им, сплошь  морщинистым
лицом. В корявых пальцах он держал чашку молока и тарелку с хлебом.
     - Господин маркиз желает напиться? - спросил  он,  кланяясь  непокрытой
головой и подозрительно глядя в лицо маркизу своими  маленькими  слезящимися
глазками.
     Маркиз с брезгливым недоумением посмотрел на  него,  усмехнулся  и,  не
отвечая на поклон, тронул лошадь так, что старик невольно посторонился.
     - Нет, я раздумал! - сквозь зубы, точно делая величайшее  снисхождение,
ответил маркиз и проехал мимо.
     Старик остался на месте, держа в  растопыренных  руках  свои  молоко  и
хлеб.
     Кучка крестьян собралась у ворот, и  маркизу  пришлось  проехать  мимо.
Когда он проезжал, они молча смотрели на него, но когда он шагом  повернулся
к шоссе, тяжелый шепот пополз ему вслед:
     - Убийца!..
     Маркиз дрогнул, но не обернулся.
     - Подлец! - громче раздалось за его спиной.
     Мгновенно вся кровь отхлынула от лица маркиза, и  оно  стало  страшным.
Одним движением он не повернул, а отбросил лошадь назад, на мгновение увидел
перед собою ряд побледневших  лиц  и,  не  глядя,  резко  и  ловко  взмахнул
хлыстом, хлестнул поперек первое попавшееся.
     - Ай! - раздался короткий крик удивления и испуга.
     Струйка темной крови переполосовала худое черное  лицо,  и,  растопырив
руки, ослепленный, ошеломленный болью человек странно, как  подбитая  птица,
закружился на месте и упал на руки.
     - Сволочь! - негромко, сквозь зубы, процедил маркиз и, повернув лошадь,
шагом поехал прочь.
     Мужики молча и угрюмо смотрели ему вслед. Только  когда  шляпа  маркиза
показалась вверху, на шоссе, раздались несмелые голоса возмущения и угрозы.
     Маркиз рысью ехал по шоссе. Выезжая, он мельком видел  совсем  недалеко
бежавшую в пыли какую-то синюю  фигуру  и  даже  как  будто  услышал  чей-то
хриплый, задыхающийся от бега голос, но не остановился и не обратил  на  это
внимания.

III

     Вилла, на которой жил  барон  банкир  Фельчини,  когда-то  принадлежала
знатному, но уже совершенно разорившемуся роду. Все в ней было величественно
и громадно, начиная с массивных ворот и кончая  старинной  тяжелой  мебелью,
среди которой попадались настоящие произведения искусства.
     С громадной  террасы,  на  которой  спали  мраморные  львы,  открывался
далекий морской горизонт, со сверкающими в нем, точно крылья чаек, рыбачьими
парусами, а под нею зелеными куполами,  веерами  пальм  и  острыми  листьями
кактусов приникал к  земле  некогда  зеленый,  но  теперь  запущенный  парк.
Густосинее небо необозримым куполом стояло над зеленым садом, белыми стенами
виллы и морским простором.
     Дочь барона, Ревекка Фельчини, которую барон называл  Рекка,  и  маркиз
Паоли спускались по ступеням террасы.
     Рекка была очень красива, той странной еврейской красотой, в которой до
сих пор сохранилась какая-то библейская тяжесть. У нее были сухие  громадные
черные волосы, миндалевидные, нечто мистическое хранящие в  темной  глубине,
глаза, яркие губы, сильное чувственное тело. Рядом с изящным тонким маркизом
Рекка казалась несколько тяжеловатой и даже неуклюжей,  но  барон  Фельчини,
смотревший  сверху  на  парочку,  не  замечал  этого  и  думал,  исполненный
довольства:
     "Рекка будет  прекрасной  маркизой!..  Что!..  Может  быть,  кто-нибудь
скажет, что она - внучка бедного жидка маклера и дочь биржевого зайца? Хэ!..
Герб маркизов  Паоли  немножечко  потускнел  и  позолотить  его  так  кстати
деньгами бедного жидка!.. Что он, убийца? Но его же оправдал  суд!  Так-таки
оправдал. И что значит  итальянская  кровь,  кровь  благородных  маркизов  и
графов: у них это в ходу... Скажите, пожалуйста, на гербе какого  из  старых
родов не найдете вы кровавых пятен?"
     Банкир сурово поднял плечи кверху и, посмотрев на ливрейного лакея, без
надобности стоявшего у дверей, сказал ворчливо:
     - Я говорил, чтобы  надели  новую  ливрею!..  Что?..  Вы,  может  быть,
скажете, что у вас нет новой ливреи? Сколько раз вам повторять,  что  маркиз
Паоли  -  не  кто-нибудь...  и,  может  быть,  женится  на  моей   дочери...
Ступайте!.. Что?..
     Маркиз  и  Рекка  спустились  в  сад.  Зеленая  сухая  тень,  пышная  и
фантастическая, охватила их. Такой тени нет в лесах, где всегда сыро, пахнет
мхом и грибными лишаями.
     Маркиз шел  самоуверенно  и  легко,  видимо  совершенно  не  беспокоясь
предстоящим объяснением. Рекка шла задумчиво, опустив  лицо  и  нерешительно
играя лаун-теннисовой ракеткой.
     - Итак, Рекка, - с фамильярной почтительностью,  которую  он  всегда  в
разговоре с нею невольно подчеркивал, что все-таки он - маркиз Паоли, а  она
- всегда только дочь банкира, еврейка. - Вы не говорите ни да, ни нет?
     Девушка, видимо, волновалась, ее тяжелые плечи колыхались, грудь дышала
напряженно.
     - Да, - тихо проговорила она.
     - Но почему? - с притворным смирением, которое так шло  к  его  смелому
мужественному лицу, спросил маркиз. - Вы сомневаетесь во мне или  не  любите
меня?.. Значит, ваши слова тогда, в Венеции, когда  я  был  так  счастлив...
были шуткой?
     Рекка подняла на него свои черные миндалевидные глаза, и марки"  увидел
в них борьбу и страх.
     - Рекка! - вдруг тихо сказал он, и лицо его послушно приняло  выражение
сдерживаемой страсти.
     Она потупилась и вздрогнула. Ах, эти глаза! При одном взгляде их отчего
так томилось и млело ее молодое, требующее ласки и страсти тело?
     - Рекка! - умоляюще повторил он и тихо взял ее за руку.
     На секунду она безвольно  замерла  почти  в  его  объятиях,  полузакрыв
глаза, которые не совсем закрывались,  и  чувствуя,  каким  жаром  пышет  ее
собственное тело. Маркиз самодовольно и плотоядно смотрел на  нее  сверху  и
тихо придвигал лицо к ее горячим губам, но вдруг она  вырвалась,  оттолкнула
его руку и стала в двух шагах:
     - Оставьте меня!
     Маркиз, смущаясь, смотрел на нее и заботился только  о  том,  чтобы  не
утратить того выражения, которое,  он  знал,  действовало  на  всех  женщин:
выражения почтительно сдержанной, но в то же время и нагло-откровенной, даже
циничной страсти.
     - Как вы прекрасны, Рекка! - как бы не заметив ничего, проговорил он  и
нарочно открыто скользнул глазами по всему ее телу.
     Смуглое лицо девушки покраснело, но она выдержала взгляд.
     - Вы, значит, лгали мне тогда?! - с притворной горечью спросил маркиз.
     - Я никогда не лгу! - надменно возразила девушка.
     - Значит, вы меня любите, Рекка?
     - Не знаю... да... может  быть...  Ну  да,  я  люблю  вас!  -  с  болью
вскрикнула  девушка,  движением  руки   останавливая   его   преждевременное
радостное движение. - Но я не могу... не могу забыть, что на ваших  руках...
кровь!
     Она быстро отвернулась и стала спиной к нему, испугавшись своих слов.
     Маркиз презрительно посмотрел  на  нее  и  закусил  губу.  Минуту  было
молчание. Потом маркиз дерзко и резко сказал:
     - В этой крови повинны вы, Рекка!
     Она обернулась как от удара,  и  полные  изумления  и  ужаса  глаза  ее
уставились ему прямо в лицо.
     В свою очередь, маркиз великолепно выдержал взгляд.
     - Я? - воскликнула девушка.
     - Рекка, Рекка! -  горестно  и  страстно  сказал  он,  протягивая  руку
трагическим жестом актера.  -  Неужели  вы  не  понимаете,  что  я  совершил
преступление только потому, что узнал вас?
     Рекка слушала как во сне.
     - Я любил эту женщину, и она любила меня... Но я встретил вас и... Я не
в силах был противиться вашей покоряющей, властной красоте... Она  не  могла
жить без меня... Мы оба решили умереть!
     "Ты, однако, не умер?" - спросили ее огромные неверящие глаза.
     Вся жизнь маркиза, сытая, обеспеченная именем  и  связями,  праздная  и
безнаказанная, была посвящена науке овладевать женщиной. Он не смутился.
     - Я исполнил ее волю, и верьте, что моя рука не дрогнула бы последовать
за нею!.. Но в последнюю минуту, когда дуло револьвера  уже  касалось  моего
виска, образ другой женщины... ваш образ, Рекка... мелькнул передо  мною!  Я
увидел ваши глаза, ваше тело...  ваше  прекрасное  тело  богини  и  женщины,
которое сулило мне столько безумных наслаждений...
     Голос маркиза как будто задрожал  от  бешеной  слепой  страсти.  Словно
горячий туман обволок все тело девушки: черные страстные глаза скользили  по
изгибам ее тела, срывали с нее платье,  обнажали,  ласкали  и  жгли  сладким
стыдом. Она уже верила, не могла не верить.
     - Я понимаю, что это - злодейство!.. Я был злодеем в ту  минуту,  когда
труп любимой женщины лежал передо мною холодный  и  прекрасный,  а  я  вдруг
понял, что я не свободен, что я не могу умереть, что я... Рекка,  я  убийца,
но убийцей сделали меня вы! Я люблю вас, я  люблю  вас!..  Не  мучьте  меня,
будьте моей!..
     Девушка закрыла лицо руками.
     Жестокая, сладострастная и  презрительная  усмешка  тронула  правильные
губы маркиза. Он шагнул вперед и протянул руку.
     - Рекка, забудем мертвых! Нам принадлежит жизнь! Мы хозяева жизни!  Мой
род не  привык  отступать  и  смиряться...  все  принадлежит  нам...  -  уже
бессвязно и уже не следя за своими словами, говорил маркиз. - Я люблю вас, я
хочу вас, Рекка!.. Вы - женщина... поймите, чего  не  сделает  страсть!  Мои
предки уничтожали целые  города  и  сотни  трупов  бросали  под  ноги  своей
возлюбленной!.. Я - Паоли, во мне их кровь, и я люблю вас!..
     Голос его уже звучал над самым ухом  ее  и  горячие  губы  касались  ее
нежной розовой раковины.  Она  открыла  глаза,  взглянула  в  его  красивое,
бешеное от страсти лицо и, слабо застонав, откинулась назад, как бы падая.

IV

     Солнце клонилось к западу и пылало над вершинами гор, в дыму красных  и
золотых облаков, когда маркиз, шагом ехавший по шоссе, увидел на  краю  его,
на куче щебня согбенную человеческую фигуру.
     Оборванец, в синей  блузе  и  рыжей  шляпенке,  сидел,  сгорбившись,  и
внимательно   рассматривал   стоптанные,   запыленные   башмаки   на   своих
вывороченных ногах. Казалось, он в отчаянии упал посреди дальней  и  трудной
дороги. Маркиз ехал, опустив поводья и глядя вниз.
     При стуке лошадиных копыт оборванец живо поднял голову, и из-под  полей
шляпы показалось его темное, грубое, широкоскулое  лицо,  покрытое  пылью  и
грязью, с низким лбом и огромной нижней челюстью.
     Если бы маркиз мог придавать какое бы то ни  было  значение  встрече  с
каким-то босяком, он должен был бы  заметить,  что  при  виде  его,  маркиза
Паоли, маленькие глазки оборванца сверкнули странным и диким выражением:  он
как будто не поверил какому-то счастью и в то же время почти  задохнулся  от
злобной радости.
     Но  мысли  маркиза  были  полны  Ревеккой  Фельчини,  и  ее  прекрасные
еврейские глаза еще носились перед  ним  в  золотистом  тумане  наступающего
вечера.
     "Жидовка! - с угрызением стыда думал маркиз. - Но что  же  делать!  Она
будет прекрасной любовницей, а ее деньги заставят забыть о ее происхождении.
Доброго синьора банкира можно будет держать и  подальше!..  Глупец,  он  уже
мечтает о том, как появится под руку с маркизом Паоли!.. Дружески похлопывая
его по плечу и представляя: мой зять, маркиз!.. Ну, я  дорого  заставлю  его
заплатить за эту честь! Несчастный жид!.."
     - Господин маркиз! - раздался позади хриплый, как бы сдавленный голос.
     "А Рекка страстная девушка!.."
     - Господин маркиз! - настойчивее и ближе прозвучал тот же голос.
     Маркиз  оглянулся,  машинально  сдержав  лошадь.   Ему   вдруг   смутно
припомнилось, что уже где-то он сегодня слыхал этот голос.
     Оборванец стоял у самых ног лошади и несколько впереди.  Его  маленькие
сверлящие глазки дерзко смотрели прямо в лицо маркизу.
     - Что тебе нужно?  -  недовольно  и  пренебрежительно,  даже  брезгливо
сказал маркиз.
     - Я хочу переговорить с вами! - ответил оборванец,  не  отступая  перед
удивленным такой  дерзостью  маркизом  и  все  загораживая  дорогу.  Лошадь,
пугливо насторожив уши, дернула головой.
     - Я не подаю нищим... Прочь с дороги! - небрежно сказал маркиз и тронул
лошадь.
     Но оборванец, с ловкостью обезьяны, схватил ее  под  уздцы.  Прелестное
животное вскинулось и захрапело.
     - Это еще что! -  негромко  вскрикнул  маркиз,  более  удивленный,  чем
оскорбленный такой дерзостью. - Руки прочь, негодяй!..
     Он взмахнул хлыстом.
     - Слезай! - вместо ответа мрачно и решительно проговорил оборванец.
     И в голосе его было нечто, отчего рука  маркиза  бессильно  опустилась.
Слегка побледнев, он невольно оглянулся кругом,  и  чувство  страха  впервые
шевельнулось в его сердце.
     В обе стороны лежало пустынное белое шоссе.  Солнце  уже  опиралось  на
края мрачных, повитых облаками гор. Поля лежали пустынны  и  мертвы.  Легкая
дымка вечера уже курилась по долинам. Крыша ближайшей фермы  едва  виднелась
вдали, в кущах дерев. Никого не было кругом, он был один,  лицом  к  лицу  с
этим непонятным человеком, и в первый раз понял ужас одиночества.
     "Грабитель!" - мелькнуло у него в голове.
     - Слезай! - повторил оборванец и дернул лошадь так,  что  она  замотала
головой.
     - Чего тебе надо? - со страхом и  с  угрозой  спросил  маркиз,  еще  не
вполне отдавая себе отчет даже в самой возможности какой-либо опасности  для
него, маркиза Паоли, от какого-то оборванца.
     - Слезай... а то! - прохрипел оборванец, и узкое лезвие ножа  мелькнуло
под животом лошади. Она тревожно храпела, инстинктом чувствуя то,  чего  еще
не понимал маркиз.
     - Это черт знает что такое! -  возмущенно  воскликнул  маркиз  и  опять
невольно оглянулся.
     Тени и красные полосы света тянулись по дороге, и по-прежнему никого не
было видно на ней.
     Внезапная мысль осенила маркиза: он быстро  выхватил  свое  портмоне  и
швырнул его оборванцу. Кошелек ударился в грудь и отскочил на дорогу.
     - Слезай! - в четвертый раз повторил оборванец,  даже  не  взглянув  на
деньги.
     Тогда, с быстротой молнии, маркиз рванул лошадь и  ударил  ее  хлыстом.
Она взвилась на дыбы, оборванец исчез в облаке пыли, и  маркизу  показалось,
что он со страшной быстротой понесся вперед... но сейчас же что-то  странное
случилось с ним: жесткая земля ударила его в грудь, руки, обдираясь в кровь,
проехали по шоссе, и, оглушенный падением, весь в пыли, маркиз  очутился  на
краю шоссейной канавы.
     Как кошка, повинуясь только неизъяснимому животному инстинкту, он в  ту
же секунду вскочил на ноги и схватился за поводья упавшей лошади.
     Прелестное животное билось поперек шоссе,  тщетно  стараясь  подняться,
царапая землю и скользя передними ногами. Ее  умные  черные  глаза  смотрели
почти с человеческим выражением ужаса и боли.
     Сначала маркиз ничего не понял, но в  следующую  минуту  увидел  из-под
живота лошади расплывающуюся по белой пыли шоссе тяжелую, темную лужу крови.
Лошадь заржала пронзительно и страшно, поднялась на передние ноги, села, как
собака, задрожала всем телом и стала валиться на бок.
     Через секунду ее прекрасная умная морда вытянулась  в  пыли  на  тонкой
вытянутой шее и задние ноги мучительно задергались.
     "Убил!" - мелькнуло в голове маркиза, и  вдруг,  сам  не  зная  почему,
повинуясь неодолимому чувству ужаса и полной беззащитности, он изо всех  сил
побежал вдоль шоссе.
     - Помогите!..
     Он слышал сзади другой хриплый крик и топот ног.  Шляпа  его  свалилась
при падении, ветер трепал волосы, сердце колотилось,  слюна  наполняла  рот,
что-то красное туманило глаза, но он все бежал, прыгая, спотыкаясь, хрипя  и
крича тонким, полным смертельного ужаса голосом.
     - Помогите!..
     Сажени на четыре сзади,  в  облаке  пыли,  стремительно  несся  за  ним
оборванец, размахивая ножом и широко бросая своими короткими кривыми ногами.
     "Упаду", - в смертельной тоске, выпучив глаза и не  оглядываясь,  думал
маркиз.
     Проклятое шоссе было пусто и бесконечно. Казалось, никто и  никогда  не
показывался на нем. Далеко, страшно далеко,  на  самом  горизонте,  краснела
крыша фермы.
     Сзади раздавался все тот же крик и топот становился все ближе и  ближе.
Маркизу уже казалось, что он слышит хриплое дыхание  настигающего  человека.
Как раз посередине спины, между лопатками,  ясно  чувствовалось  место,  где
ударит нож.
     Маркиз споткнулся, едва не упал, и понесся еще быстрее.
     Он сам слышал, как хрипело и клокотало у него в груди.
     И вдруг упал...
     Тяжелое тело, с запахом пота и  грязи,  с  размаху  налетело  на  него,
сплелось с ним в один клубок и прокатилось в пыли. Лезвие  ножа  блеснуло  у
него перед глазами, и маркиз инстинктивно зажмурился.
     Но в ту же минуту почувствовал себя свободным.
     - Вставай! - проговорил над ним задыхающийся голос.
     Маркиз открыл глаза, увидел оборванца, горы, шоссе и  вскочил  на  ноги
снова.
     Но он уже совсем не был похож на того изящного маркиза  Паоли,  который
презрительно улыбался на суде, который, казалось, когда-то,  страшно  давно,
стоял на крыльце своей виллы, не спеша застегивая перчатку и  чувствуя,  что
им любуется весь мир.
     Он был весь в пыли, красный, потный и грязный... По  лицу  его  стекала
кровь, обильно смешиваясь с пылью и струйками грязи сползая  на  подбородок.
Костюм был разорван, волосы взлохмачены,  перчатки  лопнули,  и  на  коленях
белых брюк были кровь и грязь. Дышал он судорожно, со свистом, открывая рот,
как рыба на песке. Ноги у него дрожали и  подгибались.  Глаза  маркиза  были
мутны и дики, рот полон пыли.
     Оборванец  стоял  перед  ним,  тоже  всклокоченный  и  грязный,  широко
расставив ноги, трудно переводя дух и опустив нож.
     С минуту они молчали и смотрели друг на друга, как бы не  понимая,  что
случилось, что вдруг поставило их - блестящего маркиза и мрачного  босяка  -
как равных, лицом к лицу.
     - Я бы мог убить тебя, как  собаку...  -  хрипло  заговорил  оборванец,
задыхаясь, - но я дал обет... Ну, бери!
     Он пошарил за пазухой и подал маркизу такой же длинный и блестящий нож.
     Маркиз дико посмотрел на нож. Ему казалось, что или он сам сошел с ума,
или имеет дело с сумасшедшим.
     - Ну, бери же... а то! - оборванец сделал угрожающее движение.
     Маркиз машинально взял нож и, не спуская глаз, смотрел на оборванца.
     - Слушай, ты... -  продолжал  оборванец,  глядя  исподлобья,  мрачно  и
торжественно. - Когда ты  сидел  в  тюрьме,  я...  я  из  Фарнези...  Луиджи
Чекки... я... у нас читали в газетах... что ты сделал... Все  говорили,  что
тебя оправдают, что для вас закон не писан и вы можете  делать  над  другими
все, что захотите!.. И я дал себе слово, что,  если  тебя  выпустят,  я  сам
найду тебя, чего бы мне это ни стоило,  и  буду  биться  с  тобою...  не  на
шпажонках  ваших  дворянских,  а  на  равных   ножах...   Биться   насмерть,
понимаешь?.. Один из нас должен лечь, и это будешь ты, убийца... подлец!..
     Маркиз, казалось, не понимал. Он нелепо держал нож перед собою, и глаза
его с тоскою смотрели вдоль шоссе.
     - Ну, понял?.. Защищайся!.. Я бы мог просто убить тебя, и,  видит  Бог,
Мадонна простила бы мне!.. Но я предлагаю тебе поединок... Защищайся!
     Что-то похожее на презрительное недоумение, напомнившее прежнего Паоли,
мелькнуло в глазах маркиза.
     - Поединок?.. Ты - мне?.. Негодяй!.. С  каких  это  пор  маркизы  стали
драться со  всякой  рванью!..  Пошел  прочь!..  Я  прикажу  тебя  сгноить  в
тюрьме... Ты знаешь, что я родственник папы!.. Тебя повесят!..
     Оборванец вдруг захохотал и присвистнул, глумясь.
     - Хо-хо!.. Кто ты?.. Знаю!.. Ты - убийца женщин,  аристократ,  паразит,
грязная сволочь, которая думает,  что  ей  все  позволено.  Грязная,  подлая
тварь, высасывающая кровь рабочих, тварь, которую я дал  обет  моей  Мадонне
уничтожить... вот!.. А, суд тебя оправдал?.. А, в Риме нет над тобой суда?..
Ну, так он здесь!.. Тем хуже для тебя!.. Защищайся!..
     Маркиз еще раз оглянулся кругом