es Monts и обелиск садов Саллюстия благословляли  их
первое  и  незабываемое  объятие.  Блестели  купола  молчаливого  города,  и
серебристый газ легкого тумана покрывал верхушки деревьев Пинчио.

Глава 9

   Колокола римских церквей звонили.  Над  темным  куполом  Святого  Августа
кружились голуби, вырисовывая арабески на фоне  утреннего  неба.  Окно  было
широко раскрыто, и через тюлевую занавеску проникало первое  теплое  дыхание
нарождавшегося дня.
   Ручини сжимал Диану в объятиях, любуясь ее синими глазами, лаская голубую
пижаму, приоткрытую на белоснежной груди,  гармонично  слившуюся  с  золотом
коротких, теперь растрепанных волос.
   - Диана, вы  для  меня  прекраснее  всех  картин  Рейнольдса  и  Лоренса,
которыми  так  гордятся  картинные  галереи  вашей  страны.  Меня,  южанина,
восхищают изящные черты  вашего  лица,  а  нежность  и  белизна  вашей  кожи
затмевают для меня прекраснейшие небеса Сорренто и Амальфи.  Теперь  я  могу
признаться вам: вы покорили меня, мою гордость и мою  волю.  Я  признаюсь  в
этом  потому,  что  из   мрачного   существа,   ревниво   охранявшего   свою
независимость, вы сделали покорного раба. Диана, я люблю вас за то, что  так
долго сопротивлялся вашему очарованию.  Я  обожаю  вас  за  то,  что  вы  не
поддавались мне. Вчера вечером, сидя на балконе в ожидании вас, я смотрел на
звезды. Ведь мы, венецианцы, суеверны! Я глядел на звезды и  думал:  которая
из них - моя, которая - ее? Вдруг два метеорита  пересекли  созвездие  Лиры.
Они стремились один к другому, и, казалось, вот-вот встретятся, потом  сразу
погасли и исчезли в  вечном  мраке  звездного  пространства.  Но  они  почти
коснулись друг друга. И этот символический поцелуй двух падающих  звезд  под
темным покровом чудной летней ночи был для меня хорошим предзнаменованием. Я
успокоился и ждал вас с миром  и  радостью  на  сердце.  Я  знал,  что  ночь
принадлежит нам, и, что  бы  ни  случилось  с  нами  потом,  мы  никогда  не
пожалеем, что пережили ее.
   Диана, опьяненная, слушала слова Ручини; прижавшись, как ребенок,  к  его
груди, она спокойно отдавалась так  долгожданному  счастью.  Она  так  часто
представляла себе минуты, когда испытает радость близости с ним, что  теперь
растворялась в  полном  и  чудесном  ощущении  физического  блаженства.  Она
чувствовала  себя  такой  маленькой  в  объятиях   Ручини.   Ее   белокурые,
растрепанные в минуту страсти волосы обрамляли лоб,  на  полуоткрытых  губах
бродила улыбка  признательности.  Ручини  любовался  ею.  Его  черные  глаза
останавливались то на чудесном рисунке рта, то на  чистой  линии  маленького
прямого носа, то на прелестном контуре груди, выглядывавшей из  полуоткрытой
пижамы. Ручини наслаждался собственным поражением побежденного кондотьера. С
какой молчаливой радостью он касался своим  загорелым  телом  белизны  этого
покорного  и  прекрасного  тела!  С  какой  благодарностью   наблюдал,   как
опускались тяжелые веки Дианы, заключая в себе чудесное видение их  поцелуев
и объятий.
   Воскресное утро было полно торжествующим перезвоном; пение колоколов  как
будто возвещало удивленным верующим о рождении великой любви  в  комнате  со
старинным желтым потолком. Великолепная пара! Эрос  мог  бы  объявить  теням
Форума их чудесное вознесение к вершинам страсти.
   Проходили часы. Леди Диана и Ручини не двигались, погруженные  в  сладкое
забытье.  У  окна,  колеблемая  южным  ветерком,  тихо   трепетала   тюлевая
занавеска, как будто  вздрагивая  при  воспоминании  о  недавних  ласках,  и
лепестки роз падали один за другим, как бы отмечая неумолимый бег часов.
   Вдруг леди Диана открыла глаза и, обняв своего возлюбленного, спросила:
   - Вчера вечером, дорогой, ты обещал мне рассказать все. Но твоя маска все
еще не снята, и сегодня ночью  я  все  еще  любила  таинственное  домино  из
венецианского карнавала... Говори же скорее...
   - Итак, мучительная минута уже пришла,  и  наше  очарование  должно  быть
нарушено так скоро?
   - Все зависит от твоей откровенности.
   -  Как  знать...  Не  предпочтешь  ли  ты  подождать  хоть   немного   и,
отвернувшись от враждебной действительности,  насладиться  убаюкивающей  нас
иллюзией?
   - Говори!..
   - Женщина - извечное олицетворение  любопытства,  она  согласна  потерять
свое счастье за возможность узнать его оборотную сторону.  Диана,  роскошное
издание книги Евы, живая статуя Кановы, воскрешенная Эросом в моих объятиях!
Неужели ты не боишься  погрузить  свои  нежные  руки  в  черную  золу  моего
прошлого, неужели не боишься увидеть там  нечто,  от  чего  потускнеет  твое
солнце и что придаст горечь нашим поцелуям? Прошлое любовника - это  комната
Синей Бороды, где висят бесчисленные трупы его былых увлечений.., прекрасные
и глупые, развратные и чувственные, и ревнивые. Все они там, превращенные  в
мумии  забвением,  окаменевшие  от  времени,  этого  неумолимого   чудовища,
безжалостно  пожирающего  воспоминания.  Ты  не  боишься  приоткрыть  темное
убежище, полное высохших слез, пожелтевших писем и увядших грез?
   - Нет, нет, я хочу знать. Пусть ты и заставишь истечь кровью мое  сердце,
страдать из-за тебя, мой любимый, - это высшее счастье,  это  печать  твоего
обладания!
   - То, что я  должен  тебе  рассказать,  не  принадлежит  к  области  моих
любовных приключений. Дело идет о женщине, но  о  женщине,  не  дающей  тебе
никаких оснований для ревности. Ты это сейчас поймешь.
   Ручини прислонился к подушке, а Диана прижалась  к  его  коленям.  Ручини
взял ее тонкую руку в свою и нежно улыбнулся ей. Диана в ответ наклонилась и
протянула ему свои алые губы. Поцеловав ее, он заговорил:
   - Год тому назад графиня Николетта  Ручини,  одна  из  моих  родственниц,
уехала  из  Венеции  в  Лондон.  Николетте  было  двадцать  лет.  Она   была
очаровательная брюнетка с чудесным цветом лица, умное и утонченное создание.
Она была девственницей, и ни одно нечистое желание не зарождалось в ее  уме,
несмотря на все искушения и множество поклонников. Николетта отправлялась  в
Лондон  усовершенствоваться  в  английском  языке  и  светских  манерах  под
покровительством своей лучшей приятельницы миссис Эндрю  Перкинс.  Это  была
одна из светских львиц Лондона, женщина с прекрасной  репутацией,  известная
своим примерным поведением.
   В течение  трех  месяцев  Николетта,  гостья  миссис  Перкинс,  проводила
восхитительные дни в ее вилле в Регент-парке, в Лондоне. Жизнь улыбалась ей,
и судьба устилала ее путь  розами...  Однажды  ей  представили  англичанина,
полковника, лет сорока, служившего во время европейской войны в Месопотамии,
отдавшего свой недюжинный ум на службу английской разведки. Я хочу, чтобы вы
ясно представили себе, кем был этот  человек.  Дилетант  и  артист  в  форме
офицера генерального штаба.., читающий в  сердцах  женщин..,  не  правда  ли
любопытно? Во время великой войны мы больше привыкли сталкиваться с  тонкими
гастрономами, чем с тонкими психологами... Как бы то ни было, но  офицер  (я
сейчас назову вам его имя) сделался одним из тузов второго отдела британской
контрразведки на Востоке. Пятнадцать лет путешествий и долгого пребывания  в
Аравии, Сирии и Египте сделали его авторитетом в мусульманской политике. Ему
и его другу, Лауренсу, принадлежит честь создания короля Фейсала и раскрытия
заговоров националистов в Каире. Он в совершенстве владеет арабским языком и
чувствует себя в большой мечети Мекки так же хорошо,  как  вы  в  лондонской
гостиной. Он великий преступник, - прибавил Ручини глухим голосом.
   Леди Диана  задрожала  при  виде  засверкавшего  взгляда  Ручини  и  тихо
повторила:
   - Великий преступник?
   Но Ручини уже успокоился и безразличным  тоном  рассказчика,  передающего
вымышленный сюжет, продолжал:
   -  Итак,  миссис  Перкинс  представила  Николетте  полковника.  Вероятно,
красота Николетты произвела на него сильное впечатление, так как он  выразил
желание увидеть ее  еще  раз.  Через  две  недели  он  давал  обед  в  своем
великолепном дворце в честь графини  Ручини...  Через  месяц  он  официально
просил руки Николетты у миссис Перкинс. Но молодая графиня не питала к  нему
ни малейшего чувства.  Он  был  для  нее  просто  образованным  человеком  и
интересным собеседником, не больше. Его остроумный цинизм  морально  отдалял
ее от полковника, а его физический  облик  оставлял  ее  равнодушной  к  его
попыткам ухаживать за ней. Полковник безумно влюбился в Николетту, а  отказы
и препятствия еще больше распаляли его страсть. И тогда-то у него  зародился
план.  Пользуясь  отсутствием  миссис  Перкинс,  уехавшей   в   Дублин,   он
телеграфировал Николетте: "Мы приглашены на воскресенье к полковнику  в  его
замок. Приезжайте  в  субботу,  встретимся  у  него.  Преданная  вам  миссис
Перкинс". Николетта доверчиво отправилась по  указанному  адресу.  Полковник
встретил ее, окруженный слугами  и  убийцами.  Прекрасная  обстановка  замка
страшно  понравилась  Николетте,  спокойно  ожидавшей  встречи  с  друзьями.
Отсутствие миссис Перкинс удивило ее. Тогда вероломный полковник показал  ей
телеграмму, будто бы полученную из Дублина и сообщавшую, что миссис  Перкинс
прибудет только в воскресенье в десять часов утра.
   Вечер  прошел  очень  приятно.  Полковник  блистал  во  всеоружии  своего
остроумия. Николетта любовалась  персидскими  вазами,  наполненными  черными
ирисами и орхидеями, и арсеналом дамасского оружия.
   Ручини вдруг  замолчал,  леди  Диана  беспокойно  посмотрела  на  него  и
спросила:
   - А дальше?
   Ручини сильно сжал нежный локоть Дианы и продолжал:
   - А дальше драма разыгралась... Вы должны представить  ее  себе  во  всем
ужасе. Преступление восточного  сатрапа,  раздирающего  лилию  своей  грубой
рукой... Николетта, обезумевшая  от  стыда  и  страдания,  убежала  ночью  и
вернулась пешком в Лондон. На другой день, не  дожидаясь  возвращения  своей
приятельницы, до сих пор ничего не знающей об этой драме, она уехала обратно
в Венецию и упала в мои объятия, как раненая птичка!
   Ручини замолчал, полузакрыв глаза, и, положив руку  на  белокурые  волосы
Дианы, добавил:
   - Диана, полковник совершил гнуснейшее преступление, и я, Анджело Ручини,
поклялся отомстить за Николетту.
   Помимо воли и рассудка, леди Диана почувствовала, что  разделяет  желание
мести Ручини, несмотря на то, что его  враг  был  ее  соотечественником.  И,
смело выдержав пылающий взгляд глаз, устремленных  на  нес,  и  тиски  руки,
сжимавшей ее локоть, она проговорила:
   - Анджело!,. Вы поступаете справедливо. Я, не верящая в  Бога,  убеждена,
что он одобрил бы наказание преступника. Я  еще  больше  люблю  вас  за  это
желание мести и сделаю все, чтобы вам помочь.
   - Если вы последуете за мной, вы пораните  себя  о  терновые  кусты  моей
Голгофы... Если вы боитесь запачкать руки или поранить тело, оставьте  меня,
пока не поздно. Я люблю вас всей душой. Если я потеряю вас сегодня,  я  буду
жить только ради мести и, выполнив ее, умру, удовлетворенный. Я  люблю  вас,
вы для меня все. Ваше благополучие, ваше физическое и моральное  спокойствие
для меня дороже моей эгоистической любви. Я еще раз говорю вам:  берегитесь!
Если вы захотите следовать за мной, вы должны забыть вашу родину во имя этой
страсти, вы должны бесстрашно отказаться от верности вашим королям и  вашему
знамени и присоединиться к черному флагу, который я скоро подниму.
   Ручини прижал к себе Диану и прибавил:
   - Диана, мое сердце разрывается, когда я говорю  тебе  "уходи",  и  в  ту
самую минуту, когда я говорю тебе "уйди", мои губы призывают тебя, мои  руки
тянутся к тебе, мои глаза ищут твоих. Я гоню тебя и хочу, чтобы ты осталась!
   Диана, растроганная, обняла шею Ручини:
   - Ты  частица  меня  самой.  Ты  уничтожил  мое  прошлое,  возродил  меня
очистительным пламенем своей любви. Для тебя я забуду свое знамя,  родину  и
друзей. Для тебя я изменю всему миру. Я твоя вещь,  покорная  и  доверчивая,
Анджело! Ты мой обожаемый господин. С радостью я склоняю  перед  тобой  свою
голову, никогда до сих пор не склонявшуюся.
   Обнявшись, молчаливые, они слушали  согласное  биение  своих  сердец.  Их
измученные  тела  и  натянутые  нервы  отдыхали  в  неизъяснимой   сладости.
Осторожными движениями Ручини ласкал волосы Дианы, ее лоб,  прелестный  овал
продолговатого лица. Усталым голосом она попросила:
   - Назови мне имя этого офицера. Не прерывая ласки, Ручини ответил:
   - Это полковник Варрен... Лесли Варрен. Страшным усилием воли леди  Диана
подавила  восклицание.  Она  закрыла  глаза,  сердце  ее  забилось  с  такой
быстротой, что она испугалась, как бы Ручини не заметил ее  волнения.  Лесли
Варрен... Лесли Варрен... Имя ударяло  в  виски  в  такт  усиленному  биению
сердца, и горький привкус прошлого поднимался ко рту.
   Случай, этот жестокий слепой безумец,  эта  ночная  бабочка,  бьющаяся  о
стены нашего существования, захотел, чтобы в  эту  минуту  полного  покоя  и
невыразимого счастья  она  услыхала  через  бесконечность  воспоминаний  имя
одного из своих бывших любовников.

Глава 10

   Ее бывший любовник? Это было не совсем так. Она никогда не  любила  Лесли
Варрена, и их короткая связь длилась ровно столько,  сколько  длятся  зимние
сумерки. Они встретились в Париже, после полудня в клубе.
   На фоне бледного неба  Елисейских  полей,  проглядывавшего  сквозь  голые
ветви деревьев, обрисовывалась веранда, выходившая на  опустелый  сад.  Сидя
друг возле друга в креслах, в обстановке, располагающей к откровенности, они
вели непринужденную беседу, остроумную и циничную.
   Леди Диана скучала, ее  жизнь  в  течение  трех  последних  месяцев  была
монотонна, и ей захотелось  скрасить  ее  каким-нибудь  ярким  приключением,
испытав вновь сладость мгновенного наслаждения. Полковник Варрен казался  ей
достойным партнером такого чувственного удовольствия. Их беседа  закончилась
обедом в отдельном кабинете под аккомпанемент далекой музыки,  прорывавшейся
сквозь стены, обтянутые шелком цвета чайной розы.
   На следующий день леди Диана получила замечательную библию в великолепном
переплете и карточку полковника с  надписью:  "Дорогая  Диана,  эта  толстая
книга поможет вам искупить ваше прегрешение вчера вечером".
   Через день полковник Варрен получил прекрасный экземпляр книги "Examen de
Flora" и карточку леди Дианы с надписью: "Дорогой Варрен, этот маленький том
поможет вам искупить вашу неловкость вчера вечером".
   Много раз полковник Варрен пытался снова увидеть Диану, Она избегала его.
Она осознала свою ошибку, холодное распутство  этого  человека  ввело  ее  в
заблуждение.  Она  почувствовала,  с  почти  дьявольской  проницательностью,
пройдоху под вежливыми манерами этого денди.
   Леди Диана  предавалась  этим  горьким  воспоминаниям,  идя  по  Via  del
Plewiscito на свидание с патером де Сала, которое он ей  назначил  в  церкви
Иисуса.  Леди  Диана  шла  медленно,  с  душой,   отягощенной   счастьем   и
беспокойством. Наконец чудесная любовь сеяла  уже  в  ее  сердце  тоску.  Ее
любовник должен был бороться с врагом; почему же  так  случилось,  что  этот
враг познал когда-то сладость ее поцелуев?
   Зачем это пятно на солнце? Почему эта трещина на хрустале?
   Ручини никогда не узнает об этом, она будет помогать ему душой и телом  в
его жестокой борьбе. И все же на пороге  их  любви  скользнула  тень.  Диана
должна была молчать, когда  всем  существом  порывалась  к  признанию.  Она,
владевшая ложью с искусством и ловкостью амазонки, пускающей стрелы из лука,
чего не дала бы  она  за  возможность  открыть  свою  совесть  любимому,  за
возможность не лгать и не притворяться больше. Не было ли  это  таинственным
законом возмездия? Не заставляла ли  ее  судьба,  этот  неумолимый  маэстро,
почувствовать фальшивую ноту прошлого в лейтмотиве ее нового счастья,  чтобы
доказать ей, что  за  все  приходится  расплачиваться,  даже  за  мимолетные
увлечения, показать ей, что она, виртуоз лжи, обречена тянуть ее оковы через
цветущий сад вновь обретенного рая?
   Диана поднялась по ступенькам церкви причудливого  стиля.  Запах  горящих
восковых  свечей  доносился  через  открытую  дверь,  напоминая  ей  забытые
ощущения проповедей. Она заметила слева, между  четырьмя  серыми  мраморными
колоннами с золотыми жилками стеклянный саркофаг  Игнатия  Лойолы.  Над  ним
возвышалась  серебряная  статуя  святого  за   круглой   оградой   бронзовых
канделябров в стиле рококо.
   Леди Диана узнала отца де Сала в коленопреклоненном человеке с  закрытыми
глазами. Она замерла позади него, не мешая  ему  молиться,  и  сама  закрыла
глаза,  чтобы  не  видеть  блестящего  саркофага,   где   покоилась   фигура
преподобного генерала. Эта статуя в своей стеклянной броне внушала ей страх.
Иезуит заметил ее, поднялся и поклонился:
   - Леди Уайнхем, мне, может  быть,  не  следовало  приглашать  вас  в  эту
мрачную церковь, но я не посещаю  места,  привычные  вам  и  соответствующие
вашей красоте...
   Иезуит пригласил леди Диану сесть подле него. Церковь была  почти  пуста.
Несколько верующих молились перед главным алтарем,  стыдливо  опуская  глаза
перед великолепным изображением "Обрезания господня" Моратта.
   - Отец мой, - проговорила Диана, -  я  искала  свидания  с  вами  не  для
исповеди. Откровенно  говоря,  я  никогда  не  исповедовалась,  так  как  не
религиозна. Я отношусь с одинаковым уважением к религии  моих  предков  и  к
верованиям язычников на Новогебридских островах. Я прошу, чтобы вы выслушали
меня,  не  как  проповедник,  готовый  отпустить  мне  грехи  в   обмен   на
соответствующую эпитимию, но как человек большого опыта, суждения  которого,
я уверена, будут правильными.
   - Леди Уайнхем, я  выслушаю  вас  с  беспристрастной  снисходительностью,
которую вы заслужили своим доверием ко мне.
   Дружественный и почти сердечный тон иезуита был сюрпризом для леди Дианы.
Она с удивлением созерцала угловатое лицо  своего  собеседника,  смягчавшего
ради нее холодную суровость мрачного взгляда.
   - Мои слова как будто удивляют вас, - сказал отец Сала.
   - Признаюсь, в особенности после нашей первой встречи там, в Венеции...
   - Дело в том, что теперь я лучше осведомлен, леди Уайнхем... Та,  которой
я не доверял, не существует больше... В вашем лице я вижу нашу  союзницу.  И
так как вам было угодно поверить мне ваши мысли,  я  постараюсь  не  поучать
вас, а утешить.
   Леди Диана заговорила. С точностью  врача,  знающего  свою  болезнь,  она
открыла без ложного стыда свою любовь к  Ручини.  Не  прибегая  ни  к  каким
прикрасам, она изложила также свое приключение с полковником Варреном.  Отец
де Сала с опущенной на грудь головой, скрестив руки, неподвижно слушал ее.
   - Вот  жестокое  отомщение,  придуманное  мне  судьбой...  Я  называю  ее
судьбой, вы бы сказали - провидением.
   - Нет, - осторожно проговорил иезуит. - Провидение никогда не мстит.
   - Знаю, знаю! Вы  будете  уверять  меня,  что  оно  лишь  заставляет  нас
искупать  наши  грехи.  Это,  конечно,  одно  и  то  же,  и  придумано   его
посланниками на земле для более легкого приручения  паствы.  Но  это  слабое
утешение... Вы теперь знаете все, отец мой! Я безумно люблю Ручини и всецело
принадлежу ему. Он во мне, он внутреннее пламя, сжигающее  меня,  пожирающее
меня и дающее мне жизнь. Для него я хотела бы  уничтожить  все  пятна  моего
прошлого и обновить мое будущее. Ваши прежние сомнения теперь напрасны. Я  и
Ручини - две половины одного тела. А между тем наше рожденное счастье  носит
на себе невидимое  клеймо...  Соединенные  чувством,  мы  бесстрашно  пойдем
против полковника Варрена... Но враг Ручини  держал  меня  некогда  в  своих
объятиях... Вот ужасная истина, отец, истина, причиняющая мне страдания.  На
пороге нашего счастья я снова вижу призрак лжи. Я умоляю  вас  сказать  мне:
должна ли я признаться во всем Ручини?
   Патер де Сала  ничего  не  ответил.  Леди  Диана  ст