не меньшим азартом, чем табачные фирмы.
     Два замечательных парня и милейшая девушка в форме  морских  пехотинцев
день и ночь смотрят на наш перекресток, а над ними сияет лозунг marines:
     "Quality!  Not quantity!"  (Качество!  Не количество!)
     Замечу,  к слову, что на всех табачных рекламах в Соединенных Штатах вы
можете прочесть предупреждение:

          "Генеральный Хирург установил, что курение опасно
                         для вашего здоровья"

     На рекламах вооруженных сил такого предупреждения нет,  как будто война
менее опасна для здоровья, чем курение.
     Итак,  какие предметы я перечислил  на нашем  перекрестке?  Газолиновые
станции, рекламы, шины, светофоры, кофе-шоп, автостоянку, мотоциклы, ящики с
газетами, пальмы, банк, итальянский ресторанчик, небоскреб, морскую пехоту.
     Какие предметы я забыл перечислить?  Почтовый ящик с белоголовым орлом,
здоровенный,  как трансформаторная будка,  бесшумные  раздвижные ворота,  за
которыми - пасть  в  подземный  многоэтажный  паркинг,  ярко-зеленые лужайки
вдоль Тивертон-авеню и несколько спринклеров,  разбрызгивающих искусственный
дождь  и  развешивающих  маленькие  радуги...  ей-ей,  там  больше  не  было
предметов, ну если не считать быстро летящих облаков,  солнца,  пустой банки
из-под  пива  "корс",   которая   тихо,   без  всякого  вызова  катилась  по
асфальтовому скату и поблескивала с единственной  лишь классической  целью -
завершить картину прозаика. Помните "осколок бутылки"?  Впрочем, может быть,
уже достаточно для вашего воображения?
     Итак, вообразите мгновение.  Дул сильный ветер, он продул это мгновение
все насквозь и перелетел в следующее.
     Из-за угла вышли на перекресток  несколько  мужчин  среднего  возраста,
эдакие tough guys,  как будто прямо с рекламы:  коричневые  лица,  седоватые
виски, белые зубы, на куртках-сафари отложные воротнички ярких рубашек.  Они
перешагнули это мгновение и вошли в следующее, в котором почему-то все разом
захохотали.
     Четыре  автомобиля,  два  красных,  один  темно-синий  и  один  желтый,
прошмыгнули из этого мгновения в следующее.
     На станции Шелл у черного,  похожего  на  пианино  спортивного  "порше"
открылась  дверца,  и из нее вылезла  длинная  красивая  нога.  В  следующем
мгновении появилась и вся хозяйка ноги,  а  потом  и  друг  ноги,  беленький
пудель.
     Едва лишь предлагаемое мной читателю пролетело,  как я начал пересекать
улицу и через череду мгновений, описывать которые бумаги не хватит,  вошел в
закусочную ships и вступил в то соответствующее мгновение, в котором заказал
через стойку котлету и салат.
     - Which  kind  of  dressing  would  you  like,  sir?  (Какую   приправу
предпочитаете, сэр?) - спросили  меня,  и пока я соображал,  что это значит,
почему  dressing  и при чем  здесь  одежда,  надо  мной  все  время  маячило
любезнейшее синеглазое,  хоть и стандартное,  но приятное южнокалифорнийское
гостеприимство.
     Итак,  что же это  за город,  на  одном  из  бесчисленных  перекрестков
которого мы только что побывали?
     Просвещенный  читатель,  должно быть,  уже знает,  что это,  собственно
говоря,  и  не  город  вовсе.   И  правда,   очень  мало  мегалополис  Эл-Эй
соответствует традиционному европейскому понятию "город".
     На гигантской его территории  вы можете  неожиданно  попасть в пустыню,
увидеть по обе стороны фривэя дикие, выжженные солнцем холмы.
     Через  несколько  минут  в  другом районе вам может показаться,  что вы
оказались в XXIII веке,  на одном из колонизированных уже астероидов, и если
в прозрачном ночном небе  между  небоскребами  Сэнчури-сити  вдруг  появится
снижающийся космический паром, вы и не удивитесь.
     Впрочем, на узких улицах Даун-тауна в час пик вы подумаете:  да нет же,
это обыкновенный город, самый обычный большой американский город.
     Вечерами сверкающие бесчисленными фарами,  шипящие бесчисленными шинами
змеи  фривэев  весьма   красноречиво   напоминают  вам,   что  вы  в  сердце
суперцивилизации.
     Утром   на  холмах  Бэльэр,   на  Пасифик  Палисэйдс  или  в  кварталах
Санта-Моники  вы  слышите  первозданные  звуки  природы:  крик птиц,  шелест
листвы, шум прибоя.  Под окнами висят грейпфруты и лимоны, коты ведут хитрую
игру с голубыми калифорнийскими сороками.
     Даже климат разный в разных районах города.  Вы можете изнывать от жары
в долине  Сан-Фернандо  или в негритянском  районе  Уотс,  и в тот же час вы
можете блаженствовать под океанским бризом в Санта-Монике или в Венес.
     ____________
     (Уотс - знаменитое гетто, яростный бунт которого положил начало "самому
     жаркому лету" Америки. Последнее событие в Уотсе - окружение и расстрел
     полицией  террористов  из  SLA,  многочасовое  телевизионное шоу на всю
     страну.
     Venece - полутрущобный район вдоль одноименного пляжа.  Там мирно живут
     негры, хиппи и старички евреи.)

     В  другой  день  приползет к вам в Санта-Монику  туман,  и вы влезете в
свитер,  обмотаете горло  шарфом,  сунете зонтик под мышку,  а ваши друзья в
Сан-Фернандо тем временем будут беспечно плескаться в бассейне.
     В административном отношении мегалополис  Лос-Анджелеса тоже состоит из
разных    сливающихся    городов.   Биверли-Хилз,   Голливуд,   Студио-сити,
Санта-Моника,  Лонг-Бич - это отдельные  административные  единицы со своими
управлениями.  В  центре  собственно  Лос-Анджелес,  в  котором  полтора-два
миллиона населения,  а во всей куче, во всей галактике,  кажется,  не меньше
десяти миллионов.
     Здесь нет вечерней уличной жизни.  Будьте уверены, если вы после заката
солнца  захотите  прогуляться по Уилширу или Сансету,  к вам через некоторое
время приблизится патрульная машина и офицер вежливо спросит:
     - Что-нибудь ищете, сэр?
     Поначалу  это  безлюдье  меня  раздражало.  Истекающий  электричеством,
пылающий, но пустынный Сансет-стрип. Пустынные коридоры королевских пальм на
Палисадах.   Пустынный   Уилшир   с  его   удивительными   темно-стеклянными
небоскребами...
     Друзья говорили мне,  что где-то на Уилшире недавно откопали динозавра.
Хотелось спросить: живого?
     Позже, освоившись в этом немыслимом Эл-Эй, я научился улавливать там по
вечерам признаки жизни.
     Вот,  например,  впереди вымерший перекресток.  Огромная игривая девица
улыбается через плечо, кося глазами на бутылку.
                         Catch me with Cam-tchat-ka!
     Реклама водки "Камчатка".
     У стеклянного павильона "Джек-ин-зи-бокс" стоят три больших автомобиля.
     Шумит листва. Мигают звезды.
     Вдруг  вижу,  из "Джека"  выскочил  паренек с тремя  подносами,  на них
дымящаяся еда.  Несколько ловких движений - и подносы присобачены к бортикам
автомобилей.  И в автомобилях тоже обнаруживаются живые люди, приподнимаются
из кресел, высовываются из окон, едят...
     Ободренный этими явными признаками жизни, я заворачиваю за угол и снова
вижу нечто человеческое:  некто в белом прыгает и бьет голыми ногами в грудь
другого в белом. Тишина, молчание: все за стеклом. Школа карате.
     Чуть  повертываю  голову - за  другим  стеклом  десяток  джентльменов в
сигарном дыму вокруг массивного стола: совет директоров какой-то фирмы.
     Где-то  хлопнула  дверь - красноватый  свет  отпечатался  на  тротуаре,
долетела рок-музыка,  замелькали тени,  из каких-то грешных глубин выскочила
группа  молодежи,  поплюхались  в автомобили,  взвыли,  отчалили,  влились в
бесконечный traffic,  дверь захлопнулась - тишина,  безлюдье...  Длинный ряд
домов с табличками  "For rent, no chldren, no pets"  ("Внаем, без детей, без
животных"),  звезды  шуршат  в королевских  пальмах...  Вдруг  близко  скрип
рессор,  скрип  тормозов,  скрип  руля - из-за угла  выползает "желтый кеб",
огромный кадиллак выпуска 1934 года с надписями на бортах "Содом и Гоморра".
Из окна молча и неподвижно смотрит  лицо  неопределенного  пола,  одна  щека
красная, другая зеленая.
     Я начинаю догадываться,  как много жизни за этими  тихими  фасадами,  в
глубине  кварталов,  на холмах и  в  каньонах  великого  города,  как  много
странной, быть может, и таинственной жизни.
     Недаром чуть ли не восемьдесят процентов  американских фильмов о грехах
и страстях человеческих снимаются в Лос-Анджелесе.
     Проходит  еще  некоторое   время,   две  недели  или  три,   и  у  меня
образовывается  мой  собственный Эл-Эй,  мои  собственные  трассы,  пунктиры
телефонной  связи,  моя  бензоколонка,  мой супермаркет,  мои кафе,  беговая
дорожка,  бассейн, пляж - то есть,  как у всех аборигенов, собственная среда
обитания, пузырь повседневной жизни.
     Могу предположить - "отчуждение" в Лос-Анджелесе ничуть не сильнее, чем
в  любом  другом  большом,   но  обычном   городе   мира.   Да,  здесь  есть
индустриальные джунгли,  где можно ехать час или два и не увидеть ни одного,
просто ни одного человека...
     Однажды  мы  вдвоем  с  милейшей  калифорнийкой  отправились в Лонг-Бич
осмотреть   музейный  лайнер  "Куин  Мэри"  (бывший  флагман  атлантического
пассажирского  флота,  купленный  сейчас  городским  управлением Лонг-Бича).
Прошлявшись  несколько часов  по  палубам,  залам  и  коридорам  британского
гиганта,   отправились   восвояси,   запутались   в  светофорах,   в  разных
бесчисленных "рэмпс", в дорожных надписях и заблудились.
     Неведомая и невероятная  местность вдруг открылась нам.  Во все стороны
света  до  самого  горизонта простиралась  индустрия:  портальные и мостовые
краны,  доки,  ржавые  громады  покинутых  кораблей,  башни  теплоцентралей,
яйцеобразные,    шарообразные,    чечевицеобразные   емкости   газгольдеров,
светящиеся плоскости загадочных мануфактур,  мешанина железнодорожных путей,
мачты  энергопередач,  кишечник  труб,  провода,  тросы,  кабели словно хаос
вычесанных   волос,   ползущие  в  этом  хаосе  вагонетки  и  монотонно,  но
многосмысленно  качающиеся  насосы  нефтяных  скважин,  и горы автомобильных
отбросов, и,  конечно же,  штабеля затоваренной бочкотары - и ни одной живой
души...
     Повсюду были дымы,  багровые,  оранжевые,  зеленые желтые, явные яды, а
любимое  наше  светило,  закатываясь  в  эти  дымы,  напоминало  главный яд,
резервуар всех страшных ядов.
     И ни одной  живой  души  -  ни кошки,  ни собаки,  и даже чайки сюда не
залетали из недалекого океана...
     Живые  души  проносились  в своих  спасательных  пузырях-автомобилях по
выгнутым дикими горбами фривэям,  а бетонные эти ленты,  вытянутые горбами и
пересекающиеся в разных плоскостях над неорганической страной,  еще  сильнее
подчеркивали атмосферу не-жизни.
     Мы катили через эту страну час  или  два,  кружили и петляли,  стараясь
выбраться  на  Пасифик  Коуст  хайвэй.   К  счастью,  бензина  в  баке  было
достаточно, и мы выбрались.
     Мы были изрядно утомлены и угнетены, и спутница-калифорнийка,  которая,
как оказалось,  и не подозревала,  что неподалеку существуют эдакие джунгли,
даже  прекратила трещать  своим милейшим  язычком и жестикулировать милейшей
ладонью.
     Однако еще через час мы и думать забыли об этом мире  неживой  природы,
созданной венцом живой природы, то есть человеческим гением.
     Это  был  первый  вечер  уик-энда,  и мы попали  на перекресток неясных
духовных брожений, в уютную сутолоку Вествуда.

                         Рами Кришна
                         Рами-рами
                         Хари-хари
                         Хари-рами
                         Хари-Кришна
                         Хари-хари
                         Рами-рами
                         Рами-хари...

     У  закрытых  дверей  "Ферст Нэшнл Сити Бэнк"  тряслась  в танце  группа
парней и девушек в желтых и белых хламидах, подпоясанных веревками. С бритых
голов свисали длинные узкие косицы  вроде  запорожских  оселедцев,  мелькали
босые пятки. Двое лупили ладонями в барабаны,  трое гремели бубнами. Длинная
тощая   сестрица  с  придурковато-блаженным  выражением  юного  лица,   тоже
пританцовывая,  бродила в толпе зрителей,  раздавала журнальчики поклонников
Кришны,  просила  немного  денег  и,  получив несколько монет, проникновенно
шептала, заглядывая в глаза:
     - Вы так щедры, вы так прекрасны...
     Рядом,  едва ли не перемешиваясь с кришнаистами,  бурно демонстрировала
свой восторг группа новообращенных христиан, ассоциация "Джуз фор Джизус!".
     Чуть  поодаль  прямо  с собственного  велосипеда,  зацепившись ногой за
уличный барьер, вещал один из многочисленных в Эл-Эй бродячих проповедников-
свами.  Седые  волосы  перехвачены  по лбу  кожаной лентой,  глаза на старом
морщинистом лице поблескивают веселой сумасшедшинкой.  Пересыпая  свою  речь
непристойностями,  но уважительно  подбородком и руками апеллируя к небесам,
свами  разоблачал  пристрастие   современного   человека  к  удобствам  -  к
холодильникам, кондиционерам, автомобилям...
     Слушателей было немало,  все хохотали,  а юный негр подбрасывал пророку
новые идеи:
     - Swumy, what about money?
     - Money?!  -  жутким   голосом,   напомнившим   мне   одного  режиссера
"Мосфильма", завопил пророк. - Money is shit, green shit!
     Тут же среди пророков, трясунов,  певцов и барабанщиков и все на том же
пятачке возле банка бродили зеваки с пакетиками орехов,  с сахарной ватой, с
банками пива.  Из грузовичка выгружалась новая команда с новыми лозунгами, с
железными бочками вместо барабанов,  то ли движение "Women's Lib" ("Движение
за  освобождение  женщин"),  то  ли  "Gay's  Pride" ("Движение  в  поддержку
гомосексуалистов"),  то  ли  "Группа  борьбы  против кастрации кошек", то ли
"Марш ветеранов спорта за переселение на Луну"...
     К банку,  мигая сигнализацией,  приближалась патрульная машина полиции.
"Вот сейчас и разгонят всю шарагу," - подумал я.
     Однако  никто  на  перекрестке,  кроме меня,  на полицию  не обратил ни
малейшего внимания.  Полицейские,  негр и белый,  вышли из машины и встали в
своих  классических позах - руки за спиной - против  трясущихся и все больше
входящих в раж братьев и сестер Хари-Кришны.

     ...Запомнив этот перекресток, я и на следующий вечер пришел сюда.  Было
пустынно и тихо,  только  позевывал возле магазина  грампластинок  скучающий
секьюрити-гард,  только  светились  вывески  "Alice's  Restaurant",  "Hungry
Tiger", "MacDonald", "Bullocs" да проносились, конечно, машины.
     Вествуд-вилледж был пуст.  Электронные часы  на фасаде банка показывали
23.34.  Вдали,  в нескольких  кварталах  от меня,  появилась высокая женская
фигура в белых одеждах. Ровно в 23.35 она стала пересекать Вествуд-бульвар и
в середине,  беспомощно,  но красиво  махнув  белым  рукавом ли,  крылом ли,
упала.
     Вздор,  сказал  я  себе,  это  уже  не  надежная  реальность,  это  уже
предательское воображение.  Ни с места,  сказал я себе, уже двигаясь к месту
происшествия.
     Упавшую фигуру  закрыл  длинный  черный  "роллс-ройс".  Шестерка еще не
заменила пятерку на электронных часах,  когда он проехал мимо меня.  Я успел
заметить  внутри  белые одежды,  темное лицо,  светящиеся  глаза...  Продукт
воображения быстро исчезал со сцены.


                    Typical  American  Adventure

                              Part II

КТО  ВЫ?  КУДА  МЫ?  ГДЕ  Я?

     Москвич даже  вздохнул  с облегчением,  когда  услышал в трубке мужской
голос.  Вдруг  пронесет,  вдруг  не  закрутит,  вдруг  вообще все это просто
мужская нормальная шутка, а еще лучше - легкое недоразумение?
     - Хеллоу, - то ли проговорил,  то  ли  пропел  немолодой,  но  приятный
мужественный голос.
     - Простите,   я  звоню  по  поводу  объявления,  что  было  вывешено  в
университетском кампусе.  Должно быть,  это шутка,  сэр? - Москвич  подождал
секунду, но не услышал ответа. - Недоразумение, сэр?
     - It's over,  it's over,  it's over, - печально  проговорил  или пропел
мужской голос.  ("Это кончилось,  кончилось,  кончилось..."  - здесь и далее
обладатель  приятного баритона изъясняется в основном  фразами из популярных
песенок Фрэнка Синатры.)
     - Простите, я не стал бы звонить, если бы ваш телефонный номер не попал
в  руки  весьма  сомнительному  субъекту,  а так как этот субъект является в
значительной  степени  продуктом воображения,  то я,  представляющий также в
некотором  смысле  определенное  воображение,  считаю  себя  так  или  иначе
ответственным за поступки этой персоны, - на одном дыхании выпалил Москвич и
добавил, подумав: - Вы меня, конечно не понимаете?
     - Отлично  понимаю  вас,  дружище, - сказал  невидимый  собеседник. - А
теперь вы меня послушайте.
     Неизвестно  откуда  тут  возникла  в  трубке музыка и голос уже впрямую
будто на эстраде запел:

                         Love  and  marriage,
                         Love  and  marriage,
                         Go  together
                         Like a horse and carriage...

     ("Любовь и женитьба связаны вместе, как лошадь с повозкой...")

     Не без удовольствия Москвич прослушал  до конца  эту  песенку,  которую
помнил еще с осени 1955 года, с тех еще времен, когда он был не Москвичом, а
Ленинградцем,  с той осени,  когда западный циклон закупорил невское устье и
вода  вышла из берегов сфинксам до подбородка,  а он как раз шел на танцы по
Большому проспекту Петроградской стороны по колено в воде, и насвистывал эту
песенку,  и встретил девушку на площади Льва Николаевича Толстого,  и вместе
они пришли в медицинский институт,  где  танцевали  под  эту песенку,  и все
танцоры были мокрыми по колено, но сухими выше колена - славная была ночка!
     - Спасибо, - сказал он, когда песенка кончилась.
     - Пожалуйста, - ответил  тот  же  голос. - Теперь  взгляните,  старина,
стоит ли рядом с вашей телефонной будкой белый открытый "мазаратти"?
     Он  оглянулся.  Рядом с телефонной  будкой  действительно  стоял  белый
открытый  "мазаратти",  а за рулем была девушка.  Да уж конечно, девушка там
была за рулем.  Именно девушка должна была появиться сейчас по закону ТАП, и
она появилась.
     - Садитесь, - сказал голос в трубке.
     - Эй, мэн, садитесь! - сказала девушка.

     "Мазаратти"  всхрапнул,  и  не  прошло  и  двух минут,  как наш Москвич
оказался в ночном потоке  на Санта-Моника-фривэй.  Кое-кто в Городе Ангелов,
видно,  не боялся дорожных патрулей.  В частности,  девица  на  "мазаратти".
Переносясь  из  ряда  в  ряд,   подрезая  носы  равномерно  катящим  средним
американцам,  она не прикасалась к тормозам и не снижала скорость за отметку
семьдесят миль в час.
     Руль она держала одной лишь левой рукой, а правой между тем сворачивала
на сиденье  какую-то  самокрутку,  нечто  вроде  "козьей  ножки"  с  зеленым
табачком.
     - Мэн, огня! - коротко приказала она.
     - Куда мы едем? - спросил Москвич, протягивая зажигалку.
     - Man, are you groovy? - Девица, морща носик, блаженно затягивалась.
     - Что такое groovy? - недоумевал Москвич. - Что означает это слово?
     - Ничего не означает, - сказала  драйверша. - Я просто  спрашиваю:  you
man - ты груви или не груви?
     - Yes, I am groovy, - кивнул Москвич.
     - Тяни.
     Слюнявая сигаретка-самокрутка влезла ему в рот.
     - Куда мы едем? - повторил он свой первый вопрос.
     - В Топанга-каньон...
     Москвич   почувствовал  некоторое  головокружение  и  в  связи  с  этим
головокружением как бы подбоченился в кресле.
     - You girl! - сказал он в предложенном стиле. - А ты груви?
     Девушка захохотала и вырвала у него изо рта чинарик.
     Санта-Моника-фривэй  кончался  тоннелем,  и  там машины уже еле ползли,
образовался "джэм", автомобильная пробка.  Трудно сказать, каким образом они
за одну секунду проскочили этот  забитый  тоннель - ведь не по воздуху же! -
но вот они уже неслись по Тихоокеанскому вдоль белеющих в темноте пляжей под
обрывами Палисадов.
     Он не успел заметить,  когда и где у них появился  эскорт.  Теперь  три
средневековых  рыц