ящему любила, ничего не изменилось: она по-прежнему  встречается
со своими любовниками.  Природная  чувственность,  неистребимое  желание
быть любимой и в то  же  время  ощущение  незащищенности  и  одиночества
сделали Еву сладострастницей. И если  ее  мозг  не  успел  осмыслить  то
главное, что происходит в сознании людей, занимающихся любовью, то тело,
подчиняясь инстинкту, вело к истинному наслаждению. Она не видела причин
отказываться  от  него,  тем  более  что  любовники  в   основном   были
постоянными. Больше того, она была уверена, что, кроме физической  любви
между ней и мужчиной, конечно  же,  существует  духовная  связь.  Другое
дело, думают ли так ее мужчины? Левка? Вадим? Бернар?..
   Она на какое-то время провалилась куда-то, где было тихо и жарко,  но
потом очнулась, открыла глаза и увидела склоненное над  ней  лицо  Левы.
Она почувствовала его руки на своем теле, его дыхание возле своей щеки и
поняла, что время повернуло вспять, что за окном шумит осенний  дождь...
Ей казалось, что эта гонка за наслаждением никогда не  кончится.  Волосы
Левки пахли дымом, такой запах бывает у поздних октябрьских хризантем.
   - Бернар, я устала... - взмолилась она и попыталась натянуть на  себя
одеяло. - К тому же мы так шумим... Натали это не понравится.
   Да и Саре тоже.
   Утром, едва проснувшись, она отдала Леве конверт от Натали.
   Он вскрыл его и достал письмо. Прочитал и снова спрятал в конверт.
   - Это секрет? - Ева  пила  парное  молоко,  которое  Лева  принес  от
соседки. Под мышкой Евы торчал градусник.
   - Натали всегда была сентиментальной.
   Ищет какую-то знакомую. Просит узнать, жива ли она. Натали же сама из
Подмосковья. Опомнилась. Тридцать лет прошло. Кстати, она пишет,  что  я
могу прилететь в Париж вместе с тобой. Тут и деньги... Возьмешь меня?
   Ева отвернулась к стене и натянула одеяло наголову.
   - Это ответ?
   Она не пошевелилась.
   - Хочешь еще молока?
   Она открыла лицо и замотала головой.
   - А хлеба с маслом и медом?
   - Драницын, ты и мертвого достанешь. Конечно, хочу. - Она  посмотрела
на градусник. - Боже, сорок! Лечи меня немедленно!
   Завтра утром я должна быть здорова.
   - Тогда спи. Я сейчас попытаюсь  истопить  баню.  -  Лева  присел  на
кровать, откинул одеяло и поцеловал Еву  в  живот.  -  Правда,  горячая.
Гриша звонил...
   Она вздрогнула.
   - Что он сказал?
   - Чтобы ты отдыхала спокойно, билет уже у него, все в порядке. Просил
поцеловать тебя... в живот, что я сейчас и сделал...
   При воспоминании о Грише ей стало еще жарче.

***

   Весь день прошел между  сном  и  явью.  Лева  уходил  и  возвращался.
Несколько раз приносил еду, но она не могла есть. Жар не спадал. Наконец
Лева пришел и заявил, что баня готова.
   - А ведь при температуре нельзя,  -  заметила  она,  одеваясь.  -  Но
хочется. До смерти хочется; Пойдем скорее.
   Она забралась  на  самую  высокую  полку  и  напитывалась  теплом  до
дурноты, до головокружения. Сердце колотилось.
   - Стучат, - сказал встревоженно Лева, обматывая бедра  полотенцем.  -
Не бойся, это кто-то из своих.
   Через минуту он вернулся.
   - Там псих какой-то тебя спрашивает.
   Я сказал ему, что тебя здесь нет.
   - Это, наверное, Вадим, я тебе про него рассказывала. Он что, ушел?
   - Нет. Стоит. Он мне не поверил.
   Накинув халат, Ева вышла из бани и увидела на террасе Вадима.
   - Как ты меня нашел?
   - Твоя знакомая сказала. Я  искал  тебя  на  Крымском  валу,  там  же
выставка твоего Драницына, но тебя там не было. Вот она мне  и  сказала,
где он живет. Я хотел еще вечером приехать,  да  гроза  началась.  Домой
поедешь?
   - Я не могу, Вадим. Я  заболела.  Да  и  незачем.  Помада  в  ванной,
шампуни, расчески... Не обманывай меня и себя. Ты все время жил с другой
женщиной.
   - Я хотел забыть тебя. - Он  протянул  руку,  разжал  пальцы,  и  Ева
увидела ключ. - Вот, возвращаю. Был у тебя  утром,  и  в  это  же  время
позвонил твой француз.
   - Бернар? - Ей показалось, что  нарочно  произнесла  это  имя  вслух,
чтобы доставить себе и боль, и счастье  одновременно.  Брешь,  вызванная
его отсутствием, не заполнялась, как она ни старалась. Она  бы  вновь  и
вновь повторяла это имя,  будоража  себя,  но  слово  не  в  силах  было
материализоваться.
   - Прощай, Вадим. - Она поцеловала его и ушла.
   Лева сидел на лавке и смотрел в окно.
   - Мне кажется, спрячься я  на  Луне,  меня  и  там  достанут.  -  Она
поднялась по ступенькам и села. - Что-то мне холодно.
   - И мне. - Лева вздохнул и плеснул водой на раскаленные камни.

***

   - Почему ты не сказал, что  у  тебя  выставка  на  Крымском  валу?  -
спросила Ева. Они лежали в постели и  прислушивались  к  тишайшей  дроби
бегающих под полом мышей. В окно светила яркая перламутровая луна.
   - Какая разница? Ты же все видела.
   - Разве это не событие в твоей жизни?
   - Это - не событие. Вот то,  что  ты  здесь  лежишь,  событие.  -  Он
намотал ее волосы на свою руку. - Привязать тебя,  что  ли,  к  кровати,
чтоб не сбежала?
   - Не можешь.
   - Если хочешь, поедем завтра на Крымский вал.
   - Хочу.
   - А ты не хочешь остаться здесь насовсем?.
   - Если бы у меня было три жизни.., нет, извини, четыре, то я  бы  вам
всем сказала: хочу.
   Но я одна, а вас четверо. Вы и есть в  моей  жизни,  и  нет.  Это  вы
распустили  меня.  Ваша  любовь  слепая.  Но  вы  нужны  мне.  Я  сейчас
откровенна, как никогда. Но если и ты, и Вадим, и Гриша знаете  обо  мне
все и меня это не пугает - напротив, мне от этого становится легче, - то
Бернар уверен, что он у меня один.
   И при мысли, что узнает о вашем  существовании,  у  меня  мурашки  по
коже, мне страшно.
   Я боюсь его потерять. Хотя  он  далеко  неидеален.  Что  мне  делать,
Левушка?
   - Живи. Пусть все будет как будет. Я ничего не скажу Бернару. И Гриша
будет молчать. Этот твой адвокат.., за него отвечать не могу. Хотя, будь
на месте Бернара, я бы понял, но, конечно,  страдал  бы.  Когда  любишь,
всегда страдаешь.
   Ева вдруг подумала, что смертельно обидела Вадима.
   На следующий день Лева по настоянию Евы привез ее на Крымский вал, и,
несмотря на слабость, она с радостью окунулась в знакомую  ей  атмосферу
никчемных разговоров, дежурных комплиментов и завистливых  взглядов.  На
выставке она встретила многих своих однокурсников, с которыми училась  в
"Мухе". Многие отошли от живописи  и  всерьез  занялись  архитектурой  и
дизайном. Вот  они  чувствовали  себя  увереннее  в  этой  жизни,  часто
получали заказы, ездили за границу и смотрели на своих друзей-живописцев
несколько высокомерно. Олег Веселовский  купил  дом  в  Праге  и  теперь
приглашал всех знакомых приехать к нему в гости. О работах Драницына  он
отзывался однозначно:
   "Обнаженка всегда котировалась на Западе. Двести  марок  вон  за  ту,
рыженькую, и сто пятьдесят за блондинку. А "Купальщице" пятьсот марок  -
красная цена". Ева, о которой в  Москве  последний  месяц  ходили  самые
невероятные слухи, своим приходом сбила всех с толку.
   - Ты уже вернулась? Так быстро?  -  Лида  Головко,  подающий  надежды
скульптор, которой недавно мэрия  заказала  сделать  копию  с  памятника
Гоголю,  искренне  обрадовалась  появлению  Евы.  Она  обняла  ее  и  по
установившейся традиции шесть раз поцеловала.
   - Я за работами приехала. Как ты, Лидок? Давно вас всех не видела.
   - Веселовский куражится, разбогател, меня уже не замечает... А ведь у
нас с ним роман был.
   Как время меняет  людей!  А  ты  хорошо  выглядишь,  там,  в  Париже,
наверное, все такие худенькие?
   - Да я и Париж-то практически не видела.
   Все больше в мастерской... Я же работаю.
   - Ты бы зашла ко мне, поболтали бы.
   - Я скоро уезжаю. А что у Тани Смеховой?
   Все хорошо?
   - По-моему, она в религию ударилась.  Но  работает  много,  ей  Гриша
помогает.
   Ева покраснела.
   Зал, где проходила  выставка,  был  удачно  освещен  солнцем,  отчего
обнаженные женщины Драницына смотрелись совсем как  живые.  Они.  словно
источали свет и тепло.
   - Мне кажется, что не столько Левка любит женщин, сколько они его. Ты
посмотри только на выражение их глаз... Особенно хороша вот эта  рыжуля.
И где он  только  таких  роскошных  женщин  находит?!  Уверена,  они  не
натурщицы.
   - Ты не знаешь, у Левы что-нибудь купили?
   - Шесть картин. У него агент хороший, ему Гриша посоветовал.
   - Ты вот все про Гришу, а сам-то он где?
   - Разве ты не знаешь? Улетел. Кажется, в Вену.  Обещал  завтра  утром
вернуться. Или сегодня вечером.
   Неожиданно Ева вскрикнула: кто-то,  подкравшись  сзади,  обнял  ее  и
чмокнул в ухо.
   Она обернулась: это был Веселовский.
   - Ты что? - Она шлепнула его по руке. - Если ты ко мне насчет  Праги,
то я приеду, не надейся.
   - Ну-ну, Ее Величество Строгость надули губки? Я же к тебе,  Ева;  со
всей душой! Ты вот меня не приглашаешь в Париж, я же не обижаюсь...
   Она посмотрела  ему  в  глаза.  Белокурый,  красноносый,  с  бледными
впалыми щеками и прозрачными серыми глазами, он улыбнулся одними тонкими
сиреневыми губами. Джинсы и светлый замшевый пиджак он  держал,  похоже,
только для своих московских друзей  -  настолько  они  ему  не  шли,  но
служили верным пропуском в Подвал и на прочие тусовки. Ева помнила,  как
одалживала Лидочке деньги, чтобы та подарила  на  день  рождения  своему
возлюбленному Олегу кожаную куртку. И  как  потом  самой  Лиде  пришлось
подрабатывать натурщицей в училище, чтобы вернуть долг. А  Олег  ушел  к
другой женщине.
   Он несколько раз уходил от Лиды и каждый раз возвращался.
   Дар живописца  соперничал  у  Веселовского  с  талантом  архитектора.
Молоденькая немка, случайно оказавшаяся у него в мастерской, увезла-таки
его в Германию, устроила для начала  в  рекламную  фирму,  а  потом  уже
добилась крупного заказа на проект цветочного магазина. Так  началась  в
Бонне его карьера архитектора и дизайнера. Первое время он часто ездил в
Москву, навещал друзей,  но  потом,  устав  от  их  каждодневных  забот,
связанных, как правило, с продажей работ, прекратил свои поездки. И  вот
спустя три года объявился на выставке Драницына.
   -  Видел,  кстати,  в  Гамбурге  твоего  бывшего.  Процветает.  Живет
по-прежнему один, жениться не собирается.
   - Передавай ему привет, - холодно ответила Ева и  отошла  от  него  к
Драницыну. - Мне понравилось. Столько света, тепла, плоти  и  эротики...
Лева, отвези меня домой, а? - Она повисла на его плече и заскулила тихо,
чтобы никто не услышал.
   - Нас с тобой приглашают. Здесь недалеко, к Маринину. Помнишь его? Да
вон, здоровый такой и громкоголосый... Неужели не помнишь?
   - Это тот, который пел Юльке Зверевой серенады  под  окнами?  Неужели
он? Я его сто лет не видела.
   - Он-он. Разбогател, стал директором туристической фирмы "Карфаген".
   Они подошли к Глебу Маринину. Почти лысый, но холеный и сдобный,  как
пряник, Глеб чмокнул Еву в щеку.
   - Ну что, ты уговорил свою даму? Верблюда, фаршированного  антилопами
и кроликами, яйцами и рыбой, не  обещаю,  но  кое-что  у  меня  для  вас
имеется. Ко  мне  приехал  друг  из  Ферганы,  он  готовит  такой  плов!
Курдючный жир привез и  специи,  рис  -  янтарь.  Десять  километров  от
Москвы, поехали.
   Ева посмотрела на Леву и, вздохнув, согласилась.

***

   Среди незнакомых людей, шума, смеха и  музыки  Еве  стало  нестерпимо
скучно, и она пожалела, что не поехала домой.
   Хотя плов был действительно на славу,  мужчина,  сидевший  по  правую
руку, постоянно подливал ей в бокал вино, от этого, наверное, ее  быстро
потянуло в сон. Сидели в саду, за  длинным  столом,  в  центре  которого
стоял огромный казан с оранжевым от шафрана  пловом.  Говорили  о  курсе
валют, кредитках и политике.
   - Меня зовут Сергей, - представился какой-то мужчина, и Ева повернула
голову в его сторону. - Я работаю вместе с Глебом.
   Она поняла, что он  заговорил  с  ней,  воспользовавшись  отсутствием
Левы, которому срочно понадобилось куда-то позвонить.
   - - У вас такие грустные глаза. Это правда, что вас зовут Ева?
   - Почти. Во всяком случае, сегодня меня все знают под этим именем.  А
что в этом удивительного?
   Если он скажет, что у нее редкое имя, то она пошлет его к черту.
   - Согласен, я неоригинален, - сказал, словно прочтя ее мысли, Сергей.
Он был во всем черном. Пепельного цвета волосы, черные глаза,  ухоженные
руки, не знающие физического труда. - Вам здесь скучно?
   - Пресыщение никогда еще не доводило до хорошего.
   - Вы имеете в виду плов?
   - Я имею в виду все.
   - А хотите, я покажу вам, где растет ранняя вишня, марель?
   - Знаете, марель у меня всегда ассоциируется  с  госпожой  де  Марель
Мопассана. И я не хочу знать, где она растет.
   - Мне очень знакомо ваше лицо.
   Ева встала, чтобы уйти. Она хотела отыскать Леву и  уговорить  увезти
ее домой. Возле ворот, в тени высоких елей, среди  которых  был  спрятан
загородный дом Глеба Маринина,  стояло  несколько  машин.  Курившие  под
навесом мужчины, явно не знающие, куда себя деть, были, судя  по  всему,
личными  водителями  гостей.  Самих  гостей  Ева  толком  не  успела   и
рассмотреть. Какие-то солидные мужчины, три девушки,  которые  только  и
умели, что смеяться невпопад. Что у Левы общего с этим бомондом?
   Она нашла Драницына на крыльце.
   - У тебя такое лицо, словно ты потерял свою  любимую  собаку.  -  Она
поднялась к нему. - Что с тобой, Левушка?
   - Помнишь, Натали просила отыскать одного человека? Я поручил  своему
знакомому, которому это ничего не  стоит,  и  вот  оказалось,  что  этой
женщины давно уже нет в живых. Уверен, что  Натали  расстроится,  должно
быть, это ее бывшая подруга, еще с московских времен...
   Ты сама ей об этом скажешь или мне написать?
   - Напиши лучше. - Еве стало казаться, что Париж, Натали, Бернар - все
это ей  приснилось.  Вместе  с  чудесной  мастерской,  ухоженным  садом,
верандой,  увитой  клематисом,  Пьером,   у   которого   так   изысканно
прокатывается французское "р", душной  спальней,  словно  созданной  для
того, чтобы в ее шелковой сердцевине вращать колесо времени вспять. Даже
Сара показалась ей  сейчас,  на  расстоянии,  героиней  фильма  Бунюэля:
яркой, непредсказуемой и очень сексуальной. Ей не  верилось,  что  через
пару дней она сможет туда вернуться.
   - Знаешь, если мне позвонит Бернар, - как бы ей  хотелось,  чтобы  он
оказался рядом! - я сама могу сказать ему об этом, а он передаст Натали.
   Они вернулись к гостям. Глеб Маринин, как объяснил ей  Лева,  являлся
спонсором выставки и с  недавнего  времени  с  величайшим  удовольствием
играл  роль  эдакого  русского  мецената.  Охотно   оплачивал   обучение
одаренных детей за границей, гастроли малоизвестных театров  и  балетных
трупп.
   Он  сидел  сейчас  во  главе  стола,  с  красным   лицом,   взмокший,
расслабленный и улыбчивый,  смотрел  на  присутствующих  гостей,  словно
сквозь розовый туман излучаемой им  же  доброты,  и  наслаждался  каждой
минутой, прожитой на  этом  свете.  Увидев  вошедших  Еву  и  Леву,  он,
очнувшись от каких-то своих сладостных раздумий, всплеснул руками и даже
привстал с места.
   - Евочка, ты посмотри только на эти постные  физиономии..,  эти  люди
умеют зарабатывать деньги, но совершенно не умеют отдыхать. Ты  помнишь,
как на моем дне рождения ты изображала Диану-охотницу? Ради меня,  очень
тебя прошу, повтори это. Что хочешь проси, все сделаю...
   Ева посмотрела на Драницына, он усмехнулся и пожал плечами.
   - А ты точно сделаешь все, что я тебя попрошу?
   - Абсолютно. Если это, конечно, не связано с космосом. Ну же!
   Ева скрылась в соседней комнате. Следом за ней проскользнул Глеб.
   - Все, что ты видишь здесь, -  в  твоем  распоряжении.  Даже  лук  со
стрелами есть. Все.
   У меня тут неделю назад актеры отдыхали, так я попросил их прихватить
с собой костюмы.
   - Мне бы пару борзых, Глеб, - засмеялась Ева, снимая брюки и примеряя
набедренную повязку из искусственной леопардовой шкуры.
   - Какие проблемы! Сейчас тебе их приведут.
   Полуобнаженная, с  импровизированными  "бусами"  из  молодых  зеленых
яблок (это ей передал через форточку Лева), с луком в руках и висящим на
плече колчаном со стрелами, Ева ждала собак, когда приоткрылась дверь, и
показалось лицо ее соседа по столу, Сергея. Он протиснулся  в  дверь,  и
она увидела в его руках два поводка - за дверью дышали борзые.
   - Знаете, а ведь я  вас  вспомнил...  Около  двух  месяцев  назад,  в
Париже...  Я  наблюдал  за  вами,  видел,  как   вы   долго   стояли   в
нерешительности  возле  телефонной  будки,  словно  собирались   кому-то
позвонить, но потом, видно, раздумали. Я  хотел  пойти  за  вами,  чтобы
помочь - я чувствовал, что вы впервые в Париже, но потерял вас из  виду.
Скажите, это были вы?
   Ева настолько уже вошла в роль Дианы-охотницы, что даже  не  прикрыла
обнаженную грудь. В конце-то концов она же собиралась выйти к  гостям  в
таком виде, так почему бы ей не расслабиться уже сейчас, перед Сергеем?
   - Дайте сюда собак и не мешайте мне. - Она толкнула дверь и увидела в
коридоре двух превосходных, белых с черным, борзых, с изогнутыми гибкими
спинами, умными вытянутыми мордами, с темными блестящими  выразительными
глазами. Вырвав из рук опешившего Сергея поводки, она прошла мимо  него,
распахнула дверь в комнату,  из  которой  доносились  голоса  гостей,  и
скрылась за ней.
   - Ну что, ну что я вам говорил! Какая женщина! - Глеб, задрав голову,
смотрел на Еву, стоящую на столе среди хрустальных  фужеров  и  тарелок,
прицелившуюся  стрелой  в  некую  невидимую  мишень  в   углу   комнаты.
Распущенные волосы ее едва прикрывали грудь, полностью  обнаженные  ноги
будили воображение раскрасневшихся мужчин, которые, позабыв о  том,  где
находятся, всем своим видом выражали страстное желание овладеть  Дианой.
Возле стола стояли, переставляя длинные тонкие лапы, борзые  и  преданно
смотрели на нее в ожидании очередного куска мяса, которое она бросала им
с огромного блюда.
   - Господа, это не просто Диана-охотница!
   Это прекрасная художница Ева Анохина. У меня для  вас  есть  сюрприз.
Мне  только  что  привезли  слайды  ее  работ.  Мы  можем  прямо  сейчас
организовать небольшой аукцион,  своеобразный  мини-Кристи.  А  человек,
который привез их, всем вам хорошо известен.
   Итак, Григорий Рубин!
   В комнату вошел Гриша. Увидев на столе почти голую Еву, он  некоторое
время не мог оторвать он нее глаз.
   - Ты здесь? Не ожидал. - Он протянул руку и  помог  сойти  со  стола.
Накинув ей на плечи чей-то пиджак, увел в комнату.
   - Ты совсем трезвая. В такие игры играют в другом состоянии. Подожди,
кто-то рвется в дверь... - Он отпер замок, и Ева увидела Глеба.
   - Я готов исполнить любое твое желание,  -  заговорщически  прошептал
он,  пытаясь  дотронуться  до  Евы,  которая,  вдруг  осознав,  чем  она
занималась последние полчаса, забилась  в  угол  комнаты  и  затравленно
смотрела. Ей показалось, что воздух в этом доме пропитан  страстью,  что
отовсюду на нее смотрели глаза обезумевших от желания мужчин.
   - Я хочу домой, - сказала она, поспешно одеваясь.
   - И все? Этого мало. Ты не такая женщина, чтобы желать такую малость.
Пожелай что-нибудь невообразимое.
   - Тогда глоток холодного "Божоле" и ломтик сыра. Это все.  А  теперь,
Гриша, едем. Увези меня отсюда. Скажи Леве, что мне пора. , ***

   - Ты откуда, Гришенька? - Она  сидела  в  машине,  прижавшись  к  его
плечу. - Из Вены?
   - Да... Ты не о том. Вот, выпей. - Он плеснул в подаренный  Марининым
хрустальный фужер вино. - Сыр будешь?
   - Конечно, буду. Гриша, что-то странно на меня  действует  Москва.  Я
вообще не понимаю, что со мной происходит. Творю бог знает что.
   Ты же знаешь, я два дня провела на Левиной даче. У  него  там  просто
рай. Он просил, чтобы я там осталась.
   Гриша поцеловал Еву в висок.
   Вдруг машину  повело  в  сторону,  завизжали  тормоза,  и  она  р