сит англичан. Если бы вы  слышали,  каким  тоном  он
сказал мне, что англичане проиграют в следующий раз, вы бы не сомневались  в
этом.
   Игроки в покер наблюдали за леди Дианой. Джимми первый прервал молчание.
   - Вот видите,  Диана,  вы  компрометируете  себя  с  англофобом,  ведущим
сомнительные дела... Плохо! Очень плохо! Пум! Пум! Коварный  Альбион!  Какой
ужас!
   - Ах, вы меня раздражаете! Сэр Реджинальд Деклинг  иронически  заметил  в
свою очередь:
   - Теперь я понимаю, почему этот патриций чуть  не  перевернул  гондолу  в
прошлый  раз!  Он  пронюхал,  что  в  ней  двое  подданных  его  британского
величества: Диана и я!
   Но леди Диана решительно поднялась.
   - Вы все ужасны с вашими глупыми шутками... Спокойной ночи!
   Как птица, складывающая крылья, она запахнула манто на  своих  обнаженных
плечах и громко хлопнула дверью будуара.

Глава 5

   Каждое утро Джимми и сэр Реджинальд Деклинг принимали солнечные ванны  на
пляже Лидо. Растянувшись, почти голые,  на  песке  Excelsior,  они  обнажали
девять десятых своего тела со спокойным бесстыдством англосаксов. В  полдень
они возвращались на борту "Тритона" в Большой канал. Джимми  высаживал  сэра
Реджинальда Деклинга у "Даниэли" и отправлялся домой.
   На следующий день после инцидента в будуаре сэр Реджинальд сказал Джимми:
   - Проводите меня на вокзал. Завтра  уезжает  одна  из  моих  приятельниц,
очаровательная венка, и я хочу взять для нее спальное  место  в  симплонском
экспрессе.
   Моторная  лодка   поднялась   по   волнистой   линии   Большого   канала,
прорезывающего всю Венецию, и остановилась перед железным мостом.  Джимми  и
сэр Реджинальд выскочили на набережную. Вдруг Джимми, толкнув локтем  своего
соседа, прошептал:
   -  Посмотрите  на  ступеньки  вокзала...   Там   поднимается   Ручини   в
сопровождении какой-то женщины.
   Сэр Реджинальд свистнул и сардонически заметил:
   - Пассия Дианы не собирается скучать в дороге.
   - Идите заказывайте спальное место, а я останусь наблюдать за ними.
   Джимми пошел за Ручини на некотором расстоянии и  внимательно  следил  за
ними. Спутницей Ручини была молодая девушка,  лет  около  двадцати,  скромно
одетая. Тоненькая брюнетка, с чистым профилем камеи, она напоминала  мадонну
Кастельфранко или нежное кроткое существо,  сошедшее  с  полотна  Джорджоне.
Девушка шла рядом с Ручини удивительно легко и грациозно,  фамильярно  держа
его за руку. Миланский поезд отходил. Ручини поцеловал свою спутницу,  вошел
в купе и подошел к окну, чтобы сказать  ей  несколько  слов.  Поезд  отошел.
Девушка помахала платочком и долго смотрела вслед уходившему поезду.
   Но для Джимми было достаточно. Присоединившись  к  сэру  Реджинальду,  он
вернулся домой. Он торопился рассказать о своем открытии леди Диане.
   - Диана, это я, - проговорил он, стуча в дверь  ее  будуара.  -  Уже  без
четверти час... Вы встали?
   Голос из глубины комнаты ответил:
   - Оставьте меня в покое.
   - Послушайте, Диана, мне нужно с вами поговорить, откройте дверь.
   Тот же усталый голос повторил:
   - Оставьте меня в покое.
   Джимми заупрямился и закричал в дверь:
   - Да отворите же, Диана, черт возьми. Я возвращаюсь с вокзала, где  видел
Ручини.
   За дверью послышались звуки быстрых шагов, смягченных комнатными туфлями.
Диана отворила дверь. Она была полуодета и держала в правой  руке  маленькую
щеточку, а в левой - коробочку с краской для бровей.
   - Что вы мне там рассказываете? Вы видели на вокзале Ручини?
   - Сначала, дорогая, поцелуйте меня.., иначе я вам ничего не скажу.
   Подобно спешащему почтальону, штампующему конверт, леди Диана запечатлела
быстрый поцелуй на лице Джимми и нетерпеливо воскликнула:
   - Дальше?
   - Но я же говорю вам, что видел прекрасного Ручини в полдень на вокзале.
   - Мой дорогой, вы не сообщаете мне ничего сенсационного. Вчера вечером он
сказал мне, что уезжает в Милан.
   - А он сообщил вам, что его будет провожать красивая брюнетка?
   - Что?
   - Очень красивая брюнетка. С очаровательным профилем.
   Леди Диана села перед трюмо.  Она  основательно  подводила  свои  длинные
ресницы, оттенявшие синие глаза, и не проявляла ни удивления, ни  особенного
интереса.
   - Что же в этом сенсационного? Не зазвонят ли все колокола Святого Марка,
Фрари и Занипола только потому, что вы видели  этого  господина  в  обществе
какой-то брюнетки?
   Джимми был немного  обескуражен,  как  рассказчик,  история  которого  не
вызвала  интереса.  Он  колебался.  Но  вдруг  леди  Диана  повернулась   и,
размахивая маленькой щеточкой, живо спросила:
   - Она действительно  была  так  хороша?  Тогда  к  Джимми  вернулась  его
уверенность.
   - Хороша? Она очаровательна. Она способна  обречь  на  вечные  муки  всех
ваших шотландских пресвитерианцев! Идя с Ручини  об  руку,  она  производила
впечатление бесконечно счастливой... Совсем как Павел  и  Виргиния...  Когда
раздался свисток, прекрасный Анджело поцеловал прекрасную синьору,  и  поезд
был уже в Местре, а она все еще продолжала махать платочком своей  маленькой
ручкой, затянутой в перчатку.
   На этот раз Джимми торжествовал. Леди Диана продолжала  подводить  глаза,
но рука ее, видимо, дрожала, и щеточка попадала на веки, вместо того,  чтобы
ласкать  длинные,  загнутые  ресницы.  Она   молчала.   Джимми   великодушно
попробовал утешить ее:
   - Послушайте, дорогая, не предполагали же вы, что  объект  вашего  флирта
ожидал вас на берегу лагуны для игры в Адама  и  Еву.  Мое  открытие  просто
доказывает, что потомок дожей предпочитает брюнеток. У каждого свой вкус, не
правда ли?
   - Я ничего не предполагаю,  Джимми!  Я  только  забавляюсь,  наблюдая  за
человеком, аффектирующим презрение к любви. Это странно,  вот  и  все,  Леди
Диана вздохнула и прошептала:
   - Ах, эти мужчины... - Не  отзывайтесь  дурно  о  мужчинах,  мой  добрый,
старый друг! Что бы вы делали без нас?.. Занимались бы вышиванием?
   - Нет, великими делами.
   - Женщина, мечтающая о великих делах, это то же, что ребенок, играющий  с
ружьем. Из-за этого происходят несчастные случаи.
   - Мой друг, я вам прощаю ваши рассуждения.  В  вашем  возрасте  не  имеют
права судить о женщинах... На них смотрят, не пытаясь их понять. Уходите.  Я
буду одеваться. Я завтракаю одна, а вы можете проделать то же самое с Эрихом
Краузе, ожидающим меня в гостиной.
   Джимми, гримасничая, запротестовал:
   -  Наедине  с  Краузе?..  Этот  немец  наводит  на  меня  тоску,  а   его
национальная гордость меня злит.
   - Deutschland uber alles!.. America first...
   Вместе это звучит недурно. За арбузом и кофе вы выскажете свое  презрение
ко всему миру!

***

   В пять часов вечера Джимми, Анри де Мантиньяк и Краузе, сидя в  маленькой
гостиной в стиле  "рококо"  в  ресторане  Quardi,  ждали  сэра  Реджинальда,
искавшего их под колоннами. Туристы пили  кофе,  перелистывая  путеводители.
Оркестр вяло играл старую мелодию Доницетти.
   - Ну, что? - спросил Джимми.
   - Я только что из канцелярии кавалера де Спала. Обаятельный человек.  При
виде меня он удивился и спросил,  смеясь,  какого  рода  несчастье  постигло
меня: кража часов в  отеле  или  неудачный  визит  к  проститутке  в  районе
Сан-Анджело. Я объяснил ему, что  причиной  всему  только  желание  получить
кое-какие сведения о графе Ручини.
   - И что же?
   - Тогда кавалер де Спала стал проявлять чрезвычайную уклончивость в своих
ответах. Он поручился мне, что Ручини - личность вполне почтенная. Но, кроме
этого принципиального заявления, он не сообщил мне ничего  интересного.  Вот
его подлинные слова:
   "Ручини так  давно  покинул  Венецию,  что  стал  почти  иностранцем  для
венецианского общества".
   - А мрачный дом на улице Святого Луки? - спросил Джимми. - Вы подумали...
   - Погодите... Очень обескураженный такими скудными сведениями, я  спросил
кавалера де Спала: "Для чего же катер графа  Ручини  делает  продолжительные
остановки ночью перед домом с решетчатыми окнами, на улице святого Луки,  за
вторым мостом у площади Матэн?" Кавалер де Спала засмеялся и ответил:
   "Неужели? Вы меня  поражаете...  Никогда  не  предположил  бы  склонность
Ручини к любви подобного сорта. Дом, о котором вы говорите, занесен  в  наши
списки, как подозрительный. Он принадлежит некой синьоре  Саккарди,  сдающей
меблированные комнаты любителям сильных ощущений. Мы  терпим  ее  коммерцию,
поскольку она не оскорбляет общественной морали. Но  я  должен  предупредить
вас, что к ней в пансион не посылают на воспитание молодых девушек".
   - Вот главное из того, что я узнал, - заключил сэр Реджинальд. -  Это  не
очень много.
   Четыре приятеля обсудили положение и разошлись. Джимми и  сэр  Реджинальд
сделали несколько шагов по направлению к знаменитым часам, регулировавшим  в
1499  году  занятия  прокураторов.  Теперь  они  указывали  часы   кормления
окрестных голубей. На углу Мерчерии Джимми вдруг остановился и  сказал  сэру
Реджинальду:
   - Есть очень простое средство узнать род занятий Ручини.
   - Какое?
   - Пойдем сегодня вечером к синьоре Саккарди. Мы не  возбудим  подозрений,
так как нас примут за скучающих проезжих иностранцев. Ручини в Милане, и нам
никто не помешает во время нашего посещения. Хотите пойти вместе?
   - Охотно, но что вы скажете Диане?
   - Ничего. Мы просто не явимся во дворец к обеду; это предотвратит  всякие
объяснения. Я уверен, что мы  не  вернемся  с  пустыми  руками,  и  я  смогу
сообщить Диане, какое странное общество посещает ее рыцарь.
   Наступали  сумерки.  Сэр  Реджинальд  и  Джимми  брели   через   лабиринт
перекрещивающихся улочек. Они поворачивали за  церковь,  выходили  опять  на
улицу,  вливавшуюся  на  испещренный  линиями  двор,  поворачивали   налево,
проходили Мерчерию, снова  пересекали  волну  прохожих  и,  пройдя  галерею,
поднимались на мостик с арками, возвращались к Мерчерии, подходили к  статуе
Гольдони, излюбленному насесту голубей.
   - Скорее, к мосту Риальто! - воскликнул Джимми. - В этом проклятом городе
и кошка не нашла бы своих котят!
   Они  прошли  по  плоским  ступенькам  удивительного  моста,  заполненного
жилищами, в  которых  в  течение  пятисот  лет  спят,  едят  и  размножаются
некоторые привилегированные венецианцы.  Они  очутились  на  противоположном
берегу Большого канала и подошли к ресторану Вида, хозяин  которого  считает
своим патроном Святого Джиакомо-Даль-Орио. В десять часов  они  решили,  что
наступило подходящее время для посещения увеселительных мест,  и  подошли  к
дому на площади Манэни. Джимми сказал:
   - Вот он. Вы сомневались, что я его узнаю. Два часа стоять  на  посту  на
углу этой улицы, и после этого даже не увидеть Ручини...
   - Где же вход? С канала или по улице?
   - Посмотрим другую сторону этого дома. Они направились в маленькую темную
улочку, название которой Джимми прочел вслух:
   - Calle degli Assassini!.. Отлично!.. Название многообещающее!
   Сэр Реджинальд остановился, живо заинтересованный:
   -  Ах,  вот,  наконец,  эта  улица  Убийц,  о  которой  пишут  в   старых
венецианских   хрониках.   В   этом   квартале   совершались    бесчисленные
преступления. Кажется, из-за этого власти  запретили  ношение  остроконечных
греческих бород в 1128 году. Эта мода  помогала  преступникам  скрываться  и
работать кинжалами без малейшего риска.
   - Но души сенаторов могут быть спокойны, мы оба бриты, - пошутил  Джимми.
- Давайте ориентироваться. Дом  должен  находиться  налево,  в  этом  глухом
переулке.
   Они остановились перед зеленой дверью и прочли надпись на медной дощечке:
СИНЬОРА САККАРДИ Меблированные комнаты

   Они позвонили.  Открыла  старушка  в  сером  платье  и  белом  переднике.
Передняя была освещена лампочкой, напоминавшей  блестящий  венчик  огромного
цветка желтой бумаги.
   - Добрый  вечер,  синьора,  -  проговорил  Джимми  как  только  мог  чище
по-итальянски. - Синьора Саккарди дома?
   Старушка ввела их в банальную гостиную,  отличавшуюся  от  всех  гостиных
такого типа лишь литографией короля Гумберта под рамкой с разбитым стеклом и
несколькими старыми номерами Gazettino illustrate на маленьком  лакированном
столике. Джимми и Реджинальд с любопытством ждали. Скоро дверь отворилась, и
вошла синьора Саккарди. Это была женщина лет сорока пяти, с черными волосами
над желтоватым, слегка подведенным  лицом.  На  ней  было  темное  платье  с
овальным вырезом. На шее висел  золотой  крест  на  маленькой  цепочке.  Она
любезно поздоровалась с двумя иностранцами, и, так как они плохо изъяснялись
по-итальянски, с удивительной легкостью заговорила по-английски:
   -  Вы  проездом   в   Венеции,   господа?   Я   это   вижу...   И   после
достопримечательностей  Святого  Марка  вам  бы  хотелось  удостовериться  в
красоте другого сорта?
   Джимми, притворяясь робким юношей, признался:
   - Боже  мой,  синьора,  нельзя  же  любоваться  без  конца  Тинторетто  и
гробницами дожей. Нам сказали, что вы берете на себя  развлечение  скучающих
туристов.
   - Кто вам сообщил это?
   - Швейцар гостиницы "Гельвеция". Это удовлетворило мадам Саккарди.
   - Прекрасно, господа, не угодно ли следовать за мной?
   Она провела гостей в комнату первого этажа, представлявшую нечто  среднее
между будуаром и спальней. В алькове, обитом  темным  шелком,  стояла  софа,
покрытая кашемиром.
   - Я сейчас пришлю  к  вам  мою  кузину  Андреа.  Asti  spumante  , или шампанского?
   - Шампанского.., и самого лучшего. Она ушла.  Джимми  наклонился  к  сэру
Реджинальду и прошептал:
   - Послушайте, займитесь Саккарди... Тем  временем  я  попробую  развязать
язык кузине. Если  Ручини  завсегдатай  дома,  она  заговорит  о  нем  после
двух-трех бутылок вина.
   Появилась  Андреа  с  бутылками  и  стаканами  на  подносе.   Улыбнувшись
мужчинам, она откупорила бутылку,  завела  граммофон,  ударила  в  ладоши  и
уселась между ними, довольная созданным ею весельем в этой мрачной  комнате.
Кузина Саккарди была уроженкой  Болоньи,  со  свежим  цветом  лица,  темными
волосами, вьющимися, как шерсть барашка. Два золотых кольца, подвешенные  на
ее маленьких ушах, придавали ей вид  рабыни  из  комической  оперы,  недавно
привезенной с рынков Малой Азии. С  веселыми  карими  глазами,  улыбавшимися
из-под низкого лба, розовыми щеками и ласковыми глазами, она походила скорее
на хорошо откормленную монашку, чем на ночную  красавицу,  посвятившую  себя
развлечению скучающих путешественников.
   Разговор не клеился, но бутылка шампанского оживила его.  Сэр  Реджинальд
заметил:
   -  Мадам  Саккарди  представила  вас,  как   свою   кузину.   Это   милая
мистификация, не правда ли, мадемуазель Андреа?
   Молодая  рабыня  сделала  гримасу  упрека,  как  будто  сомнения   в   ее
действительном родстве с мадам Саккарди было оскорблением.
   - Нет же. Елена и я были замужем за  двумя  братьями.  Мой  муж  погиб  у
Изонцо. Ее муж уехал  в  Соединенные  Штаты  и  не  подает  о  себе  никаких
вестей... Мы остались почти без средств. Я принуждена была  жить  на  вдовью
пенсию, которой  едва  хватало  на  оплату  парикмахера  и  на  венецианскую
лотерею; она жила на свое маленькое  приданое,  заключавшееся  в  нескольких
десятинах земли у устья Бренты. Саккарди  содержит  этот  дом  и  сдает  при
случае две-три комнаты, а я развлекаю жильцов,  которые  боятся  одиночества
после захода солнца.
   - Это система Тэйлора.
   - Как? - спросила Андреа.
   - Наука распределения и организации труда.  Елена  привлекает,  а  Андреа
удерживает.
   Джимми потребовал вторую бутылку шампанского. Лед был сломан. Вдова воина
с Изонцо, обняв  Джимми  за  шею,  с  наслаждением  пила.  Соломенная  вдова
эмигранта,  усевшаяся  возле   сэра   Реджинальда,   держалась   с   большим
достоинством.  Она  с  удовольствием  наблюдала  за   количеством   выпитого
шампанского по сто лир за бутылку, не считая услуг.  В  то  время,  как  сэр
Реджинальд занимался ею, Джимми небрежно осведомился у Андреа:
   - Ваши комнаты сейчас все заняты?
   - Нет, милый, только две. Третья в твоем распоряжении, если хочешь.
   -  Кто  живет  в  этих  комнатах?  Андреа  была  не  особенно  щедра   на
подробности:
   - О, типы, которых я почти не знаю. Они сняли  комнаты  понедельно.  Меня
это не касается. Моя кузина держит их потому, что они хорошо платят.
   Джимми решил, что Андреа  будет  сговорчивее  без  Саккарди.  Он  выразил
желание выпить с ней наедине. Андреа обменялась со своей кузиной несколькими
словами на венецианском  наречии.  Та  вручила  ей  ключ.  Уроженка  Болоньи
увлекла Джимми в коридор, пахнувший  нафталином,  ладаном  и  луком.  Открыв
дверь, она зажгла электричество. Комната была не роскошнее остальных,  но  в
ней стояла низкая кровать и висело распятие,  украшенное  двумя  скрещенными
ветками  самшита.  В  углу  деревянная  мадонна,  разрисованная  розовыми  и
бледно-голубыми красками,  казалось,  умоляла  провидение  своей  поломанной
рукой.  Над  ней  висела  проволочная  сетка  от  москитов.  Джимми   умерил
приставания Андреа.
   - Квартиранты,  занимающие  эти  комнаты,  иностранцы  или  итальянцы?  -
спросил он.
   - Я уже сказала тебе, что ничего не знаю.
   - Послушай, Андреа, ведь  это  невозможно.  Ведь  ты  не  заставишь  меня
поверить, что ты не знаешь, ни кто они, ни откуда они появились здесь.
   Андреа  сидела  на  коленях  у  Джимми,  слегка  опьяневшая,  и  напевала
ритурнель, постукивая в такт пустым стаканом. Она рассмеялась.
   - До чего ты любопытен! Какое тебе дело до наших квартирантов: китайцы ли
они, или бывшие избиратели Нитти ?
   - Отчего ты не хочешь сказать мне? Андреа лизнула дно  своего  стакана  и
воскликнула:
   - Если ты так настаиваешь, то знай, Елена запретила мне  говорить  о  них
кому бы то ни было. Ну, вот, теперь ты доволен?
   - Послушай, ведь это не будет большой нескромностью, если ты мне скажешь,
какой они национальности.
   - О, какой упрямец! Ну, хорошо; так  как  ты  милый  и  твоя  рожица  мне
нравится, я скажу тебе: один - испанец, другой - восточный человек.
   - Восточный человек?.. Это неясно.
   - Откуда же мне знать?.. Он говорит по-итальянски  так  же,  как  я.  Он,
может быть, турок, левантинец, сириец, египтянин; во всяком  случае,  он  не
католик. Моя кузина поставила к нему в  комнату  эту  деревянную  мадонну  и
распятие. Он приказал  убрать  все  это,  говоря,  что  не  любит  идолов...
Очевидно, что он неверный.
   Джимми показалось, что он нашел средство узнать больше. Он пожал  плечами
и засмеялся:
   - Что за вздор!.. Ты  принимаешь  меня  за  идиота,  способного  поверить
всякой ерунде.
   Твоя история с испанцем и восточным  человеком  -  трюк  для  развлечения
туристов.
   - Что?.. По-твоему, я лгу?
   - У тебя богатое воображение, вот и все.
   - Матерь Божия!..
   Андреа разозлило недоверие ее собеседника. Она встала и с  настойчивостью
пьяной женщины возмущалась таким предположениям. Вдруг она  потрясла  своими
темными кудряшками и заявила:
   - Если я тебе покажу их так, что  они  не  будут  знать  об  этом,  тогда
поверишь?
   - Конечно, но я совершенно спокоен... Ха-ха-ха!
   - Погоди немного... Обещаешь мне не шуметь.  Елена  придет  в  бешенство,
если узнает о моей нескромности.
   - Я обещаю.
   - Тогда иди за мной.
   Андреа повела Джимми в темный коридор. Спустившись с двух  ступенек,  они
повернули налево. В полутьму проникал свет через  стеклянную  дверь.  Андреа
прошептала Джимми на ухо:
   - Видишь освещенную комнату?  Они  там.  У  них  сейчас  гости.  Они  там
разговаривают с десяти часов. Если хочешь убедиться, что  я  не  лгу,  влезь
осторожно на этот сундук возле стены и посмотри через стекло над дверью.
   Джимми поднялся осторожно на сундук, бесшумно приблизил голову. Он увидел
трех человек, сидевших вокруг стола и беседовавших при свете  низкой  лампы.
Перед ними лежали бумаги и карты. Джимми внимательно оглядел  комнату.  Один
из них  был  туро