абыл! У меня
вчера был твой адвокат. Он чуть не убил меня. Нож к горлу - хочет  знать
твой адрес.
   - Нет-нет, никому. Это я только  тебе  на  всякий  случай  дала,  для
собственного спокойствия. Ты понял меня, Гриша? Целую.
   Она положила трубку и облегченно вздохнула, потом взглянула на часы -
скоро  должен  прийти  Бернар.  И  тут  же  в   дверь   постучали.   Ева
откликнулась. Вошла Сара с подносом.
   - Молоко и печенье, - сказал она на отличном русском. У этой  девушки
было совершенно непроницаемое, словно маска, лицо. Она даже не  смотрела
на Еву. Поставив поднос на ночной столик, она, сказав: "Спокойной  ночи,
мадемуазель", ушла, бесшумно ступая по толстому ковру. Ева отпила молока
и услышала шаги.
   Чтобы не дрожать, ей пришлось сделать над  собой  усилие.  Она  ждала
стука, но дверь  внезапно  распахнулась,  и  в  комнату  влетело  что-то
темное. Ева отскочила в сторону и чуть  не  закричала,  увидев,  как  на
светлом ковре дергается в предсмертных конвульсиях окровавленный голубь.
   Кровь  толчками  выплескивалась  из  разрезанного  горла  и  тут   же
впитывалась в ковер. "Это штучки Натали". Она сумасшедшая. Ева  смотрела
на умирающего голубя и даже не заметила, как вошел Бернар. Он  обнял  ее
сзади за плечи, и от страха она чуть не лишилась чувств.
   - Что это? Птица? Откуда?
   - Я и сама не знаю... Я подумала, что это могла твоя  жена...  Может,
мне уехать? Ведь не мог же голубь сам влететь в  дом,  открыть  дверь  и
упасть к моим ногам. К тому же я слышала чьи-то шаги в коридоре.  Скажи,
могла Натали подбросить мне голубя?
   - Нет, что ты! Она любит  птиц  и  животных.  Она  и  к  тебе  хорошо
относится. Ты ей очень нравишься. Она не могла.
   - Тогда кто? Может, Сара? Она только что приносила мне молоко.
   - Я знаю Сару давно, это добрая девушка.
   Она тоже не могла.
   - А кто-нибудь еще в доме есть?
   - Есть, наверное, у Натали, но ему и вовсе нет смысла...
   - Мужчина?
   - Да, это ее доктор. Он работает с  ней  перед  сном,  записывает  ее
мысли на пленку, а потом подолгу беседует с ней.
   - Психиатр?
   - Да, психиатр. Сейчас это модно -  иметь  своего  психиатра.  Натали
любит усложнять себе жизнь.
   - Скажи, Бернар, - Ева позволила ему обнять себя, - скажи, ты  любишь
ее? Ведь вы муж и жена.
   - Такие браки здесь - почти норма. Я тогда еще был молод, учился, был
беден и снимал комнату в доме, принадлежавшем Натали. К тому времени муж
ее умер и оставил ей огромное состояние. Ей бы жить дальше и радоваться,
ведь с такими деньгами женщина никогда не остается одна. Но с ней что-то
случилось, она заболела. Постоянно говорила и думала о смерти. Говорила,
деньги  -  ничто,  по  сравнению  со  здоровым  мироощущением.   Словом,
встретились два одиноких человека и решили жить  вместе.  Но  уже  через
месяц после того, как мы переехали в этот дом, нам пришлось поделить его
на две части. С Натали невозможно жить, и ты очень скоро это поймешь.
   Она хороша в небольших дозах...
   - Но ты ведь молодой мужчина, о каком одиночестве идет речь? Ты  что,
не мог найти себе молодую женщину или девушку?
   - Не мог. У меня не хватало времени. А с Натали было просто: она сама
приезжала за мной и отвозила к себе или куда-нибудь еще...
   Кроме того, ведь я говорил, что был беден, а она тратила на меня кучу
денег.
   - Теперь ты богат? - Фраза сорвалась с языка невольно, и Ева пожалела
об этом, но Бернар воспринял вопрос нормально.
   - Нет. Я стану богатым только при условии, что  проживу  с  Натали  в
браке не менее пяти лет под одной крышей. Или в случае ее смерти.
   - Значит, ты не сможешь развестись с ней, пока не истечет срок?
   - Да. Таковы условия.
   - И сколько же прошло лет?
   - Немного. Три года. Но меня все устраивает.
   Ева не удивилась. Приблизительно так она и думала. Как же иначе? Будь
Натали нищей, вряд ли красавец Бернар женился бы на ней.
   Она представила себе встречи Натали с Бернаром, их  беседы,  прогулки
вдвоем... Бернар подошел к двери и повернул ключ.
   Он развязал пояс своего длинного шелкового халата, и Ева увидела, что
он совершенно голый. Бернар был высоким, крепким, загорелым.
   Грудь его поросла густой черной шерстью, до которой  так  и  хотелось
дотронуться. Он был так возбужден, что та часть тела, которая ярче всего
свидетельствует об этом, казалось, была  нацелена  на  Еву.  И  она  еще
хотела вычеркнуть его из своей жизни! В Еве проснулся  здоровый  женский
эгоизм.  Она  сняла  пижаму  и  позволила  Бернару   при   свете   лампы
рассматривать свое стройное  белое  обнаженное  тело.  Матовая  кожа  ее
словно светилась изнутри теплым молочным светом. Нежны и шелковисты были
ее розовые соски, прохладны и упруги небольшие груди.
   Влажные после душа волосы темной волной спускались почти до талии.
   - Там, в Москве, я долго не мог уснуть,  -  прошептал  Бернар,  встав
перед ней на колени и целуя ее живот. Руки его скользили по  ее  гладким
коленям и поднимались все выше  и  выше.  -  Я  готов  был  вернуться  и
схватить тебя вот так... - Он крепко обхватил ее за  бедра  и  прижал  к
себе. - Но ты была как улитка... Как я хотел тебя, Ева, как мне хотелось
дотронуться до  тебя,  поцеловать...  Помнишь,  как  ты  пила  "Божоле",
которое я привез... Тебе нравится вот так?
   Некоторое время  он  не  мог  говорить,  его  язык  чудесным  образом
путешествовал в нежных складках ее  женского  естества,  а  Ева,  закрыв
глаза, тихонько постанывала. Незадолго до момента наивысшего наслаждения
Бернар  отпустил  ее  и,  увидев  недоумевающий  и   умоляющий   взгляд,
улыбнулся. В комнату через открытое окно врывался шум деревьев из сада и
прохладный  ветерок,  который  колыхал  занавески   и   играл   волосами
предающихся любви мужчины и женщины. Наконец Бернар, утомив  Еву  своими
ласками и утомившись сам, уложил ее на постель и овладел ею.
   Бернар прибавлял темп, он тяжело дышал и обжигал своим дыханием  лицо
Евы. Она, стремясь ему навстречу и двигаясь в такт, все чувствовала, как
ей что-то мешает. Она хотела открыть глаза, понять, что  же  происходит,
но не успела, судорожно обхватила его бедра и замерла,  прислушиваясь  к
собственным ощущениям.
   Она не  могла  видеть,  как  в  приоткрытую  дверь  на  них  смотрят.
Послышался  едва  различимый  шорох,  Ева  с  благодарностью  поцеловала
взмокшего и обессилевшего Бернара.
   Тяжело перевернувшись на спину, отчего жалобно скрипнула кровать,  он
подождал, когда Ева устроит на его плече голову, прикрыл  ее  простыней,
обнял и мгновенно уснул.

***

   На следующее утро Натали,  одетая  в  спортивный  ярко-синий  костюм,
повела Еву в  пристройку,  где  должна  была  располагаться  мастерская.
Флигель оказался достаточно большим, с просторной, светлой, застекленной
верандой, которую пронизывали солнечные лучи.
   - Я все продумала. При желании можно спускать  жалюзи  или  затемнять
окна черными плотными портьерами. Я  пришлю  плотника,  он  сделает  все
необходимое, быть может, понадобятся полки. Или потребуется какой-нибудь
шкаф, зеркала... А теперь составь список, и мы поедем за красками...
   В художественном салоне на бульваре Монпарнас  они  купили  большущий
мольберт, десяток рам, холст, кисти, несколько коробок масляных  красок,
гуашь, цветные жировые мелки, плотную белую бумагу и  массу  необходимых
для  работы  принадлежностей.  На  обратном  пути  заехали  в  небольшой
ресторан на набережной и пообедали супом с моллюсками  и  гусиным  рагу.
Ева  радовалась  как  ребенок,  только  одного  не  могла  понять:  куда
подевался Бернар? После завтрака  он  пошел  к  себе  и  больше  уже  не
показывался. Спросить у Натали она не решалась. Она  и  так  чувствовала
себя виноватой за тот шум,  что  они  производили  всю  ночь,  поскольку
ненасытный Бернар просыпался пять раз. Но Натали,  похоже,  не  занимали
подобные мелочи. Она сама призналась Еве, что настроена  позировать  уже
сегодня. И спросила, не раздражает ли Еву такая поспешность.
   - Я могу, конечно, сделать несколько  карандашных  набросков,  но  не
более.
   Она  не  могла  признаться  Натали,  что  в  голове  ее   уже   почти
сформировался сюжет новой картины.  Ночь  любви,  растерзанная  голубка,
кровь на ковре, шорохи в саду, обнаженный Бернар - все это она видела на
холсте и  теперь  ждала  только,  когда  ее  оставят  в  покое  и  дадут
возможность поработать в мастерской. Она обманула Натали, сказав, что та
ее не раздражает.
   Но тем не менее после работы по обустройству  мастерской,  когда  она
показала плотнику по имени Франсуа, каким образом следует сбивать  рамы,
Ева с карандашом в руке и альбомом под мышкой  пришла  в  спальню  мадам
Жуве.
   Натали сидела в кресле, обтянутом пунцовым бархатом, совсем голая.  У
Евы от ужаса выпал из рук карандаш. Более шокирующего зрелища она еще не
видела. Дело было даже не в худосочном теле странной натурщицы, а  в  ее
решимости вернуть себе молодость.
   Решимость прочитывалась  на  ее  серьезном  лице,  которое  почему-то
здесь, в этой мрачной  комнате,  приобрело  желтоватый  оттенок,  отчего
невидимые на солнце круги под глазами  казались  и  вовсе  лиловыми.  Но
особенно тяжко было  видеть  ее  маленькую  голову,  покрытую  короткими
жесткими волосами цвета сигаретного пепла. Как же можно в этих чертах  и
формах, в этой  жуткой  цветовой  гамме,  свидетельствующей  о  жестокой
работе времени  над  этой  некогда  цветущей  плотью,  отыскать  оттенки
красоты и свежести, здоровья и привлекательности? Ведь Натали  ни  слова
не сказала о схожести с ее былой внешностью. А значит, надо  успокоиться
и приступить к изучению.
   Ева села напротив Натали и внимательно посмотрела в ее глаза. Если не
принимать в расчет потемневшие и источенные сухие веки, то  сами  глаза,
черные  и  блестящие,  как  черная  смородина  после  дождя,   оказались
неподвластны времени: это был взгляд молодой женщины.
   Даже девушки. Знала ли о том Натали?
   Уверенной рукой "Ева нанесла несколько  штрихов  и,  сделав  набросок
лица крупным планом, принялась за глаза. Карандаш словно только и  ждал,
чтобы его взяли в руки. Он, приятно шурша по твердой бумаге, в  точности
повторял выражение глаз Натали.
   И когда с  портрета  на  Еву  взглянула,  укоряя  неизвестно  в  чем,
пятидесятилетняя женщина с молодыми глазами, она поняла, что проработала
больше трех часов впустую. Она лишь  отразила  действительность,  вместо
того чтобы вскрыть тайну времени. А что, если,  увлекшись  работой,  она
повторит свою ошибку и на холсте?  С  другой  стороны,  она  не  обязана
показывать свои эскизы. Главное для заказчика - конечный результат. А он
удовлетворит ее, в этом Ева не сомневалась.
   Натали, закутавшись в пушистый желтый халат,  закурила.  Она  держала
сигарету  длинными  тонкими  пальцами,  глаза  ее  были  прикрыты.   Она
полулежала в кресле и, наверное, была далеко отсюда. О чем она думала? О
ком?
   - Мне казалось, ты царапаешь мне  кожу,  -  усмехнулась  она,  -  так
громко шуршал твой карандаш. Я просто чувствовала, как ты прорисовываешь
каждую морщинку.
   Ева  молча  спрятала  листок  в  альбом  и  пожала  плечами.  Она  не
собиралась вступать в пререкания,  тем  более  что  говорить  еще  было,
собственно, не о чем.
   - Я пойду, - тихо произнесла она и направилась к двери.
   -  Ева,  -  нараспев,  словно  опьянев  от  бокала  крепленого  вина,
произнесла сидящая перед ней женщина в желтом. - Ты любовь Бернара?
   Ева почувствовала, что краснеет. Нет, она не  позволит  Натали  вести
себя подобным образом.
   - Я вас не понимаю, - жестко произнесла она.
   - Мне бы не хотелось,  чтобы  твое  состояние  отразилось  как-то  на
работе.
   - Так это вы бросили ко мне в комнату мертвую голубку?
   Натали открыла глаза, выпрямилась, отчего  полы  халата  разошлись  и
обнажили тонкие смуглые бедра и черный треугольник.
   - О чем ты? Какая еще мертвая голубка?
   Что за дикие фантазии?
   - Но если не вы, то кто? Кто бросил вчера поздно  вечером  ко  мне  в
комнату голубя с перерезанным горлом? Там весь ковер в крови.
   - Но это не я,  клянусь  тебе!  Увидишь  Сару,  скажи,  чтобы  замыла
ковер... Кому это вздумалось так шутить? Странно...
   И она снова погрузилась в раздумья. Ева  тихонько  покинула  комнату,
вздохнула полной грудью и через сад направилась в мастерскую.
   Плотник уже ушел. Три готовых рамки с натянутым на них холстом стояли
возле стены. Остальные планки и инструменты  были  аккуратно  сложены  в
углу и прикрыты свертком с бумагой. Ева посмотрела на часы: конечно, ему
пора домой. В маленькой комнатке, примыкавшей к мастерской, она  увидела
небольшой верстак и висевшую над ним трехэтажную полку, на которой  были
разложены сегодняшние покупки. Казалось, пиши, чего  еще  нужно?  Однако
разговор с Натали и трехчасовая работа над ее портретом вымотали Еву. Ей
было  необходимо  настроиться,  но  долгое  отсутствие  Бернара   мешало
сосредоточиться. Хоть бы он уехал насовсем! Иначе она ничего  не  сможет
написать, он все время будет необходим ей как воздух, ей нужно будет его
видеть. Но ведь не может же она заставить его вечно быть  при  ней!  Это
нереально.
   Почему он ей ничего не сказал? Куда исчез?
   Может, Натали приревновала его и отправила куда подальше?
   Сквозь прозрачные, вставленные в тонкую белую решетку стекла  веранды
она  увидела  приближающуюся  к  мастерской  Сару.  Та  несла  в   руках
телефонный аппарат. Ева  поспешила  ей  открыть.  Сара  молча  поставила
аппарат на верстак и подключила его к розетке.
   - Сейчас вам позвонит мсье Бернар, - сказала она загробным голосом  и
хотела было уйти, но Ева остановила ее:
   - Сара, ты не знаешь, кто вчера подбросил мне в комнату голубя?
   Девушка широко распахнула глаза и яростно замотала головой.  Ей  было
лет двадцать, не больше. Пухленькая брюнетка с  едва  заметными  усиками
над верхней губой  и  крупным  вишневым  ртом.  Сара  носила  облегающую
трикотажную одежду, которая выгодно подчеркивала  ее  непомерно  большую
грудь, тонкую талию и пышные бедра.
   - Я так и думала. Спасибо за телефон.
   Тебе надо замыть ковер в моей комнате. Кстати,  ты  неплохо  говоришь
по-русски.
   - У меня отец русский, вернее, армянин.
   А мама - итальянка. Мне можно идти?
   Едва она ушла, как зазвонил телефон. Ева радостно схватила трубку.
   - Ева, ты почему мне не позвонила? Я уже целый час жду твоего  звонка
у Пейрара. д. - а почему я должна звонить ему? Я даже не знаю номера его
телефона.
   - Разве ты не прочитала мою записку?
   - Какую?
   - Я перед уходом оставил ее на твоей подушке.
   - Извини, но я ничего не видела. - Она хотела спросить, почему он  не
разбудил ее перед уходом, но не сделала этого. - Бернар, ты  хочешь  мне
что-то сказать?
   - Да. Я соскучился по тебе. Ты не могла бы...
   Но тут что-то произошло, и телефон словно умер. Трубка не издавала ни
звука. Ева еще  некоторое  время  подождала,  потом  положила  трубку  и
проверила розетку - все безрезультатно. И  тогда  она,  начиная  кое-что
понимать, вышла из мастерской и пошла вдоль стены дома, следя за  линией
телефонного кабеля. Возле двери,  ведущей  с  террасы  в  гостиную,  она
увидела оборванный черный провод.
   Вернее, срезанный, наверняка только что.
   Разъяренная Ева бросилась в спальню Натали, надеясь застать  ее  там.
Постучав  и  не  получив  разрешения,  она  вошла.  В  пепельнице  тлела
сигарета, ее пряный синий дымок, извиваясь, поднимался  к  потолку.  Ева
огляделась, взгляд ее упал на фотографию, висевшую на стене,  прямо  над
изголовьем кровати. Две молодые девушки улыбались в  объектив.  Одна  из
них, судя по всему, была сама Натали. Лицо  же  второй  девушки  кого-то
смутно ей напоминало. И тут она услышала скрип двери.
   Увидев Еву, рассматривающую фотографию,  Натали  подбежала  к  ней  и
сорвала со стены снимок.
   - Что ты здесь делаешь? - спросила она, пряча фотокарточку  в  карман
необъятного халата. - Ты не должна рассматривать фотографии в этом доме.
   - Я пришла не за этим... В вашем доме происходят странные вещи, мадам
Жуве.
   Только что Сара принесла мне в мастерскую телефон,  но  не  успела  я
произнести и пару слов, как перерезали кабель. Я только что видела  его.
Это возле террасы.
   - Ева, я знаю ровно столько же, сколько и  ты.  Работай  спокойно,  я
позвоню Франсуа, и он сию же минуту  починит  кабель.  А  теперь  оставь
меня, я жду доктора Симона, у меня сеанс.
   Возвращаться в мастерскую уже не имело никакого смысла. Ева постучала
в комнату Сары. Девушка выглядела испуганной.
   - Сара, ты не знаешь телефон Пейрара?
   Кто-то перерезал кабель, а мне необходимо срочно  договорить  с  мсье
Бернаром.
   Сара смотрела на нее исподлобья, а потом,  неожиданно  приблизившись,
прошептала:
   - Уезжайте, мадемуазель Ева, моя хозяйка уже несколько лет как  не  в
себе. Это она подкинула вам голубя и перерезала кабель, я сама видела...
Ей нельзя  верить...  А  Бернар  бросил  вас.  На  квартире  Пейрара  он
встречается с Тижи, это его любовница. Уезжайте,  мадемуазель,  они  вас
обманывают.
   - - Ты - маленькая  дрянь,  Сара!  Теперь  я  понимаю,  кто  все  это
подстроил. Признайся, лгунья! -  Ева,  позабыв  все  приличия,  схватила
служанку за ухо. - Признайся, ты влюблена в Бернара и теперь делаешь мне
эти пакости...
   Неужели ты не понимаешь, что стоит мне рассказать все Натали, как она
выгонит тебя в два счета!
   Сара шумно дышала, на ее выпуклом лбу выступили капли пота.
   - Найди немедленно Франсуа и скажи, чтобы он починил кабель. А сейчас
дай мне телефон Пейрара. Или нет... Ты умеешь водить машину?
   Девушка кивнула.
   - Тогда отвези меня туда. Только побыстрее. Я переоденусь  и  спущусь
вниз.
   Сара, красная как помидор, быстро пошла по коридору. Ева поднялась  к
себе, переоделась и спустя четверть часа уже была  в  машине,  за  рулем
которой сидела насупившаяся служанка.

***

   Дверь открыл Бернар.
   - Как ты сюда доехала? Неужели на такси?
   Ева в двух словах рассказала ему про Сару.
   - А почему ты здесь, а не дома? Может, я тебе помешала?
   Бернар выглядел крайне озабоченным.
   - Если честно, то я готовлюсь к лекции.
   Там, дома, зная о том, что  ты  рядом,  я  не  смог  бы  прочесть  ни
строчки. Но чтобы не расставаться с тобой на весь день, я придумал,  что
ты будешь мне звонить каждый час. Поэтому я  оставил  записку.  Судя  по
всему, Сара сделала так, чтобы ты ее не нашла.
   Ева прошла в квартиру и, вспомнив все то, что  произошло  здесь  пару
дней назад, заметила, как блестят глаза у Бернара. Они подумали об одном
и том же.  А  когда  она  увидела  низко  подвешенную  лампу,  по  форме
напоминающую мыльный пузырь, то ей почему-то стало весело. Как же  могло
случиться, что она так  быстро  забыла  Вадима,  Москву,  Гришу  и  свои
картины? Она словно бы парила над своим прошлым, сожалея, что проснулась
так поздно.  Ей  было  уже  двадцать  девять  лет,  а  она  впервые  так
безоглядно влюбилась.
   - Неужели ты весь  день  просидел  в  душной  квартире?  Ты  хотя  бы
обедал?
   - Да. Я съел яблоко и грушу.
   - Бернар, я сегодня сделала набросок с Натали. Ты не знаешь, зачем ей
все это нужно?
   - Знаю. Это все Симон, старый идиот. Он  внушил  ей,  что  необходимо
подробнейшим образом вспомнить свое прошлое... Видишь  ли,  в  молодости
Натали перенесла тяжелое нервное потрясение. Кажется, оно было связано с
безумной романтической любовью. Что-то там  произошло,  и  она  осталась
одна. Потом вышла замуж за известного в Париже  ювелира,  Ги  Субиза,  и
прожила с ним достаточно долго,  потом  он  умер,  ну,  а  остальное  ты
знаешь.
   - Но ты ничего не сказал о портрете! Ну и пусть она  себе  вспоминает
прошлое, а зачем ей портрет?
   - Понимаешь, у нее никогда не  было  детей.  Может  быть,  она  хочет
посмотреть, как могла бы выглядеть ее неродившаяся дочь?  Натали  трудно
понять, а фантазий ей не занимать.
   К