апястье, где синела  татуировка.  -  Эта  наколка
всему городу известна. Я, правда, для  такой  цели  руку  себе  рубить  не
собирался, но у Кольцова, видно, где-то  имелся  свеженький  покойник  про
запас. Тогда я еще ничего не знал про Демина и Агеева.
     - А про Кольцова?
     - Что - про Кольцова?
     - Кольцов поручение твое выполнил, деньги  отработал,  но  и  сам  не
уцелел.
     - Да ну? Вот уж на кого нужен был  "профессионал"!  Кто  же  это  мог
сделать?
     - Познакомиться желаешь? - спросил Второй не без желчи.
     Мерецков смахнул капли пота, усеявшие лоб.
     - Спасибо, можно и на  расстоянии.  Думаю,  будет  для  этого  время.
Грызина убирать из дела - понадобится специалист.  Да  и  майор  этот,  из
прокуратуры, клещом вцепился - не оторвать...


     Экспертная      реконструкция      происшедшего,       восстановление
последовательности выстрелов показали, что оба  погибших  вели  прицельную
стрельбу. Кольцов находился у двери, правым боком  к  Бобровскому,  держал
руку вытянутой. Поэтому ружейная пуля, попав в  подмышку,  не  задела  его
руку. Бобровский в момент первого ранения стоял,  подняв  ружье  к  плечу.
Пуля попала ему в голову, когда  он,  наклонившись  вперед,  опускался  на
колени. Значит, Кольцов стрелял первым и успел выстрелить трижды до  того,
как последовал ответный выстрел из ружья. А после того, как в него  самого
попала  пуля,  выстрелил  в  четвертый  раз,  размозжив  голову  падающего
Бобровского.
     Отвратительное содержимое банки было заведомой фальшивкой. Экспертиза
однозначно установила, что татуировка не является прижизненной и  нанесена
на кожу жуткого обрубка (от локтя до запястья) руки мужчины, скончавшегося
за неделю до того. Все время, вплоть до отчленения руки, труп находился  в
земле.
     Татуировка в целом соответствовала  той,  что  имелась  у  Мерецкова.
"Собственно, - подумал Строкач, - аптекарь  вряд  ли  уж  так  внимательно
присматривался. Наколка похожа, ухо  -  самое  обыкновенное,  и  все  это,
очевидно, не вызвало у него никаких подозрений".
     Картина складывалась. Кольцов прибыл на хутор, где его с  нетерпением
ожидал Бобровский, предвкушая известие, что с  ненавистным  "покровителем"
покончено раз и  навсегда.  Исполнитель  был  проверен  в  ситуации  менее
критической. Именно Кольцов пристрелил Глеба  Косицу,  мстя  за  пережитое
аптекарем  унижение  и,  разумеется,   тем   самым   освободив   помещение
"Богатыря".  Втайне  Бобровский  всегда  ненавидел  таких,  как  Глеб,   -
физически сильных, красивых и независимых. Власть над ними была  острейшим
наслаждением, но Косица  оказался  недостижим  и  неприступен.  Оставалось
одно.
     После того, как Кольцов оправдал  ожидания,  Бобровский  приступил  к
реализации главной цели  -  покончить  с  врагом  номер  один.  Собственно
говоря, он полагал, что Мерецков и для Кольцова конкурент  и  соперник,  и
капитан  вполне  мог  бы  "сделать"  его  бесплатно.  Однако  сам  Кольцов
придерживался иного мнения.
     Вместе с тем Бобровский не  доверял  никому  -  этому  свидетельством
отравленный коньяк, оставленный в домашнем баре, с опаской относился он  и
к Кольцову: приглашал в дом, держа под рукой ружье. Он  был,  в  принципе,
удовлетворен - из города поступила информация,  что  Мерецков  исчез.  Это
подтверждалось содержимым  стеклянной  банки.  И  все  же,  выстрелить  он
опоздал: свою жизнь не уберег, но и убийцу не упустил.
     Кольцов готовился к  делу  хладнокровно.  К  пистолету  был  приклеен
изолентой пластиковый пакет, чтобы не сорить гильзами. Сработать  бесшумно
- ножом -  у  него  не  получилось,  Бобровский  даже  после  предъявления
"доказательств" не подпускал его к себе. Оставалось огнестрельное  оружие,
но капитан немного переоценил свой профессионализм.
     Служба в милиции давала  ему  многое.  Сослуживцы  со  старого  места
работы - из Ленинского райотдела, - охотно выбалтывали капитану  служебные
секреты, вызывая тем самым огонь на себя.
     Строкач был убежден, что болтуны из  Ленинского  мололи  языками  без
злого умысла - но результатом стало развертывание системы рэкета в  районе
и возрождение ремесла "зонтов", тем более прибыльного, что сигнализация  у
тебя под контролем.
     С трупом подвернувшегося бомжа Кольцов  распорядился  без  церемоний.
Отрезал ухо, столь ему необходимое, а голову забросил подальше в  пруд.  У
него же отрубил и руку, довольно умело  нанеся  татуировку.  Конечно,  для
экспертизы  это  семечки,  но  для   аптекаря   хватило.   Однако   судьба
распорядилась иначе.
     Размышляя,  Строкач  сидел  в  своих  "жигулях",  когда  из-за   угла
показалась  знакомая  крепкая  фигура.   Спортивная   собранная   походка,
выдвинутая вперед челюсть - все говорило о том, что единственный персонаж,
не пострадавший в ходе этого дела, чувствует себя неплохо.
     Майор выскочил из машины как раз  вовремя,  чтобы  мужчина  не  успел
скрыться в воротах.
     - Константин Петрович! Какая встреча!
     Мерецков остановился, секунду поколебался и повернулся к майору. Лицо
его сразу стало утомленным.
     - Встреча, говорите, майор? Да уж. Только вы на меня слов не тратьте,
я сегодня наговорился - во! - он секанул ладонью по кадыку. - Спасибо вам,
конечно, только сдается мне, дали вы маху, не  меня,  а  себя  подставили.
Люди всегда могут столковаться.
     - Это вы о нас с вами, Константин Петрович? -  Строкач  улыбнулся  не
без лукавства.
     - Нет уж, мы с вами свое отговорили.  Думаю,  майор,  перемудрили  вы
тут. Спасибо за урок, в другой раз буду осторожнее.
     -  С  вами  что-то  случилось?  Может,  проедемся  к  нам?  Иной  раз
разговором начистоту можно и душу спасти, и, знаете ли, - тело.
     - От чего? От свежего воздуха?
     - Не надо этой иронии, Константин  Петрович.  Задерживать  вас  я  не
собираюсь...
     - Ох, уважили!..
     - Фактов нет, вы же знаете.
     - Вот и дайте мне пройти!
     - Пожалуйста, -  Строкач  отодвинулся  и  печально  улыбнулся.  -  Вы
свободный человек, идите... Но уверяю, остаться - в ваших же интересах.
     Однако створки уже разъехались, в глубине  раскрывал  шефу  дружеские
объятия Грызин, и Мерецков, измотанный и выжатый, но непокоренный,  ступил
через порог родного гнезда. И лишь,  когда  автоматика  задвинула  за  ним
бронированные воротины, почувствовал, как у него отлегло от сердца.
     Строкач не стал маячить возле дома. Сев в "жигули", он рванул с места
и  скрылся  за  поворотом,  провожаемый  внимательными  взглядами   -   из
зашторенных окон  дома  и  из  киоска  "Союзпечати"  на  углу,  где  новый
продавец, сменивший прежнего старичка, изредка  наклонялся  к  портативной
рации в ящике прилавка.
     Не прошло и четверти часа с  момента  отъезда  Строкача,  как  ворота
снова распахнулись, выпуская  малиновую  "хонду"  с  непроницаемо  черными
стеклами.
     Направление, в котором двигалась "хонда", не явилось для прильнувшего
к рации Строкача неожиданным. Он и сам уже находился  на  полпути  к  дому
Сутина,  однако  предпочел,  свернув  в  переулок,  пропустить  сверкающую
"японку" и осторожно, на большой дистанции, "усесться  на  хвост".  Уже  в
двух кварталах от дома майор вздохнул и вызвал подкрепление.
     Как Строкач ни уговаривал себя потом, что у него  не  было  до  этого
визита никаких оснований для задержания Грызина, все равно  он  чувствовал
себя виноватым. Кровопролития могло и не быть, а  следовательно,  и  роста
числа опасных  преступлений  в  районе.  Начальство  брюзжало.  Правда,  о
жертвах практически никто не сожалел, за исключением телохранителя Сутина,
молоденького парнишки, ничего еще не успевшего натворить  на  своем  веку.
Грызин его опередил, но с группой захвата и ему, профессиональному убийце,
тягаться не приходилось. Взяли его с поличным.  "Хонда",  где  на  сиденье
рядом с местом водителя лежал короткий "калашников",  стояла  буквально  в
двух метрах от подъезда, но Грызину их не удалось преодолеть.


     Строкач смотрел мимо  Грызина,  восседавшего  на  железном  табурете.
Чувствовал он себя довольно  скверно,  потому  что  Грызин  психологически
оказался более подготовлен к этому допросу, чем  следователь  прокуратуры.
Профессиональный  преступник,  долгие  годы   проведший   в   непрестанном
напряжении, в опасной и жестокой борьбе, он в совершенстве  владел  своими
чувствами  и  тогда,  когда  ставкой  в  игре   была   жизнь.   Даже   при
головокружительном  проигрыше  он  ухитрялся  трезво  оценивать  ситуацию,
прикидывать шансы, чтобы проигрыш обернулся наименьшими потерями.
     Длинными плоскими пальцами Грызин покатал сигарету. Движения его были
удивительно точными и бережными. Зажег спичку,  подождал,  пока  полностью
прогорит вредная для здоровья сера, сладко затянулся и  потушил  спичку  о
нежную белую кожу тыльной стороны левой ладони.  Запахло  горелым.  Грызин
широко улыбнулся. Конвоиры  из-за  спины  бросили  руки  на  его  широкие,
покатые плечи. Строкач прищурился, чуть  заметно  новел  головой,  и  руки
конвоиров ушли. Не обращая на них никакого внимания,  Грызин  все  так  же
блаженно курил, неторопливо рассуждая.
     - А вполне могут ведь  и  не  шлепнуть.  Конечно,  три  жмура  -  это
многовато. Но ведь здраво рассудить, кого я приголубил?  Гниду  Мерецкова,
от которого полгорода стонало?
     - Не забывайте, Тимур, чтобы избежать расстрела, нужно  очень  хорошо
выглядеть на суде.
     - Это побриться, что ли? - Грызин был настроен шутить.
     - И это тоже, но лучше хорошо выглядеть в материалах следствия.
     - Дам я показания, чего там. Радуйтесь, Павел Михайлович, ваша взяла.
Отдать вам всякую шантрапу - для меня не за падло.  Получше  вашего  знаю,
какое дерьмо все эти законы воровские. Шпану заслонить, а самому к  стенке
прислониться? Так за кого? За Обрубка,  который,  будь  у  него  сила,  по
живому бы глотки рвал? Я его, шакала, помню еще с ногами... ух-х!..
     - А телохранитель? Кому он мешал?
     - Тварь. Нам на Обрубка стучал, а у того лишний кусок норовил урвать,
с людей последнее брал, а  как  брал  -  не  вам  рассказывать.  -  Грызин
брезгливо дернул щекой. - Мне "мокруху" сушить надо, так что за рэкет я не
боюсь присесть. Но, по сути, Павел Михайлович, вы ведь сами  меня  на  это
толкнули. "Не тронем, езжай домой..." - передразнил он.
     - Я сказал - подобру-поздорову. Мой совет, верно. Только я не имел  в
виду, чтобы ты перед отъездом в родной Грозный здесь резню устраивал.
     - Да ладно. Я  и  сам  не  подарок,  но  ведь  и  не  дурак  -  жизнь
пообтесала. Жаль, не до конца я вашу игру разгадал.  Конечно,  глупо  было
надеяться, что вы в обмен на то, что я город  от  этих  подонков  избавлю,
отпустите меня, да еще и с деньгами.
     - Насчет подонков - тут вы меня не впутывайте. А что касается  денег,
то откуда им у вас взяться? Картишки - дело накладное.
     - Да уж. Слава Богу, долгов почти не осталось. А какие остались, хрен
с ними. Эти козлы только и умеют, что передергивать, да колоду точить. Ох,
поймал бы...
     - Что, мало на вас покойников?
     - Кто-кто, а я понимаю, как у вас все это было размечено. Если бы  не
вы, я бы, может, и в катакомбы не совался. Хотя чего  жалеть  -  деньги-то
Мерецкова. Написано отдать - отдай. Я, если угодно, даже готов  допустить,
что лично вам ничего не обломилось. Хотя как по  мне,  то  это  уж  совсем
кретинизм.
     - Будем считать, что у меня был другой интерес.
     - Я свое отсчитал. Теперь буду под ваш счет колоться. Развели вы меня
в шестерки позорные... Когда я в  катакомбах  услышал,  как  шеф  от  меня
отрекся... А я-то, дурень, не побоялся подставиться,  приехал  по  первому
зову!.. Как же, друг влетел... У меня еще оставалась надежда, но когда он,
едва войдя в дом, начал нахваливать эту нечисть подземную... Короче,  сдал
меня с потрохами. Значит - уходить, а куда уходить без денег?  И  потом  -
предательства я на своем веку никому не прощал.
     - Ага, - Строкач кивнул. - И ключ от сейфа  у  Мерецкова  можно  было
взять только у мертвого. Тот самый, железный крестик. Сектанты уважили, не
тронули, да и не его они искали.
     - Ладно, это вы знаете. - Ледяные глаза Грызина потемнели.
     - А чего не знаю,  могу  хорошо  представить.  Денег-то  в  сейфе  не
оказалось... Не такой дурак Мерецков, чтобы вам  доверять.  Он  банковские
сейфы уважал. Думаю, про счет вашего шефа в Германии,  куда  он  аккуратно
переводил валюту, вы и понятия не  имели.  Может,  потому  он  и  дом  вам
доверил.
     - Я думаю, не только дом.
     - А почему? Вы же не друг -  так,  обслуга.  Цепной  пес.  -  Строкач
поморщился. - А с Сутиным и вовсе просто. Мало  того,  что  вы  ненавидели
друг друга...
     - Так он же все время шефа на меня уськал!
     - Знаю. Я поначалу  даже  решил,  что  ноги  Сутину  с  вашей  подачи
покалечили...
     - Клянусь, я тут ни при чем. Самому любопытно.
     - Давайте пока с нашими проблемами разберемся. Вы,  Тимур,  ухлопали,
разумеется,  подонков.  Но  ведь  мотив  преступления  -   деньги,   самый
банальный. Обрубку не до счета в "Дойче банк", ранг не тот, так что стоило
слегка придавить - и  вот  она,  сумка  с  "деревянными".  Что,  не  хотел
отдавать? А ведь  было  время  порасспросить,  охранника  вы  ведь  первым
кончили?
     - Павел Михайлович, я же в признанку  пошел,  а  вы  меня  на  верную
"вышку" ведете. Я сам буду говорить. Да, Вовке я  воткнул  нож  сразу  при
входе, это для вас, а для протокола - в  порядке  самообороны.  Когда  его
нашли - в руке у него, что было? Верно, пистолет. Вот я и  схватил  нож  с
тумбочки в коридоре и ударил. Что поделаешь, жизнь дороже. И у калеки ведь
тоже пистолет был, верно? Ноги ногами, но на курок он вполне  в  состоянии
нажать. Конечно, переборщил, но исключительно с испугу.
     - Без всякой, значит, корысти?
     - Совершенно верно, Павел Михайлович. Я,  честно  скажу,  чувствовал,
что шеф меня продаст, вот только не думал, что  так  скоро.  Не  ценил  он
преданных людей. Когда к нему этот капитан пришел...
     - Кольцов?
     - Он. Мы тогда уже знали, что он замазан. Вот он и сказал  шефу,  что
аптекарь за него деньги дает. А потом взял у шефа - за аптекаря,  дешевка.
У нас не так - за двоих берешь, двоих и кончай. А капитан к шефу ластился,
клянусь, не я буду, если не целил на мое место. Конечно, дружки  в  ящике,
остался один, куда ему податься, сиротке... Если дружков в розыск объявят,
сразу те, кого они с рэкетом доставали, и опознают блюстителей порядка.  А
его - прицепом. Бояться некого, языки развяжутся. Тогда Бобровский был еще
жив, еще с ним надо было разобраться, и чем скорее, тем лучше...


     В комнате слоями плавал прокисший табачный дым.  Ковры  были  усыпаны
каким-то  мусором,  дорогая  мебель  покрыта  пылью.  Судя  по  количеству
опорожненных бутылок и вскрытых  консервных  банок  -  главным  образом  с
яркими иностранными этикетками, - попойка длилась уже давно.
     Одетая в короткий халатик яркая,  но  уже  слегка  увядшая  блондинка
устало дремала в глубоком кресле. Алая помада в углах рта  расплылась,  но
это ее, очевидно, нисколько не заботило.
     Мужчины брезгливо допивали водку,  закусывая  через  раз.  Голоса  их
сливались в монотонное бормотание, над которым  нет-нет,  да  и  всплывали
обрывки корявого мата.
     Плешивый с крупным рыхлым носом,  лениво  почесывая  брюхо  и  зевая,
томно рассуждал:
     - Побаловаться с Раисой, что ли? А, Федя? Димуля вообще уже  отъехал,
ему не до любви, да и не в масть вчетвером - как в  очереди  за  водкой...
Вот втроем - самое оно. Ты как?  -  он  попытался  игриво  подмигнуть,  но
вспухшие веки не слушались, и он только сощурился, словно отведав кислого.
     Один из собутыльников - плоский, широкий в кости, с  желтым  лицом  -
презрительно дернул локтем, расплескав рюмку.
     - Тебя, Чубук, водкой не  пои,  дай  на  шару  попользоваться  чужим.
Ладно, хапай - не жалко. За все уплачено. Вообще-то,  мог  бы  дать  девке
отоспаться... А так... Ладно.
     У нас в Тольятти этого добра... Где машины, там и деньги, где деньги,
там и бабы. Это тебе не Донбасс ваш хваленый. Непорядок там у вас. И скажи
- если ты за товаром приехал, какого ты тут третий день гужуешься? Смотри!
Ты лис хитрый, такие по-крупному горят. И коли твои дела нас зацепят...
     Речь его звучала неровно, словно кто-то  нажимал  и  отпускал  педаль
акселератора. Водка делала свое дело,  и  когда  Федор  перешел  почти  на
шепот,  стало  слышно  негромкое  похрапывание  раскинувшейся   в   кресле
блондинки.
     Звонок в дверь поднял на ноги всех. Раиса потягивалась и смешно терла
глаза спросонок, Федор  же,  хозяин  дома,  мгновенно  собрался,  бесшумно
забегал по комнате, зашипел:
     - Что, достукались? Ну, если это ты, Чубук, "хвоста" приволок, гляди!
Во, во - трезвонят! В открытую брать  приехали,  как  щенков  за  шиворот.
Знают, что сопротивляться некому. Ладно, тихо. Не  впервой  за  ворованное
отмазку давать. Такса есть. Да иду же, иду!  -  рявкнул  он,  обращаясь  к
двери, и сунулся в холодильник, выбрасывая из морозильника в  сумку  пачки
масла.
     Там у него еще оставалось место. Табак, носки, теплое белье - все это
было наготове, ожидало своего часа.
     На дверь посылались тяжелые удары.


     Строкачу выделили кабинет - не кабинет, собственно, закуток в местном
управлении, но и подследственные,  с  которыми  приходилось  работать,  на
крутых мафиози не тянули. Так, подголоски, мелочь. Однако майор  по  опыту
знал, что такие иной раз страшнее матерых  хищников  -  те  сыты  и  тупая
алчность не застит им глаза.
     О вещах, не таивших для него прямой угрозы, Федор  Щупов  рассказывал
даже с известным наслаждением.
     - Чубук - это, конечно, собачье дерьмо, а не человек. Кликуха сама за
себя говорит. - Вымогатель. Работяги знают в этом толк. Но он не  рэкетир,
а скорее нудила, попрошайка. Любит пыль пустить, наобещает с три короба, а
денег-то и нету, тащись потом с ним на край света за расчетом...
     - И вы рискнули ехать в чужой город с малознакомым, по вашим  словам,
человеком, за такими деньгами?
     - Э, гражданин майор, случись что, я бы кишки ему выпустил в  тот  же
момент. Он ведь - уму непостижимо! - даже  на  водке  кусочничает.  А  мой
Димуля если не допьет, - его же падучая бить начинает.
     - Так лечить его надо!
     - Полечат теперь,  мало  не  будет.  В  ЛТП,  от  звонка  до  звонка.
Раньше-то водочкой лечились, ежели что... А Вымогатель, падло, дома лишней
бутылки не нашел. Еще и мозги пудрил, что во всем городе нету. Что с того,
что под утро? Да я ее в любой точке страны хоть в  разгар  потопа  добуду,
если возьмусь.
     - У вас тут, как я погляжу, со спиртным полегче, - заметил Строкач.
     - Чего глядеть? Это  запчасти  здесь  легче  достать.  А  водка  сама
найдется, - по лицу Щупова расплылась блаженная ухмылка.
     - Святое дело, - понимающе кивнул майор.
     - Точно. А Чубук начал нам лапшу вешать: мол, допейте эти полбутылки,
пока я смотаюсь на работу, там у меня три литра спирта в сейфе. У, жлоб! И
тут соврал. Он же при мне магазин закрывал, на сигнализацию ставил.  Но  я
тогда решил, что он знает, что делает. Да и плевать было,  честно  говоря.
Телефонную трубку он положил так, чтоб все  время  занято  было,  уехал  и
вернулся через четверть часа, как и  обещал.  Только  без  спирта  и  рожа
бледная, как в муке, испуганная. Вбежал в дом, трубку на рычаг, и сразу  -
звонок. Мы даже не успели...
     - По рюмке?
     - Чего? Водицы из-под крана? Не  было  уже  ничего.  Тут  и  в  дверь
зазвонили. Чубук  нам:  "Я  никуда  не  ездил,  вернусь  -  все  объясню".
Открывает дверь - милиция. И по телефону - милиция. Ну, мы хоть  и  пьяные
были, а поняли,  что  ничего  страшного,  стороной  пронесло.  А  все-таки
труханули - товар-то к нему в магазин мы завезли.
     - Ворованный?
     Щуплов уклонился от ответа.