такое же священное  и  спасительное:  надо  столкнуться  с
человеческой  особью,  которая  пользуется  в  мире   взрослых   глубочайшим
уважением, и обнаружить, что этот человек - маньяк, злобный садист. Это  нам
с Элизой и пришлось пережить,  встретив  доктора  Корделию  Свейн  Кординер,
которую все считали величайшим авторитетом по психологическому  тестированию
во всем мире - за исключением Китая. Никто давным-давно  не  знал,  что  там
творится, в Китае.

                                   * * *

     У меня  здесь,  в  вестибюле  Эмпайр  Стейт  Билдинг,  есть  Британская
Энциклопедия, вот откуда  я  знаю  второе  имя  Достоевского,  то  есть  его
отчество.

                                   * * *

     В присутствии взрослых доктор Корделия Свейн Кординер всегда была очень
любезна и авторитетна. Все время, пока она была в замке, она  одевалась  как
картинка - туфли на высоких каблуках, модные платья, украшения.
     Мы слышали, как она говорила нашим родителям:
     - Если у женщины три докторских степени и она возглавляет корпорацию по
тестированию, приносящую три миллиона долларов в год, это еще не значит, что
она не может быть женственной.
     Но когда она добиралась до нас с Элизой без свидетелей, от  нее  разило
паранойей.
     - Вы бросьте ваши штучки, сопливые миллионерские отродья, со  мной  эти
фокусы не пройдут! - вот что она говорила.
     Ни я, ни Элиза ни разу не сделали ничего плохого.

                                   * * *

     Богатство и могущество нашей семьи приводило ее в такую ярость, что она
себя не помнила, и, помоему, даже не замечала, какие  мы  долговязые,  какие
уродливые. Мы для нее были парочкой типичных детишек богачей, до  безобразия
избалованных.
     - Я-то не в рубашке родилась, не то что некоторые, - повторяла она  нам
много раз. - Сколько было дней, когда мы даже не знали, где достать  еды,  -
говорила она. - Представляете себе, каково нам было?
     - Нет, - говорила Элиза.
     - Где уж вам, - говорила доктор Кординер.
     И прочее в таком роде.

                                   * * *

     Принимая во внимание ее паранойю, нам очень не повезло: ее  второе  имя
совпадало с нашей фамилией.
     - Нет, я вам не любящая тетушка Корделия, - говаривала она, - Можете не
ломать ваши куриные аристократические мозги. Мой дедушка, когда  приехал  из
Польши, поменял фамилию и стал из Станковица Свейном. - Глаза у нее неистово
сверкали. - А ну, скажите: "Станковиц"!
     Мы сказали.
     - А теперь скажите: "Свейн", - потребовала она.
     Мы и это сказали.

                                   * * *

     В конце концов кто-то из нас спросил ее, чего это она так злится.
     Она сразу стала совершенно невозмутимой.
     -  Я  и  не  думаю  злиться,  -  сказала  она.   -   Было   бы   весьма
непрофессионально с моей стороны обижаться на что  бы  то  ни  было.  Однако
позволю себе заметить, что приглашать такую знаменитость, как я, к черту  на
рога, чтобы лично тестировать всего двух детей, это все равно что заставлять
Моцарта настраивать рояль. Это все  равно  что  просить  Альберта  Эйнштейна
подсчитать месячные расходы. Вы понимаете, о чем я  говорю,  "Мисс  Элиза  и
Мастер Уилбур" - так, кажется, вас тут называют?
     - Тогда почему вы приехали? - спросил я.
     Ее  ярость  снова  вырвалась  наружу.  Она  отчеканила  так  ядовито  и
злорадно, что дальше некуда:
     - А потому, что деньгам не перечат, маленький лорд Фаунтлерой.

                                   * * *

     Мы окончательно сдрейфили, когда узнали, что она собирается  подвергать
нас испытанию поодиночке. Мы простодушно заявили, что  будем  гораздо  лучше
отвечать, если нам дадут подумать вместе.
     Она посмотрела на нас свысока.
     - Как же, как же, Мастер и Мисс, - издевательски сказала она.  -  А  не
подать ли вам еще и энциклопедию,  а?  Может,  вам  еще  не  хватает  целого
факультета из Гарварда, они бы вам подсказывали ответы в случае чего?
     - Это было бы _здорово_, - сказали мы.
     - Так вот, если вам никто об этом не говорил, - сказала она, - мы живем
в Соединенных Штатах Америки, и здесь никто не имеет права  рассчитывать  на
чужую помощь - здесь каждый обязан научиться отвечать сам за себя.
     - Я сюда приехала, чтобы вас тестировать, - сказала она. - Но сначала я
хочу вас научить основному правилу жизни, и вы еще будете мне благодарны  за
это.
     А правило было вот какое:
     - Сел в лодку - греби сам! - Так она  сказала.  -  Можете  повторить  и
запомнить на всю жизнь?
     Я не только повторил эти слова, но помню их до сих пор:
     "Сел в лодку - греби сам!"
     Хэй-хо.

                                   * * *

     Так и  пришлось  нам  самим  грести,  каждому  -  в  своей  лодке.  Нас
экзаменовали, каждого отдельно, за столом из нержавеющей стали в  выложенной
кафелем столовой. Когда одного из нас вызывала "Тетушка  Корделия",  как  мы
называли ее между собой, другого уводили как можно дальше - в залу на  верху
северной башни.
     Уизерс Уизерспун обычно стерег того из нас,  кто  сидел  в  башне.  Ему
поручили это дело, потому что он когда-то служил в солдатах. Мы слышали, как
"Тетушка Корделия" его инструктировала. Она сказала, чтобы он  примечал,  не
сообщаемся ли мы телепатически.
     Западные  ученые,  взяв  на  вооружение  гипотезы   китайцев,   наконец
признали, что некоторые люди могут передавать друг другу  мысли  без  всяких
видимых или звуковых сигналов. Приемники  и  передатчики  этих  таинственных
сигналов находились на слизистой оболочке носовых  и  лобных  полостей,  при
условии, что там все было чисто.
     А  главная  подсказка,  которую  китайцы  дали  Западу,  заключалась  в
загадочной фразе, на расшифровку которой ушли годы:
     "О, как мне одиноко, когда от простуды или от аллергии нос заложило!"
     Хэй-хо.

                                   * * *

     Увы, никакой телепатии мы с Элизой не могли использовать на  расстоянии
больше трех метров. Когда одного из нас держали в столовой, а другого  -  на
верху башни, наши тела могли  бы  с  тем  же  успехом  пребывать  на  разных
планетах. Сейчас мы именно в таком положении.
     Разумеется, я-то мог сдавать письменные экзамены,  а  вот  Элиза  -  не
могла. Когда "Тетушка Корделия" ее  экзаменовала,  она  все  вопросы  читала
Элизе вслух, а потом ей приходилось самой записывать ответы.
     Нам казалось, что мы ни на один вопрос  не  сумели  ответить.  Но,  как
видно, кое-какие ответы попали в точку, потому что доктор Кординер  сообщала
нашим родителям, что интеллект у нас "почти нормальный для нашего возраста".
     Затем она сказала, не подозревая, что мы  с  Элизой  подслушиваем,  что
Элиза, по-видимому, никогда не научится читать и писать, а  значит,  никогда
не сможет участвовать в выборах и не получит водительских прав. Она  отчасти
постаралась смягчить приговор, добавив, что Элиза "очень забавная болтушка".
     А я, по ее словам, "хороший мальчик, серьезный мальчик - но  его  легко
отвлекает легкомысленная сестра. Он читает и пишет,  зато  значение  слов  и
фраз до него доходит с трудом. Если  его  разделить  с  сестрой,  то  вполне
возможно, что он сможет стать работником на заправочной станции или сторожем
в деревенской школе. В сельской местности  у  него  неплохие  шансы  прожить
счастливую и полезную жизнь".

                                   * * *

     А тем временем Китайская Народная Республика втайне создавала буквально
миллионы и миллионы гениев - обучая пары или небольшие группы конгениальных,
способных к телепатии специалистов мыслить как единый мозг,  все  вместе.  И
такие мозаичные умы могли сравняться, скажем, с сэром Исааком  Ньютоном  или
Вильямом Шекспиром.
     О да, задолго до  того,  как  я  стал  Президентом  Соединенных  Штатов
Америки, китайцы  научились  комбинировать  эти  синтетические  мыслительные
агрегаты  в  интеллекты  такой  сокрушительной  силы,  что  сама  Вселенная,
казалось, говорила им:
     - Жду ваших приказаний. Вы можете стать такими, как вам угодно. Я  могу
стать такой, как вам угодно.
     Хэй-хо.

                                   * * *

     Я узнал про эти китайские достижения  много  лет  спустя  после  смерти
Элизы, и сам я к тому времени давно потерял всякий авторитет  как  Президент
Соединенных Штатов. Так что эти знания мне были уже совершенно ни к чему.
     Одно  только  меня  позабавило:  мне  сказали,  что   убогая   западная
цивилизация вдохновила китайцев на создание  синтетических  гениев.  Китайцы
взяли пример с американских и европейских ученых, которые  во  время  второй
мировой войны стали сотрудничать, единодушно  стремясь  к  созданию  атомной
бомбы.
     Хэй-хо.

ГЛАВА 17

     Наши несчастные родители  поначалу  поверили,  что  мы  -  идиоты.  Они
постарались с этим смириться. Потом они уверовали в  то,  что  мы  -  гении.
Попытались смириться и  с  этим.  И  вот  им  сказали,  что  мы  нормальные,
недалекие существа, и они старались подладиться и к этому.
     Мы с Элизой, подглядывая в щелки, подслушали их жалостные,  беспомощные
попытки выпутаться, позвать на помощь. Они спросили доктора  Корделию  Свейн
Кординер, как же можно увязать нашу тупость с тем, что мы можем вести  такие
ученые беседы практически обо всем, да еще на многих языках.
     Доктору Кординер как раз не  терпелось  просветить  их  именно  в  этом
отношении.
     - В мире полно людей, которые ловко притворяются более умными, чем  они
есть, - сказала она. - Они втирают нам очки при помощи  нахватанных  знаний,
иностранных слов, цитат и прочего, а на самом-то деле они ничего не знают  о
жизни, и вообще всем их знаниям грош цена. Моя задача  -  разоблачать  таких
субъектов, ради пользы общества и их собственной пользы.
     - Ваша Элиза - наглядный пример, - продолжала она. - Она мне тут лекции
читала по экономике, и по астрономии, и по музыке,  обо  всем  на  свете,  а
между тем она ни читать, ни писать не умеет и никогда в жизни не научится.

                                   * * *

     Она сказала, что положение у нас не такое уж отчаянное -  ведь  нам  не
придется добиваться хорошего места.
     - Честолюбие у них практически отсутствует, - сказала она,  -  так  что
жизнь не разобьет их честолюбивые замыслы. Единственное, чего они  хотят,  -
это жить, как  жили  раньше,  без  перемен  -  что,  разумеется,  совершенно
недопустимо.
     Отец печально кивнул.
     - Значит, мальчик все же умнее сестры?
     - Его единственное преимущество - то, что он умеет читать и писать.  Он
далеко отстает  от  нее  по  умению  держаться  в  обществе.  Когда  ее  нет
поблизости, он нем как могила.
     - Я предлагаю послать его в какую-нибудь специальную школу, где с  него
не будут требовать особенных успехов ни в учебе, ни в общении  с  людьми,  и
пусть он там учится грести на своей лодке.
     - Что делать? - спросил отец.
     Доктор Кординер ему растолковала:
     - Грести каждому на своей лодке, - повторила она.

                                   * * *

     Надо бы нам  с  Элизой  в  эту  минуту  разбить  ногами  перегородку  и
ввалиться в библиотеку в вихре штукатурки и дранки.
     Но у нас хватило ума сообразить, что  возможность  подслушивать,  когда
понадобится, - одно из наших немногих  преимуществ.  Поэтому  мы  прокрались
обратно в свои спальни, и уже  оттуда  вырвались  в  коридор,  скатились  по
парадной лестнице,  промчались  по  гостиной  и  ворвались  в  библиотеку  в
состоянии, нам совершенно до того несвойственном. Мы рыдали в голос.
     Мы им крикнули, что, если они попробуют нас разлучить,  мы  покончим  с
собой.

                                   * * *

     Доктор Кординер расхохоталась. Она сказала нашим родителям,  что  в  ее
тестах  были  специально  заложены  вопросы   для   выявления   суицидальных
тенденций.
     - Я вам даю полную гарантию, - сказала она,  -  что  ни  один  из  этой
парочки и не подумает кончать с собой.
     Но она сказала это слишком  весело,  и  это  оказалось  ее  тактическим
просчетом, потому что наша мама вдруг преобразилась.  Что-то  у  нее  внутри
лопнуло. В комнате мгновенно запахло порохом, когда наша мама перестала быть
безвольной, любезной и легковерной куколкой.
     Она сначала даже ничего  не  сказала.  Но  она  на  глазах  теряла  все
человеческое, в переносном смысле. Она собралась в комок и припала к  земле,
как пантера, готовая сию секунду перегрызть глотку хоть дюжине экспертов  по
детскому воспитанию защищая своих детенышей.
     Это был первый и единственный раз, когда она не рассуждая, инстинктивно
вела себя как мать.

                                   * * *

     Мы  с  Элизой  почуяли  этот  дух  джунглей,   насколько   я   понимаю,
телепатически. Во всяком случае, я помню, как нежная  оболочка,  выстилавшая
мои носовые и лобные полости, затрепетала от ощущения защиты и поддержки.
     Мы разом перестали  плакать  -  тем  более  что  это  у  нас  плоховато
получалось.  Да,  и  мы  потребовали  без  обиняков,  чтобы  нас  немедленно
экзаменовали - этот тест на уровень  интеллекта  можно  было  провести  хоть
сейчас. И чтобы мы на этот раз отвечали вместе.
     - Мы хотим, чтобы вы поняли, что мы вместе так  здорово  соображаем,  и
чтобы никому больше не пришло в голову нас когда-либо разлучать.
     Мы высказались с осторожностью. Я им объяснил, кто такие "Бетти и Бобби
Браун". Я признал, что они недоумки. Я сказал,  что  раньше  мы  понятия  не
имели о том, что такое ненависть, и нам даже было трудно сообразить, что это
за род человеческой деятельности, хотя мы про это читали в книжках.
     - Но теперь мы понемногу начинаем  понимать,  что  такое  ненависть,  -
сказала Элиза. - Наша ненависть,  однако,  очень  ограничена,  мы  ненавидим
только двух людей во всей Вселенной: Бетти и Бобби Браун.

                                   * * *

     Доктор Кординер, как оказалось, была к тому же еще и  трусиха.  И,  как
все трусы, она решила продолжать грубый натиск в самое  неподходящее  время.
Она стала издеваться над нашими требованиями.
     - Вы что, не понимаете, в каком мире живете? - сказала она, и прочее  в
таком роде.
     Тогда мама встала и подошла к ней, но не коснулась ее,  и  в  глаза  ей
тоже не глядела. Мама говорила куда-то,  чуть  повыше  ее  ключиц,  голосом,
напоминавшим  мурлыканье  или  рычанье.   Она   назвала   доктора   Кординер
"расфуфыренной пташкиной какашкой".

ГЛАВА 18

     И нас с Элизой подвергли  повторному  тестированию  -  на  этот  раз  в
_паре_. Мы сидели бок о бок за  столом  из  нержавеющей  стали  в  кафельной
столовой.
     Как же мы были счастливы!
     Доктор Кординер, потеряв лицо, задавала  вопросы,  как  робот,  а  наши
родители наблюдали. Но она  позаботилась,  чтобы  все  вопросы  были  новые,
незнакомые.
     Прежде чем приступить к делу, Элиза сказала матери и отцу:
     - Мы вам обещаем правильно ответить на все вопросы.
     И мы сдержали обещание.

                                   * * *

     Что это были за вопросы? Да вот я как раз  вчера,  роясь  в  развалинах
школы  на  Сорок  шестой  улице,  наткнулся  на  весь  набор   вопросов   по
интеллектуальному тестированию. Мне повезло - они  были  в  полном  порядке,
готовы к работе.
     Цитирую:
     "Некто купил 100 акций по пять долларов за  штуку.  Если  каждая  акция
поднялась в цене на 10 центов за первый месяц, упала  на  восемь  центов  за
второй месяц, и опять поднялась на три цента за  третий  месяц,  то  сколько
стоили все ценные бумаги этого человека в конце третьего месяца?"
     Попробуйте решить еще задачку:
     "Сколько  цифр  находится  слева  от  запятой  в  квадратном  корне  из
692038,42753?"
     А вот еще:
     "Какого цвета будет желтый тюльпан, если на него смотреть  через  синее
стекло?"
     А вот еще:
     "Почему нам кажется, что Малая Медведица оборачивается вокруг  Полярной
звезды раз в сутки?"
     И еще:
     "Астрономия относится к геологии, как альпинист к кому?"
     И так далее.
     Хэй-хо.

                                   * * *

     Мы с честью выдержали испытание, как и обещала Элиза.
     Только вот беда: мы оба, в полной невинности, чтобы получше  сверить  и
проверить наши ответы, ныряли под стол и там, закинув  ноги  друг  другу  на
плечи, сопели и фыркали, тыкаясь носом друг другу между ног.
     Когда мы снова забрались на  стулья,  доктор  Корделия  Свейн  Кординер
лежала в обмороке, а наших родителей и след простыл.

                                   * * *

     В десять утра на следующий день меня посадили в машину и отвезли на мыс
Код в школу для детей с тяжелой умственной отсталостью.

ГЛАВА 19

     Солнце снова уходит за горизонт. Там,  ближе  к  центру,  где-то  между
Тридцать третьей улицей и Пятой авеню, где стоит брошенный танк, из которого
выросло дерево - прямо из башенного люка, - меня окликает птица. Она вновь и
вновь задает один и тот же вопрос, пронзительно и внятно.
     - Сироту выпорол? - спрашивает птица.
     Я эту птицу никогда  не  называю  простонародным  именем,  и  Мелоди  с
Исидором, которые во  всем  мне  подражают,  -  тоже.  Например,  они  редко
называют Манхэттен "Манхэттен" или  "Остров  Смерти",  как  это  принято  на
материке. Они называют его так же, как и я: "Национальный Парк Небоскребов",
не понимая скрытой иронии, или, столь же серьезно, зовут его "Ангкор Ват".
     А птицу, которая спрашивает на закате, кто кого выпорол,  они  называют
так же, как мы с Элизой в детстве. Это имя было научное, мы  его  в  словаре
вычитали.
     Мы  трепетали  перед  этим  названием,  потому  что  оно  нам   внушало
сверхъестественный ужас. Эта птица превратилась  в  кошмарное  страшилище  с
картин Иеронимуса Босха, стоило нам только произнести ее  имя.  Заслышав  ее
голос, мы хором произносили это имя.
     - Это кричит _Ночной Козодой_, - говорили мы.

                                   * * *

     И вот теперь я слышу, как Мелоди с Исидором  тоже  повторяют  это  имя,
хотя мне отсюда не видать, где они устроились в большом вестибюле.
     - Ночной Козодой кричит, - говорят они.

                                   * * *

     Мы с Элизой слушали крик этой птицы вечером, накануне моего отъезда  на
мыс Код.
     Мы сбежали  из  дворца  в  недосягаемую  для  мира  сыроватую  гробницу
профессора Илайхью Рузвельта Свейна.
     - Сироту выпорол? - донесся до нас вопрос откуда-то из яблоневого сада.

                                   * * *

     Что мы могли сказать в ответ? Тут  даже  и  сближать  головы  не  имело
смысла.
     Я слышал, что приговоренные к смерти узники часто думают  о  себе,  как
будто они уже умерли - задолго до смерти. Должно быть, так чувствовал себя и
наш общий гений, зная, что вот-вот топор палача безжалостно разрубит его  на
два ничем не примечательных куска мяса - на Бетти и Бобби Браун.
     Как бы то ни было, мы не сидели сложа руки - умирающие не могут  ничего
не делать. Мы захватили с собой наши  лучшие  сочинения.  Мы  скатали  их  в
трубочку и спрятали в бронзовой похоронной урне.
     Урна предназначалась для праха жены профессора Свейна, а она предпочла,
чтобы ее похоронили здесь, в Нью-Йорке. Урна уже покрылась патиной.
     Хэй-хо.

                                   * * *

     Что было написано в наших рукописях?
     Решение задачи квадратуры круга, насколько мне помнится, и  утопический
проект создания искусственных больших семей путем присвоения каждому  нового
второго имени. Все люди с одинаковым вторым  именем  должны  были  считаться
родственниками.
     Да, там была и наша критическая статья о дарвиновской теории  эволюции,
и эссе о природе тяжести, в которой мы утверждали,  что  в  древние  времена
сила тяжести безусловно была непостоянной.
     Помнится, была там и статья о  том,  что  зубы  надлежит  мыть  гор