ма  его
денег не было, он помнил, так что четыреста тысяч ему с работы принесли. Я
позвонила, завмаг и завез. Деньги я отдала вместе с письмом.
     - Вас не насторожило требование отдать письмо? - А с чего бы?
     - И не побоялись незнакомого человека пустить в дом? Мало ли что..
     - А чего мне бояться? Письмо от Лени я из-за двери взяла. Если б  что
не так я баба здоровая, кухня рядом, да и топор искать недолго.
     - Да, рука у вас, видно, тяжелая, Екатерина Александровна. Синячок  у
супруга - ваша работа?
     - Вот еще! Морду ему подправили те самые, с которыми  он  приехал  из
Тольятти. Вернее, один из них Из себя мужик не видный, не скажешь,  что  с
моим боровом в два счета управился. Лене на все плевать, за деньги и побои
стерпит. А второй - тот вообще запойный, как его такого в  серьезном  деле
держат - ума не приложу. Мне эти пьяницы и в буфете уже поперек горла.
     "Что бы ты, матушка, без них делала?" - усмехнулся Строкач.
     - Привез он их домой, я стол накрыла, ну, они и  сели.  Туда-сюда,  и
часу не прошло, выпили все до капли, ищут добавить.
     - Это чтоб у вас да не было!
     - Дома помногу не  держу.  Так,  чуть-чуть  иной  раз  самой  хочется
расслабиться, а когда и человеку помочь, вот как этому из Тольятти.  Живая
душа как-никак. И второй по делу Лене  вмазал  -  мыслимо  ли,  поехал  за
водкой, а вернулся почти  через  сутки.  Тот,  второй,  пока  ждали,  весь
одеколон в доме выхлестал. До чего люди себя доводят! Ведь помереть мог.
     - С чего бы это?
     - С недопою. Мало я таких у себя в буфете повидала?!
     - Но ведь Леонид Владимирович не за  водкой  поехал  -  его  вызвали,
сигнализация сработала. Не мог же он магазин оставить!
     - Ох, не знаю.
     - Как, кстати, их звали, ваших гостей?
     - Маленький и запойный - Федя. Второго не помню.


     Когда Строкач подъехал к дому Сутина,  парни  из  прокуратуры  жевали
бутерброды. Машина стояла за углом, несколько в стороне  от  единственного
подъезда.
     Свои "жигули" Строкач отогнал подальше и перебрался в машину  коллег.
Те встретили его утомленными  улыбками.  Водитель  откровенно  зевал,  его
напарник бурчал:
     - Торчишь тут, как  проклятый,  язву  растишь,  пока  это  дерьмо  на
"хонде" не явится. Еще и уговаривай его без санкции  ехать  с  тобой  ради
какого-то эксперимента, который он, скорее всего, сходу раскусит...
     - Нету еще? - на всякий случай спросил Строкач.
     - Думаешь, мы  его  в  багажнике  прячем?  Ты  это  заварил,  тебе  и
действовать. Но это крепкий хлопец. Хорошо бы прихватить его  на  обратном
пути, с деньгами. Какая-никакая, а улика...
     - Какие, к  черту,  улики.  Сутин  сроду  не  даст  против  Мерецкова
показаний. Его пришьют раньше, чем он успеет их подтвердить на  суде.  Тут
дело  хитрое...  Ба,  а  вот  и  наш  друг!  -  В  конце  улицы  появилась
стремительно движущаяся малиновая "хонда". - Посигналь нашим, будем брать.
Лучше им с Сутиным  не  встречаться.  Неизвестно,  какое  Мерецков  принял
решение, а Сутин нам нужен живой. Так, Грызин  за  рулем.  Это  что-то  да
значит.
     "Хонда" причалила, как обычно, прямо к подъезду, пассажиры  мгновенно
покинули ее. Впереди  двигался  водитель  -  среднего  роста,  подтянутый,
ежеминутно  готовый  встретить  опасность.  Дверь  распахнулась   изнутри.
Появившийся на пороге мужчина в сером костюме держал в руке удостоверение.
     -  Грызин,  Мерецков?  Вам  придется  пройти  с  нами  для  выяснения
некоторых обстоятельств.
     Мягкий  шорох  шин  позади   лаконично   сообщил,   что   человек   с
удостоверением  действует  не  в  одиночку.  Мерецков  быстрым   движением
обернулся навстречу приближающемуся Строкачу.
     Майор улыбнулся и выставил вперед ладонь.
     - Это всего лишь прокуратура. Так что стрелять не стоит. У нас к  вам
буквально пара вопросов.
     - Ну зачем этот цирк, Павел Михайлович? Позвонили бы -  я  и  сам  бы
приехал.
     - Откуда? С соборной колокольни? - Строкач казался благодушным. - Нам
действительно нужно поговорить, Константин Петрович.
     - Чувствуется. Целая армия задействована.
     - Обижаете. Вы человек легальный. Вам ли  не  знать,  что  задержания
проводятся иначе.
     Широтой улыбки Мерецков вполне мог посоперничать  с  майором.  Только
лицо Грызина оставалось жестким, словно  высеченным  из  твердого  дерева.
Строкач рассыпался:
     - Конечно, если у вас, Константин Петрович,  какое-то  спешное  дело,
ради Бога. Но поговорить так или иначе придется.
     Мерецков с деланным отчаянием махнул рукой.
     - Да какие дела, если прокуратура приглашает! Поехали, Тимур. Мы  тут
собрались было к приятелю пропустить по рюмочке. Он,  бедолага,  тяжел  на
подъем. У нас и коньячок с собой.
     - Это уж вы потом, Константин Петрович. А пока  прошу  в  машину,  не
будем терять времени по дороге.
     - Как угодно. Давай за нами, - приказал Мерецков Грызину. - И коротко
взглянул на плотно зашторенные окна Сутина.


     Следующие два часа  прошли  совершенно  бесплодно.  Строкач  еще  раз
убедился, что Мерецков виртуозно умеет уклоняться  от  прямых  ответов  на
вопросы, при этом оставаясь издевательски-корректным. Вообще, складывалось
странное  впечатление,  что  майору  абсолютно  безразлично,  что  говорит
Мерецков. Это заметил и сам допрашиваемый, поначалу обрадованный,  но  чем
дольше  тянулся  допрос,  все  более  начинавший  беспокоиться.  Казалось,
Строкач вовсе не нуждается в ответах на свои вопросы.
     - Павел Михайлович, вы, честное слово, меня уже достали. Ну о чем  вы
спрашиваете? Что ли я сам на себя срок подниму? Просто даже обидно, что вы
меня за дешевку держите. Уж и  не  знаю,  кем  надо  быть,  чтобы  на  это
рассчитывать.
     Строкач меланхолически пожал плечами.
     - Я ведь знаю, майор, что противник вы умный и опасный, палец  вам  в
рот не клади. А тут вы предлагаете, чтобы я вам горло  подставил.  Значит,
рассчитываете на что-то  другое.  Скорее  всего,  придержали  меня,  чтобы
провести какую-то там вашу операцию.  Верно?  Сами  вы  в  противозаконных
деяниях участия принимать не станете, а значит, приняли вы меня  с  подачи
этого безногого ублюдка. Выводы ясны? Я так и знал.
     - Ошибаетесь, Константин Петрович.  Сутину  на  вас  стучать  -  себе
дороже, а вычислить, где в конце концов вы объявитесь, я пока еще и сам  в
состоянии, пусть вы и невысокого мнения о моих умственных способностях.
     Мерецков сделал протестующий жест. Строкач деловито продолжил:
     - А потом - с чего бы это мне прикрывать Сутина? Добра от него  никто
не видел. С другой стороны, я не намерен смотреть  сквозь  пальцы  на  еще
одно убийство. Может  быть,  пора  остановиться,  Константин  Петрович?  И
хорошо, если бы вы надумали поделиться информацией, ведь не своими  же  вы
руками...
     - Все, хватит! Сыт. Сколько можно долбить одно и то же?  Или  до  вас
еще не дошло, что на понт меня не взять и без фактов со мной говорить не о
чем? Я ведь и сам юрист. Одним  словом,  товарищ  майор,  эту  встречу  вы
проиграли.
     Строкач снова пожал плечами и неопределенно улыбнулся. Казалось,  ему
нравится происходящее. Поднявшись со  стула,  подошел  к  окну,  отодвинул
штору и  выглянул  на  улицу.  Затем  распахнул  створку,  всматриваясь  в
оживленное движение  под  окнами,  словно  пытаясь  найти  там  ответы  на
вопросы, которые игнорировал  собеседник.  Но  в  кабинет  ворвались  лишь
слитный шум машин  и  запах  бензинового  выхлопа.  Поморщившись,  Строкач
захлопнул окно, уселся за стол и занялся бумагами.
     Минут пять висело молчание. Наконец, Мерецков не выдержал:
     - Долго вы меня мариновать будете? В камеру - так в камеру!  И  сразу
же прокурора! - голос его сорвался.
     - Бог с вами, Константин Петрович! Вы же  законопослушный  гражданин,
какая камера? Сию минуту заканчиваем. - Строкач  убрал  в  сейф  бумаги  и
снова  встал.  -  Но  нам  необходимо  провести   маленький   следственный
эксперимент. Дело в том, что одна пожилая особа опознала в вас грабителя.
     - Что? - возмутившись, Мерецков вскочил.
     - Как раз для того, чтобы разрешить это досадное недоразумение, нам и
придется поехать в больницу к этой даме.  Не  горячитесь.  Если  на  очной
ставке она вас не опознает, а я лично в этом почти  уверен,  вас  отвезут,
куда скажете...
     - Спасибо, сам доберусь. - Мерецков неожиданно широко улыбнулся.


     Живя в центре города и  людям-то  повернуться  толком  негде,  хозяин
золотистого спаниэля время от времени вывозил его на природу.  В  конечном
счете, за это он был благодарен псу: в кои веки выпадает оказия проветрить
легкие и душу.
     Пес  восторженно  носился  вдоль  речушки,  шастал   в   подлеске   и
сосредоточенно рыл ямы под кустами и  на  берегу  -  чуял  подземные  ходы
мелких грызунов. Именно чувствительный нос и привел  рыжего  горожанина  к
такой находке, которая привела в ужас его хозяина, человека  многоопытного
и повидавшего на своем веку разное. Увидев то, что показалось  в  рытвине,
сделанной спаниэлем, он тут же оттащил  пса  за  ошейник,  едва  сдерживая
тошноту, и почти бегом, волоча за собой упирающегося приятеля, удалился.
     Закопанный по шею в землю обезглавленный  труп  мужчины  средних  лет
одет был в турецкие трикотажные  трусики,  которыми  завалены  все  рынки.
Правая рука по локоть отсечена ножом - скорее,  тупым.  На  коже  левой  -
кольцевая вмятина от браслета часов. По характерному  рисунку  можно  было
предположить, что браслет - золотой, плетеный, тесноватый  для  погибшего.
Тело было усеяно многочисленными следами порезов.
     Вскрытие показало, что  погибший  принял  большую  дозу  алкоголя,  а
именно  водки,  не  забывая,  однако,  закусывать  икрой  и  балыком,  что
указывало, по крайней мере, на то,  что  искать  его  следовало  в  весьма
определенном слое населения. Голова была отделена острым орудием с длинным
лезвием - одним сильнейшим ударом.
     В двух метрах от трупа земля  была  перекопана,  по-видимому,  поиски
вели не только представители власти.


     Жена Склярова казалась еще более неприметной, чем ее покойный супруг.
Во всем ее облике  преобладала  какая-то  смесь  вялости  и  непроходящего
испуга, изредка сменявшаяся беспорядочными суетливыми движениями. Говорила
она почти беззвучно, словно силы покидали  ее,  и  звук  голоса  напоминал
шелест пересохшей архивной бумаги.
     - Он был таким мягким человеком, мухи  никогда  не  обидел.  Рылся  в
старых изданиях, экспериментировал на кухне -  все  эти  забытые  рецепты,
пытался создать что-то новое... Много публиковался в печати, с книгой дело
двигалось мало-помалу. Алексей, если брался за  что-либо,  отдавался  делу
целиком, вот как  с  этими  катакомбами.  И  совершенно  был  чужд  всякой
корысти. Как могла так поступить эта Вострикова!.. Она же  его  оскорбила.
Ведь у него рак был,  он  страдал...  Какие  гонорары?..  Он  остатки  сил
тратил. У него даже башмаков приличных не было, стыдно сказать. За день до
гибели купили... а то бы и похоронить не в чем. Разве это  жизнь?  Все  на
нервах...


     В мрачных и сырых, причудливо переплетающихся ходах и коридорах,  где
мерцал  сероватый,  безжизненный  свет,  Мерецков  почти   сразу   потерял
ориентировку. Все казалось одинаковым - от осклизлых  стен  до  нависающих
потолков, покрытых крупными каплями влаги и известковыми натеками. Туннель
сузился настолько, что,  казалось,  со  встречным  не  разминуться.  Перед
Мерецковым и позади него шагали два конвоира - смахивающий на шкаф верзила
со стертым, как бы расплющенным лицом, и вертлявый  коротышка,  походивший
на игрушечный скелетик из тех, какие некогда было модно вешать на  лобовом
стекле машины. Скелетик поигрывал здоровенным револьвером.
     Шли уже долго, и Мерецков потерял счет поворотам, спускам и подъемам.
Наконец воздух потеплел, в боковых проходах ползали отблески света,  стали
показываться какие-то  смутные  фигуры,  казавшиеся  Мерецкову  безусловно
зловещими.
     Конвоиры  обменивались  с  этими  полулюдьми-полутенями   отрывистыми
звуками, напоминающими кабанье похрюкивание,  и  тем  не  менее  это  были
слова, относившиеся к пленнику. В них явно слышалось удовлетворение.
     Мерецков в роли жертвы оказался едва ли  не  впервые.  Ему  случалось
хаживать под конвоем, но там конвой  был  связан  требованиями  законов  и
устава. Здесь же и думать не приходилось ни о каких гарантиях, кроме одной
- при малейшем подозрительном движении гарантирована пуля в затылок.
     Грубый тычок в спину заставил  его  вздрогнуть.  К  такому  обращению
невозможно было привыкнуть, ведь уголовный мир дневной поверхности давно и
безоговорочно был в подчинении у Мерецкова, и иного он не  допускал.  Если
он выберется - война, война этому отребью, устроившему ловушку,  война  до
тех пор, пока в подземных норах не останется ни одной крысы.
     - Заходи, Костя, чего топчешься? - в  глубине  помещения,  освещаемый
пламенем камина, восседал носатый брюнет в  потертой  одежде.  Волосы  его
слиплись сосульками, лицо было совсем молодое, но кожу покрывали  морщины,
забитые белесой пылью. Взгляд был издевательский и насмешливый.
     Так на  Мерецкова  уже  давно  никто  не  смотрел.  Этот  определенно
чувствовал себя подземным царьком...  да  и  конвоиры  ловили  каждое  его
движение.
     Брюнет поднялся и заходил по  довольно  просторной  пещере,  едва  не
задевая головою свод. В глазах его  светилась  какая-то  одержимость,  это
были глаза человека больного и  крайне  опасного,  а  главное  -  Мерецков
где-то уже видел их раньше, но где -  не  мог  вспомнить.  Эта  скользящая
улыбка, маленький, не мужской рот... Что-то очень знакомое.
     - Ты, никак, Костя, не рад? В чем  дело?  Ты  же  весельчак  большой.
Только что-то невесело нынче от твоих шуток.
     - Я, наверно, чего-то не понял. Кому не весело,  что  за  шутки?  Что
вам, парни, от меня нужно? Вы, часом, не ошиблись?
     Конвоиры заржали. Брюнет неопределенно хмыкнул.
     - Ты все-таки шутник, Костя. Ну с кем тебя живого спутаешь? Ты же как
клещ в город вцепился и тянешь, тянешь..
     - Что? - Мерецков сделал недоумевающее лицо.
     - Ты, я вижу, прикидываешь, кто из твоих клиентов тебя сдал? Не  суши
мозги, не твое это теперь дело. Теперь твои дела - наши.
     - Да какие дела? Вы что, парни?..
     Брюнет дернул углом губ.  Кулак  конвоира  дважды  врезался  в  спину
Мерецкова в области почек. Колени подломились от нестерпимой боли. Сильным
рывком за волосы его поставили на ноги. Мерецков обмяк, делая  вид  что  -
все, сломался.
     - Ты это не темни. Тут власти, кроме нас, нету. Здесь и самый  крутой
ОМОН не достанет, так что придется тебе жизнь заслужить. В случае  чего  -
никто тебя здесь не найдет, да и искать не станет, не обольщайся.
     Мерецков кивнул, но длинноносому этого было мало.
     - Главное, не раздражай меня, а то сдохнешь раньше  того  срока,  что
тебе Господь отмерил. А как по твоим злодействам - то давно пора. Кто-кто,
а мы-то знаем, сколько ты крови попил!
     И снова удар по почкам. Еще один - в печень.
     - И помни - на земле нет места лжи, всякое тайное станет  явным  рано
или поздно. Ради этого и мы живем, так что зря ты нас "крысами подземными"
величаешь. Мы ведь и загрызть можем, а нужно - и наверху достанем.
     -  Знаю.  -  Мерецков  лихорадочно  соображал,  с  кем  из   "верных"
приходилось толковать об обитателях катакомб, кто подставил его  под  удар
и, в конечном счете, - чего от него хотят.
     По лицу брюнета,  освещенному  тусклым  светом,  нельзя  было  ничего
прочитать. Слова он цедил монотонно, без всякого чувства.
     - Избаловались вы там наверху со своими... белыми. С дерьмом этим.  А
мы в темноте живем, в черноте. Знаешь,  как  в  Америке,  в  гетто.  Ты-то
помнишь, как к власти пришел? Вот и мы будем резать, духу  хватит.  А  вот
информации кое-какой нам недостает. Но это не беда, ты нам поможешь. И  не
брыкайся, не в прокуратуре.
     Так вот откуда ниточка  потянулась!  Неужели  уже  и  эти,  законники
хреновы,  подземную  сволоту  оседлали?  Надо  держаться  до   последнего,
цепляться  за  малейший  шанс.  Информация!  Ясно-понятно,  чужими  руками
прокуратура подгребает или кто там за ними стоит.
     - Трудно думаешь, Костя. Так, помолчав, и  помереть  недолго.  Иди-ка
сюда.
     В дальнем углу, рядом с камином, в глаза бросились  темные  пятна  на
полу, какие-то потеки и отвратительные сгустки. На стене  висели  неясного
назначения инструменты, камин чадил, время от времени  выбрасывая  длинный
багровый язык пламени, и тогда тьма отступала. Так вот оно что! -  осенило
Мерецкова, и сейчас же  стало  понятно,  откуда  ползет  этот  сладковатый
смрад, из-за которого ему все время приходилось бороться  с  подкатывающей
тошнотой.
     Брюнет пошевелил  угли  кузнечными  щипцами,  да  так  и  оставил  их
калиться в самом жару.
     Корчить из себя  героя  Мерецков  не  собирался.  Но  и  нельзя  было
"потерять лицо", выказать смертельный ужас, затопивший сознание.  В  конце
концов, своим положением он обязан  тому,  что  от  природы  был  неплохим
психологом.
     Помедлив, потоптавшись у огня, он, наконец, выдавил из себя,  как  бы
смирившись с неизбежностью:
     - Вы бы хоть сказали, что  вам  нужно.  Может,  не  стоило  и  огород
городить, сам бы пришел? Поговорить-то есть о  чем,  давно  друг  о  друге
слышим. Не знаю, кто там что  наплел,  но  я  к  вам  всегда  относился  с
уважением, восхищался и дисциплиной, и тем, что живы  у  вас  еще  идеалы.
Большая редкость по нынешним временам. Полагаю, нам следовало бы  подумать
о сотрудничестве, а поначалу хотя бы познакомиться.
     Волосатый перестарок осклабился и отрекомендовался:
     - Вот и ладно, Костя. Зови меня просто: Второй.  А  у  парней  номера
слишком длинные, чтобы ты их запомнил. Да и ни к чему. Какая тебе разница,
ведь не за этим пришли. Расскажи-ка нам,  Костя,  все  подчистую  о  своей
системе налогов. Чего ты корчишься? Может, до щипцов дело и не дойдет.
     -  Нет  проблем.  Вас  интересуют,  как  я  понял,   суммы,   которые
выплачивают... собственно, даже и не мне... но... я  ничего  не  собираюсь
скрывать.
     - Ей-богу, сынок, и не стоит. Я ведь люблю  по  словечку  вытягивать,
постепенно, мало-помалу. Начнем с ноготков... потом коленочки... -  мягким
тенорком заговорил, казалось, сгусток мрака слева у стены. На  свет  из-за
спины охранника выступила фигура, которая могла бы показаться  комической,
если бы не скальпель, зажатый в худой, перевитой узлами вен руке  старика,
да длинная сверкающая игла - в другой. Легкий венчик пушистых седых  волос
обрамлял плешь,  казавшуюся  в  полумраке  присыпанной  древесной  трухой.
Согбенный и хилый, словно нищий со старинной гравюры, старик вместе с  тем
буквально изучал опасность.
     - Мальчик не хочет говорить? Ох,  грехи  наши  тяжкие...  А  косточки
хороши у него, нежные косточки... В самый раз...
     Приплясывая и паясничая, старик понемногу  приближался.  Игла  в  его
руке выписывала немыслимые кривые, тянулась к Мерецкову, которого внезапно
зажали между собой конвоиры и рывком швырнули в кресло. Еще миг  -  и  его
руки намертво прикручены тонкими цепями к подлокотникам.
     Старик был уже рядом, примеривался со своим скальпелем, сладострастно
прикидывал, куда бы воткнуть его узкое жало.
     Однако здесь он допустил промах. Ему следовало бы зайти сбоку,  а  он
оказался перед креслом, еще бы чуть-чуть - и его не достать,  но  Мерецков
уже выбросил ногу, изогнувшись дугой, - короткий, как  щелчок  бича,  удар
достиг цели. Старческое колено тихо хрустнуло, и лысый  палач  со  стоном,
постепенно поднимавшимся до истошного воя, рухнул на пол, заскреб пальцами
по камню.
     Конвоиры невозмутимо наблюдали за  происходящим,  и  только  их  руки
словно бы отяжелели на плечах Мерецкова, вдавливая его  в  кресло.  Он  не
сопро