которые его кормили  и
одевали и  давали  выпить и закусить, и  как  он сначала  копил на аккордеон
"Скандале" или "Хохнер", а потом подумал, что тут и на "Москвич" натянешь, и
как он говорил: "Я на деньги легкий", и как его в детстве зажимали родители,
и он этого им не забудет. II Сапожников дал ему двугривенный поверх счетчика
и объяснил, что в машине воняет куриным пометом.  А шофер вдруг понял, в чем
дело, и  растерялся, так как его сбила с толку заграничная рубаха клиента, и
медленно уехал, упрекая Сапожникова все же глазами за скупость.
     Тут Сапожников почувствовал немотивированную злобу и пошел в калитку, у
которой  вместо пружины был  прибит  отрезок  резинового шланга от клизмы. И
опять  его  сжигало и изводило видение мира в  точных деталях  и  мешало ему
думать в понятиях и отвлечениях, и на этом он всегда прогорал.
     Но веранде навстречу ему от керосинки выпрямилась женщина в трикотажном
переднике и сказала, что они еще с речки не приходили.
     И Сапожников сказал: "Ну ладно", поставил  сумку на  струганный  пол  и
вышел  на  улицу  за  калитку и  увидел,  как они с  Дунаевым  идут  к  нему
навстречу, и Нюра  была  выгоревшая и  загоревшая, похожая на  негатив,  шла
смешная и незнакомая и несла на нитке растопыренных пескарей.
     И Сапожников почувствовал запах воды и  травы, и пропал  запах куриного
помета. Сапожникову тогда  еще было непонятно, что просто  он снова начинает
радоваться жизни, в этом все дело.
     А Нюра сказала:
     - Мы тебя поместим в доме учительницы. У нее комната целая. Это рядом с
нашим домом. ...
     - Лошади  были сытые.  Они  хрупали сено,  перебирали  ногами, и  белая
ночная дорога, видневшаяся в проломе сарая, манила их  и завораживала. Рыжие
роммелевские  танки  еще   не   показались  из-за  поворота.  Галка  подняла
ракетницу.  "Ну,   мальчики",  -  сказала  она...  ...  Сапожников  не  стал
досматривать сон. Он скинул ноги с кровати  и сел. В доме  учительницы, куда
его устроили ночевать, крашеный пол был холодный, и это  было хорошо.  "Нас,
видимо, много не спит сейчас по ночам", - подумал Сапожников, и ему не стило
легче. Наоборот. Их  много еще ворочается в темноте  и не может заснуть, Под
закрытыми веками  им  кто-то  навязчиво крутит  отрывки все того  же фильма,
потом  они спускают ноги  на холодный  пол в избах и городских квартирах,  и
курят, и кашляют, и ждут рассвета.
     -
     Сапожников  уже отвык спать на  первом этаже и дурел от запаха травы  и
мокрых цветов, который волной плыл в комнату из распахнутого в сад окошка.
     Сапожников   поднялся  -  заскрипела  кровать,  хрустнули  доски  пола.
Оглушительно  тикали ручные часы.  Ночь  -  как  разболтанный механизм. Даже
слышно,  как  кишки  шевелятся  в  животе,  печенки-селезенки, как  щелкнули
коленные  суставы,  когда  Сапожников  присел,  потянувшись   за  часами   и
папиросами,  даже движение глазного  яблока, когда Сапожников протер  глаза.
Когда Сапожников заводил часы, они откликнулись короткими очередями. ...
     - Рамона, скоро? - спросил Бобров.
     - Нашла, - ответила Галка.
     "Рамона... - запела пластинка у нее в руках. - Я вижу блеск твоих очей,
Рамона..."  Это  была  се  любимая  пластинка.  Третья  за  эту  войну.  Две
разбились.
     Группа,  отстреливаясь,  отходила   в  глубь  подвала  этого  огромного
универсального магазина, и  Рамона, расстегнув ворот, сунула под гимнастерку
гибкий  целлулоидный  диск  розового цвета.  Что-то  ей  говорило,  что  эта
пластинка  не  сломается.  Совсем не  обязательно  было задерживаться  из-за
банальной песенки "под Испанию", но Галку любили.
     Ее  любили за то, что  она не боялась  хотеть сразу, сейчас,  и если ей
нужна была  песенка, она не  откладывала  до окончания войны, а срывала ее с
дерева недозрелую, не  дожидаясь,  пока  отшлифует свой  вкус, Галку  любили
потому,  что  в  ней  жизни  было на десятерых.  Сапожников шел  последним и
положил под  дверь  противотанковую мину.  Они  бегом  двинули по переходам,
чтобы успеть уйти прежде, чем немцы взорвутся, когда распахнут дверь...
     ... Сапожников застыл, когда лопнула тишина и упали вилы, но которые он
наткнулся и сенях.
     Однако никто не проснулся в огромной избе, срубленной по-старинному,  с
лестницей  на  чердак,  забитый сеном,  с  пристройками под общей крышей,  с
мраморным умывальником возле пузатых бревен сеней. Не проснулись ни хозяева,
ни  хмельные  шоферы крытых  грузовиков, заночевавшие в пути. Это были  люди
молодых  реальных профессий, и видеть фильмы по ночам им еще  не полагалось.
Все дневные  сложности  заснули,  и наступила простота  нравов. Мужчины были
мужчинами,  женщины женщинами.  Мальчики  летали, девочки  готовились замуж,
дети отбивались во  сне от манной каши  или видели шоколадку. Ну  и дай бог,
чтобы и так и далее.
     Сапожников наконец  выбрался в темный сад, отдышался и  сорвал с дерева
зеленое яблоко. В  детство  ему очень хотелось  стать мужчиной. Теперь он им
стал. Ну и что хорошего?
     Кто-то сказал: если бы Адам пришел с войны, он бы в  райском саду  съел
все яблоки еще зелеными.
     Когда  Сапожников  перестал жмуриться от кислятины  и открыл  глаза, он
увидел,  что сад  у учительницы  маленький, а  над черным штакетником звенит
фиолетовая  полоса  рассвета.  После  этого  Сапожников еще неделю  пробыл в
Верее.  Купался  в  речке, лежал на земле, мыл ноги  в роднике у колодезного
сруба с ржавой крышей, возвращался по улице, через  которую переходили гуси.
Дышал.
     После этого он уехал.
     Ему  Нюра сказала:  "Уезжай,  пожалуйста.  Не  могу  смотреть,  как  ты
маешься".
     И он уехал.


     Глава 5 СПАСАТЕЛЬНЫЙ ПОЯС


     Новый  учитель   математики,  бывший  красный  артиллерист,  спросил  у
Сапожникова:
     - Ты кто?
     - Мальчик.
     - Вот как?.. А почему не девочка?
     - Девочки по-другому устроены.
     Учитель поднял очки на лоб и сказал:
     - Запомни на всю  жизнь... Никогда не болтай  того, чего еще не знаешь.
Запомнил? Сапожников запомнил это на всю жизнь.
     - Запомнил, - сказал Сапожников.
     - Ну... Так кто же ты?
     - Не знаю.
     -  Как это  не знаешь?.. Ах  да,  -  вспомнил учитель свое  только  что
отзвучавшее наставление. - Я имею в виду, как твоя фамилия?
     - Сапожников.

     С тех пор его никто по имени не называл.
     Знал бы  учитель,  к чему приведут его слова - не болтать,  чего еще не
знаешь, - он бы поостерегся их произносить. Нет, не поостерегся бы.
     - Дети, вы  любите свою страну?  Сапожников, ты любишь  свою  страну? -
спросил учитель математики, бывший красный артиллерист. Сапожников ответил:
     - Не знаю.
     - Как не знаешь? - испугался учитель. - Почему?
     - Я ее не видел, - сказал Сапожников.
     - А-а... -  успокоился учитель.  - Как  же  ты ее  не видел?  Ты откуда
родом? Ну? Где ты родился? - подсказывал учитель.
     - В Калязине.
     - В городе  Калязине, - уточнил  учитель. - В математике главное -  это
логическое мышление. Пойдем по этой цепочке. А ты любишь город Калязин?
     - Еще бы не любить!
     - Люблю, - ответил Сапожников.
     - Ну, а Калязин где находится? - подталкивал учитель.
     - На Волге. Волгу Сапожников тоже любил.
     - А разве Калязин и Волга находятся в другой стране?
     - Нет.
     - Ну хорошо... Мать ты свою любишь?
     - Да.
     - А отца?
     - Не знаю.
     Запинка.  Учитель  не  стал  уточнять.  Восхождение  от  конкретного  к
абстрактному - дело, конечно, важное, но сердце человечье не  очень  к этому
стремится. Так практика показала.
     - Ну ладно... Вы с мамой жили в доме, а дом свой любишь?
     - Да.
     - А дом расположен в городе Калязине. А Калязин ты любишь.
     - Да.
     - Прекрасно... А Калязин расположен в  нашей стране...  Значит, что  ты
любишь?
     - Калязин.

     Учитель помолчал.
     - Трудно тебе будет, - сказал он.
     -
     Он рассказал об этом разговоре в учительской. Вся  учительская  сошлась
на том, что Сапожников, по-видимому, дефективный.
     - - Нет... - сказал учитель. - Он очень послушный... Я сам велел ему не
утверждать того, чего он не знает.

     Послушный, но, значит, неразвитый и потому умственно отсталый. Все таки
не москвич, из Калязина приехал. И с  этим учитель не согласился. Потому что
они с Сапожниковым успели друг другу в глаза посмотреть. И  в этом тоже есть
своя логика, только другая.
     -  Сапожников, заполняй, заполняй анкету...  Не тяни, - сказала молодая
библиотекарша Дома пионеров,  что на горке возле Введенского народного  дома
на  площади  Журавлева.   -  Ну   что  тебе  здесь   непонятно?   Социальное
происхождение? Твой отец рабочий? Пиши - рабочий.
     - Он не рабочий.
     - А кто? Крестьянин? Нет? Пиши - служащий.
     - Он не служащий.
     - Как же  это не служащий? Он  где-нибудь служит? Как это нет? А кто же
он у тебя?
     - Борец.
     - Борец за что? - опрометчиво спросила библиотекарша.
     - За деньги, наверно, - ответил Сапожников.
     - За деньги борются только капиталисты и жулики! Он у тебя капиталист?
     - Нет, -  сказал Сапожников. -  И не  жулик. Борец  он...  Он  в  цирке
борется.
     - А-а... Работник цирка. Пиши - служащий.
     - Он не служит.
     - А что же он там делает?
     - Борется.
     - Сапожников, вот тебе записка. Попроси мать зайти в библиотеку.

     Сапожников попросил.
     -  Сапожников,  почему  ты  перестал  ходить в  библиотеку?  -  спросил
учитель.  - Библиотекарша  говорит,  что за этот месяц  ты взял  всего  одну
книгу...  Да  и  ту  про  марионеток. Вот, - он опустил очки.  - "Деревянные
актеры" называется.
     - Я туда не пойду.
     - В чем дело?
     - Вы сказали, что я дефективный.
     -  Я сказал? А ну пойдем вместе. Пришли. Сапожников остался  в зале,  а
учитель прошел за прилавок и скрылся за полками.
     -  Я сказал,  что  у  Сапожникова есть  дефект  -  чересчур  конкретное
воображение.
     - Ну и что? - сказала библиотекарша.
     - У  каждого  человека  может быть  какой-нибудь дефект...  Вот у  меня
вместо левой ноги протез - разве я дефективный?
     - Почему вы меня обвиняете? Я этого про вас не сказала...
     - А зачем же вы про Сапожникова?
     - Но у него же в мозгу дефект!..
     - А вы знаете, что  Сапожников на районном конкурсе  юных изобретателей
занял первое место?.. Он придумал оригинальный спасательный пояс.
     - Какой пояс? Что я вам сделала?
     Библиотекарша заплакала. Учитель и Сапожников ушли.
     - В библиотеку будешь ходить.  Я тебе составлю список  книг, которые ты
должен  обязательно прочесть,  - сказал  учитель,  хлюпая по  лужам.  - Нет,
список составлять не  буду... Почему  ты взял  книжку  "Деревянные  актеры",
зачем тебе деревянные человечки?
     - Там написано, как они устроены.
     Помолчали.   Одни   ботинки  хлюп-хлюп,  другие  хлюп-хлюп-хлюп.   А  в
результате идут рядом и никто никого не обгоняет. Интересно.
     -  Кстати, ты  можешь  мне  подробно рассказать весь  процесс,  который
привел тебя к решению задачи с поясом?
     - А что такое процесс? - спросил Сапожников. Хлюп-хлюп. Хлюпхлюп-хлюп.
     - Ну хорошо... Была  поставлена задача  -  придумать новый спасательный
пояс...
     - ОСВОД поставил, - сказал Сапожников.
     -  Что поставил?  Помолчи. В котором  не было бы недостатков пробкового
пояса -громоздкости - и надувного - долго надувать, когда человек тонет... Я
правильно формулирую?
     - Вы правильно формулируете.
     - Ну и что дальше? Дальше ты начал читать книги насчет поясов...
     - Зачем?
     - То есть как зачем? Чтобы узнать, что придумали до тебя.
     - А зачем?
     - Ты действительно дефективный! Чтобы прежние выдумки помогли новым.
     - Так ведь никому не помогли, - сказал Сапожников. Иначе бы  конкурс не
объявили.

     Помолчали.
     - Объявили  потому,  что  осознали  ограниченность  обоих  вариантов, -
строго  сказал  учитель.  -  Это очень  сложно... Это  диалектика... Тебе не
понять.  Мал  еще...  В  каждом  явлении   есть  противоречие...  Что  такое
противоречие, знаешь? Нет? Ну, хоть так: в каждой вещи есть для нас полезная
сторона и есть вредная - и так и так, понятно?
     - И так и так - понятно.
     - Ну и расскажи, как ты придумал свой пояс: Только подробно.
     - Да вы же сами сказали - и так и так.
     - Ну и что?
     - Ну, надо взять от двух поясов только полезное, а остальное не брать.
     - Ну, а как ты взял, как? Другие же не взяли?
     - А-а... вон про что, - сказал Сапожников.

     Хлюп-хлюп. Хлюп-хлюп-хлюп.
     -  Насколько я  понимаю,  суть твоей выдумки в  следующем:  берутся две
гибкие пластины разной длины и прикрепляются  к двум стенкам плоского  мешка
из водонепроницаемой ткани.
     -  Можно  из  плаща сделать  мешок, -  сказал Сапожников. - Он  резиной
покрыт.
     -  Молчи... Получается плоский мешок, где две стенки состоят из  гибких
пластин.
     - Можно в чемодан положить и ехать на пароходе, - сказал Сапожников.
     - Да подожди ты с пароходом... Подожди! - сказал учитель. - Дальше... В
случае  нужды человек  огибает вокруг  талии короткую пластину, образуя круг
малого  диаметра, в  то  время как  длинная  пластина образует круг большого
диаметра... Правильно я формулирую?
     - Вы правильно формулируете...  Мешок растопыривается - а в нем воздух.
И надувать не надо. Только пробку завинтить. В  большой пластине  же  дыра с
пробкой на цепочке?
     - Ну и как ты рассуждал, когда это придумывал?
     - Как - рассуждал?
     - Ну хорошо. Что  тебе прежде всего в  голову пришло? Взять  пластины -
одну длинней, другую короче...
     - Нет, - сказал Сапожников. - Пластины я потом придумал.
     - Потом?
     - Ага. Я сначала разозлился. Шину велосипедную накачал  насосом.  Долго
очень пояс надувать.  Надо,  чтобы он сам  воздух всасывал, как велосипедный
насос, когда обратно тянешь.  И у насоса одна стенка от другой отходит...ну,
поршень, а внутрь воздух  всасывается...  Дырку если  заткнуть  пробкой,  то
насос  плавать будет... Ну  а пластины  потом... когда сообразил, что  насос
надо вокруг живота обогнуть...
     - Так-так, - сказал учитель.

     Хлюп-хлюп. Хлюп-хлюп-хлюп.

     Они шли сквозь осеннюю ночь и очень боялись друг друга. Учитель боялся,
что  мальчик спросит  его: "А почему чересчур  конкретное  воображение - это
дефект?"  А  Сапожников боялся,  что учитель  поймет, что он  наврал,  когда
сказал  насчет  велосипедного насоса.  Потому что главное  было в  том,  что
Сапожников разозлился. Насос  просто подвернулся под руку в  этот  момент. А
разозлился Сапожников  потому,  что  ему  жалко  было  кукольников,  которые
бродили по Франции со своими деревянными  человечками и всякая сволочь могла
их  обидеть, потому  что они бедные и  за них заступиться некому и спасти, а
они  ведь никому  ничего  плохого  не сделали,  а только хорошее. И  тут  он
придумал,  как  он их спасет, когда они все плывут на пароходе, и сволочи  и
кукольники,  все. И  вдруг капитан кричит: "Граждане! Тонем!  Пароход тонет!
Спасательных кругов на всех не хватит! Спасайся кто может!"
     И конечно,  сволочи  богатые расхватали все  пробковые пояса, а кому не
хватило, те  начали надувать  свои надувные. Дуют, дуют, а  пароход тонет, а
кукольники стоят кучкой  и прижимают к себе деревянных человечков - и должны
все погибнуть,  потому что чудес не бывает. Ах, не бывает?! И тут Сапожников
спокойно  так  открывает чемодан,  и у него там весь  чемодан набит плоскими
широкими поясами, как у  пожарников,  в одном чемодане помещается целая куча
этих  поясов.  И  он говорит  кукольникам:  "Берите пояса". А  они  говорят:
"Спасибо,  мальчик. Нам  ничто  не поможет.  Чудес не  бывает". А Сапожников
говорит: "Берите. Это конкретное чудо, и все рано или поздно объяснится. Эти
мне Аграрий  сказал".  Они  берут  пояса  и  надевают  на себя,  оборачивая,
конечно,  вокруг  тела. И вдруг все видят:  как  только  пояс обернут вокруг
живота, так он уже надутый, а если обратно снять - он плоский.
     Тут все кукольники с радостью надели пояса, прыгнули в воду  и поплыли,
а  сволочи  дрались  из-за  пробковых  и надувных  поясов, потому  что ихний
капитан  приказал  им: "Спасайся  кто  может!" А кукольники  плыли, плыли  и
поддерживали  Сапожникова, потому что ему пояса не хватило, и они выплыли на
берег  к городу Калязину и обсохли на  том берегу, где  росло дерево самшит,
только еще маленькое.  Ну, тут  залаяла собачонка  Мушка, и  миражи пропали.
Сапожников  закончил  накачивать велосипедную  шину,  отвинтил  насос,  а на
ниппель навинтил колпачок на цепочке. Вот как  он изобрел  спасательный пояс
для того конкурса, про который им в классе объявил учитель. А остальное было
просто. Надо было только сообразить, из каких материалов сделать пояс.
     Как  все это  расскажешь учителю?  Потому  Сапожников соврал про насос,
чтобы учителю было понятно.
     - Может  быть, основной принцип  изобретательства, - сказал учитель,  -
это  осознать  в явлении главное противоречие  и искать  выход  за пределами
этого противоречия...
     - Может быть, - вежливо поддакнул Сапожников.

     Учитель вздохнул.
     - Ну, иди,  -  сказал учитель. - Маме скажешь, что был со  мной. Физику
можешь сегодня не  готовить.  Я  завтра тебя спрашивать  не буду. Ботинки на
печку не ставь.  Кожа от высокой температуры ссыхается и  трескается, потому
что процессы, в ней происходящие... В общем, до утра так просохнут. И спать,
спать! Почему ты галоши не носишь?
     - Я их теряю, - сказал Сапожников.

      Глава 6 УГЛОВАЯ СКАМЬЯ

     -  Внимание!.. Поезд номер  сто одиннадцать  Москва - Рига прибывает на
пятую платформу... Внимание!
     Сапожников  смотрел  на  перрон  и  не  торопился  выходить.  Виднелись
черепичные  крыши незнакомого  города,  солнце  проваливалось в черные  тени
между  домами,  и  воздух,  влетевший  в  опущенную  фрамугу,  был  сырой  и
незнакомый.
     Сапожников взял свой кошель  с барахлом и стал пробираться к выходу - и
вышел на солнечный перрон. Была вторая половина дня.
     Август.
     Тут  Сапожникова стали  толкать,  и покатились  тележки с чемоданами  -
берегись! - и ему это было приятно.
     Он не торопился и оглядывался.  А потом  узнал  Барбарисова.  Полнеющий
человек  в  замшевой  молниеносной  куртке,  с  плащом  через  руку, он  все
вглядывался  в  проходивших,  потом надел  черные  очки,  и  лицо  его стало
стремительным.
     - Здравствуй, - сказал Сапожников.
     -
     Они обнялись, и Сапожников поцеловал его в щеку.
     - Сними очки, - попросил Сапожников. - Не надо стесняться.
     - Сейчас сядем в электричку и поедем в Майори, в пионерлагерь, - сказал
Барбарисов.  - Я захвачу дочку,  договорюсь о лекции - я  там читаю третьего
числа, а ты пока посмотришь море. Там и пообедаем. А потом вернемся в Ригу.
     - Да, да.

     Они прошли через вокзал, и Сапожников все  оглядывался.  Ему нравилось.
Но чересчур  быстро  шли.  Ему казалось, будто он пустился  в авантюру, хотя
причин  для  такого  настроения  не  было  вовсе.  Просто  город   похож  на
иностранный.  Впрочем,  так  с  ним бывало, даже когда он заходил в соседний
двор или подворотню или  видел вывеску  "Баня", или "Химчистка",  или  "Клуб
завода Гознак", или "В этом доме жил артист Мерцалов-Задунайский", как будто
артист помер, а дверную табличку не снял, плут этакий.
     - Это Майори. Мы приехали, - сказал Барбарисов. - Нравится?
     - Да.

     От всей дороги  у Сапожникова  осталось только стеснение от незнакомого
говора,  серый блеск  реки,  перепутанный  с гулом  моста,  и  за  окнами  -
налетающий  шум листвы.  А  теперь они проходили вдоль редких заборов, а  за
ними красивые дома и деревья, и урны для мусора не стояли на земле, а висели
на заборах, как почтовые ящики с оторванными крышками.
     Фонтан с чугунными рыбами, навес концертного зала, сырой воздух, трепет
тен