может.
Приходить ко мне не может. Вместе петь тоже нельзя, вместе жить  тем  более,
вместе есть-пить, ездить на гастроли - нельзя.
   Тогда зачем все это мне? Чтобы каждый раз ухало сердце? Чтобы вздрагивала
от каждого звонка?
   Вообще вся эта история дала мне почувствовать, что я извалялась в  грязи.
Хочется отмыться, отряхнуться, прозреть и вырвать все это  из  себя.  Не  со
мной это было, я - Кармен, и во мне нет ни капли рабства. Приневоливать себя
неохота, слушать тихие речи по телефону и уговоры - тоже:
   - Вот подожди, она уедет, мы разгуляемся...
   - Лучше встречаться коротко, но часто...
   - Я не могу ничего изменить...
   - Жизнь продолжается...
   Вполне возможно, только зачем мне она, если я не хозяйка  своей  жизни  и
если сценарий кто-то пишет за меня?!
   Компромисс слишком затянулся. А это мне всегда претило.
   И потом, кто это сказал, что я ему нужна? Зачем? Чтобы  каждый  раз  быть
уличенным во лжи, в мелочности, в лени? Он прекрасно живет без меня и  будет
жить долго и счастливо, так как целью своей ставит  личный  домашний  уют  и
комфорт: кошка, ТВ, компьютер и еда.
   Нет точек соприкосновения: дело - секс - дом, а все остальное  -  ерунда,
бутафория то есть. Перейдя в  подполье,  на  нелегальное  положение,  он  уж
несколько раз изощренно унизил меня. Один раз, когда, объясняясь мне,  в  то
же время заверял другую в своей "безумной любви",  увещевая,  что  ему  надо
создавать семью. Второй, когда сказал резко, да еще и повторил:
   - Жанна здесь не живет, сколько  можно  повторять,  что  Жанна  здесь  не
живет! - И не перезвонил после этой конспирации.
   С тем я и уехала в свою  добровольную  ссылку.  Горько!  Обидно!  Стыдно!
Больно!
 
   Горечь! Горечь! Вечный привкус
   На устах твоих, о страсть!
   Горечь! Горечь! Вечный искус -
   Окончательнее пасть.
 
   Я от горечи - целую
   Всех, кто молод и хорош.
   Ты от горечи - другую
   Ночью з?а руку ведешь.
   А БЫЛ ЛИ МАЛЬЧИК?
   "А был ли мальчик?" - написала моя "доброжелательница" Анна  Амелькина  в
"Комсомолке".
   Действительно, был ли он в моей жизни, или это все  "любовь,  похожая  на
сон"? Вроде был - и вроде не был. В  первой  серии  нашей  с  ним  жизни  он
старательно уверял меня в своей любви и всячески совращал меня,  смущая  мой
покой. Я уж не совсем сумасшедшая, поэтому не всегда верила этим клятвам.  И
меня преследовала мысль: "Неужели  это  правда?"  Хотя  и  то  сказать:  моя
уверенность в себе, в том, что я могу влюбить в  себя  любого,  если  только
этого захочу сама, меня никогда не покидала. А его и  уговаривать  не  надо,
сам идет в пасть самой большой "акулы".
   Однако неотступно тревожило сомнение, что однажды он скажет так  ласково,
мило, тихо и нежно:
   - Лидия Михайловна, вы что, действительно поверили, что я вас люблю?
   Во второй серии уверения и клятвы в любви усилились в три  раза.  Недаром
говорят: "Вначале было Слово". "А потом уж любовь", - добавляю я.
   Метаморфоза: был и нет. Сейчас, далеко от Москвы, уверена, что его нет  и
не было в моей жизни. Когда рассказываю бабам о том, как он  говорит  мне  о
своей любви, у них  текут  слюни  и  слезы.  У  меня  тоже...  от  умиления,
удивления, восторга перед его словесным запасом.
   Но где поступки? Поступочки хотя бы... Их нет, вернее, есть,  но  не  про
меня. Больше всего злит, что я падка на слова, которые тешат мое  самолюбие,
и от этого он в л а д е е т мной, руководит моими поступками, влияет на  мою
психику, забирается в подкорку и зомбирует меня, как обыкновенную дурочку:
   - Лидочка, любимая, как же я безумно тебя люблю!
   - Ты самая красивая, самая молодая, самая умная, самая талантливая!
   Вот и весь секрет - в этом слове "самая", на него любая женщина клюнет.
   Зло берет и оттого, что я, в отличие от него, не владею ничем: ни им,  ни
ситуацией, ни временем, ни деньгами. Я усилием воли удерживаю в  себе  и  не
даю хода негативу, который просто распирает меня изнутри. Я  сдерживаю  себя
во имя своей и его любви, которая живет во мне вопреки всему, что происходит
сейчас с нами. Но "остатками с барского стола" я больше  не  могу  питаться,
меня от них тошнит.
   Он сказал как-то вскользь однажды:
   - Ты что, разве не знала, что я чокнутый?
   - Нет, не знала.
   - Так вот знай. Поэтому от меня можно ожидать всего чего угодно.
   Да, но я-то при этом не чокнутая - или уже тоже?
   Конечно, всякий талант - это отклонение от нормы. Свой талант  я  в  себе
чувствую, поэтому тоже понимаю, что в общем смысле слова я  ненормальная.  И
это так, потому что поверить его словам и увереньям могла только я, страстно
жаждущая сама этой лжи и обмана во имя дурмана любви, уже уходящей  от  меня
навсегда, помахивающей рукой и оставляющей меня наедине с собой и со страхом
перед старостью и смертью. Так почему же напоследок  не  повеселиться  и  не
поверить, что я "самая"?
 
   Рас-стояние: версты, мили...
   Нас рас-ставили, рас-садили,
   Чтобы тихо себя вели
   По двум разным концам земли.
 
   Рас-стояние: версты, дали...
   Нас расклеили, распаяли,
   В две руки развели, распяв,
   И не знали, что это - сплав
 
   Вдохновений и сухожилий...
   Нас расс?орили - рассор?или,
   Расслоили...
   Стена да ров.
   Расселили нас, как орлов -
 
   Заговорщиков: версты, дали...
   Не расстроили - растеряли.
   По трущобам земных широт
   Рассовали нас, как сирот.
 
   Который уж, ну который - март?!
   Разбили нас - как колоду карт!
   "МАЛАХИТ"
   ...Надо же было попасть в этот поезд "Малахит", на котором мы  ехали  еще
месяц назад абсолютно счастливые и  уверенные  в  том,  что  мир  существует
только для нас двоих!
   Есть судьба. И есть воля неба. И есть  моя  сущность,  перемещающаяся  во
времени и в пространстве.
   Две нед