ариуса, Александра Кроттe,
и Дервиля, своего поверенного, чтобы обстоятельно обсудить это дело. Дервиль
и  Кроттe  усомнились  в  рвении  графского  управляющего, тревожное  письмо
которого было причиной их совещания, однако  граф взял Моро под свою защиту,
так как, по словам графа, управляющий уже семнадцать лет служил  ему верой и
правдой.
     -- В таком случае,-- ответил Дервиль, -- советую вам, ваше сиятельство,
самим поехать  в Прэль  и  пригласить к обеду Маргерона. Кроттe пришлет  вам
своего  старшего  клерка с заготовленной  купчей,  в которой оставит  чистые
страницы или строчки для  обозначения земель и документов.  Кроме того, ваше
сиятельство, возьмите  на  всякий  случай чек  на часть  нужной  суммы и  не
позабудьте  о назначении Маргерона-сына  на  должность  в санлиское податное
управление. Если  вы  не  покончите с этим делом сразу, фермы вам не видать!
Вы,  ваше сиятельство, и  не подозреваете,  что за хитрый  народ  крестьяне.
Сведите крестьянина  и  дипломата, так  крестьянин даст дипломату  несколько
очков вперед.
     Кроттe поддержал мнение Дервиля, с которым,  если судить  по признаниям
лакея Пьеротену, согласился  и  граф.  Накануне граф  отправил  с  бомонским
дилижансом записку  управляющему,  прося его пригласить к  обеду  Маргерона,
чтобы покончить с вопросом  о  ферме Мулино.  За год до  этого граф приказал
отделать  прэльский  дом,  и  туда  ежедневно  наезжал  модный  в  то  время
архитектор г-н  Грендо. Итак,  г-н де Серизи хотел покончить с приобретением
фермы,  а  заодно  посмотреть,  как  ведутся  работы   и  какое  впечатление
производит  новая  обстановка. Он хотел сделать сюрприз жене, привезя  ее  в
Прэль,  и считал для себя вопросом самолюбия  восстановить замок во всем его
великолепии. Что же  произошло? Почему граф,  накануне собиравшийся в  Прэль
совершенно  открыто,  вдруг  пожелал  отправиться туда инкогнито, в почтовой
карете Пьеротена?
     Здесь необходимо будет сказать несколько слов о жизни управляющего.
     Моро,  управляющий  прэльским  имением,   был   сыном   провинциального
стряпчего, ставшего во время революции мэром версальского  района. Благодаря
занимаемой должности ему удалось спасти  почти все имущество  и жизнь графов
де Серизи,  отца и  сына. Гражданин Моро принадлежал к  партии  Дантона; при
Робеспьере,  непреклонном в  своей ненависти, он подвергся преследованиям, в
конце  концов был  разыскан  и  погиб  в  Версале. Моро-сын,  унаследовавший
убеждения и дружеские связи отца, принял  участие в заговоре против  первого
консула, когда тот  пришел к  власти. Г-н де  Серизи, стремившийся отплатить
признательностью   за   оказанную  ему   помощь,   вовремя   помог  скрыться
приговоренному к смерти  Моро;  затем,  в  1804 году,  ходатайствовал  о его
помиловании; добившись этого, он предоставил Моро  место в своей канцелярии,
а  затем  взял  к  себе  в секретари, поручив ему свои личные  дела.  Спустя
некоторое  время после женитьбы  своего  покровителя Моро влюбился в одну из
камеристок  графини  и женился на  ней.  Чтобы  не испытывать  неприятностей
ложного положения, вызванного таким браком,-- а подобные примеры были далеко
не единичны  при дворе императора,-- он попросил назначить его управляющим в
Прэль, в захолустье, где его жена могла бы разыгрывать  даму и где ни он, ни
она не страдали бы от ущемленного самолюбия. Графу  нужен был в Прэле верный
человек, ибо его жена предпочитала жить в имении Серизи, расположенном всего
в  пяти лье от Парижа Уже  три-четыре года Моро вел  все  его  дела; он  был
человеком  весьма  сведущим,  так  как до  революции познакомился с  разными
кляузными казусами в конторе своего отца. Г-н де Серизи сказал ему:
     -- Карьеры вы все равно не  сделаете, ваша  песенка спета, но вы будете
счастливы, за это я отвечаю.
     И  действительно, граф положил Моро жалованье  в  тысячу экю, отвел ему
хорошенький флигелек за  службами,  кроме того,  определил ему  на отопление
столько-то саженей дров из своего  леса, столько-то овса, соломы и  сена  на
прокорм пары  лошадей, предоставил  ему  право  пользоваться такой-то частью
натуральных повинностей,  --  словом,  назначил  ему  содержание,  какое  не
полагается  и   супрефекту.  Первые  восемь  лет  управляющий  добросовестно
выполнял  свои  обязанности;  он  живо  интересовался  ими.   Граф,  изредка
наезжавший  в  Прэль,  чтобы  осмотреть  свои  владения,  сделать  кое-какие
приобретения или дать согласие на те или иные работы, был поражен честностью
Моро  и не раз выражал  свое удовлетворение  щедрыми  подарками. Но  к  тому
времени, когда у  Моро  родился  третий ребенок, девочка, он  так обжился  в
Прэле, что позабыл о благодеяниях, которыми был обязан  г-ну де Серизи И вот
около 1816 года  прэльский управляющий, до тех пор  довольствовавшийся сытой
жизнью, охотно  принял  от некоего лесопромышленника  сумму в  двадцать пять
тысяч  франков за  то, что  поспособствовал ему  заключить на двенадцать лет
договор, правда, по  высокой  цене, на  сводку  леса, входящего в  прэльские
угодья.  Моро оправдывался  сам  перед  собой  тем,  что он не обеспечен  на
старость пенсией,  что  у него семья, что он вполне заработал эти деньги  за
почти десятилетнюю службу; если же присоединить эту  сумму  к уже скопленным
им  честным путем шестидесяти тысячам  франков,  он  купит  в Шампани за сто
двадцать тысяч  ферму, расположенную на  правом  берегу Уазы, несколько выше
Лиль-Адана.  За политическими  событиями  ни  сам граф, ни местные жители не
обратили внимания  на это приобретение, сделанное на  имя г-жи Моро, которая
будто бы получила  наследство от  старой тетки, умершей у себя на  родине, в
Сен-Ло. С тех пор как  управитель вкусил от сладкого плода стяжательства, он
уже не упускал случая увеличить свой тайный капитал; однако с виду поведение
его всегда оставалось безупречным. Интересы его троих детей заглушали  в нем
голос совести, все же надо отдать ему справедливость, хоть он и брал взятки,
хоть и не забывал о собственной выгоде, хоть и злоупотреблял своими правами,
тем  не  менее законов  он не нарушал и улик  против себя не оставлял Следуя
кодексу наименее вороватых парижских кухарок, он по-братски делился с графом
барышами  от удачных  сделок, на которые  был  большой  мастер  Такой способ
округлять свое  состояние -- вопрос совести, вот  и все  Моро был рачителен,
соблюдал интересы графа и старался не  упустить выгодной  покупки, тем более
что сам получал при этом  щедрое  вознаграждение. Прэль давал семьдесят  две
тысячи  франков  валового дохода И  на десять лье в окружности все были того
мнения,  что  г-н  де   Серизи   обрел  в  Моро   сущий  клад.  Как  человек
предусмотрительный, Моро с 1817 года ежегодно вкладывал и жалованье и доходы
в государственную ренту, втихомолку округляя свой  капиталец. Он отказывался
от  некоторых  сделок,  ссылаясь  на  отсутствие   денег,  он   так  искусно
прикидывался неимущим, что  граф выхлопотал для  двух  его детей обучение на
казенный счет в коллеже  Генриха IV. В то время, о котором идет речь, у Моро
был  капитал  в  сто  двадцать тысяч  франков, помещенный  в  трехпроцентный
консолидированный заем,  который был конвертирован в  пятипроцентный и в это
время  котировался  в восемьдесят  франков.  Эти  никому  не  известные  сто
двадцать  тысяч франков  и  ферма в  Шампани,  округленная  благодаря  новым
приобретениям,    составляли   капитал,   равный   приблизительно   двумстам
восьмидесяти тысячам франков, дающим шестнадцать тысяч ренты
     Таково  было положение  управляющего  к  тому времени,  когда граф ради
собственного спокойствия задумал  купить ферму Мулино. Эта ферма состояла из
девяносто шести  земельных  участков, которые  граничили  с  имением  графа,
непосредственно примыкали к прэльским владениям, вклинивались в них, а часто
даже чередовались  с ними, как поля  на шахматной доске; а  уж о пограничных
изгородях  или  межевых канавах  и говорить не  приходится;  на  этой  почве
возникали досадные пререкания по поводу каждого срубленного дерева, право на
которое оспаривалось владельцем фермы. Не будь граф  де Серизи министром, он
бы не вылезал из тяжб в связи с фермой Мулино. Дядюшка Леже собирался купить
ферму  только для того,  чтобы  перепродать ее графу.  Желая обеспечить себе
вожделенную  сумму  в  тридцать  --  сорок  тысяч франков,  фермер уже давно
пытался сговориться  с Моро. Так как дело не терпело отлагательств,  дядюшка
Леже за три дня до решительной субботы, встретив управляющего в поле, убедил
его постараться уговорить графа де Серизи, чтобы тот поместил деньги из двух
с половиной процентов в подходящие  земли.  Таким образом, Моро, как  обычно
соблюдая с виду интересы хозяина, положит себе в карман сорок тысяч франков,
которые он, Леже, ему и предлагает.
     --  Ей-богу, --  сказал  жене  управляющий,  ложась  спать, --  если  я
заработаю на  Мулино пятьдесят  тысяч франков, -- десять-то  тысяч  граф мне
наверняка даст, -- мы переедем в Лиль-Адан, в особняк Ножанов.
     Этот очаровательный особняк был в свое  время построен для  некоей дамы
принцем де Конти, не пожалевшим на него средств.
     -- От такого  дома я бы не отказалась, -- ответила  жена. -- Голландец,
который  там  поселился,  его  прекрасно  отделал, а нам он его  уступит  за
тридцать тысяч, раз ему все равно опять надо ехать в Индию.
     -- Мы будем в двух шагах от Шампани, -- продолжал Моро. -- Я надеюсь за
сто тысяч франков  приобрести мурскую ферму  и мельницу. Тогда у  нас  будет
десять тысяч ливров дохода  с земель, один из самых очаровательных  домов  в
долине Уазы, в двух  шагах от наших имений, да еще  мы  будем получать около
шести тысяч ливров дохода от государственной ренты.
     -- А почему бы тебе не похлопотать о месте мирового судьи в Лиль-Адане?
Мы бы тогда и уважением пользовались и еще на полторы тысячи франков  больше
получали бы.
     -- Я уж об этом думал.
     При таких обстоятельствах,  узнав, что его хозяин собирается в Прэль  и
распорядился пригласить в субботу к обеду Маргерона, Моро поспешил послать в
Париж нарочного, вручившего старшему камердинеру графа письмо, которое из-за
позднего часа не было  подано  его сиятельству; Огюстен, по  заведенному уже
порядку, положил его на письменный стол. В этом письме  Моро просил графа не
утруждать себя понапрасну  и  во  всем  положиться  на  его усердие.  По его
словам, Маргерон не хочет продавать всю  ферму целиком, а собирается разбить
владение  на  девяносто шесть  участков; надо добиться,  писал  управляющий,
чтобы  он  отказался  от  этого  намерения  и,  может  быть,  прибегнуть   к
подставному лицу.
     У каждого  есть  враги. Управляющий  и его жена обидели в  Прэле одного
отставного  военного,  некоего  г-на  де  Ребера  и  его  жену.  Началось  с
враждебных  слов, перешло  к  враждебным выпадам,  а  затем и  к  враждебным
действиям. Г-н де  Ребер пылал  жаждой мести, он хотел добиться,  чтобы граф
прогнал Моро, а  его самого взял в управляющие.  Эти два желания были  тесно
связаны  между  собой.  И  потому  для  Реберов, уже  два  года  внимательно
следивших  за  Моро, ничто не  осталось  в  тайне. Одновременно  с нарочным,
отправленным Моро к графу  де  Серизи, Ребер  послал  в Париж жену. Г-жа  де
Ребер весьма  настойчиво добивалась свидания с  графом  и,  хотя и  не  была
принята  в девять  часов  вечера,  когда он уже ложился  спать, все же  была
допущена к нему на другой день в семь часов утра.
     --  Ваше сиятельство,--  сказала она министру,  -- мы с мужем не  умеем
строчить анонимные письма. Моя фамилия де Ребер, я урожденная де Корруа.  Мы
живем в Прэле на шестьсот франков мужниной пенсии, мы люди порядочные, а ваш
управляющий всячески нас донимает. Господин де Ребер не интриган, какое там!
В  1816 году он  вышел в отставку в чине капитана, прослужив двадцать лег  в
артиллерии, но все двадцать лет вдали  от императора. А вы сами знаете, ваше
сиятельство,  как  туго продвигались  военные,  если они  не были на виду  у
императора; да, кроме того, честность и прямота  господина де  Ребера кололи
глаза начальству. Мой муж уже три года неусыпно следит за вашим управляющим,
так  как задался  целью  добиться его увольнения. Как  видите, мы совершенно
откровенны.  Моро вооружил нас против себя, мы стали  наблюдать за  ним. Я и
приехала  сообщить вам, что с фермой Мулино  дело не чисто. Нотариус, Леже и
Моро хотят  обставить вас  на сто тысяч франков,  а затем разделить их между
собой. Вы распорядились пригласить Маргерона, вы собираетесь завтра в Прэль,
но Маргерон  скажется больным,  а Леже  так  твердо рассчитывает  приобрести
ферму, что  приехал в Париж  для реализации  ценных бумаг.  Ежели мои  слова
подтвердятся, ежели вы хотите, чтобы у вас был честный управляющий, возьмите
моего  мужа; хоть он  и дворянин, он будет служить вам  так же,  как  служил
государству У вашего управляющего капитал в двести пятьдесят  тысяч франков,
он с голоду не умрет.
     Граф холодно поблагодарил г-жу де Ребер и собирался уже отпустить ее ни
с  чем,  так  как презирал доносчиков,  но  в  душе  он  был встревожен, ибо
вспомнил  подозрения,  высказанные Дервилем;  тут он как раз  заметил письмо
управляющего,  прочитал  его,  и  из  того,  как  управляющий  рассыпался  в
уверениях  в  преданности, как  он  почтительно укорял  графа  в  недоверии,
которое явствовало из желания его сиятельства лично заняться покупкой фермы,
граф  угадал  правду. "Обычное явление --  где богатство,  там и взятки!" --
подумал он Тогда граф предложил г-же де Ребер несколько вопросов, не столько
из  желания узнать какие-либо  подробности, сколько для  того,  чтобы за это
время лучше  присмотреться  к  ней  самой;  затем он  послал  записку своему
нотариусу с просьбой не отправлять старшего клерка в Прэль, а  приехать туда
лично к обеду.
     -- Если  вы, ваше  сиятельство, составили  себе  плохое мнение  обо мне
из-за  того шага, который я позволила себе предпринять  без ведома  мужа, --
сказала в заключение г-жа де Ребер,--то теперь вы должны были убедиться, что
сведения  о  вашем   управляющем  мы  собрали  без  всяких  подвохов;  самый
щепетильный человек и тот не нашел бы в чем нас упрекнуть.
     Госпожа де Ребер, урожденная де Корруа, держалась прямо, как палка. При
беглом, но внимательном осмотре граф отметил, что  у нее изрытое оспой лицо,
плоская  и  сухая  фигура,  горящие  светлые  глаза,  прилизанные  белокурые
кудерьки,  озабоченное выражение; что на  ней  шляпка  из  выцветшей зеленой
тафты, подбитая розовым шелком и завязанная под подбородком, белое в лиловый
горошек платье, кожаные ботинки. Граф признал в ней бедную капитанскую жену,
немного   пуританку,   подписчицу   "Французского   вестника"   ,   женщину,
преисполненную  всяческих  добродетелей,  но  вместе с тем не  равнодушную к
доходному месту и зарящуюся на него.
     -- Вы сказали, шестьсот  франков пенсии?  --  молвил граф, отвечая себе
самому вместо ответа на то, что ему рассказала г-жа де Ребер
     -- Да, ваше сиятельство.
     -- Вы урожденная де Корруа?
     -- Да, сударь, я дворянка, родом из Мессена, и муж оттуда же
     -- В каком полку служил господин де Ребер?
     -- В седьмом артиллерийском.
     -- Хорошо! -- сказал граф, записав номер полка.
     Он подумал что, пожалуй, можно доверить управление поместьем отставному
офицеру, предварительно справившись о нем в военном министерстве
     -- Сударыня, -- сказал он, позвонив  лакею, -- возвращайтесь в Прэль  с
моим нотариусом,  который постарается быть там  к обеду и которому я  пишу о
вас; вот его адрес. Я сам тайно прибуду в Прэль и пошлю за де Ребером...
     Как  мы видим,  Пьеротен не напрасно  встревожился, узнав,  что  г-н де
Серизи поедет с ним в почтово-пассажирcкой карете и что он не велел называть
себя.  Кучер  предчувствовал  грозу,  готовую разразиться  над одним из  его
лучших клиентов.
     Выйдя   из  трактира  "Шахматная  доска",   Пьеротен  увидел  у   ворот
"Серебряного  Льва"  женщину и молодого человека, в которых опытным взглядом
признал пассажиров,  ибо  дама, вытянув шею, с озабоченным видом явно искала
его  Дама  эта,  в перекрашенном  черном шелковом  платье, светло-коричневой
шляпе, в поношенной кашемировой французской шали, дешевых шелковых чулках  и
козловых  полусапожках, держала в руках корзиночку и синий зонтик  На вид ей
было лет сорок, она не утратила еще следов  былой красоты;  но ее  померкшие
голубые глаза и печальный взор свидетельствовали  о  том, что она уже  давно
отказалась  от  радостей  жизни И  одежда  ее  и  манера  держаться  --  все
указывало,  что она всецело  отдалась  своим  обязанностям  жены  и  матери.
Завязки  на ее шляпе  выцвели,  а шляпки  такого фасона были в моде три года
тому назад Шаль была заколота  сломанной иголкой, превращенной в булавку при
помощи  сургучной головки.  Незнакомка с  нетерпением ждала Пьеротена, чтобы
препоручить ему сына,  который, по всей видимости,  впервые пускался  в путь
один и которого она провожала до кареты по свойственной ей заботливости и из
чувства материнской любви. Сын  и  мать  в  известном  смысле дополняли друг
Друга.  Не  видя  матери, нельзя было составить себе  полного понятия о сыне
Мать  была  вынуждена носить штопанные  перчатки, а сын был одет в оливковый
сюртучок, рукава которого  были ему  коротковаты -- верный признак того, что
он еще  растет, как и все юноши восемнадцати --  девятнадцати лет. Сзади, "а
синих  панталонах, зачиненных  матерью, сияла заплата, бросавшаяся  в  глаза
каждый раз, как предательски расходились фалды его сюртучка.
     -- Оставь  в покое перчатки, ты их  мнешь, -- говорила она  сыну  в  ту
минуту, как показался Пьеротен. -- Вы  кучер?  Ах, да  это вы,  Пьеротен! --
воскликнула она, покидая на время сына и отходя с возницей в сторонку.
     --  Как поживаете,  госпожа  Клапар?  --  отозвался  возница,  на  лице
которого отразились сразу и почтительность и некоторая фамильярность.
     --  Спасибо, Пьеротен.  Поручаю вам моего Оскара, он  в первый раз едет
один.
     --  Уж  не к господину ли Моро он один едет? -- воскликнул кучер, желая
узнать, действительно ли молодой человек направляется туда.
     -- Да,--ответила мать.
     -- Так,  значит, госпожа Моро не против? -- спросил  Пьеротен с лукавой
миной.
     --  Что делать! -- сказала  мать. -- Бедного мальчика  там ждут не одни
только розы, но эта поездка необходима для его будущности.
     Ее  ответ  поразил Пьеротена; однако, он не  решился поделиться с г-жой
Клапар своими опасениями на счет управляющего, а она в  свою очередь боялась
просьбами присмотреть за Оскаром повредить сыну, превратив кучера в ментора.
Предоставим   теперь  им  обоим,  скрывая  свои  размышления,   обмениваться
незначительными фразами о погоде, о дороге, об остановках в пути, а сами тем
временем объясним, какие  отношения  существовали  между Пьеротеном и  г-жой
Клапар  и  что давало им  право так  запросто  беседовать.  Часто,  не  реже
трех-четырех раз в  месяц, Пьеротена,  отправлявшегося в  Париж,  поджидал в
деревне  Кав прэльский управляющий, который, завидев экипаж, звал садовника,
и тот помогал Пьеротену водрузить на империал две-три корзины, полные, глядя
по  сезону,  фруктами  или  овощами,   цыплятами,  яйцами,  маслом,   дичью.
Управляющий всегда вознаграждал Пьеротена за услуги и давал ему деньги, чтоб
уплатить у заставы за право провоза, если в посылке были припасы, облагаемые
городской пошлиной.  И никогда на  этих корзинках, плетенках или свертках не
было указано, кому  они предназначены. При первом поручении управляющий  раз
навсегда сказал  умеющему молчать  Пьеротену  адрес г-жи  Клапар и  попросил
вручить его  драгоценные  посылки  только  лично.  Пьеротен  вообразил,  что
управляющий   завел  интрижку   с   какой-нибудь   очаровательной   девицей,
квартирующей в  доме номер семь  по улице Серизе в Арсенальном ква