нужную суму  для  залога. Таким образом, вам
надо будет все это время  только кормить его и одевать; правда, ему придется
туговато, зато он по крайней мере узнает жизнь. Не беда! Сам я отправился из
Лиона всего с двумя луидорами в кармане, которые мне дала бабушка;  я пришел
в  Париж пешком, и  вот  -- видите! Поголодать полезно для  здоровья. Помни,
молодой человек: скромность, честность, трудолюбие -- и ты добьешься успеха.
Зарабатывать  капитал очень  приятно, и если у человека сохранились  зубы, в
старости  его  проедаешь  со  вкусом,  распевая  время  от  времени  "Мамашу
Годишон"! Итак, запомни: честность, трудолюбие, скромность!
     --  Слышишь, Оскар? -- сказала мать. -- Дядя  в трех словах выразил все
то, что я тебе говорила, и ты бы  должен огненными буквами запечатлеть это в
своей памяти...
     -- Я уже запечатлел, -- ответил Оскар.
     -- Ну, так благодари же дядю! Ты ведь слышал, он берет на себя заботу о
твоем будущем. Ты можешь стать стряпчим в Париже.
     --  Он  еще  не понимает величия предстоящей  ему  судьбы,  --  заметил
старичок, глядя на придурковатого Оскара, -- ведь он только  что со школьной
скамьи. Послушай меня, я  не люблю болтать попусту: честным  остается только
тот,  кто  находит в  себе силу противиться соблазнам,  а  в  таком  большом
городе,  как Париж, они подстерегают человека на каждом шагу. Живи у матери,
в мансарде;  иди прямо на лекции, оттуда -- прямо в контору,  трудись с утра
до ночи, занимайся  дома, у  матери; сделайся  в  двадцать два  года  вторым
клерком, в двадцать  четыре -- первым, приобрети  знания  -- и  твое дело  в
шляпе. Ну,  а если  адвокатура  тебе не понравится,  ты можешь  поступить  в
контору к  моему сыну  --  нотариусу и со  временем  стать его преемником...
Итак, труд, терпение, скромность, честность -- вот твой девиз.
     -- И  дай вам бог прожить еще тридцать лет, чтобы видеть, как ваш пятый
ребенок достигнет всего,  чего мы ждем от него! -- воскликнула  г-жа Клапар,
беря дядю Кардо за руку и сжимая ее с пылом, достойным ее былой молодости.
     --  А теперь пойдемте завтракать,--  сказал  добрый  старичок  и,  взяв
Оскара за ухо, потянул к столу.
     Во время завтрака Кардо  незаметно наблюдал  за племянником и убедился,
что Оскар совсем неопытный юнец.
     --  Присылайте  его  ко мне время от времени, -- сказал он, прощаясь  с
г-жой Клапар и указывая на Оскара, -- я им позаймусь.
     Это посещение утешило  бедную женщину  в ее горестях, потому  что она и
надеяться не  смела на такой успех. В течение двух недель она  водила Оскара
гулять,  тиранила его своим  постоянным надзором, и так они дожили до  конца
октября. Однажды утром в их убогую квартиру на улице Серизе, к ужасу Оскара,
явился бывший  управляющий и  застал  семейство за завтраком, состоявшим  из
селедки с салатом и чашки молока на десерт.
     -- Мы обосновались в Париже и живем уже не так, как  в Прэле, -- сказал
Моро, желая этим подчеркнуть г-же Клапар перемену в их отношениях, вызванную
проступком  Оскара, --  но  я  пробуду  здесь недолго.  Я вошел в компанию с
дядюшкой  Леже и  папашей Маргероном  из  Бомона. Мы перепродаем поместья  и
начали с того, что приобрели поместье Персан. Я --  глава этой  компании; мы
располагаем  капиталом  в один  миллион,  так как  я  занял денег  под  свою
недвижимость. Когда я нахожу выгодное именье, мы с дядюшкой Леже осматриваем
его; мои компаньоны получают по одной четвертой части прибыли, а я половину,
так как все хлопоты -- мои; поэтому мне придется постоянно быть в разъездах.
Жена живет  в Париже в предместье  Руль,  весьма скромно.  Когда мы  кое-что
реализуем и будем рисковать только  прибылями, -- и  если Оскар будет хорошо
вести себя,-- мы, пожалуй, возьмем его к себе на службу.
     -- А знаете,  мой  друг, ведь  катастрофа, вызванная легкомыслием моего
несчастного   мальчика,  вероятно  даст  вам   возможность  нажить  огромное
состояние, а  в Прэле  вы,  право  же,  зарывали  в  землю  свои  таланты  и
энергию...
     Затем  г-жа Клапар  рассказала  о  визите к дяде Кардо, желая  показать
Моро, что они с сыном могут уже обойтись без его помощи.
     -- Старик прав, -- продолжал бывший управляющий, -- Оскара нужно крепко
держать в руках, и малый, конечно, сделается нотариусом или стряпчим. Только
бы он не сбился  с  этой дорожки. Знаете что? Посреднику по продаже поместий
часто  приходится  иметь   дело   с  судом,  и  мне  на  днях  рекомендовали
поверенного, который только что купил одно лишь звание, то есть  контору без
клиентуры. Этот  молодой  человек -- настоящий  кремень, работать может, как
лошадь, энергии неукротимой;  его фамилия Дерош, я предложу  ему  вести  все
наши дела, с условием, чтобы он вышколил Оскара. Пусть этот Дерош возьмет за
него  девятьсот франков в год,  я  заплачу из  них триста, так  что ваш  сын
обойдется вам всего в шестьсот франков; я дам о нем самый лучший отзыв. Если
малый действительно  хочет  стать человеком,  он  достигнет этого только под
такой   ферулой;  оттуда  он  наверняка  выйдет  нотариусом,  адвокатом  или
стряпчим.
     -- Ну, Оскар,  благодари же добрейшего  господина Моро; что  стоишь как
пень?  Не  всякий  молодой  человек,  натворивший  глупостей,  имеет счастье
встретить  друзей. которые хоть и пострадали из-за него, все-таки еще  о нем
заботятся...
     --  Лучший способ  со  мной  помириться,  -- сказал  Моро, пожимая руку
Оскару, -- это работать с неутомимым прилежанием и хорошо вести себя...
     Через  десять дней  бывший  управляющий представил Оскара  г-ну Дерошу,
стряпчему, недавно снявшему на улице  Бетизи, в конце тесного двора, большое
помещение, по весьма сходной  цене.  Дерош, молодой  человек двадцати  шести
лет, сын бедных родителей, воспитанный в строгости необычайно суровым отцом,
сам  побывал в таком  же положении, что и Оскар; поэтому он принял участие в
юноше, но  скрыл  это под  личиной  привычной сдержанности. При  виде  этого
молодого человека, сухого  и  тощего,  с тусклым  цветом  лица  и  волосами,
подстриженными   ежиком,  с  отрывистой   речью,  пронизывающим  взглядом  и
выражением угрюмой решительности, бедный Оскар до смерти испугался.
     --  Здесь работают  день  и ночь,  --  заявил  поверенный,  сидевший  в
глубоком кресле  за длинным  столом, загроможденным  ворохами  бумаг.  -- Не
бойтесь,  господин  Моро, мы его  не съедим, но идти ему  придется с  нами в
ногу. Господин Годешаль! -- крикнул он.
     Хотя было воскресенье, старший клерк тут же явился с пером в руке.
     -- Господин  Годешаль,  вот ученик,  о котором  я вам говорил; господин
Моро принимает в нем живейшее  участие; обедать он  будет с нами, жить --  в
маленькой  мансарде рядом с вашей комнатой; вы точно высчитайте, сколько ему
нужно времени на дорогу до Юридической школы и обратно, чтобы он не терял ни
минуты, позаботьтесь  о  том,  чтобы  он досконально  изучал  свод законов и
хорошенько усваивал лекции --  то  есть по окончании занятий в конторе пусть
он  читает  юридические  книги:  словом,  он  должен  находиться  под  вашим
непосредственным руководством, проверять  буду я сам. К  тому дню, когда  он
будет принимать  присягу, его хотят  сделать тем, чем  вы сами себя сделали:
опытным  старшим  клерком. Идите за  Годешалем, дружок, он вам  покажет вашу
комнату,  и  можете  переезжать...  Видите  Годешаля?  --  продолжал  Дерош,
обращаясь к Моро. -- У этого молодого человека, как и у меня, ничего нет: он
брат Мариетты, знаменитой  танцовщицы,  которая откладывает деньги, чтобы он
мог  через десять лет устроиться самостоятельно,  и все  мои клерки такие --
если они хотят  сколотить себе  состояние, им приходится рассчитывать только
на  собственные  силы.  Поэтому мои пять  помощников  и я  сам  работаем  за
десятерых. Через несколько лет у меня будет лучшая клиентура во всем Париже.
Здесь и к делам и к клиентам относятся с  жаром. И молва об этом уже идет. Я
переманил Годешаля от своего коллеги Дервиля, где тот был вторым клерком, да
и то всего две недели;  но мы узнали друг  друга в этой  большой  конторе. У
меня Годешаль получает  тысячу  франков, стол и квартиру.  И  я  дорожу этим
малым  -- он неутомим! Я люблю  его! Он  ухитрялся  существовать на шестьсот
франков,  как  и  я,  когда  был клерком  Главное,  чего  я  требую, --  это
безупречной честности; а кто умеет быть  честным в бедности,  тот  настоящий
человек; при малейшем отступлении от этого требования любой  клерк сейчас же
вылетит из моей конторы.
     -- Ну, мальчишка в надежных руках, -- сказал Моро.
     В  течение  двух лет  Оскар  прожил на  улице  Бетизи  в самом  горниле
крючкотворства, ибо, если это старомодное выражение применимо к нотариальной
конторе, то именно  к конторе  Дероша. Под его  руководством,  бдительным  и
искусным, время Оскара было так строго распределено между работой и учением,
что, живя в самом центре Парижа, он жил монахом.
     Годешаль вставал и зимой и летом в пять часов. Он спускался с Оскаром в
контору (зимой -- чтобы экономить  топливо),  и они всегда заставали патрона
уже  за работой.  Оскар, кроме занятий в конторе, готовил  уроки  для школы,
причем  готовил  их  весьма  тщательно.  Годешаль,  а  нередко  и сам патрон
указывали своему ученику сочинения, с которыми следовало ознакомиться,  и те
трудности, которые нужно  было преодолеть. Оскар расставался  с какой-нибудь
статьей закона, лишь тщательно изучив ее и удовлетворив  своими познаниями и
патрона и Годешаля, ибо они заставляли его как бы сдавать им предварительные
экзамены,  гораздо  более трудные  и  длительные,  чем  предстоявшие  ему  в
Юридической  школе.  Вернувшись с  лекций, отнимавших  у  него не  так много
времени,  он садился опять на свое место за конторским столом, опять работал
или  шел в  суд,--словом,  находился  до  обеда  в  распоряжении неумолимого
Годешаля. Обед -- а обедал Оскар за  хозяйским столом -- состоял из большого
куска мяса,  овощей и салата. На  десерт подавался  только  грюйерский  сыр.
После обеда  Годешаль и Оскар возвращались в контору и занимались до вечера.
Раз в месяц Оскар завтракал у своего  дяди Кардо, а воскресенья  проводил  у
матери. Время от времени, когда Моро  приезжал  по делам  в контору, он брал
Оскара  с  собой  обедать  в Пале-Рояль,  а  затем  угощал его  каким-нибудь
спектаклем. Годешаль и  Дерош дали такой отпор робким  притязаниям Оскара на
элегантность, что тот и думать перестал о нарядах.
     -- У хорошего клерка, --  говорил  Годешаль, -- должно быть два  черных
фрака  --  старый  и новый, черные панталоны, черные чулки и башмаки. Сапоги
слишком  дороги.  Сапоги можно носить  только,  когда станешь стряпчим Клерк
никак не должен тратить больше семисот франков в год. Сорочки должны быть из
крепкого грубого полотна. Увы! Когда начинаешь карьеру без  гроша в кармане,
а хочешь  нажить состояние, надо уметь ограничиваться самым необходимым! Вот
господин Дерош! Он начал с того же, что и мы, и все-таки своего добился!
     Годешаль во всем подавал пример. Он проповедовал принципы самой высокой
морали,  скромности, честности  и сам  неуклонно следовал им в жизни, притом
без всякой шумихи, так же естественно,  как он ходил, дышал. Это было как бы
естественной   функцией  его   существа,  как  ходьба  и  дыханье   являются
естественными функциями  организма.  Спустя полтора  года  после поступления
Оскара в  контору  у  второго клерка при подсчете  кассы  вторично оказалась
маленькая неточность. Годешаль заявил ему в присутствии всех служащих:
     --  Милый Годэ, берите-ка расчет  по собственному желанию,  не то будут
говорить, что вас уволил патрон. Вы или рассеяны, или неаккуратны, а ни один
из этих пороков даже в малейшей степени здесь  недопустим. Патрон ничего  об
этом не узнает --вот все, что я могу сделать для вас как товарищ.
     В  двадцать  лет  Оскар  был третьим клерком  в конторе  мэтра  Дероша.
Жалованья  ему  еще не  платили, но  он получал  стол  и  квартиру,  так как
исполнял  обязанности  второго  клерка:  у  Дероша было  два первых  клерка,
поэтому  второй  клерк  был  завален работой.  К  концу второго года  своего
пребывания в Юридической школе Оскар, уже гораздо более сведущий, чем многие
лиценциаты, умел разбираться в процессуальных тонкостях и выступал в суде по
некоторым мелким тяжбам.  Словом, Годешаль и Дерош были им довольны. Он стал
почти  благоразумным, но все-таки в нем  проглядывала  жажда удовольствий  и
желание блистать,  хотя они  и подавлялись суровой дисциплиной  и  усиленным
трудом. Посредник  по продаже имений, довольный успехами клерка, сменил гнев
на милость.  Когда в июле 1825 года Оскар отлично сдал  последние  экзамены,
Моро  снабдил  его  деньгами, чтобы он  мог  хорошо  одеться.  Г-жа  Клапар,
счастливая  и  гордая своим  сыном,  готовила  роскошное  приданое  будущему
лиценциату,  будущему  второму  клерку.  В   бедных  семьях  подарок  всегда
представляет  собой нечто полезное. В  ноябре, после каникул, Оскар  получил
комнату второго клерка, которого он, наконец,  заменил официально, восемьсот
франков  жалованья,  стол и квартиру. И дядя  Кардо, который тайком явился к
Дерошу, чтобы узнать  о  своем племяннике,  обещал г-же  Клапар дать  Оскару
возможность,  если он будет так вести себя и впредь, обзавестись со временем
собственной конторой.
     Несмотря на  столь благонамеренную видимость,  Оскар  Юссон вел  втайне
тяжелую  борьбу с  самим  собой.  Минутами  ему хотелось просто  бросить эту
жизнь,  столь  противоречившую  его вкусам  и  склонностям.  Он считал,  что
каторжники и  те счастливее.  Задыхаясь в ярме железного режима, он невольно
сравнивал себя с нарядно одетыми молодыми людьми, которых встречал на улице,
и  мечтал бежать отсюда. Нередко он готов был поддаться безумному влечению к
женщинам, однако смирялся; порой его охватывало глубокое отвращение к жизни.
Поддерживаемый  примером  Годешаля,  он, скорее  под его  влиянием,  чем  по
собственной  воле,  оставался   верен   своему  суровому   пути.   Годешаль,
наблюдавший за Оскаром, считал  своей  обязанностью ограждать своего ученика
от искушений. Чаще всего у молодого Юссона  вовсе не было денег или было так
мало,  что  он  не  мог позволить себе никаких излишеств. За  последний  год
добрый  Годешаль раз пять-шесть  давал Оскару возможность развлечься  и  при
этом  платил  за него;  он  понимал,  что иногда надо ослаблять  тугую  узду
молодого коня.  Эти  кутежи,  как их сурово называл  первый  клерк, помогали
Оскару выносить трудности: ведь, бывая у дяди Кардо, он только скучал и  еще
больше  скучал у матери, которая жила даже  беднее, чем Дерош. Моро не умел,
как Годешаль, подойти к Оскару, и,  может  быть,  этот искренний покровитель
молодого Юссона пользовался Годешалем, чтобы  посвятить бедного  мальчика  в
тайны жизни.  Оскар,  научившись  скромности и  ознакомившись со  множеством
судебных  дел, наконец  понял всю  серьезность проступка, совершенного им во
время рокового путешествия в "кукушке"; и все-таки затаенные пылкие мечтания
и безрассудство юности могли сбить его с пути. Однако, по мере  того как  он
узнавал  жизнь  и  ее законы,  его разум созревал, и  Моро  уже льстил  себя
надеждой, что ему удастся сделать из сына г-жи Клапар порядочного  человека,
если только Годешаль не перестанет руководить им.
     -- Ну как он? -- спросил  посредник, вернувшись из поездки, задержавшей
его на несколько месяцев вдали от Парижа.
     -- По-прежнему слишком тщеславен, -- отозвался Годешаль.  -- Вы  дарите
ему щегольское платье и тонкое белье, у него жабо, как у  биржевого маклера,
и наш повеса  отправляется по воскресным дням в Тюильри  искать приключений.
Но что поделаешь? Молодость. Он пристает ко мне, чтобы я представил его моей
сестре; у  нее  собирается  веселое  общество:  актрисы,  балерины,  щеголи,
кутилы,   прожигающие  жизнь...  Боюсь,  что  голова  его  занята  вовсе  не
адвокатурой. А вместе с тем он недурно говорит и уже теперь мог бы сделаться
адвокатом и выступать в суде по тем делам, которые тщательно подготовлены.
     В ноябре 1825 года, когда Оскар перешел на новую должность и  собирался
защищать  диссертацию   на  звание  лиценциата,  к  Дерошу  поступил  новый,
четвертый клерк,  на вакантную должность,  открывшуюся вследствие  повышения
Оскара.
     Этот четвертый  клерк, Фредерик Маре, готовился к судейскому  поприщу и
был  на третьем курсе  Юридической школы.  По сведениям, полученным конторой
Дероша,  двадцатитрехлетний красавец юноша был сыном некоей г-жи Маре, вдовы
богатого лесоторговца, и  после смерти дяди-холостяка располагал двенадцатью
тысячами  годового  дохода.  Будущий  прокурор, движимый  весьма  похвальным
желанием  знать  свою профессию до мельчайших  деталей,  поступил  к Дерошу,
чтобы изучить судопроизводство и через два года занять место первого клерка.
Он  надеялся  пройти  адвокатский  стаж  в  Париже,  чтобы  подготовиться  к
предстоящей должности, в которой едва ли откажут богатому молодому человеку.
Стать в  тридцать  лет прокурором в  каком-либо  суде -- было  пределом  его
честолюбивых мечтаний. Фредерик был двоюродным братом Жоржа Маре, но так как
мистификатор, некогда сидевший рядом  с Оскаром в "кукушке",  сообщил  тогда
свою  фамилию  только  г-ну Моро,  а  молодой  Юссон  знал  лишь  его имя,--
появление  Фредерика  в конторе  не пробудило  у  Оскара решительно  никаких
воспоминаний.
     -- Господа, -- сказал за завтраком Годешаль, обращаясь ко всем клеркам,
-- у  нас в  конторе  будет новый ученик; и так как он несметно  богат,  то,
надеюсь,  мы  заставим  его по случаю  поступления  к нам  раскошелиться  на
знатную пирушку...
     -- Отлично,  давайте  книгу записей,  -- провозгласил  Оскар, глядя  на
младшего клерка, -- и поговорим серьезно!
     Младший клерк, словно белка, вскарабкался  по полкам с делами; когда он
снял  с верхней  полки одну  из  регистрационных книг,  его  так  и  осыпало
хлопьями пыли.
     -- Ну, и запылилась! -- сказал младший клерк, показывая книгу.
     Поясним сначала, в силу какого обычая в большинстве нотариальных контор
велась такая книга. "Что может быть лучше завтрака клерков, обеда откупщиков
и ужина вельмож" -- эта старинная поговорка, сложившаяся еще в восемнадцатом
столетии, сохранила значение в судейском сословии  и до  сих пор; это хорошо
известно  всем,  кто,  изучая  судопроизводство, прокорпел  два-три  года  у
стряпчего  или в  конторе нотариуса. Клерки,  которым  приходится  так много
работать, тем более любят повеселиться, что это им удается крайне редко;  но
особенное  наслаждение доставляет клеркам всякая мистификация. Этим же можно
до известной  степени объяснить и поведение Жоржа  Маре в карете  Пьеротена.
Даже  самый  угрюмый  клерк  всегда  ощущает  потребность  позубоскалить или
устроить какую-нибудь веселую проделку.  И ловкость, с какою в среде клерков
инстинктивно  подхватывают и развивают любую мистификацию или  шутку, просто
удивительна;  нечто  подобное  можно  найти  только  у  художников.  В  этом
отношении мастерская и контора превосходят среду  актеров.  Покупая  контору
без клиентов, Дерош как бы основывал новую династию. И это внесло  перерыв в
выполнение того ритуала, которым обычно сопровождается  прием нового клерка.
Сняв помещение, где еще никто никогда не строчил на  гербовой  бумаге, Дерош
поставил там  новые  столы и  разложил  новешенькие  белые  папки  с  синими
корешками. В его конторе собрались служащие, взятые из других  контор, ничем
между  собой не  связанные  и,  так сказать,  удивленные  тем, что оказались
вместе. Но Годешаль, получивший свое первое боевое крещение у мэтра Дервиля,
был  не  из тех,  кто  позволил  бы  себе нарушить  славную  традицию.  Этой
традицией  является  завтрак,  которым   новичок   обязан  угостить  старших
товарищей И вот, при поступлении Оскара в контору, через полгода после того,
как Дерош  в ней  обосновался,  в один зимний  ве