перед глазами картинка. Заколоченный дом -
это всегда неправильно и некрасиво даже просто по
форме, если не говорить больше. Конечно, крест на
дверях - это жест бывшего хозяина. То есть вполне
в стиле Людмилы. Милиции нет нужды выламывать
штакетины. А если Людмила, то это крест не только
на бывшую собственность. Хочется думать, что и на
прошлую жизнь тоже. Но Людмила и какая-то новая
жизнь - это тоже пока непредставимо для меня. Но
крест неспроста. В том я уверен.
   Идти назад вверх по скользкой и мокрой тропе не
решаюсь и направляюсь вниз к морю, а по набереж-
ной вернусь в санаторий и буду пребывать там безвы-
ходно неопределенное время, потому что это един-
ственный шанс: если я не могу найти Людмилу, то
мне только и остается, что ждать, когда она найдет
меня, я надеюсь на это, потому что никак не могу
думать совсем плохо о моих новых знакомых.
   Только небывалого объема зонт спасает меня, по-
скольку дождь все расходится и расходится, и ветер,
как хмельной, мечется в разные стороны по побере-
жью и швыряет водяные потоки в разные стороны,
так что уклониться от них не удается никому, кроме
меня. Набережная почти пуста, и если встречаются,
то в основном бегущие. Ливень. Я же могу не спе-
шить и постоять у штормующего моря. Сколько там

   баллов - пять, шесть? Ничего в этом не понимаю.
Но зловеще. Только вес равно не вижу, не чувствую
инициативы, и морс мне видится не действующим.
а страдающим. Некто, более могущественный, чем
морс, проделывает с ним нечто жестокое и бессмыс-
ленное: вздымает валы, пенит воду, накидывает на
берег и в общем-то баламутит, баламутит! А море.
как безынициативная масса материи, мечется, кру-
жится, топорщится, издаст мертвые шумы, и оттого
в душе не то жалость, не то сочувствие, а через пять
минут созерцания просто скука, как скучно, напри-
мер, долго слушать человека, подражающего соловьи-
ному пению. Воздашь должное искусству имитации -
и скорей бы хлопать в ладоши.
   Мелькает мысль: а может быть, они уже ищут
меня? Ведь наверняка деньги они сдали с утра. Си-
деть где бы то ни было с полумиллионом в кармане -
занятие, прямо скажем, неспокойное. Возможно
даже, что сейчас, когда им уже известен результат, то
есть что деньги мать не спасают, а что это так, я не
сомневаюсь, сейчас, возможно, я им и нужен, с кем
они еще могут советоваться, не боясь огласки. Я уже
вижу их обескураженные физиономии и еще не знаю,
что скажу им, но предчувствую, как это часто бывает
со мной, что найдутся и нужные слова и уместные
идеи, и, как знать, может быть, когда-нибудь мы еще
посидим все вчетвером за бутылкой коньяка, потому
что каждый из них уже пережил нечто, что способно
очень определенно повлиять на отношение к жизни.
Вон ведь их сколько, незаурядных событий, за корот-
кий промежуток времени: самоубийство и возвраще-
ние к жизни, тюрьма и полная потеря сомнительным
образом приобретенных благ, наша таинственная ноч-
ная авантюра, и даже непорядочность по отношению
ко мне - это тоже нечто, что каким-то образом
должно переживаться и оставить след в душах. Ра-
зумеется, объяснения не избежать, я просто должен
его потребовать, я обязан видеть их раскаяние, но
знаю, чего там! моя суровость будет недолгой, не
враги они мне, а всего лишь люди, живущие или
жившие до сих пор по иным правилам. Мне их не
судить. Мне им помогать.
   Сворачивая с набережной на улицу, ведущую к са-
наторию, я уже убежден, что в эти минуты Людмила
и Валера ищут меня, а когда за спиной раздастся
голос (сй-Богу, чуть ли не родной!), обращающийся
ко мне по имени, я не радуюсь, я ликую, я торже-
ствую, я испытываю чувство победы, начисто затме-
вающее все неприятные нюансы наших прежних взаи-
моотношений .
   Оглянувшись, однако, я замираю в растерянности
и недоумении. Из полуоткрытой дверцы машины мне
нетерпеливо машет рукой женщина кавказских кро-
вей, и за рулем совершенно незнакомый человек.
насколько мне удается рассмотреть сквозь дождь, не
то грузин, не то абхазец. Но женщина машет требова-
тельно, и я направляюсь к машине.
   - Ну, наконец-то, слава Богу! - говорит женщина
голосом Людмилы и распахивает дверцу. - Садитесь
же!
   Торопливо и неловко я собираю свой зонт, стряхи-
ваю с него воду и всовываюсь вовнутрь, натыкаясь
длинной палкой зонта то в переднее сиденье, то в ка-
кие-то предметы, которыми завален до отказа вну-
тренний багажник "Жигулей"-пикапа.
   - Осторожней, пожалуйста, я ведь вам не шаш-
лык!
   Это, конечно, Людмила. Она в черном парике, бро-
ви ее подведены и затемнены, кажется, еще какие-то
косметические наложения присутствуют на ее лице,
так что узнать ее невозможно. Только голос...
   - Давай! - кричит она шоферу впереди нас, он
лишь на мгновение оборачивается, и это, конечно,
   Валера. еще более неузнаваемый, потому что грим его
выполнен с исключительным профессионализмом.
Кондовый славянин стал породистым кавказцем.
   Машина срывается с места, и мы несемся сквозь
дождь. Зонт по-прежнему не пристроен и весьма опа-
сен из-за острен? наконечника. Людмила зло вырыва-
ет его у меня из рук и ever куда-то за спину.
   - Вы что, ограбили антикварный магазин
Нет, это не юмор. Это мимоходом. Лицо ее напря-
жено, и я не могу оторвать от нес глаз, потому что,
отвернувшись, затем вынужден настраиваться, чтобы
узнать ее, и что-то неприятное есть в этой необходи-
мости вглядываться в изменившиеся черты, чтобы
восстановить образ и отношение к нему.
   Мы уже за чертой городи, по в машине молчание.
Признаюсь, мне немного не по себе от той лихости,
с которой Валера гонит машину сквозь ливень, но
Людмила спокойна, успокаиваюсь и я. Нужно привы-
кать к сюрпризам моих друзей, а на сюрпризы (щи не
скудеют, и будь я проклят, если это мне не нравится.
Все-таки в глубине души я не принимаю их всерьез
и словно присутствую при играх детей не моего поко-
ления и потому для меня любопытных. Любопыт-
ство это небезопасно, о чем и свидетельствует царапи-
на на моей скуле. Но игры детей всегда небезопасны
для взрослых.
   Город позади. Нарушая правила, Валера выкручи-
вает руль влево, и мы оказываемся в небольшом
тупичке под скалой. Справа от нас сплошная завеса
дождя, а мы будто в полупещерс. Валера выключает
зажигание и поворачивается ко мне. Пауза чуть-чуть
затягивается. На загримированных лицах трудно уга-
дать выражение, и я все пне нахожусь в стадии
узнавания, ведь передо мной совсем другие лица.
к каким я уже привык, я ловлю себя на желании
активно разгримировать их, чтобы предугадать харак-
тер предстоящего разговора.
   - Вы, конечно, считаете нас подонками?
Это Людмила. Она нервничает, и это мне нравится.
   - Валерка. он известная свинья, он хотел, чтоб
мы смотались без обч.яснсний. Но вы мне нравитесь.
Вы мне очень нравитесь. Валерка не Лист соврать.
Будь вес по-другому...
   - Но нес не по-другому.- мягко одергивает ее
Валера .
   - А ты вообще... Это ты должен говорить,
а я молчать.
   - Давай, я буду говорить.- вяло предлагает он.
   - Нет уж! Я знаю, ты будешь говорить, как ро-
бот.
   Валера пожимает плечами, но продолжает сидеть,
облокотившись на спинку своего сиденья, и смотрит
на меня своим типичным взглядом, в котором
в искуснейшей пропорции замешаны любопытство
и равнодушие. А мне кажется, что я имею дело не
с двумя, а с четырьмя человеками, потому что на
каждую фразу, чтобы откликнуться сознанием, мне
нужно условно разгримировать каждого, и только
тогда фраза полностью доходит до меня. Это, однако
же, утомительно и неприятно. Решаюсь брать ини-
циативу в свои руки.
   - Давайте-ка по порядку. Деньги сдали?
Людмила смотрит мне в глаза. А я смотрю в ее
глаза, и будь, как она сказала, все по-другому, я бы
решил, что люблю эту женщину. Но я не люблю ее.
потому что взгляды наши хотя и ладонь к ладони, но
не рукопожатие...
   - Мы не собирались этого делать.
Ну, вот. А я вовсе не в школе. Где-то в глухих
запасниках мозга, значит, уже вызрела догадка,
а я лишь упорно навешивал замки.
   - А мать? - спрашиваю.
   - Понимаете, у вас, конечно, свой большой жиз-
венный опыт. Но в нашей жизни вы ничего не пони-
маете. Не обижайтесь. Если бы мы сдали все, что там
рзяли, то это те самые улики, которые нужны мен-
там, чтобы законопатить мамашу до старости. Если
она будет молчать и не назовет боссов, они вытащат
ее из лагеря года через два и устроят прилично. Это
же мафия. Они скоты, но своих в обиду не дают.
И никакие перестройки не справятся с ними, потому
что все хотят жить, как хотят, а не как это нужно
каким-то там идеологиям.
   - А если все-таки ваша мама по каким-то сообра-
жениям назовет и боссов, и про деньги...
   - Про деньги? - На лице Людмилы улыбка.- Да
она понятия об этом не имеет! Ни где, ни сколько...
   - А как вы узнали?
   И снова она смотрит мне в глаза прямым и чистым
взглядом серо-зеленых, а может, голубых глаз. По-
том вдруг срывает парик. Ее чудесные русые волосы,
словно освободившись от пут, распадаются по плечам,
и кажется, будто они жмутся, прижимаются к ним,
обиженные насилием парика.
   - Для того чтобы узнать, где их тайник, милый вы
мой человек, мне всего лишь пришлось переспать кое
с кем.
   Машинально кидаю взгляд на Валеру. Но он невоз-
мутим и смотрит на меня, как на подопытную лягуш-
ку, которую только что начали искусно препариро-
вать. А скорее всего это не он так смотрит, а я себя
так чувствую.
   - Значит, вы украли эти деньги для себя.
   - Конечно,- быстро отвечает Валера, и, по-мое-
му, он несколько разочарован моим поведением.
   Я должен сказать нечто весомое, это весомое где-
то на подходе, а на языке какая-то ерунда.
   - Теперь у вас есть деньги, и теперь вы брюнеты...
   - Только до послезавтра,- говорит Людмила со
значением в голосе.
   - Людка! - о чем-то предупреждает ее Валера.
   - Замолчи ты, ради Бога! Ты ни черта не понял,
что он за человек.
И кивок в мою сторону.
   - А вы,- спрашиваю,- поняли, что я за чело-
век?
   - Конечно! - восклицает.
   Боже, и что это за порода такая! Взгляд чист, как
у мадонны!
   - Вы марсианин или венерианец, и у вас там на
деревьях синие листья. Если бы я была сейчас, как
в пятнадцать лет, я побежала бы за вами, как бездом-
ная собачка.
   - Врешь,- комментирует Валера,- в пятнадцать
уже не побежала бы. Я же помню, ты и в пятнадцать
была такая же стерва.
   Ожидаю взрыва, но нет, она смотрит на Валеру
внимательно и отвечает будто только ему.
   - Может, и так. Тебе виднее. Как мне было не
стервозиться, если ты спал с моей матерью за перего-
родкой, которая даже до потолка не доходила. До
чего ж ты противный с этими грузинскими усами!
   Валера трогает наклеенные усы, ухмыляется.
Я решаюсь сузить тему.
   - Значит, вы поняли, что я марсианин, и решили
использовать меня в качестве подсадной утки?
Она и не думает отводить взгляд.
   - Вы меня послушайте, ладно? Я как-то была на
лекции одного сексопатолога. Модный. Умный. Пять
рублей за вход. Вот он сказал, что любовь-это
реализация инстинкта размножения. Возразить труд-
но, правда? Но все равно он козел! Я ему сказала:
"Размножайтесь, если хотите, а я хочу любить!"
И все мне хлопали. Вы говорите - подсадная утка,
и вы правы. Но если бы и я так думала, то вы б меня
больше не увидели. Я знала, даю вам честное слово,
30
   я знала, что с вами ничего не случится. Валерка вот.
он сильней вас, он кии на шее ломает, но у него не
получилось бы, началась бы драка, а тот амбал, он же
бывший чемпион по вольной борьбе, потом бы Валер-
ку пришлось отхаживать.
   - Не уверен,- вставляет Валера.
   - Молчи! А вы уложили его как-то, Валерка гово-
рит, что он после вас ползал по земле и хрипел, как
свинья.
   - Это чистая случайность! - говорю раздражен-
но.- Он мог пристукнуть меня с самого начала.
   - Да не мог! В том-то и дело, что не мог! Ему
обязательно было нужно затащить вас в дом, он же
понял, что вы там не случайно, а когда вы свистнули,
он решил, что в саду еще кто-то есть или на подходе,
и потащил вас.
   - А там я уже ждал его с дрыном,- беззаботно
смеется Валера.
   - Вот! С дрыном - это по твоей части,- язвит
Людмила.
   - Если бы я знал, что вы идете на грабеж в лич-
ных целях, я бы в этом не участвовал. Вы обманули
меня.
   Я завожусь и не намерен сдерживаться. Но Людми-
ла берет мою руку в свою и сжимает ее крепко, даже
очень крепко, и я теряюсь перед такими приемами,
то есть не могу вырвать руки, это будет откровенной
грубостью, а позволяя ей эту подозрительную неж-
ность, я как бы оказываюсь в роли обиженного, но
сговорчивого соучастника. Только сейчас начинаю до-
гадываться, как она опасна, эта рано созревшая деви-
ца, как необъятен и непредсказуем арсенал ее воздей-
ствия. Еще чуть-чуть - и запахнет серой.
   - Ну, пожалуйста, поймите меня, вы же умный,
это же так просто понять! У нас не было другого
выхода. Без третьего человека все пролетало мимо.
Это был единственный шанс на всю жизнь. И снова
вам говорю, я знала, что с вами ничего не случится,
я это поняла, когда вы меня второй раз с лодки
скинули, когда руку мою перехватили и скинули. И во-
обще, о чем мы говорим? Ведь если все получилось,
как я была уверена, значит, я права. Ну, допустите
просто, что я угадала в вас что-то, что вы сами о себе
не знаете!
Это точно! Она угадала, что я олух!
   - Вы говорите, что он там хрипел? Может, я что
повредил ему?
   Это я говорю, чтобы собраться с мыслями, ведь
должен же я сказать им что-то принципиальное, что-
бы выкарабкаться из роли соучастника или, хуже
того, марионетки...
   Валера опять смеется своим беззаботным смехом,
который раздражает меня и обезоруживает.
   - Такого амбала только самосвалом повредить
можно, и вообще за него не переживайте, это он
весной пристукнул администратора из "Ривьеры", так
что по нем "вышка" давно плачет.
В хорошенькую компанию я попал!
   - Вы хотите сбежать, как я понял, но этим вы
себя выдадите, вас могут искать, и милиция в том
числе. ,,
   Они переглядываются. Валера слегка хмурится.
Людмила же снова берет меня за руку, которую
я только что очень деликатно высвободил.
   - Вы даже не представляете, как я вам верю,
может быть, и не надо вам всего знать, но вот не могу
не сказать, только вы не волнуйтесь и постарайтесь
понять нас, я считаю, что любого человека можно
понять, если захотеть, а мне, понимаете, очень нуж-
но, не знаю, зачем, но очень нужно, чтобы вы меня
поняли. Может, я немножечко влюбилась в вас?
Меня ведь еще никто не выкидывал за борт...
Ухмыляется. А я перестаю понимать оттенки ее

   голоса, потому что вес время слежу за этими оттенка-
ми, как следил бы за острием рапиры противника
в поединке.
   - Дело в том, что мы с Валеркой... с вашей помо-
щью... мы грабанули кассу мафии, не главную, конеч-
но, а так называемую "оборотную". Это не рубли. Мы
обманули вас. Это валюта, хотя рубли там тоже
оказались. Касса мафии - вы понимаете, что это
значит?!
   Почему-то очень крепко сжимает мне pуку, но
я уже, не церемонясь, высвобождаю. Почти ре-
флекс: если жмет, значит, меня ждет еще сюрприз.
   - Куда бы мы ни убежали, понимаете, они найдут
нас. Именно с помощью милиции. Наша страна только
на карте очень большая, а на самом деле она вся
в кулаке. Это кулак большой, а страна маленькая.
   - Но вы же бежите... И эти дурацкие парики...
Она говорит, паузами разделяя каждое слово. Ее
глаза совсем рядом, я даже вижу, где к со русалочьим
бровям пристроился карандаш и, конечно, попортил их.
изменив и цвет, и линию.
   - Завтра мы с Валеркой будем в Батумн. а после-
завтра в Турции.- Видимо, она производит именно
тот эффект, на который рассчитывала, и теперь с от-
кровенным любопытством ожидает моей реакции.
А я и вправду потерял дар речи.
   - А что,- бормочу.- это так просто?' Раз -
и в Турцию?
   - Непросто. Но послезавтра мы там будем.
Странно, тон ее голоса не оставляет во мне сомнения
относительно того, что послезавтра они там будут,
в Турции! Что-то очень похожее на уважение возникает
во мне, это же не шуточки - уйти за границу. Появись
у меня подобное намерение, разве смог бы я его
осуществить, несмотря на весь мой жизненный опыт...
Впрочем, про опыт не надо... Передо мной не дети,
а взрослые решительные люди, которые имеют серьез-
ные планы и умеют их осуществлять и использовать
в своих целях людей, прямо противоположных по
жизненным установкам. Это я о себе. Испытываю
потребность как-то особо подчеркнуть для самого себя
ту самую противоположность, хотя, кажется, именно
она причина того странного положения, в котором
нахожусь.
   - Ну, а понятие Родины,- бормочу неуверенно,-
это у вас никак?..
   - Родина! - восклицает Людмила удивленно.-
Моя Родина вот!
Опускает стекло и выбрасывает руку к морю.
   - Я помню себя четырех лет и помню себя
в море. Вот это и есть моя Родина. И уж, будьте
уверены, жить дальше километра от моря я не буду...
   - Я же не это имею в виду. Вы понимаете...
   - Да понимаю,- отмахивается Людмила. Подни-
мает стекло, стряхивает капли дождя с рукава.
   Валера отвернулся от нас, сидит вполуоборот, по-
стукивая пальцем но баранке. Я вижу его профиль,
а хотел бы видеть глаза.
   - Каждое слово помню,- негромко говорит Люд-
мила.- из того, что вы мне рассказывали на катере.
Вы жили где-то в глуши, и ваши глаза всегда были
устремлены, что ли, к центру, а между вами и центром
была вся эта страна, и вы ее как-то чувствовали...
Говорю, как могу, а вы меня поймете, сели аахотите.
А я все свои двадцать лет жила лицом к морю, а из-за
спины надо мной нависало что-то громадное, огромное.
чего я ни понять, ни намерить не могла и не хотела.
И мне сзади все талдычили: это Родина, это Родина.
а я вес равно смотрела только на море. А то громадное,
что за спиной, оно вес время чего-то от меня требовало
и врало, врало через газеты, радио, через кино, врало
и требовало, чтоб я его любила и поступала гак, как оно
требует, чтобы мои поступки ПС противоречили тому.
   что оно врет. Я хотела хорошо жить, как я это понимаю,
мне говорили,что это аморально, и врали про свое. И вот
получилось: вы говорите Родина", а мне противно.
потому что изоврались... А море, оно никогда не врало.
оно либо теплое, либо холодное, либо тихое, либо
шторм, тут никакой туфты... Чепуху говорю, да?
   Мамаша моя всю жизнь крутилась... Коттедж, ко-
торый они сейчас опечатали... Вершина ее мечты!
А чего особенного-то? Ради него она ловчила, и те-
перь они ее за это распинают. А какие дворцы у самих
распинателей, вы видели? Вот кто ворюги! Они и го-
сударство-то построили, чтобы воровать по-государ-
ственному, а не по-фраерски. Временами они наворо-
вываются, и тогда появляется новенький да нринци-
пиальненький, даст кое-кому по шапке, а потом в на-
граду за свою идейность грабастает еще больше, наби-
вает полный рот и шамкает про идейность и принципи-
альность, пока другой хищник не появится. Или при-
езжает из Центра этакий из главных с подвесными
подбородками и брюхом на кронштейнах, а наши.
местные.- мелким бесом, мелким бесом, а потом все
хором, как надо коммунизм строить да Родину лю-
бить.
   Я вам скажу. мамашкины знакомые, ну, всякие
деловые, большей частью они тоже противные, масле-
ные какие-то, но они хоть не врут, они знают, где
купить и где продать и получить выгоду, и если они
кого-то надувают, то говорят: "Не разевай рот!" Но
не учат моральному кодексу. Они честнее, хотя от
них тоже тошнит...
   А мы с Валеркой взяли и надули их, чтоб не
думали, что они самые умные в этом государстве.
Ведь таких, как вы, они за дурачков держат...
   - А вы?
   Это я почти выкрикиваю, оглушенный ее стра-
стным монологом.
   - Я?
Она задумывается. прикусывает губу.
   - Я. кажется, понимаю вас, может быть, чуточку
завидую... Самую чуточку... Но жить, как вы... Луч-
ше пойти и утопиться... Не обижайтесь. Я просто
рассуждаю. В жизни есть радости и нерадости. Я хочу
иметь радостей как можно больше и как можно мень-
ше другого. Может быть, для