около
тележки с пирожками. Драчун с первого  взгляда  определял  их.  Они  еще  не
успевали рта раскрыть, а он уже знал, что им требуется.
     Большинству из них Драчун советовал поболтаться у тележки  с  пирожками
до девяти часов - в это  время  женщины,  оставшиеся  без  клиентов,  обычно
приходили с Коллинз-стрит, чтобы узнать, не  залучил  ли  пирожник  для  них
какого-нибудь мужчину. За свои услуги он не получал никакого вознаграждения.
"Котом" он не был.
     Мужчины менялись, но у всех - так мне казалось - было что-то общее:  их
грызла тайная неудовлетворенность. Они считали,  что  везет  всегда  кому-то
другому, только не им. Все они, должно быть, бежали  на  несколько  дней  из
дома, где любовь умерла, туда, где продавался ее заменитель.
     Но был один тип мужчин, к которым  Драчун  присматривался  с  особенным
вниманием, прикидывая в уме возможные выгоды от знакомства с ними. Это  были
богатые бездельники, хвастуны, еле  державшиеся  на  ногах  после  очередной
попойки и размахивавшие пачками банкнот, которые они привезли из  провинции,
где у них была своя ферма или  лавка.  Все  они  были  люди  женатые  и  все
непременно задавали один и тот  же  вопрос:  "Не  знаешь,  где  можно  найти
женщину?"
     Как раз теперь по улице шел такого рода тип, и Драчун не спускал с него
глаз, отмечая про себя неверную походку  и  ширину  его  плеч.  Он  каким-то
чутьем узнавал, храбрый ли перед ним человек, способен ли пустить  кулаки  в
ход. На этот раз перед ним явно был трус.
     Я не слышал  их  разговора,  но  догадался,  что  человек  этот  чем-то
хвастается. Он помахал пачкой денег, и я понял, что ему нужно.
     Немного погодя Драчун снял передник и повесил  его  на  ручку  тележки.
Обратившись ко мне, он сказал:
     - Пригляди за тележкой, а я немного прогуляюсь  с  этим  парнем.  -  Он
окинул взглядом мой костюм, взял передник  и  повязал  его  мне.  -  Так  не
запачкаешься, будешь о него вытирать руки.
     - Ты надолго? -  спросил  я,  рассматривая  передник,  придававший  мйе
довольно-таки нелепый вид.
     - Нет, на часок, не больше.
     - Черт! - воскликнул я в тревоге. - Так долго! Как же я тут управлюсь?
     - Ничего, управишься.
     Он зашагал по Флиндерс-стрит, немного опередив того мужчину, делая вид,
что не имеет к нему никакого отношения. Он старался не  бросаться  в  глаза,
весь сжался, чтобы быть как можно неприметнее, а сам внимательно  поглядывал
по сторонам, чтобы удостовериться, что его не видит никто из знакомых.  Ведь
если приметят, то и запомнят. Прежде чем  рука  полицейского  ляжет  вам  на
плечо, надо, чтобы кто-то вас приметил и запомнил. С этого все и начинается.
     Спутник  Драчуна  выпрямился  и  поправил  галстук.   Мысль   о   жене,
по-видимому, неотступно преследовала его, и он всячески  старался  показать,
что угрызения совести ничуть его не тревожат.
     Драчун часто оставлял меня присматривать за тележкой, когда  ему  нужно
было перемолвиться с кем-нибудь словом наедине в дверях какой-нибудь  лавки,
но такие встречи отнимали у него обычно несколько минут. Никогда еще  он  не
оставлял свою тележку на мое попечение на целый час. Я решил, что  он  повел
своего спутника на Литтл Лонсдэйл-стрит, только мне показалось странным, что
он отправился с ним сам, вместо того чтобы предложить подождать  у  тележки,
пока он приведет женщину.
     Я усердно занялся продажей пирожков. Постоянных покупателей я знал и  с
удовольствием слушал их замечания насчет моей новой роли.
     - Ну, Боб, сегодня томатного соуса нам достанется вдоволь  -  на  посту
Алан, - сказал один рабочий своему приятелю,  а  затем,  обращаясь  ко  мне,
добавил: - А ну поливай веселей,  не  будь  таким  скупердяем,  как  Драчун;
промочи пирожки как следует.
     Я щедро поливал соусом пирожки, которые мне протягивали покупатели.
     - Вот так дела, - восклицал рабочий, - смотри,  ты  все  кругом  залил,
черт бы тебя подрал, но ничего - продолжай в том же духе.
     - Горячие пирожки и сосиски!  -  кричал  я,  смущенно  подражая  голосу
Драчуна, решив, что уж если играть роль, то до конца.
     - И соусу не пожалеем, - присоединился ко мне рабочий,  оторвавшись  от
своего пирожка, с лицом перемазанным красным.
     То, что и он  участвует  в  продаже,  доставило  ему  большую  радость;
согнувшись в три погибели над своим пирожком, он просто давился от смеха.
     - И в каждом пирожке запечена мышь, - гаркнул его приятель,  охваченный
таким же порывом веселья.
     Шутка эта привела их в восторг. Теперь уже оба покатывались  со  смеху.
Они так и ушли, громко хохоча.
     Когда Драчун вернулся, я передал ему передник и  выручку,  заметив  при
этом:
     - Чего-чего, а соусу я не пожалел.
     - Ладно! - сказал он, повязываясь передником и разглаживая складки.
     Он подошел к огню, выпрямился и начал громко выкрикивать  свое  обычное
"Горячие пирожки и сосиски", но мне показалось,  что  интонация  его  слегка
изменилась с той минуты, как он ушел с незнакомцем. Голос  звучал  несколько
по-иному, словно он испытывал облегчение оттого, что снова может  торговать,
словно эти выкрики переносили его из  одной  жизни  в  другую.  Они  как  бы
подтверждали его положение уличного торговца, освобождая от  ответственности
за поступки, совершенные в той, другой жизни.
     Выкрикнув несколько раз, он улыбнулся, чувствуя, что снова утвердился в
своей почтенной профессии -  продавца  пирожков  -  занятии,  пользовавшемся
уважением даже полиции.
     Затем  он  принялся  внимательно  рассматривать  свои  руки,  сжимая  и
разжимая пальцы. Опустил руку в карман, вытащил, озираясь по сторонам, пачку
денег, поднес ее к печной дверце  и  внимательно  посмотрел,  склонив  набок
голову.
     - Где  ты  оставил  того  пария?  -  спросил  я,  охваченный  внезапной
тревогой.
     - Лежит себе под вязом в Садах Фицроя.
     - О, господи, - крикнул я в испуге.
     - Ничего с ним не случится; походит  пару  дней  с  подбитой  челюстью,
только и всего.
     - Что?.. Как же это?.. Ты взял у него деньги? - Я почувствовал, как все
во мне похолодело,
     - Да, я думал, что у него их  больше.  Каких-то  несчастных  двенадцать
монет.
     - Он приведет фараонов, - крикнул я, охваченный паническим  страхом.  -
Сейчас они явятся.
     Драчун посмотрел на меня с невозмутимым видом:
     - Женатый никогда не пойдет в полицию.
     Я хотел возразить ему: "Разве можно быть уверенным", - но в душе  знал,
что он прав.
     Он понял по выражению моего лица, что я встревожен, и сказал:
     - Выкинь это из головы. Если бы я не взял у него деньги, это сделала бы
первая шлюха, за которой бы он  увязался,  обобрать  такого  пара  пустяков.
Самый обыкновенный лоботряс; подцепит где-нибудь болячку и наградит ею  свою
хозяйку. Тут хоть приедет домой чистеньким...
     Я хотел что-то заметить по поводу сказанного Драчуном,  но  он  прервал
меня:
     - А вот и она. - Его грубое лицо  смягчилось,  горькие  морщины  слегка
разгладились, его словно подменили.  Он  выпрямился,  будто  желая  выразить
кому-то свое уважение и признательность.
     То же самое произошло и со мной, потому что я разделял  его  чувства  к
маленькой девочке, подходившей к нам. Она была в школьной форме и  держалась
за руку матери. Ей можно было дать лет восемь; у нее были каштановые  волосы
и черные глаза, и, подходя к нам, она улыбалась в радостном предчувствии.
     Мир, открывавшийся ей, она наделяла теми качествами, которыми  обладала
сама, так что он становимся как бы ее чудесным отражением. Под  ее  взглядом
все предметы словно озарялись  невидимым  светом,  и,  смотря  на  них,  она
начинала сиять,  даже  не  догадываясь,  что  сама  является  источником  их
очарования.
     Я был уверен, что она пришла к нам  из  мира  книг,  музыки  и  хороших
людей, из мира, где  все  любят  и  уважают  друг  друга  и  где  никому  не
приходится вести непрерывную борьбу за жалкое существование,  за  то,  чтобы
тебя не засосала мутная тина.
     Мать  ее,  стройная,  нарядная  женщина,   улыбалась   нам   без   тени
пренебрежения. Каждый четверг вечером она вместе с  дочерью  проходила  мимо
нашей тележки, и мы всегда с нетерпением ждали ее появления.  Не  знаю,  чем
это объяснить, но после их ухода мы становились добрее  друг  к  другу  и  к
окружающим.
     Драчун говорил мне, что однажды после их посещения он дал взаймы  целый
фунт "самому большому мерзавцу" во всем Мельбурне.
     - Но нет худа без добра. С той поры я его ни разу не видел.
     И вот они появились; девочка нетерпеливо тянула мать за руку.
     - Добрый вечер, - женщина остановилась,  поздоровалась  с  нами  кивком
головы. - А вы думали, что мы уж не придем? - Придерживая одной рукой пакеты
с покупками, она пыталась расстегнуть дорогую сумку из черной кожи.
     - Мы были уверены, что вы придете,  -  сказал  Драчун  и,  обращаясь  к
девочке, добавил: - Он весь вечер ждал вас, мисс.
     - Неужели? - воскликнула она, искрение обрадованная, не сомневаясь, что
он говорит правду.
     Мать сунула руку в сумку, вытащила оттуда морковку и дала ее  прыгавшей
от нетерпения девочке.
     - Возьми!
     Девочка подбежала к пони, который стоял, повернув к ней голову, и ждал.
Мягкими губами пони взял у нее из  рук  морковку  и  стал  ее  пережевывать.
Девочка же стояла, наклонившись вперед, уперев руки в колени, и не  спускала
с него восхищенного взора.
     Эту сцену мне доводилось видеть довольно часто, и всякий раз на глаза у
меня наворачивались слезы.


ГЛАВА 3

     Лошади в моем представлении всегда связывались с  сельской  местностью.
Они для меня были неотделимы от зарослей. Для бешеной скачки с  летящими  по
ветру гривами и хвостами нужны были необозримые просторы вы-гопов, деревья в
отдалении, облака, плывущие по голубому небу; в такие минуты казалось, что у
них вырастают крылья. Выносливость и мощь  этих  животных  могла  проявиться
по-настоящему, только когда их впрягали в плуг или жатвенную  машину,  когда
они тянули воз, нагруженный сеном.
     Что же касается  городских  лошадей,  перевозивших  подводы  с  землей,
вырытой экскаватором, извозчичьих кляч с распухшими от непрерывного бега  по
мостовой бабками, битюгов, тащивших ящики с  пивом,  лошадок,  впряженных  в
тележки булочников, упитанных муниципальных коней, свозивших на свалку мусор
со всего города, то все они - казалось мне - отбывали срок каторжных работ.
     Впрочем, этих узников становилось все меньше. Их заменяли  грузовики  и
автомобили. На земляных работах на  Лонсдэйл-стрит,  где  строился  огромный
универсальный магазин Манера,  для  вывозки  грунта  впервые  использовались
грузовики;  ломовые  лошади  и  ломовые  извозчики  навсегда   исчезали   со
строительных площадок.
     Иногда  деревянный  настил,  опущенный  с  улицы  на   дно   котлована,
оказывался слишком крутым для перегруженной машины,  и  мотор  ее,  пофыркав
немного, умолкал. Тогда к  передку  грузовика  с  помощью  цепей  припрягали
ломовую лошадь. Снова ревел мотор, лошадь сначала скользила подковами, затем
нащупывала опору, напрягалась, и грузовик начинал медленно ползти вверх,  по
настилу и выкатывался  на  улицу;  там  тяжело  дышавшую  взмыленную  лошадь
распрягали и снова вели на дно котлована - помогать строить город, в котором
ей пе будет места.
     Я ставил себя на место городских  лошадей,  и  мне  казалось,  что  они
испытывают  те  же  желания,  что  и  я,  то  же  чувство  поражения.  Какие
преступления совершил я они, чтобы быть осужденными на  эти  муки?  А  какие
преступления совершил я?
     Двери моей тюрьмы не были заперты. Каждую субботу я мог бежать за город
и там, среди деревьев и птиц, вновь обретал духовные силы, которые  помогали
мне сносить тяготы городской жизни.
     Нередко, беседуя с людьми, собиравшимися у тележки с пирожками, я делал
попытку завести разговор о прелести зарослей. Мне хотелось рассказать о том,
как хорошо бывает там рано поутру, когда трава подернута инеем, о  том,  как
вкусны подаваемые к завтраку сливки, о том, как уютно бывает вечером,  когда
пламя больших поленьев согревает освещенные керосиновой лампой комнаты.
     Но все это мало интересовало людей, сходившихся по вечерам  у  тележки.
Да, их  интересовали  лошади,  но  только  скаковые.  В  лошади  они  видели
животное, открывавшее перед ними  широкие  возможности  разбогатеть;  стоило
только упомянуть о лошадях, и сразу же начинались бесконечные рассуждения  и
догадки о том, кто придет первым на скачках в следующую субботу.
     В пятницу вечером возле тележки обычно встречались завсегдатаи скачек и
"жучки" - люди, собирающие сведения о лошадях и жокеях.  В  темном  подъезде
одного из домов  стоял  букмекер,  устанавливавший  начальные  ставки  пари;
каждые несколько минут он выходил, прохаживался по улице и снова возвращался
в подъезд, где с деловым видом записывал что-то в блокнот  и  быстро  прятал
деньги в карман, обмениваясь отрывочными фразами с теми, кто делал ставки.
     - Он вроде Руби, - сказал мне как-то Драчун, имея в виду  знакомую  нам
проститутку с Коллинз-стрит, - всегда на ходу. На фараонов у него чутье, как
у собаки. Взгляни-ка на него повнимательнее.
     Этот букмекер носил дорогой костюм и начищенные до блеска ботинки.  Его
упитанное туловище можно было изобразить в виде кривой,  которая  начиналась
от самой шеи и затем, обрисовав сытый живот, резко загибалась к ногам.  Лицо
у него всегда было красное, словно он запыхался от бега,  -  он  то  и  дело
отрывал взгляд от своих записей и озирался как пугливое животное на водопое.
     "Жучки" были люди продувные. Они щеголяли в ботинках с острыми носами и
в узких  костюмах.  Один  из  них  имел  обыкновение,  греясь  у  тележки  с
пирожками, чистить ногти. Он часто рассматривал свои руки, тонкие и  нежные,
как у женщины. У него был глаз  на  простачков,  приезжавших  на  скачки  из
деревни; он выработал специальный подход к ним, завязывая  как  бы  случайно
разговор об урожае и погоде. Начинал он его какой-нибудь общей фразой.  Так,
он часто говорил: "Хороший дождик нам бы не помешал",  -  слова  эти  носили
совершенно отвлеченный характер, ибо он нередко говорил  их  и  в  дождливую
погоду, но они создавали впечатление, будто  он  знает  толк  в  деревенских
делах.
     Его подход к горожанам был более тонким. Он намекал, что связан  давней
дружбой  кое  с  кем  из  владельцев  крупных  скаковых  конюшен  и   может,
следовательно, дать ценный совет.  Это  производило  впечатление  на  людей,
жаждущий денег, у  которых  игра  на  скачках  стала  своего  рода  недугом.
Вообще-то говоря, они  относились  ко  всему  с  подозрительностью,  но  тут
алчность побеждала осторожность и лишала их разума.
     Иногда он делал вид, что ищет компаньона,  чтобы  рискнуть  "на  пару".
Однажды я был свидетелем того, как он обрабатывал молодого человека,  только
что рассказавшего мне, что он уже был на скачках на  прошлой  неделе  и  два
раза выиграл.
     - Как же у вас сложились дела в прошлую субботу? - спросил его "жучок".
     - Недурно, - ответил молодой  человек;  на  нем  был  красный  шелковый
галстук и рыжие ботинки. - Я поставил  на  Родена  и  Вампира,  и  все  было
хорошо, но затем я поставил на Бродягу.
     "Жучок" презрительно хмыкнул:
     - На Бродягу! Кто же вам это посоветовал?
     - Видите ли, - сказал молодой человек, готовясь отстаивать свой  выбор.
- Я считал, что у него есть шанс. Он был фаворитом на предыдущей неделе,  но
остался без места. В субботу на него много ставили. Чего вы еще хотите?
     "Жучок" дал понять, что считает бесполезным просвещать  новичка  насчет
того, как распознавать фаворитов на скачках. Он отвернулся, и сделал это так
резко, словно вдруг понял, что перед ним  чистейший  воды  простак,  грудной
младенец, которого разве что ленивый не облапошит.
     Затем он минуту помолчал и произнес в раздумье, словно  занятый  своими
делами:
     - А я в, прошлую пятницу пятьдесят фунтов выиграл, а за неделю до  того
- двести.
     - Чистыми? Не может быть, - с завистью воскликнул молодой человек.
     "Жучок"  снова  удостоил  его  взглядом,  на  этот  раз  дружеским,  он
посмотрел на него как на малого ребенка.
     - Если быть в курсе дела, - сказал он, - никогда не проиграешь.
     Молодой человек уставился в  землю.  На  него  явно  подействовали  эти
слова, показавшиеся ему  неоспоримой  истиной,  до  которой  он  сам  раньше
почему-то не додумался.
     - Да, - продолжал "жучок", снова увлекшись разглядыванием своих ногтей,
- один дружок сообщает мне все сведения. Я его как раз сегодня увижу.  -  Он
посмотрел на часы, затем бросил взгляд на молодого человека. - А  вы  откуда
родом будете?
     - Из Южного Мельбурна.
     - Сам я из Англии, - солгал "жучок", полагая, что такого рода заявление
свидетельствует о его честности. - Приехал не так давно. Обучался там. Сразу
как приехал, стал играть,  и  очень  удачно.  Удалось  связаться  с  нужными
людьми. Но что-то мой дружок запаздывает. Он мне сегодня звонил по  телефону
- обещал "вернячка".
     - А что это за лошадь?
     - Я еще не знаю. Он знаком с тренером, так что дело верное.  Мне-то  он
скажет. А так, если это раззвонить, то сумма выплаты сильно уменьшится.  Они
сегодня посылают шифрованную телеграмму владельцу лошади. Все уже  заметано,
будьте уверены. На скачках играть вслепую нельзя - это ведь  вопрос  больших
денег.
     - А вы не могли бы принять меня в долю? - попросил молодой человек.
     - Право, не знаю, - с сомнением произнес "жучок". -  Все  дело  в  моем
друге. Если я проболтаюсь, он никогда больше мне ничего не скажет.
     - Я умею держать язык за зубами.
     - В этом-то я уверен, - поспешил успокоить его  "жучок".  -  Это  сразу
видно. Но... я, право, не знаю...
     Он подумал с  минуту,  затем,  словно  приняв  важное  решение,  твердо
сказал:
     - Знаете что, давайте пропустим сегодняшний день. Я встречусь  здесь  с
вами в следующую пятницу и посоветую, на что  поставить.  Может,  это  будет
менее прибыльно, чем сегодняшнее дельце, но тряхнуть мошной вы сможете.
     Молодой человек понял, что от него  хотят  отделаться  как  раз  тогда,
когда представился случай подработать. До следующей  пятницы  далеко.  Отказ
"жучка" казался лучшим подтверждением его честности.
     - Послушайте, - сказал он, стараясь говорить  как  можно  спокойнее,  -
можете мне поверить, я никому не разболтаю.  Поставлю  пятерку  -  только  и
всего. Это никак не повлияет на выплату. Стукните мне, когда  ваш  друг  вам
скажет.
     - Право, не знаю, - повторил "жучок", теребя словно в  раздумье  нижнюю
губу. - Во всяком случае, будьте поблизости. А вот и мой друг, - добавил он.
     Я уже раньше замечал, что когда он начинал теребить нижнюю губу,  сразу
же появлялся этот человек. Он был плотного сложения,  широкоплечий  и  ходил
всегда засунув  руки  в  карманы  дождевика.  Лицо  его  было  непроницаемо;
казалось, он начисто лишен способности улыбаться. Он давно примелькался  мне
- каждую пятницу вечером он  околачивался  поблизости  от  нашей  тележки  с
пирожками, - и я знал,  что  он  работает  в  паре  с  "жучком".  Обычно  он
прогуливался по тротуару, поджидая знака, чтобы, подобно  актеру,  выйти  на
сцену.
     "Жучок" пошел ему навстречу, и они остановились  поодаль,  разговаривая
между собой. Немного погодя они повысили голоса так, что молодой человек, не
сводивший с них глаз, мог слышать, о чем идет речь.
     - Я говорю тебе - это мой друг, - распинался "жучок", - ручаюсь, что он
никому не разболтает.
     Они еще долго спорили, пока приятель "жучка" не стал уступать  позиций.
Внезапно он сдался, и "жучок" вручил ему пачку ассигнаций по десять  фунтов,
которые он сразу же принялся пересчитывать.
     - Сто пятьдесят пять монет, - сказал он, щелкнув последней ассигнацией.
- Лишняя пятерка тут. - Он заговорил доверительным