вет меня Жирмундский,  -  взгляни-ка на эту
карточку.
     Карточка  выписана  на  имя  Немцовой  Раисы  Яковлевны,   1944  года
рождения. Протез верхней челюсти: мост и две коронки.
     - Обратите внимание на место работы.
     Я читаю.
     - "Научно-исследовательский институт имени Жолио-Кюри".
     - Ядерные дела,  -  усмехается Жирмундский. - Я знаю этот институт. -
Он  щелкает  по  картонному переплету  медкарточки.  -  Кстати,  и  другая
любопытная деталь:  живет эта дамочка в  Сокольническом,  а  не в Киевском
районе. Записать?
     - Пиши.
     Мы отбираем еще четырех человек.  Жирмундский,  подсев ко мне, читает
вслух:
     - "Ермаков Иван  Сергеевич.  Сорок  пять  лет.  Научный  работник НИИ
твердых сплавов. Диагноз: протезы верхней и нижней челюстей".
     - А  живет,  посмотрите-ка,  где?  На Ленинском?  Где имение,  а  где
наводнение.
     - Дальше?
     - "Шелест Яков Ильич,  -  читает Жирмундский,  - двадцать девять лет.
Переводчик   советского   комитета   Международного  совета   музеев",   -
перелистывает карточку.  - Был в январе и феврале с диагнозом: две коронки
и  мост  верхней челюсти.  Тоже  в  другом  районе  живет.  "Лаврова Ольга
Андреевна.  Двадцать три года.  Модельер Дома моделей".  Живет в  Киевском
районе, но была только один раз, в феврале этого года. Диагноза нет... Вот
еще  один:  "Челидзе Георгий  Юстинович.  Тридцать два  года.  Работает по
договорам,  как член Союза художников".  Смотри-ка:  в  поликлинике бывает
даже чаще, чем этого требует диагноз. И тоже не из Киевского...
     Я возвращаю карточку Лавровой сестре.
     - Почему не записан диагноз?
     - Бывает,  -  отвечает та.  - Может, забыл Михаил Федорович, или, что
всего вероятнее, больной просто не потребовалась помощь протезиста.
     - Так почему же  она записана к  Ягодкину?  В  карточке нет ни  одной
записи лечащих врачей.
     Корнакова недоуменно пожимает плечами.
     - А  почему зарегистрированы у  вас эти четверо?  -  Я  предъявляю ей
карточки Немцовой,  Ермакова,  Шелеста и Челидзе. - Ведь ни один из них не
проживает в вашем районе.
     - Мы делаем это в особых случаях с разрешения директора.
     - Так почему же он разрешает?
     - Он  не  всегда  разрешает.  Смотря какой  врач  просит.  А  Михаилу
Федоровичу никогда не отказывает.
     - Значит, все они записаны по просьбе Ягодкина?
     - Да.
     С выписками  из  лечебных  карточек  поликлиники  мы  уезжаем.   Улов
невелик,  но  существен.  Все пятеро выбраны Ягодкиным или по материальным
соображениям,  или с какой-то другой,  пока еще неизвестной целью. Ее-то и
необходимо выяснить. Как? Об этом мы размышляем уже на работе.
     - Немцову,  думаю,  пока  не  беспокоить.  Сначала  выясним кое-какие
детали ее  биографии за  последний год,  -  предлагает Жирмундский,  -  ее
поведение на  работе,  область ее  работы,  близость к  руководству или  к
секретным материалам института и,  главное,  что ее связывает с Ягодкиным.
Роман или деловое сотрудничество?
     - Резонно, - соглашаюсь я, - а Лаврову вызовем?
     - Девчонка, фифочка. Может и проболтаться, - сомневается Саша.
     - Опять резонно. Вопрос о Лавровой пока отложим.
     - А трое мужчин -  Челидзе, Шелест и Ермаков? Может быть, поискать их
среди аристократов филателии? Передадим-ка розыски Чачину.
     Мне не хочется засвечивать Чачина.  Ведь любая,  даже не официальная,
справка  его  в  канцелярии Общества филателистов может  вызвать  ненужное
любопытство и разговоры.  А задача у Чачина другая:  незаметно вживаться в
круг собирателей,  стать в  нем  своим,  примелькавшимся парнем,  нащупать
подходы к  Ягодкину и  вдруг да  и  найти что-то  постороннее,  не имеющее
отношения к страсти коллекционера в его практике собирательства.
     - Нет, - говорю я, - Чачина трогать не будем. Справимся об этих троих
сами в канцелярии общества.
     Нахожу телефон.  Звоню. Отвечает женский голос. Прошу передать трубку
кому-нибудь из руководителей общества.
     - А  никого нет.  Я  тут одна за  всех и  две девочки из  типографии.
Просматриваем эскизы новых марок,  - отвечает тот же вежливый голос. - Что
вы хотите?
     - У вас есть под рукой список всех московских членов общества?
     - Он у меня в столе.
     - Запишите три фамилии,  только не повторяйте их вслух, - диктую я, -
и посмотрите, нет ли их в вашем списке. Я подожду у телефона.
     Из   положенной  секретарем  трубки   доносится   чуть   приглушенный
расстоянием другой женский голос:  "Кто это говорит и чего ты мечешься?" -
И тут же первый голос: "Отстань, не твое дело". Минуту спустя тот же голос
адресуется уже ко мне.
     - Есть все  три ваши фамилии.  А  вы  откуда говорите?  -  наконец-то
интересуется девушка.
     - Из  газеты,   -   говорю  я.   -  Есть  задача:  рассказать  нашему
многомиллионному читателю о филателистах.  Очень он исстрадался без этого,
многомиллионный читатель.
     - Действительно важная задача, - смеется девушка.
     Задача и  вправду важная -  наша задача,  -  но  до  ее  решения пока
далеко.  Еще только формируются ее условия.  Что дано и что надо найти. Мы
знаем или, вернее, предполагаем, что надо найти, но дано нам для этого еще
очень мало.  Наблюдением за Ягодкиным установлено,  что в пятницу он ездил
на   станцию  технического  обслуживания,   где  встречался  с   механиком
Родионовым, потом толкался среди собирателей марок в магазине на Ленинском
проспекте и  заехал так часам к пяти в кафе "Националь" пообедать.  Обедал
он не один,  а с молодым грузином или армянином,  чем-то похожим на майора
Томина из  телевизионных "Знатоков".  За  столом они  ничего друг другу не
передавали,    просто   обедали,    равнодушно,   пожалуй,   даже   лениво
переговариваясь.  А  в  ночь с  пятницы на субботу Ягодкин ночевал в  доме
номер один на улице Короленко.
     Именно в  этом  доме,  как  выяснилось сегодня,  живет  Немцова Раиса
Яковлевна.


                                    12

     Чачин вышел из  дому,  уже чувствуя себя в  новой роли,  но  все же с
волнующим и чуточку пугающим ощущением ее новизны.
     Московское летнее утро всегда  чудесно.  Улицы  чисты  -  только  что
прошли  поливные  машины,  и  асфальт,  впитавший  влагу,  чуть  потемнел,
лакированные корпуса автомобилей сверкали на солнце всеми цветами спектра,
прохожие  не  спешили  - работа уже началась,  и толкотня мешала только на
перекрестках,  и даже  цветастые  летние  платья  женщин  казались  Чачину
почему-то  ярче  обычного,  а  запах цветущей липы вопреки законам природы
будто отметал все запахи улицы.
     Чачину недавно позвонил полковник Соболев и уточнил задание. Есть три
человека -  он назвал их,  указав имена и возраст: Иван Сергеевич Ермаков,
сорока пяти лет,  Шелест Яков Ильич,  двадцати девяти,  и  Челидзе Георгий
Юстинович,  которому уже перевалило за тридцать. Все трое - члены Общества
филателистов,  и все как-то связаны с Ягодкиным. Задача, как сформулировал
ее Соболев,  установить характер этих связей. Лучше всего для этого личное
общение,  но в крайнем случае пригодится информация и от других лиц,  если
таковые  найдутся.  Основная  цель  остается  прежней:  искать  подходы  к
Ягодкину,  возможность знакомства с  ним  и,  если  удастся,  проникнуть в
окружающую его  компанию.  Если будут интересоваться,  где Чачин работает,
следует отвечать, не вдаваясь в подробности, что служит, мол, секретарем у
одного  профессора  из  "почтового ящика".  На  придирчивые вопросы  можно
назвать  и  профессора.   Это  Никонов  Иван  Константинович,  он  депутат
Верховного Совета СССР.  К его работе в научно-исследовательском институте
не  имею никакого отношения,  даже названия института не  знаю,  но охотно
использовал  возможность  стать  его  секретарем  в  делах,   связанных  с
депутатской  деятельностью.   Академик  уже  предупрежден,   и   на  любой
проверяющий звонок  в  его  депутатскую канцелярию ответят,  что  такой-то
Чачин  действительно работает  депутатским секретарем академика  и  сейчас
находится в  очередном отпуске.  Вот  тут и  есть смысл прихвастнуть,  что
после отпуска шеф якобы обещал ему устроить туристскую поездку за границу.
     Что  увлекало Чачина в  этом задании?  Оперативная самостоятельность,
возможность   импровизации  и   поиска   собственного  решения   в   любой
непредвиденной ситуации и - не исключено, - риск, риск, риск.
     Чачин  знал,  куда  идти.  По  Калининскому проспекту через Арбатскую
площадь к  колоннам Ленинской библиотеки,  где  на  втором  этаже  в  двух
больших залах  была  развернута выставка лучших советских коллекций марок.
Там нашлось место и  для чачинского картона с  полной серией,  посвященной
спасению  челюскинцев,  с  портретами первых  Героев  Советского Союза,  с
марками,  выпущенными в  честь перелетов Чкалова и Громова из Москвы через
полюс  в  Соединенные Штаты.  А  начинали картон несколько дореволюционных
земских  марок,  считающихся особенно  ценными  у  филателистов-любителей.
Чачин не стремился лицезреть коллекцию,  он видал и  перевидал ее за время
многократных посещений выставки и  очень  жалел,  что  задание  полковника
Соболева было получено почти накануне ее закрытия,  а не перед вернисажем,
где он  сразу же  встретил бы  всех московских любителей почтовой марки и,
вероятно, даже самого Ягодкина.
     Ягодкин  собирал все  связанное с  полярной темой,  начиная с  первых
исследований Арктики и Антарктики,  с экспедиций Пири и Нансена, Амундсена
и  Нобиле.  Собирал  он  и  почтовые штемпеля русского севера,  и  образцы
полярной  авиапочты.   Имелся  у   него  и  знаменитый  папанинский  блок,
посвященный советской дрейфующей станции "Северный полюс".  Блока  этого у
Чачина не было,  и он с удовольствием выменял бы его у Ягодкина:  у такого
коллекционера наверняка имелись и дубликаты.  "Вот и подходящий случай для
знакомства, - думал Чачин, - а если повезет, то и для дальнейшего общения,
даже если обмена не будет".
     Посетителей на выставке было мало, знакомых среди них Чачин не нашел,
но внизу в курилке сразу же встретил двоих с кляссерами -  Верховенского и
Находкина.
     Особого восторга коллеги не проявили, но поздоровались по-дружески.
     - Тыщу лет! Где пропадал?
     - В Москве. Где ж еще.
     - И пустой пришел. Ничего нет для обмена?
     - Он на свою коллекцию полюбоваться пришел.
     - Моя коллекция висела и висит.  Я на другие любуюсь. Мне папанинский
блок покоя не дает. У вас нет случайно?
     - Чего нет, того нет.
     - У Ягодкина под стеклом красуется,  -  вздохнул Чачин.  -  Может,  и
дубликат есть. Сменять бы!
     - Нашел у кого.  Корифеи с нашим братом не меняются.  Он свои марочки
по заграницам ищет. Привозят ему.
     - Пижоны,  -  сказал Чачин. - Какой любитель, если он настоящий, а не
пижон,  будет для чужого стараться? Я через месяц-другой поеду, так прежде
всего для себя поищу что получше.
     - Куда поедешь?
     - В Стокгольм или в Западную Германию.
     - Лихо! В командировку?
     - Профессор путевку обещал.
     Удивление в глазах обоих собеседников.
     - Какой профессор?
     - Я его секретарем работаю.
     - Только тебе-то за границу зачем? Ты же русские марки собираешь.
     - А для обмена?
     - Тебя  надо  с  Яшкой  Шелестом  познакомить.   У  него  для  обмена
михельсоновский кляссер.
     - Какой кляссер? - не понял Чачин.
     - Есть  такой  здоровенный том.  Михельсон:  "Русская мысль и  речь".
Такой же толстенный кляссер у Шелеста. По всей Европе марок набрал.
     - Только  Шелест  сейчас  в  одесском  порту  сидит.   Ему  со  всего
Средиземноморья марки везут, - сказал Находкин.
     Чачин умышленно не проявил интереса к Шелесту.
     - Если  найду  что-нибудь  стоящее  в  поездке,  сам  подыщу,  с  кем
махнуться.
     - Его бы с Жоркой свести,  -  предложил Верховенский. - У него нюх на
туристов в капстраны. Знаешь Жорку Челидзе?
     - Не знаю, - сказал Чачин, насторожившись: в первый же день повезло.
     - Да ты его,  наверно, сто раз видел. Этакий Томин из "Знатоков". Его
даже гаишники не штрафуют - так похож.
     - А где ж я его найду?
     - Угостишь пивом в Цепекио - сведем. Он днем всегда там торчит.
     В пивном баре Центрального парка культуры и отдыха было,  как всегда,
людно.  Но свободный столик нашелся. Именно там и сидел похожий на артиста
Каневского невысокий плотный грузин.
     - Знакомьтесь,  -  сказал Находкин.  -  Жора Челидзе - Сережка Чачин.
Коллеги-марочники.
     - Гоги, - поправил его Челидзе, - хотя меня все здесь почему-то Жорой
зовут. Я уже привык.
     Говорил он по-русски чисто, без акцента, как коренной москвич.
     - Я  видел вашу коллекцию на выставке,  -  сказал он,  пронзив Чачина
чуть-чуть прищуренными глазами. - Ценные у вас эти земские марочки. Дорого
платили, не секрет?
     - Он  по году на марку наскребал,  -  хохотнул Находкин.  -  Ты лучше
скажи ему, где в Западной Германии марки покупать.
     - Почему  в  Западной Германии?  -  поинтересовался Челидзе.  Особого
удивления он при этом не проявил.
     - Так он как раз туда собирается.
     Ничего, кроме вежливого интереса, Чачин не заметил.
     - В командировку?
     - Нет, простым туристом.
     - А когда?
     Чачин ответил, как и час назад Находкину.
     - Через месяц-другой. Когда группа оформится.
     Челидзе вежливо улыбался, не проявляя, впрочем, особого любопытства к
беседе. Но ответить на вопрос Находкина он все же счел нужным:
     - Марки  в  Западной Германии можно покупать где  угодно.  Почтовые в
любом газетном киоске,  а коллекционные в специализированных магазинах.  В
каждом  городе найдется магазинчик,  рассчитанный на  филателистов.  Ну  а
более точные адреса найдем,  когда выяснится ваш  маршрут.  Они  есть и  в
каталогах, и в специальных журналах. Время терпит.
     - Почему это оно терпит?  Или у вас его слишком много?  -  послышался
позади грудной женский голос.
     К  столу  подходила  девушка  с  оттенком  явно  не  русской,  скорее
цыганской прелести в  худощавом лице,  с коротко подстриженными волосами и
большими гранатовыми серьгами в ушах.
     - Что-то вас слишком много,  мальчики,  -  сказала она, протискиваясь
между стульями.
     Челидзе встал.
     - Самое главное, я здесь, Лялечка. И давно жду.
     Чачин тоже  встал,  пропуская девушку на  место рядом с  Челидзе.  На
своих  очень  высоких  каблуках она  была  ниже  его  всего  на  несколько
сантиметров, а он измерялся ста восьмьюдесятью с гаком.
     - Познакомьтесь,  -  сказал Челидзе,  -  Лялечка. Она же Оля. Фамилия
несущественна,  место работы тоже несущественно,  а  существенны только ее
внешность и острый язык, с которым вы сейчас познакомитесь.
     - А что у вас существенно?  -  отпарировала она.  -  Жорку я знаю: он
немногого стоит. А вы кто? Верховенский. Что-то из Достоевского?
     - Я только однофамилец его героя, синьора. Скромный однофамилец.
     - Инженер, наверно?
     - Угадали.
     - А я маляр, - сказал Находкин. Он был художником-плакатистом в одном
из больших московских кинотеатров.
     - Ну,  это  уже  интереснее.  Когда-нибудь  я  приглашу вас  побелить
потолок у меня на кухне. А вы что молчите? - обернулась она к Чачину.
     - Вы не спрашиваете.
     - А если спрошу?
     - Разве это  существенно,  Лялечка?  Кто  есть  кто.  Здесь собрались
рыцари одной страсти, поклонники одной богини, которой на Олимпе не было.
     - Это почтовой марки,  что ли?  Тоже мне богиня! Неужели нет на свете
ничего интереснее?
     - Многое  есть,  Лялечка.  Например,  девушки.  Утренние  рассветы на
университетской набережной,  когда любимая рядом.  Томление чувств. Трепет
желаний.  Хочется,  хочется голубых лугов.  Хочется, хочется стать быстрей
постарше.  Рано или поздно приходит к нам любовь,  но лучше все-таки, если
бы пораньше.
     - Пошловато. Ваше?
     - Нет, это я позаимствовал из популярной песни.
     - А поп-музыку любите?
     - Не очень. Я любитель старомодной классики.
     - Тогда мы вас перевоспитаем,  -  оживилась Лялечка.  - Правда, Жора,
его стоит перевоспитать?
     - Отчего же нет? Попробуем.
     - Ну а теперь начнем треп, мальчики, - резюмировала Ляля, явно считая
молчание Челидзе знаком  согласия с  чачинским перевоспитанием.  -  Просто
треп. За жизнь. Начали.
     И  все начали.  За жизнь так за жизнь.  Ни о  марках,  ни о "закрытых
компашках",  ни о музыкальной старомодности Чачина.  Никто его ни о чем не
спрашивал,  и  он никого ни о  чем не спрашивал.  Просто смеялся,  острил,
читал Евтушенко и Ахмадулину,  с удовольствием внимал комплиментам Ляли по
адресу  его  голубых  джинсов со  звездно-полосатой нашлепкой на  кармане,
хохотал над анекдотами Находкина и даже с Жорой в общении был уже на "ты".
     А  в  душе его пела сказочная жар-птица удачи.  Голоса ее за столом в
пивном  баре  никто  не  слышал,  но  он  непременно достигнет  полковника
Соболева,  потому что  удачу эту  полковник предвидел и  запрограммировал,
выбрав именно Чачина для такого задания.  В том, что есть все-таки великий
бог телепатии, старший лейтенант уже не сомневался.


                                    13

     Великий бог телепатии, однако, на этот раз промолчал. Об удаче Чачина
я узнал от него самого вечером на квартире у Саши Жирмундского. Мы слушали
внимательно,   не  перебивая,   а  старший  лейтенант  все  рассказывал  и
рассказывал  -   оживленно,   несбивчиво,  даже  с  какой-то  подчеркнутой
красочностью. Я замечаю иногда, как Жирмундский настораживается: видимо, о
чем-то  хочет переспросить,  но  сдерживается,  позволяя Чачину без помехи
закончить повествование.
     - Ты  в  университетской самодеятельности никогда  не  участвовал?  -
спрашивает Жирмундский.
     - Нет, а что? - удивляется Чачин.
     - Занятно рассказываешь. Профессионально. Вылитый Ираклий Андроников.
     - Смеетесь,  Александр Михайлович, - смущается Чачин. - Рассказал как
рассказалось. А вы почему улыбаетесь, Николай Петрович?
     - Твоей удаче,  Сережа,  - говорю я. - Твоему умению ее использовать,
ну и,  твоей способности так картинно о ней рассказать.  Теперь все видно,
что ясно и что неясно.
     - Прежде  всего  ясно,  что  Ягодкин за границу не ездит,  - уточняет
Жирмундский.  - За границей обменивают марки его  контрагенты.  Что  стоит
провезти  в бумажнике десяток новеньких или гашеных марок?  Невинная вещь.
Как значки - никакая таможня не придерется.  Но в таком случае марки могут
играть  и  другую  роль.  Это  может быть и обмен информацией,  специально
закодированной,  конечно.  Во-вторых, за границей у них есть и адресат для
обмена. Так?
     Чачин подтверждает:
     - Так.  Челидзе обещал сообщить мне  адрес,  как только поездка будет
оформлена.
     - Значит,  Ягодкин может клюнуть на  байку о  поездке.  Тут  даже  не
возможность, а вероятность.
     - По-моему,  Челидзе уже  клюнул.  Он  словно подсчитывал,  стоит  ли
использовать меня  в  этой поездке или  не  стоит.  Оттого он  сразу и  не
сообщил "обменного" адреса. Ждет визы Ягодкина.
     - Во-первых,  интерес твоего Жоры мог тебе и почудиться. А во-вторых,
если ты прав, Ягодкин может и не завизировать, - размышляет Жирмундский. -
Зачем приобщать к игре новичка, когда есть игроки проверенные?
     Я тут же подключаюсь к разговору.
     - А  почему бы  и  не  приобщить,  если новичок полезен?  Чачина они,
конечно,  проверят, но проверка нам не страшна: он надежно прикрыт. Обрати
внимание на то, что Чачина уже "перевоспитывают". Лялечке он понравился.
     - Джинсы  мои  ей  понравились.  Спецпошив  к  двухсотлетию  Америки.
Приятель в подарок привез. Так и сказала: они ей импонируют.
     - Ты  ей  импонируешь,  мужичок.  Не скромничай.  Симпатичных молодых
людей в  этой компании,  полагаю,  не  так уж  много.  С  одним Челидзе не
развернешься.  Может быть,  Шелест еще? Все равно мало! А Лялечка молодая.
Ей "умные" разговоры в застолье ск