ве,  ни  в муниципалитете.  А  когда г-н Клапар
лишится своего места, какая участь ожидает их всех?
     -- Что касается меня, -- продолжала она,-- то я найду способ заработать
себе на хлеб и прокормить господина Клапара, даже если мне пришлось  бы  для
этого  поступить в  сиделки  или  в  экономки  к  богатым людям.  Но ты,  --
обратилась она к Оскару, --что ты будешь делать?  Состояния у тебя  никакого
нет, тебе придется еще сколачивать его. Для вас,  молодых людей,  существуют
только  четыре пути  к успешной карьере:  коммерция, государственная служба,
юридические профессии  и военное  поприще.  Но  любой вид  коммерции требует
большого капитала, а у нас его нет. Если же нет капитала, то молодой человек
должен  возместить  его рвением,  талантом; притом  в коммерции нужны особая
сдержанность  и  скромность, а  после  твоего  вчерашнего  поведения  трудно
ожидать, чтобы ты им научился.  Получить место чиновника  можно только после
долгой службы сверхштатным, и нужно иметь протекцию, ты же оттолкнул от себя
нашего единственного покровителя и к тому же весьма  влиятельного. Если даже
допустить, что ты одарен  исключительными способностями,  благодаря  которым
молодой  человек  может  выдвинуться  очень  скоро  как  коммерсант или  как
чиновник,  то где же  взять денег, чтобы жить и одеваться, пока ты овладеешь
одной из этих профессий?
     И тут мать  Оскара, как это  свойственно  женщинам,  принялась изливать
свое  горе  в  многословных  жалобах:  как же она теперь жить  будет без тех
даяний  натурой,  которыми  Моро  благодаря  своему  месту управляющего  мог
поддерживать  ее? Из-за  Оскара их  покровитель  сам  лишился  всего! Помимо
коммерции и администрации, о которых  ее  сыну и  мечтать нечего, потому что
она  не может  его  содержать, есть еще  юридические профессии  -- служба  в
нотариальной конторе, в суде, адвокатура Но для этого надо сначала поступить
на юридический факультет, проучиться три года  и заплатить немалые деньги за
лекции, экзамены, диссертации и дипломы. Вследствие  большого числа желающих
нужно выделиться особыми способностями,  а затем все равно возникает вопрос:
на какие средства он будет существовать?
     -- Оскар, -- сказала она в заключение, -- в тебе была вся моя гордость,
вся моя жизнь. Я готова была примириться  с нищетой, я возлагала на тебя все
свои  надежны,  я  уже  видела,  как  ты делаешь  блестящую карьеру,  как ты
преуспеваешь. Эта мечта давала мне мужество выносить лишения, на которые я в
течение шести лет обрекала себя, чтобы поддерживать тебя в коллеже, где твое
пребывание все-таки  обходилось  нам,  несмотря на стипендию,  в  семьсот --
восемьсот  франков в год. Теперь, когда мои надежды рухнули, твоя будущность
страшит меня. Ведь я не имею права тратить на сына ни одного су из жалованья
господина  Клапара.  Что  же ты  будешь  делать?  Ты  недостаточно  силен  в
математике, чтобы поступить в военную школу, да и потом -- где мне взять три
тысячи  франков, которые там  требуются за содержание? Вот  жизнь,  как  она
есть, дитя мое!  Тебе восемнадцать лет, ты физически силен, иди в солдаты,--
это для тебя единственная возможность заработать кусок хлеба ..
     Оскар еще не знал жизни, подобно всем детям, которых лелеют, скрывая от
них  домашнюю нищету,  он не  понимал  необходимости приобретать  состояние;
слово  "коммерция"   не  вызывало  у  него   никаких   представлений,  слово
"администрация"  и  того  меньше,  ибо  он  не  видел  вокруг  себя  никаких
результатов  этой  деятельности.  Поэтому он  покорно слушал  упреки матери,
стараясь  делать  вид,  что смущен, но ее  увещевания пропадали зря.  Однако
мысль о том, что он  станет солдатом,  и слезы,  то  и дело  выступавшие  на
глазах г-жи Клапар,  довели, наконец, и  этого юнца до слез. Она же, увидев,
что сын плачет, совсем обессилела; и, как делают все матери в таких случаях,
она перешла  к заключительной части своих наставлений,  в которой  сказались
двойные страдания матери -- и за себя и за своего ребенка.
     -- Послушай, Оскар, -- ну, обещай  же мне в будущем быть сдержаннее, не
болтать что попало, обуздывать свое глупое тщеславие, обещай мне... и т. д.,
и т. д.
     Оскар  обещал решительно все, чего  требовала мать, и тут г-жа Клапар с
нежностью привлекла его к себе и в конце концов поцеловала, чтобы утешить за
то, что она его разбранила.
     -- А теперь,  -- сказала она, -- ты будешь слушаться своей мамы, будешь
следовать ее советам, -- ведь мать  может давать  своему сыну только хорошие
советы. Мы отправимся к  дяде Кардо. Это наша последняя надежда. Кардо очень
многим обязан твоему  отцу,  который, выдав за него свою сестру, мадемуазель
Юссон, с  огромным для того времени приданым, способствовал тому,  что  дядя
нажил большое состояние на торговле шелком.  Я думаю, что он  устроит тебя к
своему преемнику и зятю господину Камюзо на улице Бурдонне... Но, видишь ли,
дело  в том, что  у  дяди  Кардо четверо детей. Он отдал свой  торговый  дом
"Золотой кокон" в  приданое старшей  дочери, госпоже Камюзо. Камюзо нажил на
этом деле миллионы, но у него тоже четверо детей от  двух браков,  а о нашем
существовании он едва ли знает.  Свою вторую дочь, Марианну, Кардо выдал  за
господина Протеса, владельца  торгового  дома  "Протес и Шифревиль". Контора
его старшего сына, нотариуса, обошлась в четыреста  тысяч  франков, а своего
младшего   сына,   Жозефа  Кардо,  старик   только  что  сделал  компаньоном
москательной фирмы  Матифe.  Поэтому  у твоего дяди Кардо достаточно причин,
чтобы не  заниматься тобой, ведь он и  видит-то тебя два-три раза в  год. Он
никогда не  посещал  нас  здесь,  хотя в  свое время,  когда ему нужно  было
добиться поставок для  высочайших  особ, для императора и его придворных, он
отлично  знал,  как  найти меня  у  императрицы-матери. А теперь  все Камюзо
разыгрывают из себя  ультрароялистов. Он женил  сына  своей первой  жены  на
дочери  чиновника  королевской  канцелярии.  Верно  говорится  --  от вечных
поклонов  горб растет.  Словом,  ловко сработано:  "Золотой  кокон"  остался
поставщиком двора при  Бурбонах,  как был  при императоре.  Итак,  завтра мы
пойдем  к дяде Кардо;  надеюсь,  что ты  будешь  вести себя  прилично,  ибо,
повторяю, он -- наша последняя надежда.
     Господин Жан-Жером-Северен Кардо вот  уже  шесть лет как схоронил жену,
урожденную  мадемуазель Юссон, за  которой брат ее в годы своего процветания
дал сто тысяч франков приданого. Кардо, старший приказчик "Золотого кокона",
одной из старейших  парижских  фирм, приобрел ее в  1793 году, в тот момент,
когда владельцы были разорены режимом максимума ; приданое мадемуазель Юссон
дало ему возможность за какие-нибудь  десять лет нажить громадное состояние.
Чтобы  лучше обеспечить детей,  старик  придумал блестящий  план  -- сделать
пожизненный вклад  в триста тысяч франков на свое  имя и  на имя жены, а это
давало ему  в  год тридцать тысяч франков. Что касается его капиталов, то он
разделил их на три  части, по четыреста тысяч на каждого из  остальных  трех
детей.  Камюзо  получил  вместо  денег в приданое за  старшей дочерью  Кардо
"Золотой кокон".  Таким образом, старик  Кардо -- ему было уже под семьдесят
-- мог тратить и тратил свои тридцать тысяч франков по своему усмотрению, не
нанося  ущерба  детям; они уже успели  сделаться богатыми  людьми,  и теперь
Кардо  мог  не  опасаться,  что за их  вниманием  к нему  кроются какие-либо
корыстные  помыслы.  Старик  Кардо  жил  в   Бельвиле,  в  одном  из  домов,
расположенных  вблизи  Куртиля  .  За тысячу франков он  снимал  квартиру во
втором  этаже, окнами на юг; из нее открывался широкий вид на долину Сены; в
его исключительном  пользовании был также примыкавший к  дому  большой  сад;
поэтому Кардо  не чувствовал себя  стесненным четырьмя  остальными жильцами,
обитавшими, кроме пего,  в  этом  поместительном  загородном доме.  Заключив
договор на  длительный  срок, он  рассчитывал окончить здесь свои дни  и вел
весьма скромное существование в  обществе старой кухарки и бывшей  горничной
покойной г-жи  Кардо;  обе  они надеялись получить  после его  смерти пенсию
франков по шестисот и поэтому не обкрадывали его. Они изо всех сил старались
угодить  своему  хозяину и делали  это  тем охотнее,  что  трудно было найти
человека  менее требовательного  и  менее  придирчивого,  чем он.  Квартира,
обставленная покойной г-жей Кардо, такой и оставалась вот уже  шесть  лет, и
старик  довольствовался этим. Он не  тратил и тысячи экю в год, так как пять
раз  в неделю  обедал в Париже и возвращался домой в  полночь на  постоянном
извозчике, двор которого находился на окраине Куртиля Таким образом, кухарке
оставалось заботиться только о завтраке. Старичок  завтракал  в одиннадцать,
затем  одевался, опрыскивал  себя  духами и  уезжал  в  Париж.  Обычно  люди
предупреждают,   когда  не   обедают   дома.   А  папаша   Кардо,  наоборот,
предупреждал, когда обедал.
     Этот  старичок, крепкий и коренастый, всегда был, как говорится, одет с
иголочки: черные шелковые чулки, панталоны из пудесуа, белый пикейный жилет,
ослепительно  белая  сорочка,  василькового  цвета  фрак,  лиловые  шелковые
перчатки, золотые пряжки на башмаках и панталонах, наконец чуть припудренные
волосы,  и перехваченная черной  лентой косица. Его  лицо привлекало  к себе
внимание  благодаря  необыкновенно густым,  кустистым  бровям, под  которыми
искрились  серые глазки, и совершенно квадратному носу, толстому и длинному,
придававшему  ему  облик  бывшего  пребендария . И лицо это  не  обманывало.
Папаша  Кардо  действительно  принадлежал к породе  тех игривых  Жеронтов  ,
которые в романах и комедиях XVIII века заменяли Тюркарэ , а теперь с каждым
днем  встречаются  все  реже.  Кардо  обращался  к  женщинам  не иначе  как:
"Прелестница!" Он отвозил домой в экипаже тех из них, которые оставались без
покровителя, с чисто рыцарской галантностью отдавая себя, как он говорил, "в
их  распоряжение". Несмотря на  внешнее спокойствие, на  убеленное  сединами
чело,  он проводил  старость в погоне за наслаждениями. В обществе мужчин он
смело   проповедовал  эпикурейство  и   позволял   себе  весьма  рискованные
вольности.   Он  не   возмущался  тем,  что  его  зять  начал  ухаживать  за
очаровательной  актрисой  Корали, ибо  сам содержал мадемуазель  Флорентину,
прима-балерину театра  Гетэ . Но  ни на его семье,  ни на  его поведении эти
взгляды  и образ жизни  не отражались. Старик Кардо, вежливый и  сдержанный,
считался человеком даже холодным; он настолько подчеркивал свое добронравие,
что женщина благочестивая, пожалуй, назвала бы его лицемером. Этот достойный
старец особенно ненавидел духовенство, так как принадлежал к огромному стаду
глупцов,   выписывающих  "Конститюсьонель",   и  чрезвычайно   интересовался
"отказами в  погребении". Он обожал  Вольтера, хотя все  же предпочитал  ему
Пирона,  Вадэ, Колле. И  разумеется,  восхищался  Беранже,  которого не  без
остроумия называл "жрецом религии Лизетты" .  Его  дочери -- г-жа  Камюзо  и
г-жа  Протес,  а  также  сыновья,  по  народному  выражению, словно  с  луны
свалились  бы,  если бы  кто-нибудь  объяснил  им,  что разумеет их отец под
словами:  "воспеть  Мамашу  Годишон".  Благоразумный  старец   и  словом  не
обмолвился перед детьми о своей пожизненной ренте, и они, видя, как скромно,
почти бедно он  живет, воображали, будто отец отдал им все свое состояние, и
тем нежнее и заботливее относились к нему. А он иной раз говаривал сыновьям:
     --  Смотрите, не растратьте свой капитал, мне  ведь  больше  нечего вам
оставить.
     Только Камюзо,  в характере которого старик находил большое  сходство с
собой и которого любил настолько, что даже делился с ним своими хитростями и
секретами,  был  посвящен  в  тайну этой пожизненной ренты в тридцать  тысяч
ливров. Камюзо чрезвычайно одобрял житейскую философию старика, считая, что,
осчастливив  своих детей и столь благородно  выполнив отцовский долг,  тесть
имеет бесспорное и полное право весело доживать свой век.
     --  Видишь ли,  друг мой, --  говорил  ему  бывший  владелец  "Золотого
кокона", -- я ведь мог еще раз жениться, не так ли? Молодая жена подарила бы
мне детей... Да, у меня были бы дети, я находился еще в том  возрасте, когда
они обычно бывают... Так вот! Флорентина стоит мне дешевле, чем  обошлась бы
жена;  она  не надоедает мне,  она  не наградит  меня  детьми и  никогда  не
растратит моих денег.
     Камюзо  утверждал,  что папаша Кардо  -- образцовый семьянин; он считал
его идеалом тестя.
     -- Старик умеет,--  говорил  зять, -- сочетать интересы  своих  детей с
удовольствиями, которые естественно  вкушать хотя бы в  старости, после всех
треволнений, связанных с коммерцией.
     Ни сeмьи Кардо,  ни чета Камюзо, ни Протесы не подозревали о том, что у
них  есть  старая тетка  --  г-жа  Клапар. Родственные связи между  Кардо  и
матерью Оскара сводились к присылке приглашений на похороны или свадьбу и  к
обмену поздравительными карточками на  Новый год. Г-жа  Клапар была  горда и
поступалась своими чувствами только ради своего Оскара и ради дружбы с Моро,
единственным человеком,  оставшимся ей  верным в несчастье. Она не  докучала
старику Кардо ни посещениями, ни  какими-либо просьбами; но она  считала его
своей последней надеждой, навещала  его четыре раза в  год,  рассказывала об
Оскаре Юссоне, племяннике покойной достоуважаемой  г-жи  Кардо, да приводила
сына к  дяде раза три во время  каникул. И  старик неизменно  угощал  Оскара
обедом в "Голубом циферблате", водил  вечером  в Гетэ и привозил  обратно на
улицу  Серизе. Однажды  Кардо одел его  с ног до  головы  и подарил мальчику
серебряный  стаканчик  и  столовый  прибор, которые должен  иметь  при  себе
каждый, поступающий в коллеж. Мать Оскара уверяла старика, что племянник его
обожает;  она  пользовалась  каждым  случаем,  чтобы напомнить  дяде  о  его
великодушии --  о стаканчике, о  приборе и о прелестном костюме, от которого
уцелел теперь  только жилет. Но эти маленькие хитрости,  вместо  того  чтобы
достигать цели, только вредили Оскару в глазах столь матерой лисы, каким был
его дядя. Кардо  никогда особенно не  любил  свою покойную жену, долговязую,
сухопарую рыжую  женщину; ему были известны и те обстоятельства, при которых
покойный Юссон женился на матери Оскара, и то, что Оскар родился значительно
позже,  чем умер Юссон; и хотя  он отнюдь ее за это не  презирал, но  считал
бедного  племянника --  для  семейства  Кардо  совершенно  чужим. Не  ожидая
обрушившегося на  нее  несчастья, г-жа Клапар не  позаботилась  о том, чтобы
своевременно восполнить это отсутствие кровного родства, внушив  коммерсанту
расположение к Оскару с его младенчества. Подобно всем женщинам, поглощенным
только своим  материнством, г-жа Клапар не подумала поставить себя на  место
дяди  Кардо; она  воображала, что старик должен глубоко интересоваться таким
прелестным ребенком, носящим к тому же девичью фамилию покойной г-жи Кардо.
     --  Там  пришла  мать  Оскара, вашего  племянника,  сударь,--  доложила
горничная г-ну Кардо, который, ожидая завтрака, вышел  в сад, после того как
парикмахер побрил и напудрил его.
     --  Здравствуйте,  прелестница,-- приветствовал бывший  торговец шелком
г-жу Клапар,  запахнувшись  в  свой белый  пикейный  халат.--  Так!  Так!  А
мальчуган-то растет,-- добавил он, потянув Оскара за ухо.
     -- Он  окончил  учение  и  очень  жалеет,  что  вы,  дорогой  дядя,  не
присутствовали при раздаче наград. Оскар тоже получил награду. Имя  Юссонов,
которое он, надеюсь, будет носить с честью, также удостоилось упоминания...
     -- Ну! Ну! -- пробормотал старичок останавливаясь. Они прогуливались по
террасе, уставленной миртами,  апельсинными и гранатовыми деревьями.-- А что
же он получил?
     -- Похвальный лист за философию, -- торжествующе ответила мать.
     -- О! нашему молодчику надо будет потрудиться, чтобы нагнать упущенное,
-- воскликнул дядя Кардо. -- Кончить с похвальным листом?  Это не бог  весть
что! Вы позавтракаете у меня? -- спросил он.
     -- Как  прикажете,--отозвалась  г-жа  Клапар. --  Ах. дорогой  господин
Кардо! Какое утешение для родителей, когда их  дети  с успехом делают первые
шаги в жизни! В этом отношении, да и во всех прочих, -- спохватилась она, --
вы один из  самых  счастливых отцов,  каких  я  знаю... Под  началом  вашего
достойного зятя и вашей любезной  дочери "Золотой кокон" продолжает занимать
первое место среди парижских торговых домов. Ваш старший сын вот уже  десять
лет как стоит во главе лучшей нотариальной конторы в столице и  взял невесту
с   большим   приданым.   Ваш  младший   стал  компаньоном   самых   богатых
москательщиков. У вас, наконец, прелестные внучки. Вы  стали  главой четырех
больших семейств... Оставь  нас, Оскар,  пройдись по  саду, только цветов не
трогай!
     -- Но  ведь  ему  уже восемнадцать лет, -- заметил  Кардо,  улыбнувшись
тому, что мать предостерегает сына, как маленького.
     -- Увы, да, дорогой господин Кардо! И если я уж довела его до  этих лет
и  он  вышел не урод,  а  здоровый душой и телом, если я всем  пожертвовала,
чтобы дать ему образование, то было бы слишком тяжело не увидеть его на пути
к успеху.
     -- Но  ведь  господин  Моро, благодаря которому  вы получали  в коллеже
Генриха  Четвертого  полстипендии, наверно  поможет  ему  стать  на  хорошую
дорогу? -- отозвался Кардо с лицемерным простодушием.
     -- Господин Моро может  и умереть,-- возразила гостья,-- и, кроме того,
он окончательно рассорился со своим хозяином, графом де Серизи.
     -- Вот как! Вот как! Послушайте, сударыня, я вижу, что вы хотите...
     -- Нет, сударь, -- решительно остановила она старика, а тот из уважения
к "прелестнице" сдержал раздражение, которое всегда  испытывают люди,  когда
их  прерывают.--  Увы!  Вы  и  понятия  не  имеете  о  переживаниях  матери,
вынужденной в течение семи лет  урывать для  своего сына шестьсот  франков в
год  из тех тысячи  восьмисот, которые  получает  ее  муж. . Да, сударь, это
жалованье  -- все  наше достояние. Что  же могу я сделать для моего  Оскара?
Господин Клапар  до того ненавидит бедного мальчика, что  я не  могу держать
его дома. И  разве при таких обстоятельствах не прямой долг бедной, одинокой
женщины прийти и посоветоваться с единственным родственником, который есть у
ее сына на земле?
     -- И  хорошо сделали, что пришли,--  ответил старец.-- Но вы никогда не
говорили мне обо всем этом
     --  Ах,  сударь,--  с  достоинством  продолжала  г-жа  Клапар,   --  вы
последний, кому бы я созналась в своей нищете Я сама во всем виновата, вышла
замуж за человека,  бездарность которого превосходит всякое воображение О! Я
так несчастна!..
     -- Слушайте,  сударыня, не надо плакать,-- серьезно  сказал старичок.--
Мне ужасно тяжело  видеть  слезы такой красавицы... В  конце  концов ваш сын
носит фамилию  Юссон,  и  если бы  моя  дорогая  покойница  была  жива, она,
наверное, чем-нибудь помогла бы тому, кто носит имя ее отца и брата. .
     -- А как она любила своего брата!--воскликнула мать Оскара.
     -- Но  все  свое состояние я роздал детям,  им  больше  нечего ждать от
меня, -- продолжал старик, -- я  поделил между ними те два миллиона, которые
у меня  были,  так как  хотел видеть их еще при своей  жизни  счастливыми  и
богатыми. Себе я оставил только пожизненную ренту, а в мои годы люди дорожат
своими привычками...  Знаете, какую дорогу следует избрать нашему  юноше? --
сказал он, подзывая Оскара и беря его  за локоть.-- Пусть он изучит право, я
оплачу  лекции  и расходы по  диссертации. Пусть поступит к  адвокату, чтобы
усвоить  все судебное крючкотворство, и,  если дело пойдет на  лад,  если он
выдвинется, если  полюбит свою профессию и если я еще буду  жив,  каждый  из
моих четырех детей,  когда нужно  будет, даст ему денег и поможет устроиться
самостоятельно, а я одолжу ему