ем ничего не требовалось. И все происходило с
необыкновенной  легкостью  и  плавностью.  Не  было   никаких   неловких
моментов. Никаких сдерживающих обстоятельств, стыдливости, сомнений  или
опасений. Было ощущение,  что  между  нами  установился  открытый  канал
связи, и сексуальная энергия  свободно  перетекала  взад  и  вперед.  Мы
кончили не единожды. В первый раз мы были слишком голодны и  действовали
чересчур энергично. Наши тела сомкнулись с такой силой, что  о  нежности
пришлось на" время забыть. Мы накатывались друг на друга,  словно  волны
на волнорез, и стихия наслаждения то достигала своего  пика,  то  слегка
отступала  назад.  Все  чувственные   образы   свелись   к   непрерывным
поступательным  толчкам,  ощущению  гула  в  ушах,  мощным  импульсам  и
содроганию плоти, пока он наконец не взорвался внутри  меня,  перевернув
все вверх дном и оставив после себя лишь горячий пепел и осколки. Потом,
приподнявшись на  одном  локте,  он  одарил  меня  долгим  и  сладостным
поцелуем, и все началось сначала. Только на этот раз  он  управлял  нами
обоими уже более  сдержанно,  на  полускорости,  и  восхождение  на  пик
радости скорее напоминало созревание восхитительного персика. Я  ощутила
себя розовым цветком, постепенно превратившимся в медовую мякоть зрелого
плода,  нежнейший  сок   которого   пропитал   меня   словно   волшебное
успокаивающее.  После  этого  мы  оба  лежали,  смеясь,   -   потные   и
бездыханные, а потом он обнял меня во сне  своими  сильными  и  тяжелыми
руками. Но  чувствовала  я  себя  совсем  не  в  ловушке,  а  в  уюте  и
безопасности, в полной уверенности, что никто  мне  не  причинит  вреда,
пока я остаюсь рядом с этим мужчиной, в этом  гостеприимном  убежище  из
теплой могучей плоти, где я и пролежала  до  самого  утра,  ни  разу  не
проснувшись.
   В семь часов я почувствовала легкий поцелуй в лоб и  затем  услышала,
как за ним мягко закрылась входная дверь.
   Когда же я заставила себя проснуться, его уже не было.

Глава 20

   Поднявшись в 9.00, я, как обычно, посвятила все воскресенье работе по
дому. Убрала квартиру, пожрала,  смоталась  в  супермаркет  и  навестила
своего домовладельца, который принимал солнечные ванны на заднем  дворе.
Для мужчины в возрасте восьмидесяти  одного  года  у  Генри  Питца  были
просто выдающиеся  ноги.  Вдобавок  он  был  обладателем  замечательного
орлиного носа, тонкого аристократического лица, снежно-белой шевелюры  и
огромных  голубых   глаз.   В   целом   Генри   производил   впечатление
сексапильного и энергичного мужчины, а  вот  на  юношеских  фотографиях,
которые он мне показывал,  этого  эффекта  не  было  и  в  помине.  И  в
двадцать, и в  тридцать,  и  в  сорок  лет  лицо  Генри  Питца  казалось
простоватым  и  каким-то  неопределившимся.  Но  с  годами  на   снимках
постепенно стал вырисовываться образ  сухощавого  и  уверенного  в  себе
мужчины, пока не достиг своего наиболее концентрированного  выражения  к
девятому десятку лет, словно  исходное  сырье  наконец-то  в  результате
длительного кипячения превратилось в драгоценный эликсир.
   - Послушай, Генри, - начала я, устроившись  на  травке  рядом  с  его
креслом, - мне кажется, ты живешь довольно праздной жизнью.
   - Пребываю в грехе и упадке, - откликнулся он благодушно, не  пожелав
даже приоткрыть глаза. - А у тебя кто-то был вчера ночью.
   - Свидание с пересыпом. Как раз то, от чего нас всегда предостерегают
матушки - Ну и как оно тебе показалось?
   - Это не обсуждается, - сказала я. - А какой кроссворд  ты  состряпал
на этой неделе?
   - Довольно простой. Все, что связано с удвоением.
   Приставки - "би", "ди", "бис", "дис". Двойня.  Двое.  Двойной.  Ну  и
тому подобное. Вот попробуй отгадать:  шесть  букв,  "смазанное  двойное
изображение".
   - Сразу сдаюсь.
   - Макула Это латинский термин в полиграфии.  Вроде  бы  пустячок,  но
голову поломаешь. А вот это - "двойное значение", из пятнадцати букв?
   - Слушай, Генри, завязывай!
   - Двусмысленность. Я оставил кроссворд рядом с твоей дверью.
   - Нет уж, уволь. У меня сейчас башка забита совсем другими вопросами,
которые требуют срочного ответа.
   Улыбнувшись, он поинтересовался:
   - Ты уже бегала сегодня?
   - Еще нет, но собираюсь, -  ответила  я,  вскакивая  на  ноги.  Потом
пересекла лужайку и с улыбкой оглянулась на Генри. Он как  раз  смазывал
кремом  для  загара  свои  колени,   которые   и   так   уже   приобрели
светло-шоколадный оттенок. Трудно было даже представить, что  разница  в
возрасте у нас составляет почти пятьдесят лет. Но тут я снова  вспомнила
о Чарли Скорсони. Я переоделась,  совершила  пробежку  трусцой,  приняла
душ, а он все не выходил у меня из головы.

***

   В  понедельник  утром  я  решила  навестить  Кона  Додана  из  отдела
расследования убийств. Когда я входила в  его  кабинет,  он  говорил  по
телефону, поэтому мне пришлось подождать,  и  я  устроилась  на  краешке
стола. Он сидел, откинувшись на спинку стула, водрузив сжатый  кулак  на
стол, небрежно держа трубку возле уха  и  непрерывно  бубня  в  микрофон
"у-гу, у-гу, у-гу". Похоже, разговор ему явно надоел. Приподняв  голову,
он внимательно оглядел меня. словно хотел освежить в памяти мой образ  и
сверить его потом с компьютерными данными  на  известных  уголовников  в
поисках возможного сходства.  Я  тоже  рассматривала  его  с  интересом.
Временами в его облике  проглядывал  прежний  молодой  мужчина,  который
сейчас заметно обрюзг  и  подызносился,  приобретя  мешки  под  глазами,
зализанные назад волосы и нависшие на подбородок щеки,  словно  плоть  в
этом месте слегка подтаяла от жары. Кожа на шее собралась в  красноватые
жирные складки, с трудом помещавшиеся в накрахмаленный воротник рубашки.
Я чувствовала к нему несомненное расположение, которое на первый  взгляд
довольно трудно объяснить. Особенно учитывая свойственные ему упрямство,
бесчувствие, замкнутость, расчетливость и грубость. Мне говорили, что он
к тому же и  жмот,  но  меня  в  нем  привлекала  прежде  всего  высокая
компетентность. Он знал свое дело и никогда не юлил. Несмотря на то  что
мне от него частенько и  крепко  доставалось,  в  глубине  души  я  была
уверена в его симпатии и поддержке,  которую  он  демонстрировал  крайне
неохотно. Я заметила, что внезапно его внимание к телефонному  разговору
обострилось.  Он   прислушался   к   словам   собеседника   и,   похоже,
разгорячился:
   - Ладно, а теперь слушай меня, Митч. Я  уже  сообщил  тебе  все,  что
собирался сказать. Мы влепи в это дело по самые кишки, и не хочу,  чтобы
вы изгадили мне всю малину. Угу, это я и без тебя знаю. Ну  да,  ты  уже
говорил. Просто хочу прояснить наши отношения. Я уже давал этому  малому
последний шанс, так что  или  он  сотрудничает  с  нами,  или  мы  снова
отправим его туда, откуда он пришел. Угу, вот  именно,  потолкай  с  ним
еще!
   Кон резко  швырнул  телефонную  трубку,  та  слегка  подпрыгнула,  но
все-таки заняла свое законное место. Он выглядел усталым и  взглянул  на
меня,  не  скрывая  раздражения.  Я   положила   перед   ним   на   стол
светло-коричневый конверт.
   - Что это? - спросил он  отрывисто,  водрузив  ноги  на  стол.  Затем
отогнул клапан  конверта  и  вытащил  письмо,  которое  я  обнаружила  в
пожитках Либби Гласс. Даже не зная еще, что это такое, он осторожно взял
листок за краешек, внимательно проглядел содержание письма  и  осторожно
убрал его обратно в конверт. Потом, коротко глянув на меня, спросил:
   - И где же ты его взяла?
   - Мать Либби Гласс хранила веши покойной дочери, листок был заложен в
одну из книг. Я наткнулась  на  него  в  эту  пятницу.  Ты  сможешь  его
проверить на предмет отпечатков пальцев?
   Он бросил на меня ледяной взгляд:
   - А почему бы для начала нам не поболтать о Шарон Нэпьер?
   Я слетка струхнула, но виду не подала.
   - Она мертва, - сказала я, потянувшись  было  за  конвертом.  Но  Кон
прихлопнул письмо кулаком, и  мне  пришлось  отступить.  Мы  встретились
взглядами. -  Об  этом  мне  рассказал  мой  приятель  в  Лас-Вегасе,  -
объяснила я. - От него я все и узнала.
   - Это все чушь. Ты ведь сама туда ездила.
   - Вовсе нет.
   - Черт побери, да не ври же мне! - вспылил он.
   Тогда я тоже разозлилась:
   - Уж не собираешься ли ты,  лейтенант  Долан,  читать  мне  лекцию  о
правах? Неужели вручишь мне официальное  уведомление  с  предупреждением
относительно моих конституционных прав? Я с удовольствием прочту  его  и
подпишу. А потом позвоню своему адвокату, а вот когда он прибудет  сюда,
мы и потолкуем. Тебя это устраивает?
   - Две недели ты занимаешься этим делом, и уже есть  труп.  Ты  просто
подставляешь меня, и твоя причастность к этой смерти вполне очевидна.  Я
же велел тебе держаться от таких вещей подальше.
   - Ах-ах-ах! Да, ты велел мне держаться подальше от неприятностей, что
я и делала. Ты просил меня помочь выяснить, что связывало Либби Гласс  и
Лоренса Файфа, и я выполнила  твою  просьбу,  -  сказала  я,  указав  на
конверт.
   Он схватил конверт и бросил его в мусорное ведро.
   Мне было ясно, что это просто театральный жест. Тогда  я  попробовала
зайти с другой стороны.
   - Давай разберемся, Кон, -  продолжила  я.  -  Я  не  имела  никакого
отношения к смерти Шарон Нэпьер.
   Никоим образом. Ты что думаешь? Я специально примчалась  туда,  чтобы
убрать важного свидетеля,  который  мог  мне  помочь?  Тогда  ты  просто
спятил! Я никогда не была в Лас-Вегасе. Да,  я  заезжала  на  Солтон-Си,
чтобы переговорить с Грегом Файфом, а если не  веришь,  позвони  ему!  -
Замолчав, я  возмущенно  уставилась  на  него,  ожидая,  какое  действие
произведет выданная мной смесь правды и откровенной лжи и просветлеет ли
его помрачневшая физиономия.
   - Откуда ты узнала, где она скрывалась?
   - Да я убила полтора дня, чтобы выйти на ее след с  помощью  частного
детектива из  Невады  Боба  Дитца.  После  беседы  с  Грегом  собиралась
отправиться в Лас-Вегас. Но мне позвонили, сообщив, что кто-то всадил  в
нее пулю.
   Как по-твоему, что я должна была  почувствовать  при  этом  известии?
Признаюсь, для меня это был ощутимый удар.
   Проклятое дело, закрытое еще восемь лет назад, снова заявляет о себе!
   - Кому было известно, что ты собираешься с ней встретиться?
   - Точно не скажу. Но если полагаешь, что прикончивший ее  неизвестный
хотел помешать нашей встрече, думаю, ты ошибаешься,  хотя  поклясться  в
этом и не могу.
   По моим данным, она многим наступила на мозоли. И не спрашивай,  кому
конкретно, поскольку это мне не известно. Говорят, она совала нос  не  в
свои дела.
   Он сидел, внимательно уставившись на меня, и мне  показалось,  что  я
все-таки  угодила  в  цель.  Сведения  моего  приятеля  должны   неплохо
состыковаться  с  информацией,  переданной  из  полицейского  управления
Лас-Вегаса.
   Сама я действительно была убеждена: Шарон пришили, чтобы заткнуть  ей
рот; убийца следовал за мной по пятам  и  поспел  как  раз  вовремя,  но
совершенно незачем, чтобы в меня тыкали пальцем. Ни к чему хорошему  это
бы не привело, а в результате меня запросто  могли  отстранить  от  дела
Лоренса Файфа. Я до сих пор не могла избавиться  от  мысли,  что  кто-то
еще, кроме меня, сообщил в полицию  Лас-Вегаса  о  выстреле  в  квартире
Шарон Нэпьер.
   Провозись я там еще минуту, и меня бы точно  застукали,  а  уж  тогда
прощай  расследование  до  лучших  времен.  Свою   вину   за   косвенную
причастность к ее гибели мне вовсе  не  улыбалось  искупать  собственным
арестом на месте преступления.
   - А что еще удалось узнать насчет Либби Гласс? - спросил  он,  слегка
сместив акцент нашей беседы.
   - Немного. Я все пытаюсь найти в  общей  картине  событий  место  для
вновь обнаруженных фрагментов, но пока мне это плохо удается.  Если  это
письмо и вправду написано рукой Лоренса Файфа, то по крайней мере  здесь
кое-что проясняется. Честно  говоря,  я  надеялась,  что  это  подделка,
однако Никки узнала его почерк. Это не слишком укладывается в мою схему.
Ты сообщишь, когда получишь данные по отпечаткам?
   Кон раздраженно кивнул на кипу бумаг, лежавших перед ним на столе.
   - Хорошо, я подумаю, - ответил он. - Только не хочу, чтобы нас  из-за
этого считали близкими приятелями.
   - Будь уверен, мы с тобой  никогда  не  станем  добрыми  друзьями,  -
подтвердила я. Не знаю почему, но он сразу как-то  оттаял,  и  мне  даже
показалось, что он может улыбаться.
   - Ладно, убирайся отсюда, - буркнул он сердито.
   И я послушно убралась.

***

   Сев в  машину,  я  проскочила  через  центр,  оставив  слева  квартал
Анаконда, спускающийся к самому пляжу. День  был  ослепительно  яркий  -
солнечный и прохладный, на горизонте клубились пухлые облачка. Тут и там
по   заливу   скользили   яхты,   вероятно,   специально    поставляемые
министерством торговли,  чтобы  создать  особо  живописную  картину  для
привлечения  туристов,  которые  стайками  бродили   по   набережной   и
фотографировали своих собратьев, сидевших на траве.
   Около Людлов-Бич я двинулась вверх по  холму,  а  затем  свернула  на
крутую боковую  улицу,  где  проживала  моя  любимица  Марсия  Треджилл.
Припарковавшись, достала бинокль и стала наблюдать за ее  террасой.  Все
растения в этот раз были на месте и выглядели совсем неплохо, что мне не
понравилось. Не было видно ни самой Марсии, ни соседки,  с  которой  она
враждовала. Мне очень  хотелось  сфотографировать,  как  она,  например,
затаскивает в пикап пятидесятифунтовые коробки с книгами.  Я  даже  была
согласна на снимок, где она выходит из  гастронома  с  огромной  сумкой,
набитой  выпирающими   сквозь   нее   консервными   банками.   Я   снова
сосредоточилась на  ее  террасе  и  впервые  обратила  внимание,  что  в
деревянную банку наверху ввернуто в общей сложности четыре больших крюка
для горшков с  растениями.  На  ближнем  висел  тот  самый  ботанический
монстр, которого я видела раньше,  а  вот  три  других  пока  пустовали.
Отложив бинокль, я вошла в здание, остановилась на площадке между вторым
и третьим этажами и заглянула в лестничный пролет Если встать правильно,
то вполне можно ухватить в кадр прекрасный вид входной двери в  квартиру
Марсии Треджилл. Убедившись в этом еще раз, я снова спустилась к  машине
и  направилась  к  супермаркету  "Гейтуэй".  Я  прикинула  на  глаз  вес
нескольких домашних растений в пластмассовых горшках и  обнаружила  один
экземпляр, весьма подходящий для моих целей, - фунтов двадцать  пять,  с
мощным  стволом,  утыканным  чудовищными  саблеобразными  листьями.  Для
оформления подарка я приобрела упаковку алых, как огнетушитель,  лент  и
приличествующую случаю открытку с сентиментальными стишками. Конечно, на
это ушло время, которое можно было бы потратить  на  расследование  дела
Никки Файф, но мне  хотелось  все-таки  отработать  свой  гонорар,  и  я
чувствовала  себя  так,  словно  по  крайней  мере  на  полмесяца  стала
совладельцем "Калифорния фиделити".
   Снова вернувшись к дому Марсии  Треджилл,  я  оставила  машину  перед
входом. Потом проверила фотоаппарат,  разорвала  упаковку  с  лентами  и
обмотала ими пластмассовый горшок с растением,  развесив  концы  лент  в
веселом беспорядке, а  в  заключение  сунула  между  листьями  открытку,
нацарапав  неразборчивую  подпись,  которую  и   сама   не   смогла   бы
расшифровать. Напрягаясь и пыхтя, я  затащила  растение,  фотоаппарат  и
саму себя по крутым бетонным ступенькам подъезда на второй этаж.
   Установив горшок у дверей квартиры Марсии, я поднялась  на  пестичную
площадку этажом выше, проверила экспонометр, взвела затор  и  установила
расстояние. Мне подумалось, что угол для съемки выбран просто  идеально.
Должно   получиться   настоящее   произведение   искусства.    Осторожно
спустившись к дверям квартиры мисс Треджилл, я нажала  кнопку  звонка  и
молнией отскочила назад в укрытие. Достав фотоаппарат, еще раз проверила
фокусировку. Все было рассчитано идеально.
   Марсия Треджилл открыла входную дверь и изумленно уставилась себе под
ноги. На ней были шорты и вышитая  маечка  на  узких  лямках,  а  позади
надрывалась  Оливия  Ньютон-Джонсон,   пользующаяся   последние   месяцы
массовым  успехом  у  слушателей,  словно  настоящий  звуковой  леденец.
Подождав секунду, я глянула  через  перила.  Марсия  наклонилась,  чтобы
достать открытку, прочитала ее, перевернула и опять взглянула на лицевую
сторону, пожав  в  недоумении  плечами.  Оглядевшись  по  сторонам,  она
сделала несколько шагов вперед и заглянула в лестничный пролет,  надеясь
еще захватить доставившего подарок. Я  начала  делать  снимки;  жужжание
тридцатипятимиллиметровой автоматической  камеры  при  перемотке  кадров
показалось гораздо громче, чем я рассчитывала. Марсия вернулась к  двери
своей квартиры и, слегка  наклонившись,  подхватила  все  двадцать  пять
фунтов ботаники, даже не согнув при этом коленей, как обычно рекомендуют
инструкторы по физ-подготовке. Пока она затаскивала растение в квартиру,
я выскочила на улицу и навела камеру уже с тротуара на ее балкон как раз
в тот момент, когда она там появилась и поставила горшок на  перила.  На
несколько секунд Марсия исчезла из виду.
   Отойдя немного назад, я установила телеобъектив и стала ждать, затаив
дыхание.
   Назад она вернулась с чем-то похожим  на  кухонный  стул.  Я  сделала
несколько выдающихся снимков, зафиксировавших ее восхождение.  Уверенным
движением она взяла горшок с растением за проволочную ручку, подняла его
на уровень плеча и зацепила проволочную петлю  за  вбитый  рядом  с  ней
крюк. При этом все  мускулы  у  нее  мощно  напряглись.  Ей  приходилось
прилагать столь титанические  усилия,  что  ее  маечка  задралась,  и  я
получила великолепный  снимок  Марсии  Треджилл  с  вывалившейся  наружу
довольно мясистой грудью. Похоже, закончила я как раз вовремя, поскольку
успела  заметить  ее  быстрый  подозрительный  взгляд,   зафиксировавший
неизвестную,  которая  с   интересом   наблюдала   за   ее   физическими
упражнениями. Когда я оглянулась на балкон, Марсии там уже не было.
   По дороге я сдала пленку на проявку и  печать,  особо  позаботившись,
чтобы были проставлены дата и имя снимавшей.  Хотя  фотографии  в  таких
случаях и не решают окончательно исход дела -  особенно  при  отсутствии
свидетеля, который мог  бы  подтвердить  объективность  моих  показаний,
включая дату, время и обстоятельства съемки, - но по  крайней  мере  эти
снимки хотя бы заставят руководителя отдела исков "Калифорния  фиделити"
внимательнее рассмотреть этот случай. И это  самое  большее,  на  что  я
могла рассчитывать. А если он даст добро, то я могла бы  вернуться  туда
уже  с  видеокамерой  и  профессиональным  оператором,   чтобы   отснять
документальный ролик, который вполне можно продемонстрировать в суде.

***

   Мне следовало бы догадаться заранее, что  у  менеджера  отдела  исков
несколько другой взгляд на вещи. Энди Мотика, которому было уже давно за
сорок, сидел передо мной и с остервенением  грыз  ногти.  Решив  сегодня
заняться правой рукой, он в данный момент как раз  догрызал  остатки  на
большом  пальце.  Мне  на  него  даже  смотреть  было  противно.  Но   я
хладнокровно ждала, когда он наконец расправится с Треугольным  кусочком
плоти в самом углу ногтя. Чувствуя, как мое лицо  невольно  морщится  от
брезгливости, я старалась перевести взгляд влево за его плечо. Хотя я не
успела объяснить и половины, Энди уже замотал головой.
   - Это невозможно, - проговорил он бесцветным голосом. - У этой крошки
даже  адвоката  нет.  Вероятно,  на  следующей  неделе  мы  уже  получим
официальное заключение врача. И нечего суетиться. Мне  неохота  затевать
эту чехарду. Цыпочке причитается всего четыре тысячи восемьсот долларов.
Простое же обращение в суд обойдется нам в десять тысяч баксов. И вы это
прекрасно знаете. ,2, - В общем-то знаю, однако...
   - Никаких "однако". Риск